Ирина Андрианова
Потерянные ключи
Глава 23. Отъезд
Мы еще долго веселились в тот вечер, старательно заглушая сомнения. Думаю, у нас это получилось. В итоге решили, что мы втроем – я, НТ и Маша – уедем на неделю раньше. Косте, как единственному среди нас, отягощенному недвижимым имуществом и питерской мамой, нужно было перевести последнюю с дачи в город и дать ей привыкнуть к новости об отъезде. Своей маме я решил пока вообще ничего не сообщать. Будучи не очень любознательным человеком, она в подробном описании моей жизни не нуждалась. Достаточно было позвонить раз в две недели и сказать, что у меня все в порядке. Думаю, если бы все это время я находился в Нью-Йорке или в Катманду, она бы не заметила разницы. Потом скажу ей, решил я, что нашел хорошую работу на севере. Телефон, главное, там работает.
Поначалу неясность была только относительно квартиры. Запереть ее, заплатить вперед на полгода и уехать? Денег, может, и хватило бы, но оставление квартиры без присмотра меня смущало. Срочно найти надежного квартиранта из друзей? Как назло, на виду не было ни одного претендента. Сложность была и в том, что я не мог поделиться своими заботами с НТ, которая была уверена, что мы просто оставляем тасины ключи у какого-то ее друга, и дальше уже сама Тася, с помощью этого друга, будет пытаться квартиру сдать. Как было бы чудесно, если бы так оно и было, думал я. Но Таси не существовало. Зато существовала тасина мама, и я переживал, как я теперь объясню ей отсутствие общения с дочерью в интернете. Ведь Вконтакте у нас не будет. А раз нет интернета – она начнет звонить. И что тогда делать? Как я отвечу ей за Тасю? В конце концов я решил, что самым умным выходом будет сообщить часть правды. В смысле, что Артем нашел хорошую работу на севере. Можно для убедительности даже намекнуть на великий и ужасный «Газпром». Якобы у меня (то есть у Таси) тоже есть шанс туда устроиться. А так как со старой работы пришлось уйти («извини, я тебе не хотела сразу сообщать»), то, в общем, все удачно складывается. «Вот только думаю, как быть с квартирой».
Про квартиру я написал Ксении Георгиевне с большой осторожностью: кто знает, какой бэк-граунд у них с Тасей по этой теме. Квартира, насколько я знал, оформлена на них пополам. Мама, правда, никогда не выражала желания жить в Питере. С тех пор, как ее еще в бог знает каком советском году распределили после института в их далекую область, она отрезала связи с родиной навсегда. Разве что из дочернего долга приезжала проведывать свою мать, тасину бабушку. Но, кажется, существовали еще какие-то родственники, с которыми Тася поддерживала шапочное знакомство – какая-то племянница бабушки и ее дети. Стало быть, тасины троюродные братья\сестры. Они жили не в Питере, но где-то недалеко – в Новгороде или Пскове, я забыл. Еще была двоюродная сестра, это уже по отцу, в том же городе, откуда Тася родом. Помнится, я слышал отголоски беседы, где Ксения Георгиевна намекала Тасе, что хорошо бы принять у себя эту Оленьку, которая, разумеется, тоже не прочь была бы перебраться в Питер (как и вся молодежь в их городе). Тася впрямую не отказывала (для нее было чрезвычайно важно не прослыть жадиной), но всячески пыталась отсрочить момент наезда постояльцев. Не знаю, чем все кончилось, но больше при мне эта тема не возобновлялась. Сейчас я решил попытать удачи именно в той стороне. И она улыбнулась!
Оленька, конечно, будет очень рада. Сейчас она работает на ресепшне в салоне красоты за какую-то совершенно смешную зарплату. Она уже не раз наводила справки по поводу работы в Питере, но необходимость платить за жилье ее останавливала. Но теперь, раз квартира освобождается… Чуть позже, уже после разговора мамы с Олей, ее намерения были подтверждены. Затем в переписке возникла и она сама, полная благодарных восторгов. Как жаль, конечно, что мы не сможем довести праздник благотворительности до конца и сделать Оле временную прописку. Ведь Тасе нужно уехать как можно скорее: работодатель Артема торопит. Ничего-ничего, Оля прописку купит. В области. Она уже выясняет этот вопрос. К тому же, к ней, наверное, приедет ее молодой человек, вдвоем это будет проще…
Ну вот, все и разрешилось. Теперь тем более назад пути нет. Точнее, есть, но с перспективой жить в одной квартире с Олей и ее молодым человеком. Отныне я заинтересован в том, чтобы мы с НТ не возвращались в Питер как можно дольше. Один комплект наших ключей будет передан костиной маме для последующей передаче Оле. Вероятно, она соберется недели за две: по удивительному совпадению, ей на своем ресепшне тоже нечего терять.
Рассчитывая, что Ксения Георгиевна достаточно отвлеклась на эвакуацию Оленьки в Питер и утратила бдительность касаемо собственной дочери, я (Тася) «вспомнил» что и на севере звонить по телефону не получится. Иначе, как ты понимаешь, будет страшно дорого. Да и связь с перебоями. Да, вот еще – Вконтакте там нет, но есть электронная почта. Как жаль, что ты не настроила у себя скайп, лицемерно сокрушался я. Ну ничего, вот тебе еще видеоролик про нас с Артемом. (Сидим за столом и поедаем салатик из крабовых палочек). Мама довольна, никаких лишних мыслей у нее нет. Как все-таки удачно, что НТ в целом похожа на ее дочь. Хотя я, будь на ее месте, сразу бы увидел разницу. А может, я просто преувеличиваю материнскую чуткость? Вот что я об этом думаю: когда дети вырастают и уезжают, когда исчезает т.н. «непрерывный эмоциональный контакт», родители перестают видеть в нас сложносоставных людей (впрочем, не факт, что видели и раньше). Мы превращаемся в некий обобщенный символ ребенка – сына или дочери. Во многом он составлен из образов прошлого, когда мы были детьми. Сверху нанесено несколько схематичных мазков из настоящего – и все. У ребенка-символа есть определенные обязанности – выполнять сыновий долг, регулярно обмениваться с матерью дежурными банальностями. Внутреннее содержание друг друга ни одну из сторон такого общения, как правило, не интересует. Пока родитель не постареет настолько, что ему волей-неволей потребуется большее сближение, мы будем оставаться друг для друга одномерными объектами. Мою маму это, пожалуй, вполне устраивает. Кто-то из матерей хочет, чтобы их символ-ребенок играл свою роль более эмоционально (думаю, во избежание проблем это желание лучше уважить) и т.д.
В отличие от Ксении Георгиевны, НТ оказалась внимательной.
– Это опять для Таси? – спросила она, когда я попросил ее попозировать со мной и с салатиком перед камерой. – Ей понравилось на нас смотреть?
– Нет. Теперь это для моей мамы. Она хочет посмотреть на мою невесту. Только салат я не буду снимать вблизи, если позволишь… Отодвинь его вот туда. Да. Потому что маме эта нарезка может показаться слишком крупной и испортить твою репутацию в ее глазах…
На самом деле, моя мама в разговоре ограничилась вопросом, едет ли со мной Тася и решен ли вопрос с жильем. Ей и в голову не пришло бы посмотреть на салатик. Знай НТ меня лучше, ей бы эта шутка показалась чересчур натянутой. К счастью, она мало меня знает.
У нее самой матери нет. Но это ее больше не ужасает. Она считает меня главным источником информации о мире и о себе. Она знает, что со временем я сообщу ей все, что нужно.
(…)
Благодаря сезонному спаду спроса на билеты (октябрь, середина недели, отсутствие праздников\каникул впереди), нам удалось весьма компактно разместиться в одном плацкартном отсеке. Две верхние полки – у меня и НТ, нижняя боковушка напротив – у Маши. Билеты для себя и НТ я купил сам через интернет, а ее паспорт и другие документы забрал к себе в поясную сумку. Думаю, они проживут там довольно долго. Ей еще не пришло время узнать, что она почему-то пользуется документами Таисии Сафимович. Пока никто при ней не называл ее фамилию – мы с ней не посещали присутственных мест. Но все может случиться, и я продумывал, как быстро и незаметно сменить ее фамилию на мою. Не просто сменить, а быстро и незаметно. Меня беспокоило, что при подаче заявления на заключение брака НТ придется расписаться на бланке, где будет ее фамилия. Как этого избежать? И даже если я как-нибудь объясню, что сумел договориться (с кем?) о переименовании ее в Таисию, так как фактически она и так перешла на новое имя, то как объяснить, что она присвоила и фамилию моей бывшей подруги? Интересно, можно ли как-нибудь попросить заполнить заявление в уголке, а не под наблюдением чиновницы ЗАГСа (или где это теперь делается?)? Тогда я все заполню сам, а НТ посажу читать книжку. Может, ЗАГС в ближайшем к нашему заповеднику райцентре окажется не таким уж бдительным? Так, где еще она может столкнуться со своей идентификацией? Нужно подумать и все просчитать… Пусть встречные умиляются нашему трогательному патриархату: все документы у жены тут же изымаются и перекочевывают в поясную сумочку мужа; а она, наивная, едва-едва умеет поставить официальную подпись. Хотя недурно цитирует Бодрийяра. Вот и ломайте голову над противоречием…
Костя помогает загрузить вещи. Их оказалось не так уж и много, разве что необычное изобилие ноутбуков: наш с НТ, машин, и еще один, старый костин, который он преподнес мне. Своим рейсом через неделю он привезет свой и доставит еще порцию нужных вещей, недостача которых, несомненно, обнаружится нами в течение первой недели. Так что его задержка оказывается очень кстати. В процессе погрузки мы смакуем шутку о том, что будет, если Костя передумает приезжать и Маша останется с нами одна. Костя, смеясь, соглашается, что при всем желании не может дать никаких гарантий. И нам придется поверить в это без доказательств, как в религиозный догмат.
До отправления поезда еще полчаса. Хозяйственно-бытовые вопросы решены, и разговор постепенно откочевывает на отвлеченный предмет – на природу нашего сознания. Костя произносит слово «ноосфера».
– Извините меня, уважаемый господин Вернадский, что я заимствую ваш термин для нужд какой-то сомнительной натурфилософии, но уж больно он хорош, – объявляет Костя, позвякивая ложечкой в романтичном железнодорожном стакане в подстаканнике. – Вернадский говорил о сфере разума фигурально, он не подразумевал эдакого бурлящего материального Соляриса. А мы – почему бы и нет – представим себе действительную некую непрерывную систему из мыслей, единую для всего сущего.
Я думаю про себя, как он изменился. То новое, что в нем появилось, мне очень нравится. Впрочем, он всегда был замечательным.
– То есть все наши мысли, мысли всего человечества разом, бурлят в этой каше? – пытаюсь я поддержать его.
Костя задумывается, подыскивая слова.
– Одно из моих любимейших высказываний принадлежит Борхесу. Не уверен, правда, что это точно его, но он его постоянно приводит. Звучит примерно так, что все люди на Земле – это в каком-то смысле один человек. Это можно понимать как метафору, а можно – впрямую. Есть некий единый Разум. Единый объем мыслей на всех. Но удобнее… Кому удобнее? Ну, например, богу. Или бог считает, что так будет удобнее для его творения… Так вот, удобнее оказалось создать для единого Разума иллюзию его дискретности. Разделенности на замкнутые атомарные сущности, в каждой из которых, якобы, растиражирован он сам. Наши многочисленные индивидуальности – это даже не копии его, а иллюзорная форма его множественного состояния.
– Наверное, все-таки «растиражирован» – будет неправильно – заметил я. – Наши души не являются клонами друг друга. Мы же разные.
– В том-то и дело, что разница – иллюзия. Во всяком случае, так обычно трактуется эта популярная идея. Недавно я встретил у Набокова мысль – опять-таки, в точности не передам – что любая душа может стать твоей, если ты постигнешь ее извивы. Индивидуальное «я» – это не стабильное состояние, а мимолетная форма, которую принимает бытие.
– Мне понятней другая идея, – сказал я. – Каждая душа – это замкнутый бесконечный в себе атом, как Вселенная. Не то, чтобы понятней, но привычней как-то. Я такое чаще слышал.
– С точки зрения экономии ресурсов, костина теория оптимальней, – с улыбкой вставила Маша из своего бокового отсека. Пока верхнего пассажира там не было, жены уселись за столик вдвоем. – Очевидно, что иметь бесконечное число бесконечностей – если считать каждую душу бесконечной Вселенной – бесконечно более затратно, чем оставить одну бесконечную душу на всех.
– Которая при этом верит, что она – бесконечная совокупность бесконечностей, – добавила НТ. – Но разве это не одно и то же, по крайней мере в части ресурсозатрат?
Костя воодушевился:
– Девушки, вы взяли себе удобную роль Сократа, повергающего в ничтожество софистов. Что ж поделать – чтобы вам угодить, я готов погрязнуть в софистике еще глубже. Но оставим вопрос о затратах: в экономике я всегда был слаб. Предположим, у нас также есть бесконечные ресурсы. Логично, раз у нас все бесконечное. А?
Жены не успели придумать ответ, поэтому он продолжил:
– Теория единого мыслительного пространства попросту логичнее. Зачем дробить мысль по числу черепных коробок на планете, если лучше постулировать ее единой, а индивидуальные мозги – как бы «подключенными» к ней?
– Вот, кстати, эта техногенная аналогия про подключенность как раз позволяет объяснить тот самый вопрос, почему мы разные, – придумал я. – Глубина подключения, уровни подключения, режимы подключения, протоколы передачи информации и тому подобное – тут можно долго фантазировать.
– Представлять себе материальное воплощение идеи совсем необязательно. Главное, что она объявляет границы между личностями… э-э… несущественными. Например, Набоков в «Себастьяне Найте» формулирует так, что можно сознательно жить в любой понравившейся душе или даже во множестве душ. Но и это – грубоватая материализация. Речь даже не о вселении, не о переходе, а о том, что нет никакой разницы в том, чтобы быть тобою или мною.
– То есть я – это отчасти ты? Или даже не отчасти, а совсем. Понятно, – я засмеялся. – Но почему же мы все-таки этого не замечаем?
– Извини, что аргументирую к экономике, в которой ты не силен – подала голос НТ, – но, может, все дело в конкуренции? Иллюзия конкурирующих сущностей помогает единому Разуму развиваться. Если бы он был один, ему не на кого было бы равняться.
– Я слышала, – поддержала Маша, – что сетевые продуктовые магазины только изображают множественность, а на самом деле находятся в руках одного владельца. И то же самое – сотовые операторы. Благодаря этому они соревнуются друг с другом, улучшают свое качество, и в целом приносят больше денег хозяину.
– Какая ужасная вульгарная трактовка! Но верная. Я в своих попытках сложности осмеян и низвергнут на самое дно! – воскликнул Костя. – Что ж, почему бы и нет – конкуренция… Точнее, добровольное расчленение себя на разные полюса, на тебя, меня, его и ее, чтобы удобнее было вести беседу с самим собой. Есть, например, позиция сложности – и в противовес ей автоматически возникает позиция простоты. Грусть уравновешивается веселостью и для вида спорит с нею. Добро само порождает зло, чтобы его постоянно опровергать. Иначе будет неинтересно. Не будет смысла. Точнее, вообще ничего не будет. Не будет движения. Все сущее застынет и свернется в сингулярность. Допущение множества сущностей нужно, чтобы продолжалось активное существование. А если говорим о ноосфере – чтобы имело смысл мышление…
Нам пришлось подняться, потому что примчались запоздалые обладатели нижних полок и принялись раскладывать свои вещи. Мы с Костей перешли в закуток рядом водонагревателем, напротив купе проводников – там было поспокойнее.
– Выходит, мы спокойно можем стать, ты – мной, а я – тобой? – улыбаясь, спросил я.
– И множеством других. Если границы личностей – условность, которую мы сами для удобства установили, но несложно эти границы передвинуть по-другому. Если грубо – все перемешать и по-другому разрезать… А точнее – просто увидеть, что никаких границ нигде нет. Все люди – это один человек.
– Значит, для этого не нужен Николай с его опытами?
– Я не знаю, – вздохнул Костя. – Может, Николай все же для чего-то нужен. Но чтобы это узнать, надо его найти.
– Провожающие, покиньте вагон! – напомнила проводница.
Девушки подбежали к нам. Маша, стесняясь выражать чувства при всех, будто бы невзначай ткнулась лбом в костино плечо. Костя, тоже не любитель внешних проявлений, незаметно коснулся пальцами ее руки. Потом мы с ним еще раз проверили, передал ли я ему ключи-для-передачи-его-маме-для-передачи-Оленьке.
– Главное – не теряйте веру, и я к вам приеду! – крикнул он, выскакивая из вагона.
Суета соседей не позволила нам до конца исполнить ритуал вокзального прощания, до боли в кистях намахавшись в окно. Мы только пару раз махнули костиному лицу, возникавшему то там, то здесь в просветах между спинами соседей, и перрон отъехал.
Глава 24. Новый Николай
Заповедник встретил меня интересной смесью переживаний: я как бы оказался в походе, но при этом – дома. Все визуальные, слуховые, тактильные ощущения ассоциировались с потребностью двигаться, куда-то идти с рюкзаком за спиной. Но уходить было некуда: сотни квадратных километров лесов и скал теперь и были моим домом. С людьми – наоборот: их здесь очень мало, поэтому каждый – это концентрированный человек, воспринимаемый во сто раз более четко, чем в городе, и способный заменить собой сотню разреженных человеческих фантомов, с которыми я знался прежде. А персонажи соцсетей, эти лица в кружочках, которые в прошлой жизни были такими весомыми, теперь и вовсе превратились в бесплотные нейтрино, непонятно зачем введенные физиками в картину мира. Были ли они когда-либо? Все воображаемые сущности оказались вмиг раздавлены тяжелой гипер-материальностью: лесом, холодом, дождем за шиворот, чудовищной тряской в «буханке», запахом поленницы, чавканьем грязи под подошвами, туманными холмами на горизонте. Вроде бы я регулярно испытывал все это в походах, и даже хвастливо полагал себя большим знатоком по части подобных ощущений, но теперь все было по-другому – это был не путь, это была не гостиница, это была, как минимум, очень длительная стоянка. И я уже не был инородным элементом, который подобно комете стремительно пролетает чужую галактику – я был частью всего этого. Во всяком случае, должен был стать. А город между тем уплывал все дальше. Он уже казался островом посреди моря. Правда, пока достаточно большим, чтобы издали угадывались дома и даже люди, но я уже их не слышал: звуки скрывало расстояние и шум воды. Впрочем, почти все главные люди были здесь, рядом, и еще один должен был вот-вот приехать. Легкомысленно транжиря деньги на связь, я ежевечернее докладывал Косте о своих чувствах. Ощущаю ли я страх, разочарование? А должен? Пока что здесь столько забот (признаться, не ожидал от этой глуши), что просто не успел об этом подумать. Вот когда ты приедешь, ты мне все объяснишь, произведешь нужные настройки, и я пойму, что чувствую…
– А как девушки? Не скучают? Маша говорит, что счастлива, но, может, это по другому поводу…
– Девушки в перерывах между хозяйственными заботами пишут план каких-то экопросветительских мероприятий. Заметь – от руки. Тут так принято, так как картриджей в конторе не хватает. На выходных, возможно, проведут первую экскурсию для школьников под наблюдением старшего товарища. Тася вечерами сочиняет эссе, а Маша – рассказ. Еще они обожают сидеть у печки. Вобщем, ведут себя так, словно жили здесь всегда.
– А ты?
– Пока возможности стать героем не представилось. Нет ни губернаторов, охотящихся на оленей с вертолета, ни министров, строящих дачи на берегах, которых я мог бы остановить грудью. Но, надеюсь, они меня не разочаруют и скоро наведаются… К этому времени как раз закончится моя стажировка, включающая в себя изучение территории и вороха пожелтевших бумаг, и я буду в их полном распоряжении… Но на самом деле – мне тут очень хорошо. Спасибо тебе! Если бы не ты…
– Рад за тебя, – поспешно перебил Костя. – Признаться, я немного беспокоился. А теперь от сердца отлегло. Возможно, сейчас тебе мой вопрос покажется неуместным, но… помнишь ли ты одного странного человека по имени Николай?
Я, конечно, вспоминал его. Но скорее, даже не его, а тот факт, что я должен его помнить.
– Припоминаю, хотя и с трудом, – усмехнулся я. – Отсюда он еле заметен. Даже не знаю теперь, чего он мне больше принес – плохого или хорошего. А что? Неужели кто-то из общих знакомых нашелся?
– Примерно так. В общем, я побывал у него дома.
Я разом встряхнулся.
– У Николая?! Ты его видел? Погоди… Это не опасно? Он ничего тебе не сделал?
– Абсолютно ничего. Он совершенно безобиден. Есть одно интересное обстоятельство, но об этом лучше при встрече. Приеду и все расскажу.
– Это правда не стоит того, чтобы рассказать об этом прямо сейчас?
– Правда. Твои деньги важнее.
Костя приехал. Последовал новый взрыв суеты, передвижений, тряски в «буханке», перетаскивания тяжестей, знакомств, смущений, рукопожатий. Костя был растерян, хотя мужественно не подавал виду. А я ощутил себя аборигеном, имеющим возможность с высоты своего недельного опыта уверить его, что семь дней назад я точно так же сомневался, а через семь дней вперед он станет таким же невозмутимым, как я.
Зато вечером наша кухня с печкой стала средоточием покоя и уюта. На завтра было запланировано освоение второй «квартиры» барака. Пока мы были втроем, нам хватало одной: девушки спали на кроватях в комнате, я – на полу в кухне. На вторую половину дома пока никто из сотрудников не претендовал, поэтому ее временно также решили отдать нам. Но это – завтра. Сегодня Костя расположился рядом со мной у печки; жены укладывались спать за стенкой. Днем мы не успели протопить как следует, поэтому сейчас на нас лежала обязанность дежурить, по крайней мере, до полуночи, и подбрасывать дрова, а потом, если не уснем к тому времени, закрыть прогоревшую печку. Я ждал, пока девушки за стенкой затихнут, и готовился услышать сенсационные новости. Но Костя, к моему удивлению, совершенно не выражал нетерпения. Напротив, он чуть ли не забыл о своем обещании и даже задремал. Пришлось потормошить его.
– Костя, они уснули. Давай!
– Что?.. Ах, ты об этом. Ну да. Я привез тебе видеозапись моего общения с Николаем. Могу показать.
– Господи, ну конечно же! Как ты ухитрился ее сделать? И ты молчал!
– Боюсь, ты будет разочарован. Смотри.
Он порылся в смартфоне и, найдя нужный ролик, повернул ко мне. Я жадно уставился в блеклую картинку. Да, но где же… Сначала я даже не узнал его. И долго бы не узнавал, если бы не был уверен заранее, что это он. «Николай» сидел в комнате у компьютера и сосредоточенно смотрел на экран, где разворачивалась сцена из какой-то игры-стрелялки. «Ну что, не тянет?» – послышался озабоченный голос Кости. «Ниче, нормально», – бесчувственно отозвался рот этого, я бы сказал, организма, ибо вся его жизненная энергия в этом момент ушла в передвижение мыши. Я знал Николая почти исключительно по фото. Но даже неподвижное лицо с фотографий было в десять раз более живым, чем это видео. Пустые, отсутствующие, бессмысленные глаза. Приоткрытое отверстие рта. Ритмично-конвульсивные движения руки с мышью. Довершала образ типичного компьютерного идиота банка с каким-то энергетиком, стоящая слева от экрана. Не может быть, чтобы это был Николай! Невозможно, чтобы интеллектуальный демон мог опроститься настолько…
– Я специально снимал долго, минуты три, чтобы удовлетворить твое любопытство, – добавил Костя. – Но поверь, в течение всего времени картинка не меняется.
Так и было. Закадровый голос Кости явно пытался разговорить своего героя, чтобы дать мне хоть какую-то пищу для размышлений. Но ничего, кроме односложных фраз и междометий, из Николая (?) выжать не удалось. Я просмотрел еще раз с начала. Потом – еще раз. Это было что-то невероятное. Это был другой человек! Но с внешностью Николая.
– Да, именно. Все точно как с Тасей, – ответил Костя моим мыслям.
– Но как ты его нашел?
– Это история поинтересней, чем он сам, – согласился Костя. Усевшись в спальнике, он ловко подтянул себя вместе с ковриком к стене, чтобы поудобнее опереться спиной. – Она началась в тот день, когда ты сообщил, что проверил почтовый ящик и что там не было ничего от Николая. А ведь он уверял НТ, что в ящике для нее положена записка.
– Но ведь там ничего и не могло быть, – не понял я. – Он же явно хотел выманить ее из квартиры. А там бог весть что бы с ней сделал.
– Я заранее извиняюсь за детективную стилистику, которая слышна в моих словах, но эта мысль, так сказать, не давала мне покоя.
– Какая?
– Что он не мог таким образом рассчитывать выманить ее из квартиры и поймать. Мало того, что было совершенно очевидно, что она на это не купится – Николай на тот момент еще не влез к ней в доверие – но ведь это чисто технически было невозможно. Посуди сам – сидеть под лестницей всю ночь! Тут весьма вероятно, что соседи проявят даже не бдительность, а банальную заботу о своей безопасности, и вызовут полицию. Ждать на улице – тоже нереально. Холодно, а главное – в случае появления НТ он просто не успел бы вломиться в подъезд и взбежать по лестнице. Да и как бы он узнал, что она решила спуститься? Лестница видна, только если стоять напротив окон парадной.
– Я бы подумал, что все это входило в пакет действий по запугиванию. Он и сам, наверное, не знал, зачем это делает. Интуитивно пробовал то одно, то другое.
– Мне показалось, что для предполагаемой цели это уж чересчур бессмысленные действия, – промолвил Костя. – И я решил свою гипотезу проверить.
– Ты думал, что он действительно оставил записку? Но ведь там ничего не было.
– Я предположил, что Николай оставил записку не для НТ. А для человека, который знает, где ее искать. Или догадается. В общем, я приехал к вам домой с вашими ключами и открыл ящик. Новых квитанций еще не было; я выгреб рекламки. Потом внимательно осмотрел внутренность ящика через щель. И заметил крошечный уголок листка, который виднелся, скажем так, в конструктивном зазоре в глубине ящика. Я попробовал его достать. Пытался и так и эдак, подковыривал ножом и кусочком проволоки. Но не смог. И тогда мне пришло в голову, что «вход» в этот зазор должен быть и через нижний ящик, и что оттуда подковырнуть застрявший листок будет удобнее, в силу закона тяготения… Э, похоже, пора подбросить дровину!
И правда, я совсем забыл о печке. Дрова едва тлели, а до оптимального уровня тепла было еще далеко. Я принялся реанимировать горение.
– Благо, вы перед отъездом очень предусмотрительно познакомили меня с Ниной Михайловной, вашей замечательной соседкой, которая одним своим существованием опровергает унылые рассуждения об атомарности общества. Николай уже в который раз воспользовался ее социальной активностью – первый раз, когда показывал себя Тасе через глазок, а второй раз – для операции с листком. Тот ящик, что находится под вашим, принадлежит именно ее квартире. Я позвонил, поздоровался и попросил помочь мне достать «завалившееся» письмо. Добрая женщина весьма удивилась, потому что раньше письма в этом зазоре никогда не застревали. Я с ней полностью согласен, потому что вероятность этого сравнима с падением монеты на ребро…
– Значит…
– Значит, его специально туда засунули. Причем сделать это при закрытом ящике никак нельзя. То есть ящик открывали.
– Выходит, Николай его сунул туда еще до всего ЭТОГО, когда значился другом Таси… Какая, однако, сложная композиция: подложить заранее письмо с прицелом, чтобы потом сообщить об этом Тасе – нет, уже НТ, в расчете, что она расскажет об этом мне… Или кому-то еще, кто столь же пытлив, как ты, и раскроет его замысел. Ничего себе! Погоди… так ты вытащил письмо? Оно – у тебя?
Костя, как мог, постарался избегнуть пафосного жеста, но он поневоле вышел таким – он достал из клапана рюкзачка листок и протянул мне. Я схватил его. Он был пустой, за исключением адреса какой-то «вконтактовой» записи, написанный от руки вверху.
– Ты набрал эту запись?
Костя, подобно волшебнику, вынимающему из шляпы все новые чудеса, молча передал мне планшет с уже открытой записью. От имени некоего «Кони Мельхиорового» (на аватарке была архивное черно-белое фото импозантного господина в шляпе; если мне не изменяет память, это Хармс) предлагался за тысячу рублей какой-то простенький планшет. Я взглянул на Костю.
– Для рекламного хода выглядит архинеэффективно, – сказал он. – Значит, цель – другая. Я обследовал аккаунт. Похоже было на какого-то глупого школьника, приторговывающего компьютерным барахлом. Страница, видимо, давняя и настоящая: фильмы-боевики, компьютерные игры, комиксы, скабрезные шутки – всего довольно много. Если и искусственная страница, то стиль выдержан качественно… Короче. Я написал по объявлению и попросил приехать посмотреть планшет.
– И?
– Приехал. И увидел вот это. – Костя снова открыл видео.
Я задумался. Но стоило мне открыть рот, чтобы задать вопрос, как Костя перебил:
– Да, разумеется. Это первое, что пришло мне в голову. Что он прикидывается. Но я убедился – нет. Невозможно. Сейчас это действительно жалкое пустое существо, просиживающее сутками за компьютерными играми и живущее перепродажей подержанных гаджетов. И никаких подводных камней.
– Но он сам спланировал «наводку» на себя…
– Тогда он еще был Николаем. Очевидно, метаморфоза произошла с ним недавно.
– Значит, его «стер» кто-то другой? Выходит, Николай – тоже жертва? – я пытался соображать. – Нет, нет, погоди, самая правдоподобная мысль, которая тут может быть – что это обман. Он заманил тебя (точнее, он думал, что это буду я) к себе специально, чтобы закрыть вопрос о своей причастности. Он ведь не знал, что нам будет все равно – или почти все равно – и мы уедем. Он на всякий случай решил себя обезопасить!
Я взял у Кости телефон и залез на страницу Мельхиорового. Прокрутил вниз ленту событий.
– Смотри, он продавал смартфоны еще месяц назад, вот! И вот, как можешь видеть – в течение всего ближайшего прошлого он был такой же пустышкой. Контент соответствующий. Никакого Николая с его высокими культурными запросами там и близко нет. Слушай, а может это не его страница?
Костя взял у меня телефон и открыл раздел фотографий. Нет, невозможно! Там были изображения Николая! Причем не свежевставленные, а старые – годичной и более давности. Выходит, подлог исключался, если только не вооружиться любимой версией НТ о перебивке дат.
– Это точно его страница, – резюмировал Костя. – Правда, я не исключаю возможности, что она была создана специально для публичного доступа – для аудитории его типичных покупателей. Свою другую сторону он здесь не показывает. Но раньше она хотя бы была, эта другая сторона, а теперь ее нет. Исчезла. Он сам превратился в свою публичную страницу.
