Heinz Zander
Исход – заговор ушедших. 2 часть
Она давилась слезами, держась за него. Он, смущенный, слушал ее причитания и долго после того не мог двинуться с места.
Он постепенно осознавал, что ранение, как и всякая слабость, делали невозможным оставаться наравне с теми, кто сумел избежать урон. Он читал и слышал о рассказах про войну – как люди возвращаются даже после самых тяжелых ранений. Но теперь он сам уже получил опыт, скорее инстинкт, несравненно куда более важный, чем получили большинство тех, кто находился бок о бок с ним.
И инстинкт этот убеждал его сильнее всего остального – раз выбывший из строя, выбывает окончательно на обочину Дороги, до конца которой дойдут немногие. Наверное, тот же инстинкт руководил и Мишкой, который все больше сторонился его. Не из-за обиды и досады, а просто моментально повзрослев.
Он был уверен, что заслужил награду по праву, что мало кто из его сослуживцев смогли бы поступить как он. Проникала в него и мысль, что он виновен во всем случившемся. Но слова генерала звучали в нем и вызывали гордость за себя.
А самым главным результатом случишегося, он считал, что пропала медлительность. Прошло то ожидание второго периода, о котором его предупреждал КаПэ. Теперь он умел моментально сосредоточиться и действовать сильно и беспощадно. Даже в отчуждении с Мишкой ему виделось благо – сентиментальность и слабость больше не владели им, и он становился безжалостной – что в них старательно вколачивали! – машиной уничтожения…
Родителям он ничего не сообщил – ни о приключении, ни о награждении. По-прежнему он звонил регулярно в Ленинград. Но теперь он заказывал разговор с центрального телефонного узла. Однажды он зашел в уличный телефон-автомат и воспользовался ротным двугривенным – двадцатикопеечной монетой с дыркой, через которую продевалась стальная проволока. По окончании разговора монета выдергивалась из монетоприемника и могла использоваться снова для «бесплатных» звонков по «межгороду».
…Отозвался отец. Даже не ответив на приветствие, недовольно сказал, что они с матерью сейчас слушают концерт по телевизору. Он подождал немного, удивленный. Отец только и спросил : «У тебя все?» Он положил, не ответив, трубку и стоял в кабинке, не обращая внимания на стук – возле будки собралась порядочная очередь. Не забыв выдернуть монету, он медленно отправился по улице. Дошел до Кремля и повернул в училище. Он сидел долго на своей койке, а потом бродил по территории училища, едва замечая кого-то.
После этого он никогда не звонил с уличного автомата.
В этот раз он заказал разговор с Ленинградом, но говорить долго не стал – о том, о сём, коротко сообщил об учёбе, старательно не касаться того, чем жили родители. Отчуждение нарастало, но оно, как ни странно, с каждым разом делало его уверенным в одиночестве.
…Родители являлись к нему в снах и чем дальше отстояло время, когда он их видел в последний раз, все яснее он различал в них черты, которые он никогда не видел, когда был рядом с ними…
…Вирзиг успел получить от дежурного рапорты патрулей – сообщалось о задержании нескольких мужчин, несших рюкзаки ‚Nike‘. Всех их отпустили после краткого опроса на улице, кроме одного, подходившего по размерам – худощавого и спортивного, на свою беду занимавшегося айкидо, так и по возрасту – между сорока и пятидесятью. Подозрительным показалось, и то, что этот мужчина явно не хотел попасться полиции. Поэтому его отвезли в ближайшее отделение, на Schloßstrasse. Вирзиг созвонился с Polizeirevier, где ему рассказали подробнее про задержанного. «С такими габаритами вполне можно было бы совершить что-то подобное, вроде позавчерашнего убийства, но вряд ли этот», – заключил Вирзиг, передав разговор с Revier Йеннингеру : «К тому же, он немец. Точнее, рожденный в Германии. Сейчас с национальностью «немец» может быть столько разных типажей, что уже впору вводить, как у наших заокеанских друзей что-то, вроде Nichtdeutscher Deutsch, ненемецкий немец.» Оба комиссара ухмыльнулись, и Вирзиг закончил : «…Еще точнее: тип не из русских по происхождению. Вряд ли его заинтересуют русские и их отношения друг с другом. Если у Вас, господин комиссар, более срочные дела, я съезжу взглянуть.» Йеннингер шумно по обыкновению вздохнул – из рассказа Вирзига следовало, что случай совершенно пустой, но надо был выполнить формальности. Он взглянул на часы – девятнадцать двенадцать. Йеннингер, раздосадованный потерей времени на пресс-конференцию и встречу с русскими, решил закончить с оформлением опроса свидетелей, чтобы было с чем идти к полицей-президенту. «Отлично, коллега! Поезжайте в управление и разберитесь сегодня с этим типом. Если что-то будет чрезывачайно интересное, сразу звоните мне. У Вас все?» Вирзиг чуть подумал и ответил : «Нет, больше ничего, кроме того, что я Вам передал. Я выезжаю.» Он встал, огромный, как и Йеннингер и им обоим стало тесно в кабинете. Йеннингер кивнул коллеге и пошел к себе.
Едва он устроился за столом и включил компьютер, как зазвонил телефон. С ним говорил комиссар из Берлина, управления Лихтенфельд. «Еще раз, простите, как Ваше имя? Ich habe akustisch nicht genau gehört», – извинился Йеннингер. Комиссар из Берлина, Фюрне, занимался убийством недельной давности в Берлине. Он сообщил, что информация о деле, которое было поручено Йеннингеру, в связи с чрезвычаной важностью, дошла до Берлина. Дело в том, говорил далее Фюрне, что по некоторым признакам почерки убийц очень похожи. У них есть подозреваемый или точнее, предположительно подозреваемый. Не мог бы господин комиссар Йеннингер проверить, не было ли лица, о котором идет речь, на месте преступления в пятницу!? Насколько основательны утверждения, уточнил Йеннингер у берлинского коллеги. Пока всего лишь мы основываемся на показаниях свидетеля, да на факте, что этот человек был замечен накануне убийства на месте преступления. То есть, пока речь идет, как говорится, всего лишь о предположении, оговорился берлинский коллега. «Посылайте тогда Fantombild», – согласился Йеннингер.
На фотографии был изображен мужчина неопределенных лет – от сорока до пятидесяти, или даже за пятьдесят. Вместе с фотографией пришли и полные паспортные данные, а также малоразборчивые оттиски пальцев. Йеннингер распечатал фотографию на своем принтере и сунул ее в папку с опросами свидетелей. Подумав, то же самое сделал и с отпечатками.
Берлинский коллега еще не отключился, и Йеннингер уточнил :«Судя по данным, это иностранец, приехавший из Минска Так!?..Ага!… Пока что неизвестно, пересек ли он границу!?..» Ему ответили. Йеннингер попросил оставаться возле телефона, а сам позвонил Вирзигу : «Комиссар, Вы еще не ушли?…Отлично!… Зайдите ко мне прямо сейчас и возьмите кое-что…» Через минуту вошел Вирзиг. «Комиссар!?», – Йеннингер показал ему фотографию на экране : «Задержанный имеет сходство с этим?» Вирзиг пригнулся, вглядываясь, помотал головой : «Нет. Совсем разные типажи… Да и…» – он прочитал данные на экране : «…из разных мест…» Йеннингер уточнил : «Есть подозрение, что тип с экрана не выехал из Германии, хотя виза у него должна была закончиться пару лет назад. Так что проверьте на всякий случай.» Вирзиг пометил в записной книжке, спрятал ее во внутренний карман. Легкая куртка не скрывала ремень кабуры, распираемы мощной грудью комиссара. Йеннингер поглядел на ремень, на ждавшего Вирзига и отпустил его.
«…Коллега Фюрне,», – продолжил он, убедившись, что дверь в кабинет закрылась плотно : «еще раз – я должен проверить, был ли субъект, чью физиономию Вы переслали, у нас!? Пока только как потенциальный свидетель!?… Спасибо за помощь, коллега» Он положил трубку, задумался, машинально проверил наплечную кобуру, пистолет, казавшийся игрушкой в огромных руках комиссара.
Через две минуты он выезжал в сторону Hohenzollernallee.
На место Йеннингер прибыл уже через десять минут. Кафе работало, как обычно. Никто из посторонних не смог бы сказать, что всего лишь сорок часов назад в нем произошло убийство. Но, скорее всего, в связи с начинавшейся рабочей неделей число посетителей не было чрезмерным, и Йеннингер сумел почти без помех поговорить с сотрудниками кафе. К счастью, не было и господина Миковича. Кивнув на видеокамеры на углах, Йеннингер насмешливо заметил : « «Там» увидят, что вас от работы я не отвлекал.» Он устроился на углу стойки, рядом с кассой и попросил приглашать к нему официантов по одному. Задавал он один и тот же вопрос каждому – видел ли кто человека изображенного на фотографии. Ответил утвердительно четвертый из приглашенных. Йеннингер переспросил, и официант уверенно подвел его к столу, стоявшему возле углубления в зале, из которого выходила дверь в туалет. Йеннингер припомнил видеосъемку, те кадры, на которых тщетно пытались разглядеть человека с рюкзаком Nike. «Вы уверены, что именно здесь?», – навис он горой над официантом. «Да. Я ему приносил пиво…» «Чем расплачивался?», – оживился комиссар. «Bargeld, наличными.» «Точно наличными?», – настаивал Йеннингер. «Абсолютно. А сидел он здесь, лицом к туалету…», – и официант показал на стул за пустым столом. Эта часть кафе была пуста почти вся. Йеннингер прошелся вокруг стола, кивнул официанту, стоявшему в ожидании подле него. «Wenn Sie mich noch bräuchen, bin ich für Sie da!», – сказал официант, удаляясь.
Йеннингер не стал задерживаться. Прямо из машины он позвонил в Берлин : «Господин комиссар, свидетели подтвердили – этот человек был здесь вечером в пятницу. Я еще только проверю по отпечаткам пальцев и сразу дам Вам знать. Хотя боюсь, что идентичности полной не достичь в связи с нечеткостью исходных отпечатков…Да, благодарю!»
Йеннингер распрощался и задумался. Несмотря на удачу, он не верил, что она продвинет следствие существенно к успешному завершению. Что-то в нем сопротивлялось слишком очевидным совпадениям…
…Ангелика Рамзайер отчасти могла быть удовлетворенной. Во-первых, Дребитц, хоть присутствовал при разговрое со свидетелем, но чувствовалось, что само дело было ему малоинтересно и он занимался им лишь из-за гарантированной оплаты без приложения особых усилий. Да они и не стоили чрезмерных затрат времени. Непосвященным, и судящим по сложной юридической жизни по сериалам и детективам, всегда кажется, что прокуратура, полиция и адвокаты бьются не на жизнь, а на смерть ради истины. В действительности, все они представляли собой стороны одного и то же механизма, непрерывная и успешная работа которого зависела от хорошо налаженного взаимодействия и согласования всех его частей.
Понятно, что защита всячески старалась оттянуть, а то и развалить обвинительные дела, но это делалось ради того, чтобы сам механизм не стоял в бездействии. Чем больше и дольше тянулись процессы, тем изощреннее приходилось работать всему механизму правосудия, тем очевиднее казалось многочисленность участников и тем гарантированне и обоснованее должны были быть расходы на содержание всех участвовавших.
В делах же, подобных тому, каким занимались Рамзайер и Фюрне, невидимая сплоченность обвинения и защиты только укреплялась. Убийства, какими бы громкими они не становились порой, были вызовом спокойствию общества и, в отличие от финансовых махинаций, приводили в движение куда менее значимые средства. И между обвинением и защитой установилась негласная поддержка усилий друг друга по снижению рисков общества.
Рамзайер в предварительной беседе с Дебритцем, договорились не касаться недоказанных пока подозрений насчет мужчины, опознанного свидетелем. Чисто формальная сложность возникла в том, как объяснить руководству, чем руководствовалась бригада по расследованию, послав фотографию во Франкфурт комиссару Йеннингеру. Ангелика не знала, как квалифицировать действия ее помощника, который, разумеется, действовал для достижения скорейшего успеха. При том, что результат оказался неожиданным и представлялся перспективным. Но процедура была нарушена. Помог Дребитц – он намеком пояснил, что, с точки зрения защиты, претензий не возникло. Тем более, что следствие могло параллельно выявить нарушение закона, не обязательно относившиеся к общему делу. Оно могло быть выделено в отдельное производство, но в случае получения доказательств связи с основным, легко вновь быть объединенным с ним. Таким образом, допускалась потеря времени на необходимые формальности, но сберегались усилия по добыче ценного следственного материала. Ведь никто не мог заранее предугадать – и это всегда принималось во внимание со снисхождением – пути, по которому придет успех.
Ангелика решила не приглашать Фюрне на встречу с адвокатом, поскольку волей-неволей приходилось идти на сделки с совестью, про которые необязательно еще было знать молодому комиссару. Он должен был сам пройти этот путь.
«Господин Дебритц, тогда, как мы условились, я не стану задавать вопросы по личности, опознанной свидетелем Штернбергом», – предложила Рамзаер : «, поскольку мы уже об этом с ним разговаривали. Точнее, мы сделаем акцент на том, что попросим просто назвать знакомых, которые проживают или с которыми он мог встречаться в Германии…» «Да,», – подхватил Дебритц : «именно, как знакомые, которые могут поделиться сведениями о том, как живут русские эмигранты в Германии. При этом прошу Вас не связывать их с подозрениями в убийстве.» Рамзайер согласно кивнула: «Мы задним числом выделим в отдельное производство, как условились…» Дебритц живо сказал : «…но я настаиваю, чтобы Вы еще раз допросили свидетеля именно в этом ключе – назвать по возможности больше знакомых, про которых он знает, что они могут быть или бывают в Германии.» «Опять столько времени потеряем.», – тяжело вздохнула фрау юстицрат : «но делать нечего – иначе целая неделя будет потеряна…Да, и вот еще : прокурор Берлина дал разрешение на осмотр квартиры убитого. Мы уже ее осмотрели. Вам протокол осмотра нужен!? » Дебритц улыбнулся, показав лошадиные зубы : «Разумеется, я Вам верю. Мне только будьте добры передать заверенную его копию, а также копию разрешения из прокуратуры.» «Секретарь передаст – у нее специально наготове папка для Вас. Мы еще раз, опять же в Вашем присутствии, спросим Вашего подопечного об угрозах, которые получил убитый, и про которые тот рассказывал в субботу утром господину Штернбергу!?» Дебритц, ухмыляясь, согласно кивал головой : «Да, естественно! Поскольку у Вас протоколо допроса по этому нет, то Вы имеете право задать все эти вопросы еще раз. Про копии я Вам уже напоминать не буду.. Если у Вас все, то у меня вопросов и, тем более претензий, к Вам нет. Мой клиент уже заждался Вас…» Дебритц еще раз улыбнулся и, кряхтя, поднялся. Ангелика слегка поддержала его под руку пока адвокат нашел нужное равновесие, и открыла перед ним дверь.
Свидетель Штернберг был расспрошен в присутствии адвоката Дебритца и обоих комиссаров. Рамзайер пригласила на всякий случай переводчика, но все-равно пришлось просидеть почти до шести вечера. Большая часть времени была потрачена на составление списка знакомых Штернберга. Фюрне едва скрывал раздражение, выслушивая постоянные уточнения написания фамилий – сначала вопросы, задаваемые фрау юстицрат, потом они же, переводимые свидетелю, затем бормотания русского. Свидетель подолгу иногда вспоминал, записывал по-русски, переводчик переписывал на немецком. Тут раздавался медлительный, чуть ворковавший голос Мани, спотыкавшейся о непривычные имена («Хотя уже давно можно ко всему привыкнуть» – иной раз думал в тоске Фюрне). Ему нечем было заняться, кроме как слушать. Но вид старательной Мани, остававшейся единственно невозмутимой среди всех присутствовавших, умиротворял, успокаивал и настраивал на работу. Снова переспрашивал переводчик и наконец еще одна позиция списка заканчивалась. Дебритц один раз извинился, когда у него зазвонил мобильник. Рамзайер поглядела на Маню, и та помогла Дебритцу выйти в коридор. Все молчали, пока он отсутствовал. Фюрне постарался незаметно поглядеть на часы. Рамзайер терпеливо ждала. Дебритц шумно вернулся, выставляя вперед колени оттого, что ступал на носках, долго устраивался за столом, и составление списка продолжилось.
Наконец список знакомых свидетеля Штернберга исчерпался. Фюрне удивило, что понадобилось почти полтора часа для того, чтобы вспомнить всего два десятка фамилий.
Снова сделали перерыв. Свидетель, понурый и заметно усталый, остался сидеть за столом– Маня налила ему кофе. Остался и переводчик, средних лет сотрудник из российских немцев. Он тихо стал говорить со свидетелем.
Дебритц вновь извинился, набирая номер в мобильнике. «Господин Дебритц,» , – остановила его Рамзайер : «мы с коллегой через десять минут вернемся.» Тот кивнул, прижимая телефон к уху.
«Луи, надо будет пройтись по списку.», – обратилась фрау юстицрат к коллеге, когда они зашли в кабинет Фюрне – Рамзайер не хотелось говорить о служебных делах в коридоре, а ее кабинет был занят. «Вы возьмете первые десять фамилий, я – остальных.» , – продолжила Ангелика : «Там ничего особенного – только проверить, находятся ли эти люди в Германии, или приезжали в последние полгода.» Фюрне молча кивнул. «Но в этом списке находится фамилия, уже названная свидетелем раньше. Именно тот человек, про которого Вы справлялись во Франкфурте…» Рамзайер колебалась, стоило ли посвящать молодого коллегу в содержании её договоренности с Дебритцем, и решила пока ничего не говорить. Она пояснила: «Луи, Вы пошлете комиссару Йенингеру разъяснение, что мы опрашиваем свидетелей, которых нам удалось установить, и мы просим оказать нам любезность – официальную! – по возможности поговорить с этим человеком…» «Так комиссар уже ответил, что этот человек был там именно в вечер, когда произошло у них убийство…», – не понял Фюрне.
Ангелика поморщилась досадливо – ей было неловко вводить в заблуждение напарника, тем более выговаривать ему за нарушение формальности, допущенное, в первую очередь ею. Она решилась : «Коллега, мы чуть поспешили с оповещением иногородних коллег. Поэтому надо соблюсти формальность хотя бы задним числом. Вы меня поняли?» Фюрне, сообразив, чуть покраснел. «Только не расстраивайтесь, главное то, чтобы дело не стояло. Но это не все!» Молодой комиссар, все еще немного пунцовый, кивнул: «Фрау юстицрат, исключительно все ради дела…» Ангелика нетерпеливо повела подбородком, продолжив : «Сегодня надо обязательно встретиться с господином Лютцем. Во-первых…Запишите…». Фюрне торопливо раскрыл блокнот. «Проясним наконец с этой таинственной личностью – выезжал ли он тогда из Германии и как он оказался здесь в пятницу. Во-вторых, и это будет самым важным. Мы запишем со слов свидетеля все, что касалось последней переписки убитого. Судя по заверениям, в ней мы можем найти достаточные основания и, главное, чтобы они удовлетворили господина адвоката…» – Рамзайер показала рукой на дверь : «Основания, по которым мы можем составить запрос для EDV установить по возможности, с какого компьютера были отправлены письма с угрозами. Если повезет, нам удастся найти адрес главного подозреваемого… Вы согласны со мной!?» Фюрне задумался : «…А может быть, не теряя времени, нам разделиться!? Я бы мог не сидеть сейчас с Вами, а уже начать изучать переписку!?» «Боюсь, что так быстро не получится. EDV все-равно потребует официальный запрос. Затем нужен переводчик, хорошо разбирающийся в русском. Судя по тому жаргону, что в ходу даже среди нас, полицейских, у русских его не меньше. А потом – Вам не лишним совсем будет пообщаться с авдокатами. Для Вас станет очень полезной практикой на будущее.» Фюрне записал, закрыл блокнот. «Задержались на семь минут…Пойдемте скорее!», – спохватилась фрау юстицрат, легонько подтолкнув Фюрне к двери.
Игорь чувствовал себя выпотрошенным, вспоминая всех своих знакомых, с кем он виделся в Германии. Он не совсем понимал, для чего это нужно полицейским. Да и адвокат сидел с чуть прикрытыми глазами и больше глядел в смартфон. Периодически он поддакивал полицейским и изредка заносил пометки в толстый блокнот, обтянутый черной кожей с золотым тиснением.
Для Игоря оказалось большим облегчением присутствие переводчика. Он не боялся уже сказать лишнее или неправильно выразиться на немецком. Он также старался говорить попроще после того, как переводчик переспросил его несколько раз. Видно было, что он учил русский язык от родителей и поэтому не совсем точно употреблял некоторые русские слова. Впрочем, Игорь слышал в своей речи, как сам уже не мог найти точные слова и прибегал к эмигрантскому жаргону, характерному для провинциалов, что его в особенности раздражало. Но беседа шла споро. Пришлось Игорю назвать и мужчину, которого он видел в прошедшую субботу возле Спорт-Форума. Он не стал скрывать, что встречался с ним года три назад в Штуттгарте, то есть дословно повторил то, что уже говорил ранее только полицейским. Не скрыл он и того, что не помнил точно фамилии. Его удивило, что полицейские на этот раз не заострили внимания на этом человеке, просто записав со слов.
После перерыва стали выяснять, что о чем именно шел у них с «Аламо» разговор утром в прошлую субботу. Игорь по повторявшимся вопросам понял, что на сегодняшней встрече эти сведения полицейских интересовали куда больше, чем то, что они услышали до перерыва. Игорь навострил уши и стал внимательнее прислушиваться к вопросам комиссарши до того, как их переводил Константин, переводчик.
«…Behaupten Sie eindeutig, Herr Sternberg, daß der gemeinte Alamo durch die Emails beängstigt war?» – на этот раз Игорь точно понял вопрос и закивал, не дожидаясь перевода : «Ja! Ganz genau!» Рамзайер, молодой комиссар и адвокат тем не менее выслушали переводчика и все, как один, перевели взгляды на Игоря. Игорь сказал, теперь по-русски : «Да! Именно так он и сказал.»
Рамзайер тихо переговорила с напарником, потом с адвокатом, который энергично закивал. Константин склонил голову ближе к Игорю и облегченно промолвил, тоже тихо : «Кажется все…» Рамзайер сказала громко, что Игорь не понял. «Протокол подписать и можно идти», – подсказал переводчик.
Пока девушка допечатывала за компьютером, все немного успокоились. Адвокат Дебритц улыбнулся Игорю, держа глаза полуприкрытыми. Полицейские листали блокноты. Рамзайер нетерпеливо оглядывалась, готов ли протокол.
Протокол был наконец распечатан. Игорь подписал все три экземпляра – среди них свой. Полицейские сдержанно попрощались. Молодой комиссар с заметным интересом рассматривал Игоря, пока его начальница говорила негромко с адвокатом. Комиссары вышли, с ними ушел и переводчик. Остались адвокат и сероглазая девушка за компьютером, которая тут же занялась папками. Адвокат сделал Игорю знак и Игорь напрягся.
«Also, Herr Sternberg. jetzt können Sie sich jetzt entspannen. Sobald es noch zum Bedarf kommt, benachrichtige ich Sie unverzüglich, damit ich Sie weiter unterstützen könnte. Haben Sie mich verstanden, Herr Sternberg?», – адвокат смотрел немигающими глазами в упор на Игоря. Игорь отвел взгляд, ответил односложно «Ja!» «Gut! Bevor wir uns verabschieden, möchte ich Ihnen zwingend und unumzugehend mitteilen, das Protokol, das Sie gerade unterzeichneten, bei Ihnen zu behalten. Haben Sie mich verstanden, Herr Sternberg?» Игорь отвечал опять односложно, поразившись, до чего похоже говорили все работники юстиции. Но долго думать об этом ему не пришлось – девушка протянула Игорю листок бумаги. Игорь промямлил нечленораздельно,потом опустил глаза к бумаге. Это был пропуск.
Игорь с опустошенной головой выбрался на улицу, подернутую легкими вечерними сумерками.
Едва отпустили свидетеля, как позвонил Лютц. Он ожидал обоих комиссаров через полчаса, в девятнадцать. «…Никакого пропуска не надо – только назовите себя.», – предупредил он вопрос Рамзайер. «Да, и есть для вас, думаю, приятная новость. Нашлись записи о вылете и прибытии человека, которым Вы накануне интересовались…» Ангелика выдохнула: «Про вылет – понятно! Вы говорили, что был сбой в данных. Я понимаю, что удалось все восстановить.. Но что за прибытие!?» «Приезжайте и я Вам все покажу!», – не стал говорить Лютц по телефону : «Жду Вас через полчаса!» Ангелика, повеселев, обратилась к Фюрне : «Луи, собираемся! Предчувствую, что мы напали на удачу!» Фюрне изобразил улыбку в тонких губах, тронул пистолет в наплечной кобуре, сунул блокнот в сумку. «Я готов, фрау юстицрат!»
Но пришлось неожиданно задержаться. Отпечатки, присланные из Франкфурта Йеннингером, совпали лишь в некоторых деталях со взятыми на месте убийства у Спорт-Форума. Точнее, как сообщили из лаборатории, сохранившиеся фрагменты расширяли возможный круг обладателей отпечатков до пятидесяти тысяч человек. «…Такое число можно определить вероятностным образом, исключительно по набору элементов папиллярныж линий. Пятьдесят тысяч – это максимально возможное число. Сколько их будет в действительности, можно сказать, лишь проведя поиск по картотеке. Возможно, что и никого не будет, если эти люди не попали к нам в картотеку. К сожалению, у нас не проводится повальное снятие отпечатков пальцев при рождении, как у наших заокеанских друзей», – посетовал на том конце Йорн Вальд, старший эксперт дактилоскопической лаборатории Полицей-Президиума.
Ангелика вопросительно посмотрела на Фюрне. «Что вы собиратесь делать? Разыскать для вас все, что у нас есть?», – спросил Вальд. Рамзайер, еще чуть поразмыслив, ответила : «Йорн, поищите! У Вас ведь оба отпечатка!? Наш и из Франкфурта!?» «Да, оба! Но франкфуртский очень четкий. По какому вам искать?» «Ищите по берлинскому, пусть даже он и нечеткий. И параллельно сравните из полученного списка с франкфуртским. Если будет точное совпадение, обязательно укажите. Я Вам еще нужна? Есть у вас еще что-нибудь для меня?» «Пока нет, Тогда мы принимаемся за работу и сразу Вас извещаем!» Ангелика положила трубку. Фюрне оживился : «Кстати, ведь нет никакой гарантии, что отпечатки снятые со стола, принадлежат нужному нам человеку…» Ангелика возразила, правда, не совсем уверенно : «Комиссар Йеннингер пояснил, если Вы помните, коллега, что было снято несколько отпечатков, но он выбрал те, что эксперты сочли самыми свежими – в последние три часа.» Фюрне прищурил глаза: «Тогда остается полагаться, что официант точно определил время, когда за этим столом находился опознанный им посетитель…» Ангелика согласилась : «Другого у нас, к сожалению, ничего нет. Приходится полагаться и на это. К тому же необязательно он должен быть тот, кого мы ищем. Пока что мы остановились на нем из-за маловероятных совпадений. Любой адвокат наши предположения просто похоронит, и мы окажемся снова в самом начале. Только с потерей недели труда.»
Фюрне замкнулся, ничего не говоря, смотря на старшую коллегу. «Говорил ли комиссар Йеннингер про то, отметил ли официант какие-то особые приметы!? Очень прямую осанку!? Она, пожалуй, самая яркая и бросающаяся в глаза примета.» «Ничего такого не говорили. Просто сидел и пил пиво. Бокалы там моют сразу – это все сотрудники показали! – как забирают. Так что отпечатков на бокале не искали. Расплачивался наличными. Впрочем, я никогда еще не видел, чтоб за пиво платили карточкой/» «А что-нибудь из одежды или еще чего характерного заметили?» Фюрне поджал тонкие губы, припоминая : «Нет, ничего! Он только упомянул, что рядом с ним, на сиденье лежал рюкзак, лямками вверх, так что фирмы не было видно. Точно установлено, что у убийцы был Nike, рыжий, с фосфоресцируюшей надписью.» «Да, я помню…», – задумчиво проговорила Ангелика, добавив: «Если он не совсем идит, Vollidiot, то он от рюкзака избавился уже. Так же как и от одежды…Ладно, Луи, не будем гадать – поехали!»
За окном разливалась лиловая тьма, перебиваемая движущимися огнями фар.
До Министерства добрались мигом – на машине с сиреной и мигалкой. Рамзайере сказала, когда они подходили к подъезду : «Луи, спать сегодня, вероятно, уже не придется. Надо, пока у нас есть такая поддержка, использовать ее до предела.» Фюрне сумрачно шел сзади, думая о чем-то своем.
Лютц провел их а ту же самую комнату, где вчера еще смотрели тысячи фотографии. Фюрне заметно передёрнуло от вида этой комнаты. За компьютером сидел парень в форме POK, комиссара полиции. «Отто Герхардт», – представил его Лютц. После представления все расселись за большим столом, на котором Лютц разложил бумаги из синей папки.
Начала совещание Рамзайер. «Вы, коллега Лютц, уже сообщили, что собирались нас порадовать. Но я, то есть мы» – она показала рукой на Фюрне – «хотели бы, чтоб наша встреча протекала следующим образом. Сперва Вы расскажете о том, что у Вас есть. Нас еще очень интересует содержание электронной почты убитого за последнюю неделю, то есть с понедельника до пятницы прошлой недели. Там, как уверяет наш свидетель, можно разыскать данные о том, как именно планировалось убийство. Но это только после Вашей информмции.» Фюрне раскрыл блокнот, поискал глазами ручку на столе – заметив это, Отто протянул ему свою.
«Вчера мы долго искали, с помощью Вашего свидетеля…э…», – заговорил Лютц, поглядывая в записи перед собой. .«Штернберг», – подсказала Рамзайер. «Да, Штернберга… Который рассказал, как он встретил своего старого знакомого из школы почти три года назад в Штуттгарте…» Рамзайер и Фюрне кивнули. Отто невозмутимо рассматривал обоих гостей. «…Затем свидетель Штернберг узнал своего знакомого по фотографии…Фрау юстицрат, я не буду снова объяснять, как мы составили список фотографий. Мой коллега Герхардт уже в курсе.»
Отто поглядел на Лютца и едва приметно улыбнулся. «Мы выяснили, что Sergey Burjak, так зовут этого человека, действительно был в Германии в командировке на фирме Edoko GmbH в период с мая 2010 по август 2010. Мы не нашли в нащих базах данных отметки о выезде потому что он вылетал обратно через Париж, CDG – Charles de Gaulle Airport, до Минска. Данные рейса я Вам передам…» «Как Вы это узнали?», – перебила Лютца Рамзайер. «Пришлось запросить базу данных по перелетам в Европейском Союзе, слава богу, разрешение у нас было с самого верха. Там нас соединили с коллегами в Police Judissiere Франции. Они уже от себя сделали запрос в базу данных Gendarmerie Nationale, которая контролирует границу. В точности, как наша Bundespolizei. Так к нам попали данные на интересующего Вас человека…» Рамзайер хотела что-то сказать, но Лютц не дал: «…И еще – упомянутый Burjak был в Германии, снова приехал в командировку, в Дармштадт, как раз последние две недели – с воскресенья. А в субботу, то есть позавчера в 15:35 он вылетел в Минск рейсом Lufthansa LH 1486…» Рамзайер не сразу ответила: «Значит, чисто теоретически, у него хватило бы времени на оба убийства.» Лютц согласился : «Получается так.» Фюрне вмешался, поймав невеселый взгляд старшей коллеги : «Я еще раз хотел бы обратить внимание на ту встречу, в парке у HBf Stuttgart…» «Там, где сейчас Riesenbaustelle Stuttgart 21, большая помойка, вместо вокзала…», – насмешливо встрял Отто. Фюрне хмуро поглядел на него : «Я в данном случае не о стройке, а о парке.» «Парка там уже нет!» «Как нет!?» «Вырубили как раз в 2012», – невозмутимо проговорил Отто. «Да уж…Ну все-равно,…», – настаивал Фюрне, пока Рамзайер молчала, задумавшись – «Так вот, Штернберг упомянул, что этот его знакомый работал в IBM. Не помню, называл ли, как он к нему обращался, в смысле по имени…» Лютц ответил : «Мы, когда тогда давали свидетелю фотографию для опознания, имя и фамилию ему не называли.»