Ирма Гринёва
А сколько ещё неизведанного! Найду! Обниму! Не отдам никому! От ненависти до любви и обратно. Что обещает её лицо
– Каким образом? Что ты имеешь в виду?
– Жена – я, а ты можешь быть свободна. И чем быстрее ты уберёшься из нашего дома, тем будет лучше. Для тебя в первую очередь!
Женька опешила от напора сестры, растерялась. Да, Катерина никогда не была образцом доброты, но и такой жестокой никогда не была.
– Я думаю, что надо дождаться Глеба, – пробормотала она.
– Э-э-э, да ты, я вижу, влюбилась, дурочка! – рассмеялась Катерина, – Неужели ты думаешь, что он предпочтёт тебя мне? Не смеши мои седины! Что ты против меня? Оттого, что он пустил тебя в свою постель, ты из бревна в гибкую лозу не превратилась. Кроме того, мы с ним муж и жена, он принял моего сына… Впрочем, можешь оставаться, если тебе так хочется. Только подумай, кем ты будешь в этом доме? Приживалкой? Прислугой? Если тебе так хочется унижаться – пожалуйста! Слушай! А я, кажется, поняла! Ты – садомазохистка16! Будешь подглядывать, как мы будем любить друг друга, и слюни пускать. Или надеешься третьей к нам пристроиться?
На этом выдержка Женьки закончилась, она разрыдалась и выскочила из комнаты. Столько гадостей, сколько она наслушалась за 5 минут от сестры, она не слышала за всю свою предыдущую жизнь. Женька торпедой промчалась через зал, где смотрела телевизор Антонина Алексеевна, и закрылась в спальне. Обеспокоенная женщина пошла вслед за ней и долго упрашивала открыть дверь.
Но Женька не откликалась и вышла из комнаты только тогда, когда сама себе приказала закончить истерику и начала рассуждать логически. Как ни удивительно, пришла к тому же выводу, что и сестра – ей надо уезжать из этого дома. И немедленно! Она, действительно, и не жена Глебу, и не мать Ярику. Она любит Анюту, и Анюта любит её, но Анюта ребёнок, за неё решает отец. А что решит Глеб, когда увидит Катерину, Женя не знала. Они ни разу не говорили о своих взаимоотношениях, о своих чувствах. О своих – Глеба и Жени. Он даже ни разу не назвал её по имени – «Женя». Даже в постели, когда они были наедине, она всегда оставалась для него «Катюшей». Это ли не знак, что он, не смотря на предательство и ложь, до сих пор любит Катерину?
Женька решительно вытерла лицо и вышла из комнаты. Там её сторожила Антонина Алексеевна (она уже знала о приезде Екатерины):
– Далеко ли собралась?
– Я уезжаю. Антонина Алексеевна, берегите Анюту. Позаботьтесь о Ярике, ладно?
– Да, ты что, с дуба рухнула? – рассердилась Антонина Алексеевна, – Твоя профурсетка-сестра появилась, и ты сразу бежишь? Не пущу! Не позволю!
– Бессмысленно всё это. Она права. По документам жена она. И мать тоже. А я кто? Временный заменитель. Мы с Глебом так изначально и договаривались.
– Да ты хоть дождись его! Мало ли о чём вы договаривались год назад?!? Сколько за это время воды утекло!
– Не могу, Антонина Алексеевна, так больно, так больно! Вы же не всё знаете… Вы, хоть, меня не мучайте. Я и так еле держусь.
– Ну, и куда ты пойдёшь, на ночь глядя?
– Сниму номер в гостинице или на вокзале переночую, а там решу.
– Ещё чего, на вокзале ночевать! – решительно возразила Антонина Алексеевна, – На-ка, возьми ключ от моей квартиры, там пока поживи! Может это и правильно, пусть Глеб Николаевич сам эту кашу расхлёбывает. Только дай мне слово, что не исчезнешь в неизвестном направлении!
Женька обречённо кивнула и позволила проводить себя вниз. Оделась, как сомнамбула, дошла до ворот и застыла без единой мысли в голове. Предупреждённый Антониной Алексеевной, Сергей Семёнович вызвал такси и сам озвучил адрес таксисту.
Наблюдая за понурой фигурой сестры из кабинета, у Екатерины в душе шевельнулось нечто вроде сожаления. Что-то она увлеклась и переиграла. Женька так смешно сдувалась на глазах, что Екатерина не смогла остановиться. «Да ладно! – подумала она легкомысленно, – Весь мир театр и люди в нём актеры19. Встряхну это болото, а как уеду, им хоть что вспомнить будет!» Потому что оставаться она не собиралась.
Просто у неё образовалась парочка свободных дней между двумя заказами на работу переводчицы с эскортом18 в России, и она решила навестить Глеба и сестру. И заодно поразвлечься. Секс с ним, действительно, был очень даже на уровне, так что она не прочь была повторить. И посмотреть на реакцию Женьки. То, что свадьба состоялась, узнала из местной газетёнки, найденной в интернете. То, что в роли невесты вместо неё, Екатерины, выступила Женька, догадаться было не трудно. А вот как там у них варится всё внутри, откуда узнаешь? Стало любопытно.
16 – вид атипичного интенсивного и устойчивого сексуального интереса, заключающегося в достижении полового удовлетворения посредством душевного или физического страдания, причиняемого партнёру или самому себе в процессе партнёрских взаимоотношений (из Википедии)
19 – традиционно, автором этой крылатой фразы считается Уильям Шекспир, но первоисточником его слов на самом деле были сочинения римского писателя Гая Петрония – его строка из сочинения в переводе с латинского звучит так: "Весь мир занимается лицедейством". А фраза «Весь мир играет комедию» на латинском языке до сих пор украшает здание театра «Глобус», для которого Шекспир и писал свои пьесы. У Шекспира в пьесе «Как вам это понравится?» дословно эта фраза звучит так:
«Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них есть выходы, уходы.
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той.
Младенец, школьник, юноша, любовник,
Солдат, судья, старик…»
18 – девушка, оказывающая платные услуги бизнес-эскорта – делового сопровождения важных персон на каком-либо мероприятии, где не принято появляться одному, на официальных приемах, корпоративах и в иных публичных местах. Чаще всего – элитная профессиональная проститутка, отличающаяся привлекательной внешностью, интеллектом, изысканной одеждой и аксессуарами, знанием иностранных языков и тщательно составленной легендой о социальном положении.
16
После известия о возвращении Екатерины Глеба трясло и мотало из стороны в сторону как при езде на бешеной скорости по колдобинам. Первым порывом было кинуться домой и покончить с ней одним махом. Потом подумал – эге, нет уж, пусть потомится в одиночестве, ожидая встречи с ним.
Когда узнал об отъезде Женьки, хотел тотчас же броситься за ней вслед. Что ж так сразу ретировалась, едва Екатерина появилась на горизонте? Неужели этот год с ним ничего для неё не значит? А потом решил, что так даже лучше, без неё. Не даст ведь она ему расправиться с сестрой, пожалеет гадину, и он не сможет ей отказать. А расправиться надо было окончательно и бесповоротно, чтоб раз и навсегда, чтобы духу Екатерины в их жизни больше не было.
Развестись – не проблема, а вот как быть с Яриком? Сын ведь ей не нужен, но может принципиально забрать пацана, лишь бы сделать больно Жене. Прижать к ногтю, чтобы сама отказалась от родительских прав? Возможно… Но захочет ли этого Ярик?
А как хорошо, что довёл дело до конца с расследованием аварии! Вот она папочка, дождалась своего часа. Из неё и выжмем максимум того, что отвадит Екатерину от появления в их с Женей и детьми жизни до конца её дней. Надо будет только в памяти всё освежить и проверить посаженных на крючок свидетелей – не соскочили бы.
А вот заграничные дела Екатерины расследовались ни шатко, ни валко. На них Глеб внимание своих сотрудников не акцентировал. Надо бы исправить ситуацию. Екатерину в этой жизни интересует только её собственное Величество, а оно обеспечивается деньгами. Их-то и надо бы у неё пощипать, ощутимо так пощипать, чтобы надолго запомнила «князька местного разлива», так она, кажется, о нём говорила? И не ради мести, а ради будущего для Ярика.
И Глеб позвонил Сергею Семёновичу, чтобы отдать распоряжение о возобновлении расследования. «Сделаем, Глеб Николаевич!», как всегда пообещал старый служака. Обещал и выполнял. «Семёныч, родной, не подведи и на этот раз!» А сам отправился к Ярику.
Ярик обрадовался приходу Глеба. Какой день у него сегодня хороший – и мама Женя (он её так всегда называл про себя) и дядя Глеб (хотелось бы называть его «папой», но этого Ярик не смел даже в мыслях) его навестили. Потому что, честно говоря, каждый раз отправляясь на очередной этап лечения в больницу, Ярик боялся, что его тут и оставят, больше не приедут, домой не заберут. Но тут оказалась новая беда.
– Ярослав! Ярик! Твоя мама вернулась, – беря его за руки, сказал Глеб.
Ярик вздрогнул, напрягся и отвернулся в сторону. Спросил тихо, еле слышно:
– Вы меня ей отдадите?
– Что значит «отдадите»? Ты же не вещь, чтобы тебя кому-нибудь отдавать. Просто, если она захочет тебя у нас забрать, я не смогу этому помешать. Она ведь твоя мама. Понимаешь? Но, если ты мне скажешь, что хочешь жить с нами – со мной, Женей, Анютой, я буду за тебя бороться.
Ярик кинулся к Глебу, крепко-крепко обхватил его ручонками за шею и сквозь набегающие слёзы страстно прошептал:
– Не отдавайте меня ей! Я с вами хочу!
Глеб и сам едва сдерживал слёзы.
– Ну-ну, малыш, успокойся! Ты же у нас мужчина! Ты же будешь держаться как мужчина, да?
Он гладил вздрагивающее хрупкое тело ребёнка, ребёнка, перед которым ставил взрослые вопросы, но иначе не мог. Так сложились обстоятельства.
– Ну, что, успокоился?
– Я не буду больше плакать никогда-никогда, – с испугом в глазах, заискивающе сказал Ярик, – Только заберите меня к себе!
– Ярослав, – строго, но не холодно произнёс Глеб, осторожно вытирая слёзы с его щёк большими пальцами, – мужчине не стыдно плакать, когда у него сердце разрывается от горя. Стыдно, когда мужчины от страха, из-за трусости плачут. Понял? А теперь давай договоримся окончательно. Если ты хочешь остаться с нами, то я буду твоим папой, Женя – мамой, Анюта – сестрой. Но мамы Кати у тебя больше не будет. Никогда. Пока ты не вырастешь, и сам, уже взрослым, решишь – хочешь ты с ней общаться или нет. Договорились? Ты не спеши, подумай – да или нет?
Глаза у Ярика загорелись, чувствовалось, что слова так и рвутся с его языка, но он сдерживал себя, сколько мог. Выдержал паузу и с достоинством произнёс:
– Да!
– Ну, всё, сын! Вот это я и хотел от тебя услышать!
И Глеб обнял Ярика и поцеловал его вихрастую макушку. Взъерошил ему волосы и сказал:
– И ещё – я тебе буду звонить каждый день, приезжать, как только смогу, но ни Женя, ни Катя к тебе в клинику приходить не будут. Они ведь так похожи, врачи их не различат, а я не хочу, чтобы Екатерина сюда пробралась и выкрала тебя. Потерпишь?
Ярик кивнул головой, но в глазах его опять появилось испуганное выражение.
– Но вы меня отсюда заберёте? В больнице не оставите?
– Конечно, нет, сынок! Как твоё лечение закончится, я отправлю вас с Анютой и няней куда-нибудь вместе. А мы за это время уладим все дела с Екатериной. Договорились?
С тяжёлым сердцем уходил Глеб из клиники. Такая ярость бушевала в душе! Вот тварь! Дрянь! Ведь это ж надо было так довести пацана!
Ещё больше Глеб разозлился, когда просмотрел видеозапись разговора Екатерины с Женей. Не удивительно, что та сбежала, не оглядываясь. Потерпи, девочка моя. Я так прижму эту гадюку, что она не то, что в ужа без яда – в земляного червя, жука навозного, превратится.
Полночи, чтобы сбросить напряжение, Глеб колол дрова. Руки работали, спина ныла, пот валил градом, а голова была ясная, холодная, мысли колючие, жестокие…
17
Что-то пока всё происходило не так, как хотелось Екатерине. После выскочившей от неё в смятении Женьки, в кабинет долго никто не заходил. Терпение не являлось одной из добродетелей Катиного характера, и потому она возмутилась – какого хрена она покорно сидит в этой комнате? Екатерина решительно встала и пошла к выходу. Дверь оказалась заперта. Она что, в плену??? Или Глеб настолько боится потерять её вновь, что велел держать её взаперти до своего возвращения домой? И, кстати, пора бы ему уже вернуться!
В унисон Катиным мыслям в двери стал проворачиваться ключ. Но, к её разочарованию, это опять был начальник охраны, а не Глеб. Сергей Семёнович вежливо попросил Екатерину следовать за ним. Уважительное отношение со стороны слуги Екатерине понравилось – то-то, знай своё место, а то, ишь ты, уточнять он вздумал – пускать хозяйку в дом или не пускать! Понравилось и то, что её провели в спальню – идеально чистую и с огромной кроватью в центре, заправленной пахнущим свежестью бельём. Так вот из-за чего была задержка! Готовили достойную хозяйки комнату! И Екатерина великодушно простила Глебу время, проведённое в запертом кабинете.
А дальше… Дальше ничего не было. Екатерина улеглась в постель, несколько раз меняла позы, выбирая наилучший ракурс, в котором её должен был застать Глеб, да так и заснула, не дождавшись его.
Зато он был первым, кого Екатерина увидела, когда проснулась. Глеб стоял, сложив руки в замок и опираясь плечом на притолоку двери. Глядел исподлобья. И был таким сексуальным, что у Екатерины вылетели из головы все претензии, которые она хотела обрушить на его голову.
– Иди ко мне! – сказала она, откидывая край одеяла, – Я соскучилась!
– Ещё бы! – усмехнулся недобро Глеб, – Целый год не виделись!
– Ты тоже заставил себя ждать! – возразила Екатерина.
– Одевайся! – не стал развивать тему, кто кого дольше ждал, Глеб, – Жду тебя в столовой на завтраке.
И ушёл.
«Какие мы обидчивые!» – пожала плечами Екатерина. Но расстраиваться по этому поводу не собиралась. Знала, что стоило ей до него дотронуться, игриво провести пальчиками по спине, ласково погладить по щеке, и мужчина растает, воспламенится, и все барьеры между ними будут сметены. И он превратится в страстного, но вполне управляемого любовника.
Стол в столовой был накрыт на двоих, слуг было не видно.
– А где Анюта? – поинтересовалась Екатерина.
Ей, в общем-то, было фиолетово19, где находилась его дочь, но надо же было показать свою заинтересованность?
– А какая тебе разница, где находится моя «капризная девчонка»?
Екатерина насторожилась. Она уже, конечно, не помнила, что она говорила год назад, но Глеб явно цитировал её слова. «Женька!» – догадалась Екатерина. Кто кроме сестры мог налить в уши Глеба про неё гадости? Правда, на эту святошу не похоже. Но, с другой стороны, влюблённая женщина, а Женька, в церковь не ходи, обтекала по Глебу, ещё и не на такое была способна!
Екатерина решила сменить тему и спросила о сыне:
– Как дела у Ярика?
– А они тебя интересуют? – колко ответил вопросом на вопрос Глеб.
– Я его мать! – сказала Екатерина, начиная закипать.
– Что-то не очень ты об этом думала, когда сбегала из нашего «захолустного городишки».
«Ну, точно – Женька! Предательница!» – окончательно убедилась Екатерина.
– И всё-таки? – произнесла она холодно.
– Сделали три операции. Удачно, – решил ответить Глеб, – Сейчас на реабилитации. Ходить будет.
– Спасибо большое, – как можно проникновеннее сказала Екатерина и потянулась накрыть своей ладонью руку Глеба, – Я нисколечко в тебе не сомневалась.
Глеб руку убрал и холодно произнёс:
– Пригодился «князёк местного разлива»?
– Я не понимаю! Ты как будто меня в чём-то упрекаешь? – возмутилась Екатерина, – Если есть ко мне претензии – скажи прямо! Мы всё обговорим, разъясним и пойдём дальше.
– В светлое и счастливое совместное будущее? – съехидничал Глеб.
– Всё будет так, как ты захочешь! – проворковала Екатерина, томно потянулась, как ласковая кошечка, посмотрела зазывным взглядом с поволокой.
Только все её ухищрения уже не действовали на Глеба, он знал их истинную цену.
– Пойдём! Покажу тебе документы, а потом скажу, чего я хочу! – сказал он, как отрезал, и поднялся из-за стола.
В кабинете на столе перед Екатериной оказались две папки. Глеб уселся напротив неё и пододвинул левую папку. Она раскрыла её, и документы поплыли у неё перед глазами. В папке находилось дело об аварии четырёхлетней давности. То дело, за уничтожение которого она заплатила бешеные деньги, почти всё, что у неё было накоплено на тот момент.
Там было всё. И аккуратная подборка документов, собранная следователем, с показаниями потерпевших и её признательными показаниями. (Шантаж – дело очень соблазнительное и самая лёгкая форма получения шальных денег, что не раз уже было проверено тёртым следаком, действительно изъявшим дело Измайловой Е.А. из официальных документов и отложившего его на «потом», на «старость», для создания подушки безопасности после выхода на пенсию).
И свеженькая фотография её искорёженной машины, которую в утиль под каток обещал отдать Сашка Морозов. И его свидетельские показания, где он со смаком описывал – когда, по какому поводу и с какой просьбой обратилась к нему Екатерина. И как с ним расплатилась. (Сашка тоже собирался шантажировать одноклассницу, не собираясь вляпываться в противоправные действия по уничтожению улик. Только, в отличие от следователя, «взятку» рассчитывал получать натурой – горячим, опытным телом Екатерины).
И заключение врача об осмотре 4-х летнего Ярослава Смирнова через 3 месяца после аварии, подписанное Константином Корчагиным. (Бумага была «липой», поскольку одноклассник Женьки сотрудничать с людьми Глеба категорически отказался. Снимки и описание неправильно сросшихся костей ног Ярика были скопированы с документов из Реабилитационного центра, куда поместила племянника Женька уже после отъезда Екатерины заграницу, а подпись Корчагина и его личная печать врача были перенесены методом фотошопа с рецептов, которые он выписывал своим пациентам)
Строчки документов расплывались перед глазами Екатерины, но она держалась. А вот когда в её руках оказалась бумага с тестом ДНК на отца Ярика, её скрутил животный страх. На заре её карьеры эскортницы, заехав как-то в гости к родителям в Пензу, она попала в руки местного криминального авторитета. Академик20, заплатив хрусты21, посчитал, что может делать с амарой22 всё, что ему угодно. И насиловал – как хотел, когда хотел, сколько хотел. Хитрости Екатерины на него не действовали. Её мольбы о пощаде вызывали только презрение. Её крики боли доставляли дополнительное удовольствие. Её покорность обеспечивалась страхом перед угрозой пойти в общак, для общего пользования ещё около двадцати мужиков, болтающихся в берлоге23.
То, что Екатерина выжила, и то, что Академик, пресытившись, отпустил её на свободу – было чудом. И уроком ей на всю оставшуюся жизнь. Нет, проституцию она не бросила (чем ещё она могла зарабатывать себе на сытую и красивую жизнь, не работой же продавщицы или официантки?), но стала очень осторожной, тщательно проверяя клиентов, прежде чем дать согласие на вызов.
Многодневное насилие не осталось без последствий. Екатерина забеременела. Как только это поняла – отправилась на аборт. Но сделать его ей не позволили. Увели прямо из гинекологического кабинета и популярно объяснили, что с наследниками Академика надо обращаться трепетно, но при этом не дай бог кому-нибудь обмолвиться, кто отец. Екатерина испугалась и рванула обратно в Москву, посчитав, что в многомиллионном городе сможет затеряться или туда не дотянутся руки местечкового авторитета.
Пока металась, время для аборта было упущено. Она решила родить и оставить ребёнка в роддоме. Но и этому не суждено было сбыться. Сына она родила ночью, а уже утром ей в палату принесли букет цветов с запиской – «Назови Ярослав». Екатерина поняла, что скрыться не удалось, она «под колпаком» и смирилась…
Последним в первой папке лежал листочек с перечислением статей Уголовного Кодекса, которые она нарушила, и указанием сроков наказания: статья 327 «Вождение транспортного средства с поддельными документами» – до 2-х лет исправительных работ, статья 118 «Причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности» – лишение свободы на срок до 2-х лет и возмещение материального ущерба потерпевшим, статья 125 «Оставление в опасности» – лишение свободы на срок до 2-х лет, статья 291 «Дача взятки» – лишение свободы на срок до 2-х лет со штрафом в размере от 5-кратной до 10-кратной суммы взятки, статья 159 «Мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору, а равно с причинением значительного ущерба гражданину» – лишение свободы на срок до 5-и лет.
Первые четыре статьи, указанные в бумаге, Екатерине были знакомы. Гад Морозов просветил. А вот 159-я – это было что-то новенькое. Она спросила о ней Глеба. Тот с охотой пояснил:
– Ваша с сестрицей афёра со свадьбой. Думаешь, я это спущу на тормозах?
– Со свадьбы сбежала, не спорю. Но причём тут афёра? Насколько я понимаю, ты сам заставил Женьку выступить в моей роли?
– А у меня найдётся масса свидетелей, что я слыхом не слыхивал о подмене. И я сам, и все гости на свадьбе, и все мои слуги были уверены, что она – это ты. Пока вы не решили обратно поменяться местами, и тут-то мы вас и подловили. Как тебе такая версия событий?
– Но ведь тогда и Женька пострадает? И в даче взятки она участвовала…
– И что? Совершение преступления группой лиц по предварительному сговору только усугубляет их положение и увеличивает наказание.
– А я думала…
– Что «думала»? Что я так и останусь ослом с килограммами лапши на ушах? – рассмеялся Глеб.
Екатерина думала, что между Женькой и Глебом всё сладилось. И это она считала некой гарантией, что ничего плохого Глеб ей не сделает, побоясь зацепить тем самым и Женьку. Но, видимо, это только Женька влюбилась в Глеба, а он её просто использует.
– Что ты хочешь? – хрипло спросила Екатерина после паузы.
– Вот это деловой разговор, – продолжил веселиться Глеб, – Вот здесь то немногое, что я от тебя хочу, – сказал он, пододвигая ближе к Екатерине правую папку.
Документов во второй папке было, действительно, не много – всего три листочка. Согласие на расторжение брака между Измайловой Екатериной Алексеевной и Шестопаловым Глебом Николаевичем. Заявление об отказе от родительских прав Измайловой Екатерины Алексеевны по отношению к Измайлову Ярославу Эдуардовичу. И длинный перечень материальных претензий на весьма крупную сумму, включающий в себя: алименты на несовершеннолетнего Ярослава Измайлова, накопившиеся за последние четыре года; возвращение денег Измайловой Евгении Алексеевне за проданную квартиру; скрупулёзно подсчитанная сумма, на которую были приобретены подарки Екатерине до свадьбы; стоимость самой свадьбы; стоимость оплаченного лечения и реабилитации Ярика; стоимость содержания в течение года Ярика и Женьки. И, наконец, вишенка на торте – возмещение морального ущерба, которое Глеб оценил суммой в 5 раз превышающей сумму всех предыдущих трат.
– У меня нет таких денег, – помертвевшим голосом произнесла Екатерина.
– Ну как же «нет»? – возразил Глеб, – А квартира в Париже? А если ещё хорошенечко подумать? Может, ещё что найдётся?
Глеб не знал, есть ли ещё что за душой Екатерины. В материальном плане, конечно, в духовном и так было понятно, что ничего там нет. Одна пустота. Вакуум. Но по её реакции понял, что есть. А, значит, Семёнычу не придётся перебирать пустую руду.
У Екатерины, и правда, был ещё счёт на кругленькую сумму в банке и вилла на Лазурном берегу. Всего этого она добилась непосильным трудом, собственным телом и мозгами, и не собиралась за просто так отдавать наглому князьку местного разлива.
– Да я лучше в суд пойду! – прошипела Екатерина, – И ещё не известно, чем он закончится! Найму хорошего адвоката, он вмиг дело развалит. Аварию за давностью лет и рассматривать не будут – компенсацию пострадавшим я выплатила, а Ярик… Откуда мне знать, может, ты сам ему ноги переломал в моё отсутствие? Следователю не с руки во взятке признаваться. Женька никогда против меня свидетельствовать не будет… Так что хватит с тебя моего согласия на развод и лишение родительских прав.
– Значит, деньги на «хорошего» адвоката у тебя есть, а на выплату компенсации нет? – задумчиво произнёс Глеб, попутно размышляя о том, что он нисколько не удивлён согласию Екатерины перестать числиться матерью и её отчаянному неприятию денежных потерь, – Позволь я тебе объясню, что будет с тобой, если ты не согласишься на все мои условия, – издевательски добавил он, – У меня тут недалеко есть один подвальчик… Такой, знаешь, звуконепроницаемый. Я тебя туда помещу, и буду посещать раз, скажем, в неделю, подкармливать, чтоб не сдохла. И сидеть тебе в нём пока не согласишься на всё. Пока все деньги до копеечки не отдашь. А долг-то расти будет! Содержание, проценты за неустойку, ну, и так далее. А сдохнешь или с ума сойдёшь, так всё равно мне всё достанется. Наследников твоих всего двое, и те в моей власти.
– Ничего у тебя не выйдет, – как-то неуверенно возразила Екатерина, – Меня искать будут и найдут.
– Кто? Родители? Ты когда им последний раз звонила?
– Женька, – обречённо прошептала Екатерина, понимая, что с родителями не общалась уже года три-четыре, а то и больше – с тех пор, когда сбежала от Академика из Пензы, а это значит больше восьми лет.
– Женьке я скажу, что ты сбежала заграницу. Она поверит, ведь тебе не впервой сваливать на неё свои проблемы, не так ли? И потом, выбирая между тобой и Яриком, как думаешь, кого она предпочтёт? То-то! – усмехнулся победно Глеб, глядя на понуро сидящую перед ним Екатерину, – Ну, что? Сразу в подвальчик или ещё подумаешь в комфортной обстановке? Прочувствуешь, так сказать, чего будешь лишена?
– Подумаю, – пробурчала Екатерина.
Но когда они вышли из кабинета, что есть силы оттолкнула Глеба, и побежала по лестнице вниз к центральному выходу. Глеб за ней не последовал. Такой исход переговоров он предполагал как один из возможных вариантов, а потому предпринял предупреждающие меры. Все двери, к которым подбегала Екатерина оказывались закрыты. Она орала, стучала ногами, колотила кулаками в стекло. Всё без толку – в доме никого, кроме них с Глебом не было. Хозяин отправил всех домашних слуг в недельный отпуск, а дочь с няней – на городскую квартиру. То, что происходило в доме, не видно было с улицы из-за тонированных стёкол. Звук изнутри не проникал наружу. Екатерина металась по этажам как загнанный заяц, уже не соображая, где она находится, пока не залетела в спальню, где провела предыдущую ночь. Дверь за ней захлопнулась. Зайчик попался в клетку. Откуда-то сверху голос Глеба произнёс: «Вижу, ты всё-таки решила подумать о моих условиях в комфорте!»
Екатерина в отчаянии бросилась на кровать и разрыдалась.
Одно тревожило Глеба – простит ли его Женя, если когда-нибудь узнает, как он обошёлся с её сестрой?
19 – фиолетовый цвет в психологии указывает на содержательность внутреннего мира, самодостаточность личности и ее отстраненность от окружения. Поэтому возникновение фразеологизма «мне фиолетово», т.е. «абсолютно безразлично, неинтересно, все равно» очень логично – человек сосредоточен на том, что происходит внутри него, и все остальное ему фиолетово. Фиолетовый – это цвет, к которому нельзя быть равнодушным, но сам он при этом остается холодным и безучастным.
20 – на блатном жаргоне – «опытный преступник, авторитет»
21 – на блатном жаргоне – «деньги»
22 – на блатном жаргоне – «проститутка»
23 – на блатном жаргоне – «квартира главаря»
18
Если бы Женьку кто-нибудь спросил, что она делала целый день вчера и сегодня ночью, она бы не смогла ответить. После появления Катерины Женька чувствовала себя разбитой, уничтоженной. Как будто ехала на высокой скорости и вдруг переднее колесо попало в неприметную ямку на дороге, велосипед перевернулся, Женька сделала кульбит в воздухе и шмякнулась о землю. Среагировать, сгруппироваться не успела, так это было неожиданно. И вот лежит она на дороге, понимает, что живая, а шевельнуться боится, а вдруг всё переломано? И как тогда жить дальше? Кто поможет встать? Одна она осталась. Совсем одна. Без родных, любимых людей. Без цели в жизни…
И тут, о, чудо! Звонок в дверь. Поневоле приходится встать и тащить себя к двери. Но с каждым шагом к Женьке возвращается жизнь. Потому что кто ещё там, за дверью, может быть кроме Глеба?!
– Ох, Женя-Женечка, что ж теперь будет-то, а? – с такими словами в собственную квартиру входит Антонина Алексеевна.
– Как там у вас дела? – с жадным интересом спрашивает Женька.
– Да какие дела?! – всплёскивает руками Антонина Алексеевна, – Как сажа бела! Глеб Николаевич злой, как чёрт. С утра ни свет, ни заря всех разогнал. Нас вот с Анютой в городскую квартиру отправил. Надолго – не сказал. Впопыхах в машину вещи покидали и отчалили. Ох, Женечка, зря ты, всё-таки, уехала. Ведь сладилось у вас всё последнее время. Приехал бы, поговорили, глядишь, и уезжать не пришлось бы.
– А обо мне он спрашивал? – с робкой надеждой интересуется Женька.
– Я спросила – «А как же Женечка?». А он мне, с горечью так – «А где она, Женя? Вы её видите? Я что-то нет. Была и вся вышла» Только по дороге велел к тебе заехать, пакет передать. На, вот, держи!
Женька крутит в руках пакет, не решаясь открыть его при Антонине Алексеевне.
– А кто же в доме остался?
– Он да Екатерина. Вдвоём.
– А Ярик? У него же через неделю курс заканчивается. Катерина готовить не умеет. И убираться в доме не захочет. И как же ребёнок?
– Не знаю, – хмурится Антонина Алексеевна, – Катерина мать, всё-таки. Да и Глеб Николаевич мальчика не бросит на произвол судьбы. Как-нибудь разберутся. По-семейному. Ну, ладно, пошла я, а то там, в машине, Анюта спит. Проснётся в незнакомом месте – испугается. Как обустроимся на новом месте – позвоню.
Антонина Алексеевна обнимает Женю и уходит. Женьку больно резануло по сердцу сказанное ею «по-семейному», относящееся не к ней, Женьке, а к Катерине и Глебу, и потому она не сразу соображает, что телефона-то у неё нет. Как отобрал его ещё перед свадьбой Глеб, так и не возвращал. Сидючи дома, он был Женьке не нужен, а в гости они с Глебом всегда вместе выходили. Но, может, телефон в пакете? И Женька торопливо разрывает упаковку пакета. Там находятся: её личные документы и деньги. Накопленные ею 300 тысяч. Не тронутые им, и в том же конверте. Ни её старого телефона, ни документов Ярика в пакете нет.
И Женька понимает, что её вычеркнули из жизни и Глеба, и племянника, и Анюты, и даже сестры. У них начинается новая жизнь, в которой она не нужна, объявлена персоной нон грата. И Женька садится на пол, и горько-горько плачет.
Через 3 недели Женька уехала из Калуги. Вернулась в любимый Питер после четырёх лет отсутствия. Вернулась, чтобы начать опять всё с нуля, поскольку в Нова Вита её не ждали, и крыши над головой не было. Она могла бы спокойно прожить в Калуге даже без работы целый год – много ли ей одной надо? Но решила разрубить этот узел судьбы одним махом.
Принятию столь кардинального решения способствовали 2 обстоятельства. Первое – её не пустили в клинику к Ярику. Она пошла к нему на следующий день после визита Антонины Алексеевны, но ей сказали – «Пускать никого не велено, извините!»
