полная версия

Игорь Аркадьевич Родинков
Старообрядчество и церковный раскол

Полная версия

Состояние русского старообрядчества в начале

XX

века

Подводя итог развития движения русского старообрядчества в начале XX века, С. Зеньковский пишет: «Несмотря на многочисленность крупных и мелких старообрядческих согласий, число которых умножалось чуть ли не с каждым годом, в начале этого века, незадолго до революции 1917 года, сами старообрядцы насчитывали шесть основных группировок сторонников двуперстного знамения и древлего предания. Это были:

1. Поповцы, которые в свою очередь делились на мощное белокриницкое согласие, которое в 1846 году восстановило свой епископат и в котором перед революцией было больше половины всех старообрядцев с шестью или десятью миллионами прихожан; на беглопоповцев, продолжавших принимать иереев из «российской» церкви; и наконец на т. н. часовенных, которые были остатками тех поповцев, которые во времена старообрядческого погрома, предпринятого Николаем I, оказались без священников и с тех пор, считаясь формально поповцами, фактически остались без иереев.

2. Поморцы или новопоморцы, которые с конца XVIII века снова вернулись к принципиальному признанию необходимости брака и наставники которых давали благословение «новоженам» (полтора – два миллиона).

3. Старопоморцы и федосеевцы, не приемлющие брака, но фактически восстановившие семью в своих общинах. Часть их все же сопротивлялась всем попыткам восстановить семейное начало в своих общинах (два – два с половиной миллиона).

4. Филипповцы, не признававшие брака (общее число незначительно, несколько десятков, может быть, сто тысяч).

5. Бегуны-самокрещенцы, слившиеся с другими мелкими радикальными толками. (Число последователей не поддавалось учету, но вряд ли превосходило тысячи или немногие десятки тысяч.)

6. Нетовщина, или Спасово согласие, признавали брак в «великороссийской» церкви как регистрацию легального состояния (от одного до двух миллионов; ввиду их религиозной индифферентности нетовцы особенно трудно поддавались учету)» ⁵².

Если взять статистику С. Зеньковского, то перед революцией в России проживало от 10 до 15 млн. старообрядцев. Но вот перепись населения Российской империи 1897 года насчитывает 2 млн. 204,5 тыс. старообрядцев, из них в пределах современной России – 1 млн. 682 тыс. человек. В отчете Обер-Прокурора Святейшего Синода за 1903-1904 гг. общая численность старообрядцев в Российской империи исчисляется в 1 млн. 984 тыс. чел. (в 1909 году – 1 млн. 900 тыс.), правда, отмечается, что данные, составленные на основе докладов епархиальных архиереев весьма условны.

Я думаю, что весьма условно число старообрядцев и по переписи населения 1897 г., далеко не все из них объявили себя старообрядцами, или просто избегали переписи, ведь Высочайший Указ «Об укреплении начал веротерпимости» появился только в 1905 году, и после него вряд ли число старообрядцев уменьшилось как того хотелось епархиальным архиереям.

С. Зеньковский определил шесть основных группировок старообрядчества на начало XX века. Однако помимо поповцев белокриницкого согласия и беглопоповцев, приемлющие священство из официальной церкви, были еще единоверцы и, наконец, в 1923 году появилась, так называема Новозыпковская иерархия (о ней речь будет вестись позже). А среди беспоповцев помимо новопоморцев, старопоморцев, федосеевцев, филиповцев, бегунов, спасовцев было множество мелких, экзотических согласий вроде, аристовцев, скрытников, дырников, часовенного, Ааронова, Пастухова, Любушково согласия и д.т. и п. д.

К числу беспоповских согласий в ряде случаев относили и относят некоторые псевдохристианские секты на том основании, что последователи этих сект также отвергают окормление официальным священством. К числу их можно отнести духоборов, молокан, хлыстов и другие сексты, возникшие на территорию России под западным влиянием.

***

Дырники (они же дыромоляи, щельники, окнопоклонники) – это старообрядческая группа беспоповцев-самокрещенцев, отличающихся от остальных старообрядцев в основном тем, что они отрицают иконы как осквернённые образа и молятся строго на восток, для чего в стенах домов проделывают отверстия, чтобы иметь возможность молиться в зимнее время. Данная группа является ответвлением нетовщины.

Почти во всех убеждениях дырники полностью согласны с остальными самокрещенцами, из среды которых и вышли, за исключением некоторых отличий. Дырники не признают над собой религиозных наставников. Дырники не почитают икон, написанных после церковной реформы патриарха Никона, поскольку священники, рукоположённые до реформы уже умерли, а освятить «новые» иконы кроме них больше никто не может. Иконы же, написанные до реформы, дырники также не признают, поскольку считают их осквернёнными от принадлежности их «еретикам». Именно данные убеждения послужили поводом к принятию дырниками решения молиться в сторону востока.

Также у дырников отсутствуют специальные помещения для проведения богослужений (поскольку их также некому освятить), поэтому летом члены группы молятся под открытым небом, а зимой для этих целей проделывают в стенах своих домов специальные отверстия (дыры или окна). Поскольку молиться сквозь стену дома или сквозь застеклённое окно почитается дырниками за грех, отверстия закрываются специальными затычками.

Местом обитания дырников является Центральная Сибирь.

Владимир Соловьев в предисловии к своему философскому трактату «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» так описывает секту дырников, или дырмоляев, как он ее называет: «Много лет тому назад прочел я известие о новой религии, возникшей где-то в восточных губерниях. Эта религия, последователи которой назывались вертидырниками или дыромоляями, состояла в том, что, просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, эти люди прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли: «Изба моя, дыра моя, спаси меня!» Никогда еще, кажется, предмет богопочитания не достигал такой крайней степени упрощения. Но если обоготворение обыкновенной крестьянской избы и простого, человеческими руками сделанного отверстия в ее стене есть явное заблуждение, то должно сказать, что это было заблуждение правдивое: эти люди дико безумствовали, но никого не вводили в заблуждение; про избу они так и говорили: изба, и место, просверленное в ее стене, справедливо называли дырой ⁵³.

***

А вот другая экзотическая старообрядческая группа, вышедшая из поморского беспоповского согласия. Это скрытники. Они отрицают все материальное и духовное, что появилось в мире после раскола – книги, средства коммуникации, продукты (в том числе и введенные в обиход после раскола картофель и томаты), средства транспорта. Отвергаются также все предметы, имеющие знаки, которые могут быть истолкованы как «печать антихриста» (к примеру, денежные знаки и документы).

Скрытники ведут крайне замкнутый образ жизни и минимизируют контакты с внешним миром.

В 1905 г. Михаил Пришвин, побывав на севере, оставил такие воспоминания о скрытниках в своей повести «В краю непуганых птиц»:

«В глухих, еще не тронутых топором лесах Архангельской губернии, в этих «пустынях» живут поодиночке в маленьких избушках или же небольшими группами пустынники, которые называются здесь скрытниками, или странниками. Полесник иногда наткнется на такую избушку в лесу у озерка, постучится, войдет. Живет старичок или старушка, висят темные образа, старинные книги лежат на полочке, у стены кровать. Бывает и несколько избушек, иногда маленький огородик, где растет картофель. Полесник летом отдохнет у избушки, зимой обогреется. Он хорошо знает, что у этих людей нельзя спрашивать, кто они и откуда. Но по здешним местам это даже и не удивит никого. Живут себе люди, скрываются, спасаются.

Эта странническая секта стремится воспроизвести ту самую жизнь, которой жили первые выговские пионеры. Их учение так похоже на учение тех аскетов, что, кажется, будто бы и не было столетий опыта. Словно этих старцев рубка леса испугала и заставила перейти в более глухие места. Подойдет бревенная вывозка сюда, и они уйдут еще глубже в Архангельские леса вместе с медведями, лосями и оленями.

Хотя Выговская пустынь уничтожена и недавно, но выговцы, или поморцы, давно уже не были господами всей беспоповщины. По мере того как они вживались в общую жизнь и шли на соглашения с окружающей средой, от них отделялись те, которые не шли на уступки и основывали новые секты»⁵⁴.

Далее Пришвин приводит разговор с одними из таких скрытников по имени Муха:

«– Эх, Михайло,– говорил он, – есть гражданская наука, а есть душевная. Это тоже наука. Я тебе вот что скажу: что ты знаешь, того мы близко не знаем; что мы знаем, того ты близко не знаешь. А если ты хочешь по этому делу идти, то все узнаешь, мы тебе все укажем, на все дадим ответ. Я тебе не отвечу, найдутся умнее меня. Здесь не найдутся, из Ярославля ответ дадут, без ответа не оставим… Вот недавно в Каргополе беседа была, привезли полтораста пудов книг от нас и полтораста от них…

Такие беседы стало возможным для скрытников устраивать лишь после 17 Октября, а раньше было опасно. Старик рассказал мне, как однажды их собрали на беседу, да тут же перевязали и отправили в Сибирь.

– Мы благодарим государя, что дал свободу, мы по нем скорбим… Вот и Алексей Михайлович сначала какой был, а под конец жизни и покорился… Говорить стало свободнее, а из лесов выйти невозможно.

– Да почему же? – спросил я.

– А паспорта-то! Им же дадут петровские паспорта… Ведь Петр паспорта завел, а кто был Петр?..

Муха умолк и значительно посмотрел на меня. Петр был, по мнению Мухи, антихрист.

Скрытники, по смыслу учения, конечно, не должны были иметь паспортов, и, таким образом, выйти из лесов, в самом деле, для них дело почти невозможное. Но не только паспорта им запрещены, а даже за простой ответ на вопрос «откулишний» полагается восемнадцатидневный пост, то есть – почти полное голодание…

– Ты говоришь: из лесов выйти. Хорошо, позовут нас к государю. Ведь тогда уж надо рассказать все… до конца… А разве он выдержит? Не-ет, брат, не выдержит. То же будет, что с соловецкими монахами, как их солдаты на лед выводили, да в ердан окунали, да за ребра вешали. И все тут видели, как ангельские душки в сорочицах на небо отлетали…»⁵⁵.

Западное влияние. Псевдохристианские секты

С. Зеньковский в последней главе своей книги «Русское старообрядчество» обращает внимание на появление параллельно со старообрядческими толками и согласиями различных сект, возникших под западным влиянием, а именно о так называемых христовцах, или хлыстах. Он пишет: «Помимо этих старообрядческих группировок, которые в основе все вели свое начало от великого раскола русской церкви в середине XVII века, почти одновременно, но независимо от старообрядчества зародилось и другое религиозное движение, возникшее, видимо, под влиянием западной мистической мысли и укрепившееся в стране уже в третьей четверти того же XVII века ввиду ослабления дисциплины и надзора церкви над паствой во время происходившей тогда на Руси религиозной смуты. Обрядовый и идеологический элементы мышления, столь характерные для старообрядчества, не играли роли в этом движении, ставшем известным под именем христовщины, а позже прозванным хлыстовщиной» ⁵⁶.

В современной религиоведческой литературе как равнозначные используются термины «хлысты» («хлыстовщина») и «христововеры» («христовщина»). Наименование «хлысты» происходит от встречавшегося в их среде обряда самобичевания или от видоизмененного слова «христы», так как официальные духовные лица считали неприличным в названии секты употреблять имя Иисуса Христа. Христоверы (самоназвание – «люди Божьи», «Христова вера») учили, что Христос уже во второй раз пришел на землю, поэтому они верили, что Христос может вселиться в каждого человека, но для этого необходим строгий аскетизм и молитва в виде «радения», когда верующие приводят себя в состояние религиозного экстаза с целью соединения со Святым Духом.

Основателем секты хлыстов считается крестьянин Костромской губернии Данила Филиппович (Филиппов). Предание гласит, что в 1645 г. в Стародубской волости Муромского уезда Владимирской губернии, в приходе Егорьевском, на горе Городина, сокатил на землю сам Господь Саваоф и вселился в плоть Данилы Филипповича и дал людям 12 новых заповедей. В дальнейшем Данила Филиппович жил в Костроме и умер на сотом году жизни 1 января 1700 г. Так как по учению хлыстов Саваоф сошёл на землю лишь однажды, то преемники Данилы Филипповича были уже «Христами» (помимо христов-преемников в каждой общине также были свои христы). Первым Христом стал Иван Тимофеевич Суслов, проживавший в селе Павлов Перевоз Нижегородской губернии. Второй Христос – Прокопий Данилович Лупкин, живший сначала в Нижнем Новгороде, а позднее в Москве. При Христах были и «Богородицы»: имя первой не известно, а вторую звали Акулина Ивановна. В 1716, 1721 и 1732 годах были возбуждены первые судебные дела о хлыстах. В 1739 г. Сенат постановил выкопать и сжечь тела Ивана Суслова и Прокопия Лупкина, ранее похороненные в Московском Ивановском женском монастыре, в котором они пользовались влиянием среди монашествующих.

О появлении этой секты писали еще в конце 1670-ых годах такие законоучителя Раскола, как дьяк Феодор, инок Авраамий и протопоп Аввакум. Аввакум Кондратьев еще не имея достаточных сведений о хлыстах дал правильное их толкование. «Как писал С. Зеньковский: «Протопоп писал Ионе в середине 70-х годов: «А иже держат Евангелие и Апостол, а святые иконы отмещут, то явные фряги [то есть западного учения] есть, сиречь немцы. И их вера такова: не приемлют святых семь собор[ов], ниже словес святых отец, ни иконного поклонения, но токмо Апостол и Евангелие, и евангелики глаголются, також лютерцы и кальвинцы. Священнический сан, иноческий отринувше; и баба и робя умеюще грамоте, то и поп у них». Не имея в своем далеком Пустозерске точной информации, Аввакум прежде всего обратил внимание на непоклонение иконам и наставничество женщин, которое было характерно для христовцев, имевших не только своих «христов» и «саваофов», но и «богородиц». Кроме того, Аввакум в своем послании предупреждал своих «верных» не только об опасностях христовской проповеди, но и выступал против учения протестантов, будь они последователи сект мистического или рационалистического склада» ⁵⁷.

У хлыстов существовали отдельные общины, которые назывались «кораблями». Они понимаются в качестве «внутренней», тайной церкви в отличие от «внешних» православных церквей. Эти корабли были совершенно независимы друг от друга. Во главе каждого стоит «кормщик», называемый также Богом, Христом, пророком, апостолом и т. п. Каждый кормщик в своем корабле пользуется неограниченной властью и громадным уважением.

Движение хлыстов с самого начала не было жестко централизовано, являясь своего рода ассоциацией независимых общин. Начиная со второй половины XVIII века, в среде хлыстов появляются обособленные течения, признающие Христом лишь своего единственного руководителя и четко отделявшие себя от иных общин.

С. Зеньковский пишет об исследовании некого В. Фролова одной из хлыстовских общин, или «корабля», которую возглавлял некий Иван Нагой:

«Схематизируя учение христовской секты, Фролов пишет: «Сия же их пакостная ересь: 1. иконам не поклоняется, 2. своему учителю Ивану честь и поклон отдает, подобный яко Христу, 3. руку его целовали яко Христу, 4. свещи перед ним вжигали, 5. девку имели некую скверную за Богородицу, 6. за 12 апостолов имели мужиков простых, 7. ядуще нощию тайно от людей, 8. во одной келий темной жил мужеск пол и женск…, 9. сей Иван Нагой дивы некия несказанныя мерзкия показоваше своим последователем, страшно иже писати…» ⁵⁸.

Естественно, что такой вождизм в каждой общине приводил к расколу внутри движения хлыстов на множество сект и групп, враждующих друг с другом. Так, примерно в 1770 г. возникла секта скопцов, первыми проповедниками которой стали Андрей Петров Блохин и Кондратий Иванович Селиванов. Влияние Селиванова проникло и в дворянскую среду: в 1817 г. в Петербургском Михайловском дворце проходили радения «Духовного союза», созданного Екатериной Филипповной Татариновой.

В первой четверти XIX века возникло течение «постников» во главе с тамбовским крестьянином Аввакумом Ивановичем Копыловым, который возродил авторитет Библии и усилил пищевые запреты. В 1830-х годах из постничества выделилось объединение «Израиль» (позднее именовавшееся «Старый Израиль»), основатель которого Перфил Петрович Катасонов реформировал хлыстовщину, ограничив экстатическую обрядность и фактически узаконив брачный союз. После смерти Катасонова в 1886 г. В.Ф. Мокшин и особенно его преемник Василий Семенович Лубков создали наиболее реформированную разновидность хлыстовщины – «Новый Израиль», в котором были окончательно отменены экстатические обряды и формальные посещения православных служб.

Русскую общественность часто шокировали обрядами хлыстов. Богослужения хлыстов (радения) проходят ночью и состоят в самобичевании, кружении, при котором они доходят до состояния экстаза. По утверждениям некоторых письменных источников, в ряде кораблей радения (пусть и не каждый раз) заканчивались сексуальными и особенно гомосексуальными оргиями, так называемым «свальным грехом», что не вполне достоверно доказано. Во время радений исполнялись собственные духовные песни, являющиеся важным источником для понимания мировоззрения хлыстов.

***

О секте хлыстов можно прочитать в самом капитальном труде М. Горького «Жизнь Клима Самгина». Вот диалог между Самгиным и некой Мариной Зотовой:

– Значит, ты… член сектантской организации?

– Я – кормщица корабля. Попы, по невежеству своему, зовут кормщиков – христами, кормщиц – богородицами. А организация есть церковь, и немалая, живет почти в четырех десятках губерний, в рассеянии, – покамест, до времени… Я ненавижу поповское православие, мой ум направлен на слияние всех наших общин – и сродных им – в одну. Я – христианство не люблю, – вот что! Если б люди твоей… касты, что ли, могли понять, что такое христианство, понять его воздействие на силу воли…

Марина говорила вполголоса: Тогда Саваоф, в скорби и отчаянии, восстал против Духа и, обратив взор свой на тину материи, направил в нее злую похоть свою, отчего и родился сын в образе змия. Это есть – Ум, он же – Ложь и Христос, от него – всё зло мира и смерть. Так учили они…

«Это, конечно, мистическая чепуха,– думал Самгин, разглядывая Марину исподлобья, сквозь стекла очков. – Не может быть, чтоб она верила в это».

– И радость – радения о Духе – была убита умом…

– Радение? – спросил Самгин. – Это – кажется, нечто вроде афинских ночей или черной мессы?» ⁵⁹.

Вскоре Самгину удалось в щелочку посмотреть на радения хлыстов. Вот как это описывает М. Горький:

«Стали входить люди – босые, с зажженными свечами в руках, в белых, длинных до щиколоток рубахах, подпоясанных чем-то неразличимым. Входили они парами, мужчина и женщина, держась за руки, свечи держали только женщины…

Марина вышла не очень эффектно…, шагнув вперед, она поклонилась, сказав:

– Здравствуйте, сестры и братья по духу!

Полсотни людей ответили нестройным гулом…

– Матушка, родимая, владычица духовная…

Каждый из них, поклоняясь Марине, кланялся всем братьям и снова – ей…Не разрывая полукруга, они бросали свечи за спины себе, в угол. Марина громко и сурово сказала:

– Так исчезнет свет ложный! Воспоем славу невидимому творцу всего видимого, великому духу!

В сумраке серый полукруг людей зашевелился, сомкнулся в круг. Запели нестройно, разноголосо и даже мрачно – на церковный мотив:

Пресветлому началу

Всякого рождения,

Единому сущему,

Ему же нет равных

И вовеки не будет,

Поклоняемся духовно!

Ни о чем не молим,

Ничего не просим, –

Просим только света духа

Темноте земной души…

Круг людей медленно двигался справа налево, двигался всей массой и почти бесшумно, едва слышен был шорох подошв о дерево пола. Когда кончили петь, – заговорила Марина:

– Зажигайте огонь духовный!

У чана с водою встал Захарий, протянул над ним руки в широких рукавах и заговорил не своим, обычным, а неестественно высоким, вздрагивающим голосом:

– Сестры и братья, – четвертый раз мы собрались порадеть о духе святе, да снизойдет и воплотится пречистый свет! Во тьме и мерзости живем и жаждем сошествия силы всех сил!

Круг вращался быстрее, ноги шаркали слышней и заглушали голос Захария.

– Отречемся благ земных и очистимся, – кричал он. – Любовью друг ко другу воспламеним сердца!

Плотное серое кольцо людей, вращаясь, как бы расталкивало, расширяло сумрак…

– Испепелится плоть – узы дьявола – и освободит дух наш из плена обольщений его, – выкрикивал Захарий, – его схватили, вовлекли в хоровод, а он всё еще кричал, и ему уже вторил тонкий, истерический голос женщины:

– Ой – дух! Ой – свят…

– Рано! – оглушительно рявкнул густой бас.– Куда суешься? Пустельга!

На место Захария встал лысый бородатый человек и загудел:

– Тут есть сестры-братья, которые первый раз с нами радеют о духе. И один человек усумнился: правильно ли Христа отрицаемся! Может, с ним и другие есть. Так дозволь, кормщица наша мудрая, я скажу.

Марина не пошевелилась, а круг пошел медленнее, но лысый, взмахнув руками, сказал:

– Ходите, ходите по воле! Голос мой далече слышен!

Он густо кашлянул и продолжал еще более сильно:

– Мы – бога во Христе отрицаемся, человека же – признаём! И был он, Христос, духовен человек, однако – соблазнил его сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас – несть бога, кроме духа! Мы – не мудрые, мы – простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух – сам от себя, а все иные боги – от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, – разум церкви и власти…

Лысый оратор встал в цепь круга и трубным голосом крикнул:

– Шибче! Ой – дух, ой – свят!

– Ой свят, ой дух, – несогласно и не очень громко повторили десятки голосов, женские голоса звучали визгливо, раздражающе. Когда лысый втиснулся в цепь, он как бы покачнул, приподнял от пола людей и придал вращению круга такую быстроту, что отдельные фигуры стали неразличимы, образовалось бесформенное, безрукое тело, – на нем, на хребте его подскакивали, качались волосатые головы; слышнее, более гулким стал мягкий топот босых ног; исступленнее вскрикивали женщины, нестройные крики эти становились ритмичнее, покрывали шум стонами:

– Ой – дух, ай – дух!

– Ух, ух, – угрюмо звучали глухие вздохи мужчин…

Самгин протер глаза платком, сняв очки, – без очков всё внизу показалось еще более бесформенным, более взбешенным и бурным. Он почувствовал, что этот гулкий вихрь вовлекает его, что тело его делает непроизвольные движения, дрожат ноги, шевелятся плечи, он качается из стороны в сторону, и под ним поскрипывает пружина кресла…

В щель, в глаза его бил воздух – противно теплый, насыщенный запахом пота и пыли, – шуршал куском обоев над головой Самгина. Глаза его приковано остановились на светлом круге воды в чане, – вода покрылась рябью, кольцо света, отраженного ею, дрожало, а темное пятно в центре казалось неподвижным и уже не углубленным, а выпуклым…

Это было последнее, в чем он отдал себе отчет, – ему вдруг показалось, что темное пятно вспухло и образовало в центре чана вихорек. Это было видимо только краткий момент, две, три секунды, и это совпало с более сильным топотом ног, усилилась разноголосица криков, из тяжко охающих возгласов вырвался истерически ликующий, но и как бы испуганный вопль:

– И на-кати-ил, и нака-ти-ил…

Кто-то зарычал, подобно медведю:

– Ух, ух!

Кольцеобразное сероватое месиво вскипало всё яростнее; люди совершенно утратили человекоподобные формы, даже головы были почти неразличимы на этом облачном кольце, и казалось, что вихревое движение то приподнимает его в воздух, к мутненькому свету, то прижимает к темной массе под ногами людей. Ноги их тоже невидимы в трепете длинных одеяний, а то, что под ними, как бы волнообразно взбухает и опускается, точно палуба судна. Всё более живой и крупной становилась рябь воды в чане, ярче – пятно света на ней, – оно дробилось; Самгин снова видел вихорек в центре темного круга на воде, не пытаясь убедить себя в том, что воображает, а не видит. Он чувствовал себя физически связанным с безголовым, безруким существом там, внизу; чувствовал, что бешеный вихрь людской в сумрачном, ограниченном пространстве отравляет его тоскливым удушьем, но смотрел и не мог закрыть глаз.

– Шибче, братья-сестры, шибче! – завыл голос женщины, и еще более пронзительно другой женский голос дважды выкрикнул незнакомое слово:

– Дхарма! Дхарма!

В круге людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили от него, две или три упали на пол; к чану подскочила маленькая коротковолосая женщина, – размахивая широкими рукавами рубахи, точно крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки:

О, Аодахья! О, непобедимый!