Heinz Zander
Исход – заговор ушедших. 2 часть
Но что было делать с этими бумагами!? А там предлагалось – ни больше, ни меньше! – составить план «мероприятий», указать расходы – как можно точнее! – и переслать все это обратно в Москву. «..А еще два экземпляра, конечно, мне и консулу…», – хмыкнул Рокотаев.
Самое противное состояло в том, что обсужденное ими двумя, после всех ухищрений по отрыву от слежки, с привлечением людей, найти которых, а главное, сберечь в вакханалии полного расстройства государственных служб, само по себе стоило невероятых усилий, теперь оказывалось известным слишком многим. Причем, людям, не испытанным лично. «Видно, Миша не так уж и хорошо стоит…» – с досадой подумал Рокотаев : «…раз пришлось вводить в дело посторонних. Ведь х… их знает, что за что фрукты!?» Он еще раз прошелся по кабинету. Окон в нем не было, и Рокотаеву захотелось выйти на улицу, подышать и успокоиться. Но он взял себя в руки и решил докончить запланированное.
Прежде всего надо было решить очередность исполнения так называемых «акций». «Совсем онемечился…» – усмехнулся он про себя. С посылкой пришли два адреса, о которых упоминал Михаил в Штуттгарте, и которые нужно было проверить. Рокотаев проглядел записку – ничего особенного. И кстати то, что написано, позволяло в известной мере разделить ответственность. «Так что не будем паниковать!», – уговорил он себя. «Проверить – надо было всего лишь установить, чем занимаются люди, жившие по адресам. Очевидно, московские заинтересовались, не слишком ли «отпущенные на свободу» «деловые люди» забыли о хозяевах. Для такого рода дел у Рокотаева имелись не слишком ценные «кадры» из числа эмигрантов, которые были рады самой мелкой награде за труды.
Но вот с решением главной задачи – со «швейцарским сидельцем» – зависело от поездки в Диетикон и осмотра места действия. Тут зазвонил телефон, соединявший с консулом.
…Рокотаев, недовольный, вышел в коридор.
– «Валера,», – стукнул он на ходу в неприметную дверь возле своего кабинета. «зайдешь к мне, как приду..», – сказал он в открывшуюся дверь невозмутимму Валере.
Генеральный начал, едва Рокотаев прикрыл за собой дверь:
– «Нам звонили из полицейского управления. Пригласили на опознание..» – и уставился на вице-консула.
– «Что за опознание? Опять нашего сограждана послали в мир иной?»
– «Именно так! Грохнули одного журналюгу. Нас, кого-то из нас, просят присутствовать. Надо подписать протокол. Потом будут говорить речи с соболезнованием…Сможете пойти? Выручите? » Казбекович вонзился коричневыми блестевшими глазами в Рокотаева. «Разумеется…» , – Рокотаев вдруг забыл имя Генерального и, сделал неловкую паузу, продолжил : «…наш же гражданин. Мы своих в беде не бросаем.» Он ехидно улыбнулся. Казбекович ухмыльнулся в ответ.
– «Ну и отлично! Спасибо!.. Зовут к семнадцати часам сегодня,…м-мм…» Он тоже забыл имя своего визави. Но Рокотаев сделал вид, что не заметил неловкости Генерального, и просиял, вроде вспомнив :«Руслан Казбекович, я только должен закончить неотложные дела. Распорядитесь только, пожалуйста, о машине и чтоб за мной зашли…» – он развел руками – «Очень срочные дела.»
Казбекович изучающе сощурился :
–«Мой секретарь поедет с Вами вместе.» «(Да-а, пасут меня…») – промелькнуло у Рокотаева. Ничем не выдав того, что все понял, лишь повторил : «Руслан Казбекович, я, с Вашего позволения, закончу у себя!?..» «Да, да, разумеется.» «Кстати, а о ком идет речь?» Генеральный скривился :
– «Журналистик тут один, в «Эксперте» подрабатывал, типа ихний корреспондент. В общем, нарвался мальчик.» Рокотаеву не надо было уже долго объяснять отношение Генерального к виновнику предстоявшего малоприятного дела, он уточнил :
– «Это тот самый блестящий молодой человек, что за казенные деньги предлагал всем стать пидерами!?». По бешенной искре во взгляде Генерального, Рокотаев понял, что попал в самую точку истинного отношения консула к согражданину.
– «Хоть и плохонький, но свой…», – пошутил он. Генеральный хмуро кивнул, и Рокотаев покинул кабинет.
Войдя снова к себе, он оценил, насколько своевременен оказался этот печальный повод для его – теперь он считал это исключительно своим и его уязвило то, что о нем осведомлены люди, которых он не знал – дела. «»Бл.., мы с риском для брюха добываем, чтобы этим на блюдечке с золотой каемочкой поднести…» – раздражение росло в нем : «…а эти только и выделываются, все им не так поднесли, да не так сказали…»
Но тут же в нем родилась занятная мысль, как связать это, совершенное какими-то неизвестными, убийство со своей собственной деятельностью. Рокотаев давно уже перестал быть тем наивным первопроходцем, озабоченным всего лишь славой. Видя, как успешно, в свою выгоду, пользовались его достижениями «ради вечности» те, которым он бы никогда не доверил спину, он и сам научился превращать потраченные силы и время своей жизни в скромную выгоду. И даже сейчас после состоявшегося эмоциоанльного, скорее, разговора с Михаилом, Рокотаев отказался быть всего лишь исполнителем, который сгорал первым. Его роднила с тем, кого он пригласил позавчера в кабинет, приобщенность к одному братству, и своего сообщника Рокотаев тоже считал необходимым вознаградить – не только и не столько успехом замышленного! Он любил повторять самому себе полюбившиеся ему строки из удостоенного Нобелевской премией империалиста : «Мы с тобой одной крови!»
Плохая копия отчета замначальника Особого отдела ЗГВ по Саксонии его заинтересовала уже меньше. Просто он не видел возможности пустить в ход этот, важный в свое время, но, видно, переставший таковым быть сейчас, лист бумаги. Особенно теперь, когда написавший его нынешний Генеральный консул во Франкфурте был вознесен на свой пост тем, на кого была написане нелицеприятная харектеристика и кто стал первым лицом в государстве…
Снова зазвонил телефон на столе – номер пришел с какого-то знакомого, но забытого абонента. Рокотаев, пытаясь вспомнить, медленно поднял трубку. Георгий, это был он, сообщал, что сидит уже в машине и ожидает его, Рокотаева, чтобы ехать в Полицей-президиум. Рокотаев рассеяно отвечал, что сейчас спустится, не переставая перебирать в голове номера, с которых ему звонили в последние несколько дней.. «..Ага…Буквально еще пять минут…», – он положил трубку, и вновь зазвонило.
«Анатолий Васильич,..», – раздался фамильярный голос. «Что тебе, Миша? Занят я сейчас…», – Рокотаев машинально посмотрел на часы – «…зайду уже вечером..Что-то срочное у тебя?» «так, Анатолий Васильич, номерочек пробил один любопытный…», – в трубке стали ждать. Рокотаев, недовольный, застегнул служебный портфель для официальнык мероприятий. В нем постоянно лежали копия верительной грамоты и пачка чистых листов, которые почти никогда не приходилось заполнять – в основном ему вручали различного рода протоколы встреч и заявлений, которые Рокотаев, чаще всего не читая, передавал в секретариат консульства.
«…Если быстро, то зайду. Управишься за две минуты?» Что-то ответили, но Рокотаев уже положил трубку.
Миша открыл сразу, как Рокотаев позвонил в обитую металлом основательную дверь.
«Вот. Пришел еще пакет…» – Миша, с покрасневшими глазами, приглаисл Рокотаева к стойке с мониторами и склонился над листами :
«..Номера…Так..Тут еще.. » – Миша молниеносно перекладывал листы бумаги. «Вот!», – он поднес лист вплотную к лицу Рокотаева. «В морду не суй. Я же пока еще зрячий.» – Рокотаев ухватил листок и отставил чуть от себя, вчитываясь. Кровь бросилась ему в лицо, он коротко глянул на Мишу – тот, едва сдерживая радость, провел пальцем по строчке с цифрами. Рокотаев тихо сказал: «Надеюсь, язык за зубами держать умеешь!?» Миша погасил улыбку и молча кивнул, чуть прикрыв пухловатые веки. Рокотаев расстегнул портфель. «Этот листок давай мне и забудь о нем.» Закрыв портфель, он внимательно посмотрев Мише в глаза, кивнул и пошел к выходу.
Рокотаев, выйдя в коридор, замкнулся.
Таким же замкнутым он сел в машину, едва обратив внимание на сидевшего уже в ней молодого секретаря. Водитель, поймав взгляд Рокотаева в зеркале заднего вида, молча повернул ключ. Машина мягко тронулась с места.
…В воскресенье, в полдень, выкроив до того два часа на сон, Йеннингер докладывал на расширенном совещание в Полицей-Президиуме Франкфурта о событиях предыдущего вечера и ночи. Собрание было обширным – не поленился приехать полицей-президент, не говоря уже о руководителях Mordabteilungen и начальниках районных управлений.
Собственно, Йеннингер рассказал немного, всего лишь о ходе опроса свидетелей. Полицейский механизм набирал обороты уже независимо от назначенных для расследования чиновников. Поиски по горячим следам, как почти всегда, не дали результатов, поэтому объявленная в пятницу вечером ориентировка на розыск мужчины средних лет с маленьким рюкзаком со светящейся рыжеватой наклейкой уже перешла от дежурных дальше, патрульным и во все полицейские участки города. Йеннингера слушали внимательно – убийства журналистов, не случались во Франфурте уже последние лет двадцать. В связи с таким чрезвычайным обстоятельствам руководство вынуждено было допустить журналистов.
Слава богу, что не было телевизионщиков с HR и совещание не превратилось в уже привычную презентацию усилий полиции по охране покоя сограждан.
Перед Йенннгером выступила Акбулут, секретать Полицей-Президиума, и предупредила журналистскую братию дождаться специального разрешения вопросов от прессы и не записывать ничего, что касалось деталей следствия. Также просили настоятельно не фотографировать и не снимать сотрудников, ведущих расследование.
Тил, полицей-президент уточнил, коротко прервав комиссара, со своего места : «Стоит ли посылать ориентировку в Bundspolizei и в Landespolizei?» Йеннинегр чуть задумался : «Полагаю, что пока еще рано перегружать сотрудников. Хотя показания весьма подробные, и мы думаем, что вероятнее всего, свидетели видели убийцу, но также наиболее вероятно, что убийца избавился от этой приметы. Но Bundespolizei надо на это ориентировать.» Тил записал в блокноте, кивнул : «Так и сделаем! Продолжайте, комиссар…» «Мы установили сорок семь свидетелей, бывших в кафе от девяти до десяти часов. Практически самые ценные показания дали только двое – те, кто обратили внимание на рюкзак. Остальные так и не смогли точно показать, видели ли посетителя с уже указанным рюкзаком. К сожалению, большинство из опрошенных, очень плохо говорят по-немецки, так что нам приходится тратить много времени на допросы свидетелей. Я уже попросил, чтобы через газеты…» – Йеннингер отвесил поклон фрау Акбулут – «пригласить откликнуться всех, кто был в кафе в пятницу вечером с восьми часов. Пока позвонили только трое. Их показаниями уже занимаются. Больше пока ничего.» Йеннингер обвел взгядом обширную аудиторию. Некоторые из журналистов уже нетерпеливо тянули руки, но Тил делал вид, что не замечал нетерпения прессы. Фрау Акбулут улыбалась и скашивала глаза на полицей-президента, мол, ничего не могу поделать.
«Коллега, » – Йеннинегер без труда углядел, возвышаясь над присутствовавшими, задавшего вопрос представителя Landeskriminalamt Hessen, Григгеля – «..похожие по почерку убийства уже были?» «Пока ясно, что убийство совершенно весьма профессионально и с минимумом следов. Точнее, практически без следов. Также ясно, что это убийство заранее обдуманное. Нами запрос на похожие по характеру исполнения преступления отправлен, но пока что в пределах земельного управления.» – Йеннингер встретился глазами с Тилем и показал подбородком на Григгеля. Шеф Полицей-президиума согласно наклонил голову. Вопросов от коллег не поступило. Для них это было вполне заурядное событие, пока еще не обросшее деталями, и на которое коллеги лишь были ориентированы. Выдержав паузу, пресс-секретарь дала отмашку приплясывавшей от нетерпения прессе.
Большинство вопросов уже не выводило Йеннингера из равновесия. Даже вопросы о «русской мафии» и криминальных разборках между выходцами из бывшего СССР перестали возбуждать как саму прессу, так и полицейских, став необходимой частью спектакля, и его участники привычно играли отработанные роли. Не сразу удалось подвести журналистов к серьезному обсуждению. Прозвучало несколько вопросов по существу. Но что мог поведать Йеннингер!? Дело еще только было в самом начале и никаких сенсационных подробностей не просматривалось. Кроме необычного профессонализма исполнения убийтсва. Но это понимали лишь сам Йеннингер и его коллеги, и журналистов об этом информировать не собирались – незачем было давать утечку о ходе и предполагавшихся шагах расследования.
Удивляло Йеннингера еще и то, как быстро в нынешнее электронное время подробности событий становились известными повсеместно. Невозможно было заставить людей, предупрежденных о нераспространении деталей служебного разговора, отказаться сделать это в форме обычного диспута в интернетном, или как модно стало называть, в «сетевом» обсуждении. Интернет давал преимущество в анонимности, которое, разумеется, могло быть раскрыто, но требовало времени и новых правил, чтобы уличить анонима в разглашении сказанного только ему в конфиденциальном разговоре под подписку.
Полицей-президиум в меру возможностей и следил за интернетным эфиром и зачастую там попадалась ценная добыча. Но в делах подобных тем. которыми занимался Йеннингер, суета в виртуальных мирах была малопродуктивна. К счастью, полицейские пока еще были верны присяге и закону, что удерживало их от чисто человеческого желания поделиться с миром об успехах. А мусор, которым в мгновение ока обрастало любое известие, профессионалам, как Йеннингер, был неинтересен с точки зрения дела, хотя имел интерес, скорее всего, для психологов.
После того, как выпроводили прессу, предстояла еще встреча с русскими официальными лицами из российского консульства. Гражданство убитого было установлено – в Криминальамте согласились с предложением Полицей-президента, с подачи Йеннингера, не затягивать протокольные мероприятие, а воспользоваться данными найденного на убитом заграничного паспорта. После предварительного разговора с консульскими договорились, ко всеобщему облегчению, не проводить полного опознания, для чего требовалось доставить ближайших родственников. Пока к делу не было еще привлечено слишком много внимания, надо было сосредоточиться на поисках убийы, а не на формальностях.
Тил, уже считавший дни до пенсии, тоже не хотел перегружаться с передачей дел напоследок, раздобыл Йеннингеру помощника, оберкомиссара, Гюнтера Вирзига, неторопливого, аккуратного саксонца. Мало кто бы поверил, только раз увидев толстого, добродушного Вирзига, под стать Йеннингеру, что ладный, стройный, порывистый, зеленоглазый парень на фотографии на столе оберкомиссара превратился в нынешнего Вирзига.
Йеннингер окинув ревнивым взором с ног до головы помощника, представленного шефом, насмешливо оценил его : «Didi, der Doppelgänger..» Вирзиг, ничуть не смутившись, подхватил : «..Ich brauche mehr Details und das geht nach vorne…» Тил рассмеялся : «Значит, сработатесь..» и оставил комиссаров одних.
Йеннингер уселся на край стола и быстро ввел коллегу в суть дела : «Гюнтер, дело, по-моему, безнадежное, поскольку замешаны русские или прочие эмигранты. А с ними, как ты сам знаешь, много возни, пока выяснишь мотивы. К тому же они, как правило, плохо говорят и добраться до сути нелегко…» Вирзиг откинулся назад и слушал молча. «…В общем, убили, скорее всего, по причине личной антипатии. Так я, по меньшей мере, смог понять у свидетелей и знакомых убитого. Гюнтер, ты потом ознакомишься с протоколами осмотра и допроса , там ничего существенного нет. За исключением примет предполагаемого убийцы, Täter, которого видели в туалете. Примет тоже не особо много, кроме небольшого поношенного рюкзака с рыжеватой напдписью Nike. Эта надпись еще и светится в темноте.» Вирзиг заметил : «Рюкзак, конечно, не слишком точная примета.» Йеннингер вздохнул : «Знаю, Гюнтер. Но хоть что-то. Опять же сам прочитаешь в деле, почему мы сделали такой вывод : убийца средних размеров, весьма спортивный. Возраст предположительно от тридцати-сорока и старше. Свидетели видели его со спины, согнутым и больше добавить не смогли – ни цвет волос, ничего.» Вирзиг усмехнулся : «Уже существенно : рюкзак и его носитель средних размеров.» «…Если он не идиот, то рюкзак должен уже выбросить. Так что остается смутное описание фигуры.», – в тон коллеге отозвался Йеннингер. Вирзиг кивнул. «Гюнтер, мне еще предстоит встреча с русскими. Мы им должны сообщить о смерти их гражданина и выразить сожаление, что не уберегли.. Они – обязаны выразить убеждение в способности нашей полиции найти убийц, а нашего суда – осудить в соответствии с законом. Чтобы не терять время, пока займись с рапортами патрулей и агентов о результатах поиска человека с рюкзаком Nike. Там, наверняка, уже что-то есть. Распоряжение действует с двадцати трех пятницы. Заодно по ходу ознакомишься с делом. Приказ о твоем временном мне подчинении тебе должен прийти сегодня еще. Soweit bin ich durch. Еще вопросы?»
Гюнтер Вирзиг выбрался из кресла – он оказался таким же большим как Йеннингер. «Ну за дело!», – пожал Йеннингер коллеге руку.
Русские приехали, опоздав на полчаса, когда уже начало темнеть. Йеннингер успел просмотреть заключения экспертов об опознании убитого. Сам Йеннингер отговорился от этой малоприятной процедуры, послав вместо себя, секретаря группы по расследованию, Mordkomission, Гизелу Кемпбах. Потерпевший оказался журналистом из неизвестного для большинства полицейских русского экономического журнала. Гизела, по проручению Йеннингера спросила о тематике статей, написанных убитым, но ничего существенного для расследования в них не оказалось. Совершенно заурядные, по меркам немецкой журналистики, статьи. Разве что сведения, поданные в них, казались иногда фантастическими, но на проверку их истинности не было ни желания, ни необходимости. Гизела записала и о содержании письма от жены убитого, жившей также в Берлине. Предупреждая естественные вопросы, представитель страховой компании сообщил, что супруга знала о поездке ее мужа во Франкфурт, но сама быть на опознании не могла в связи с «презентацией важного проекта». Дойдя до этого пункта, Йеннингер уточнил у Гизелы : «..То есть, супруга занята более важным делом!?» «Да. Именно так было написано. Заодно заверила – тоже письменно – что всегда поможет…» «В чем только!?», – буркнул Йеннингер и продолжил изучение акта. В остальном опознание прошло по предписанным правилам и личность убитого была идентифицирована точно. Значит не надо будет краснеть перед русскими представителями.
Второе заключение пришло по служебной рассылке. К сожалению, экспертам по видеоматериалам не удалось разобрать буквы, кроме тех, что уже установили при просмотре видео на месте убийства. Остались тщетными и попытки рассмотреть человека, нагнувшегося около двери в туалет. Смогли только точно установить, что у него при себе был рюкзак, небольшого объема. Отсмотр остававшхся мобильников, айфонов и планшетов ничего, в итоге, не добавил..
Таким образом в результате двухсуточной работы следствие осталось лишь с теми фактами, что были добыты в течение первых тридцати минут – убийца имел малоразмерный рюкзак со светящейся рыжеватой надписью Nike и был среднего роста и телосложения. О возрасте можно было судить лишь косвенно по размерам кабинки и тому, что убийца смог выбраться из запертого тесного пространтсва, не оставив следов. Кроме царапин на стенке. Сочли, что при возрасте старше пятидесяти, сделать такое маловероятно. Нашли работников, выходивших покурить около десяти вечера, но они только припомнили, как из соседней двери вышел мужчина среднего роста. Был ли он с рюкзаком, во что одет – они не заметили. А точнее, просто на него не обращали внимания. Потом их позвали, и они ушли. Выяснение причин убийства – а в нынешней ситуации только оно оставалось единственно перспективным – требовало иных усилий а, главное, несравненно больше времени.
Именно в этих раздумьях Йеннингера прервали сообщением о прибытии русских представителей.
К кабинету Тила русские и Йеннингер подошли одновременно. Полицей-президент уже ждал. Рядом стояла фрау Акбулут. Оставаясь на дистанции два метра – при официальных визитах такого рода рукопожатие по протоколу отменялось – полицей-президент представил Йеннингера, как комиссара, ведущего дело.
Йеннингер ни разу еще встречался с русскими представителями по подобному поводу. Старший, вице-консул, как его назвал, видимо, секретарь, младший из русских, пробежал взором по Йеннингеру, еле пряча усмешку. Йеннингер заметил, что молодой секретарь был смущен, когда ему приходилось обращаться к вице-консулу. Тот же, ни разу не посмотрев на своего помощника, глядел только на представленных ему немецких чиновников. Русский улыбнулся лишь фрау Акбулут, но это была не улыбка официального лица, а скорее интерес мужчины к молодой женщине.
Все прошло как обычно. При передаче протокола опознания вице-консул ухмыльнулся и почему-то поинтересовался, было ли у убитого немецкое гражданство. Полицей-президент пожал плечами : «В данном случае нас это не интересует.» Акбулут, судорожно перелистнув в папке с протоколом, покачала головой и тихо сообщила Тилу то, чего Йеннингер не расслышал. Он тоже не успел удивиться, какое это имело отношение к делу, как вице-консул пояснил на хорошем немецком : «Вам должно быть известно, что в таком случае мы не можем нести ответственность за соблюдение прав наших граждан! К тому же мы не сможем Вам помочь, поскольку пострадавший не состоял на консульском учете.» Полицей-президент кивнул, опять сказал тихо что-то Акбулут и ответил громко : «Господа, я предлагаю тем не менее принять от нас сведения о происшествии. Мы выясним в течение ближайших дней все относительно немецкого гражданства убитого и дадим Вам знать. В любом случае расследование продолжится – тут присутствует представитель нашего Полицей-Президиума…» Тил показал еще раз рукой на Йеннингера, вице-консул уже пристальнее осмотрел его. Полицей-президент продолжил: «…Мы привлекли наших лучших сотрудников и уверены в успешном завершении. Если Вам понадобятся более подробные материалы, Вы всегда сможете обратиться к нашему пресс-секретарю фрау Акбулут.»
В течение нескольких следующих минут продолжился обмен вежливыми выражениями, в которых участие Йеннингера состояло лишь в кивании, когда называлось его имя. И немцы и русские украдкой разглядывали друг друга. Йеннингер снова отметил, как молодой русский прячет глаза, когда вице-консул протягивал руку за нужным документом.
Гости встали, раскланялись и, не пожимая рук, вышли в сопровождении Акбулут. Полицей-президент облегченно вздохнул : «Сколько формальной возни из-за человека, о котором не знает никто – ни мы, ни русские. Норберт, постарайся побыстрее с этим закончить. Не удивлюсь, если тут возникнет шум. Кстати, как у тебя?» Йеннингер коротко рассказал о результатах экспертизы. «Норберт, я коллегу Вирзига тебе полностью отдаю. Ты его ввел в курс дела?» «Он сейчас занимается сводкой о происшествиях и с докладами патрулей и агентов.» Тил встал, Йеннингер, шумно выдохнув, поднялся вслед за ним. Полицей-президент проводил его к двери и напутствовал : «Норберт, хоть что-нибудь узнай!»
Йеннингер, очутившись за дверью, направился к себе, рассчитывая на то, что уже должен был разыскать Вирзиг.
Рокотаев говорил на встрече с немецкими полицейскими, думая о другом. Он механически произносил протокольные фразы, краем глаза замечая, как Георгий боится вставить хоть слово. Злорадство переполняло Рокотаева, он с малоскрываемым удовольствием сообщил немцам о снятии всякой ответственности, если вдруг убитый журналист имел германское граждаство. Он явно привел немцев в замешательство и, откланиваясь, переключился в мыслях на привезенную Валерой диппочту.
У выхода из Полицей-Президиума на парковку его и Георгия окружила возбужденная толпа журналистов. Первое ошеломление мгновенно вытеснилось мыслью, какой прекрасный повод представился, чтобы усилить его, Рокотаева, позицию в задуманном деле.
«…Господа,» , – заговорил Рокотаев на немецком – «произошло чрезвычайное происшествие – убит журналист, российский журналист. Он был аккредитован в Германии как корреспондент журнала «Эксперт», и писал на экономические темы. Но он также освещал и отношения вашей страны и России, причем не только современные, но и касался трагических для наших стран событий Второй Мировой войны. Не всегда его мнение совпадало с мнением многих его сограждан. Но вы тоже должны понять, насколько эта тема сложная и требует очень взвешенного подхода. Как со стороны граждан России, так и со стороны граждан Германии…» Рокотаев на секунду остановился, перехватывая дыхание после длинного периода, и тут его бесцеремонно прервали: «Господин вице-консул..» – («во, бл..дь, даже мою должность вынюхали»), – злобно подумал Рокотаев, постаравшись не выдать радражение – «…Вам не кажется схожесть нашумевшего убийства беглеца от мести Вашего президента и нынешнего?» «Кто это спросил?», – Рокотаев, не сдержавшись, обвел собравшихся мрачным взглядом. Невысокий, смуглый мужчина возле него возбужденно поднял руку. («Давно ли ты сам, чурка, сюда переселился!? Ишь какой стал, демократический…») – улыбка, наверное, вышла у Рокотаева хмурая, потому что журналисты дружно захихикали.
Рокотаев взял себя в руки и, глядя пристально на совершенно спокойного мужчину, поинтересовался : «Итак, почему у Вас возник такой вопрос?» Тот ничуть не смутился : «Ведь Литвиненко, если Вы помните это имя…» – раздался сдержанный смех и объективы нацелились на Рокотаева «…был оппонентом режима Путина, за что его убили так жестоко. Он ведь очень долго страдал, прежде, чем умереть. И его семья страдала вместе с ним…»
Рокотаев улыбнулся : «Во-первых, нам не предъявили никаких официальных обвинений. А, во-вторых, он уехал не преследуемый никем. Тем более самим президентом…»
Замечание вызвало вновь сдержанный смех в толпе. «Как вы думаете, у президента есть время, чтобы преследовать своих врагов? Да и зачем ему лично это нужно!? Он же неоднократно объяснял, что в России, как и в любом демократическом государстве, каждое ведомство занято своим делом. Я ответил на Ваш вопрос? Кстати, я так и не услышал Вашего имени, господин журналист» «Господин вице-консул, меня зовут Majid Nachwaz, я журналист Frankfurter Allgemeine…» «Я весьма польщен, что такая серьезная газета уделяет столь большое внимание демократии в России», – развел руками Рокотаев : «но опять же почему Вы связываете эти два происшествия? Ведь журналист, убитый накануне во Франкфурте, никуда не бежал и работал, как я уже сообщал, корреспондентом серьезного российского издания. И мы сами, то есть представители Генерального консульства Российской Федерации во Франкфурте, потребовали самого серьезного расследования этого недопустимого случая -убийства представителя свободной прессы. И мы будем самым тщательным образом следить за ходом расследования!»
Выкрикнул женский голос : «Но Вы же сами заявили, что его мнение не совпадало с мнением большинства русских! Может быть за это ему и отомстили?» Рокотаев поднял взгляд – толпа предупредительно раздалась вокруг темноволосой женщины в зеленом костюме. Рокотаеву опять захотелось пройтись насчет происхождения второго своего визави, но он уже встал в колею, когда вопросы и ответы следуют как мгновенный обмен ударами. Он участливо улыбнулся : «Госпожа журналистка, Вы схожи с Вашим коллегой – не представляетесь, когда задаете неудобные вопросы.» И опять он вызвал смех у присутствовавших. «Я Ilona Gerlach, от Hessische Rundblick…» «Госпожа Герлах, ну где в моих словах Вы нашли, что я сказал о большинстве россиян? Кстати, в России, и об этом неоднократно говорил президент России Путин, проживают не только русские. Вам стыдно этого не знать, госпожа Герлах!»
Та, не изменившись ни в лице, ни в тоне, продолжила допрос : «…ведь не секрет, что в вашей стране большинство населения нетерпимо относится к геям!?» Рокотаев ожидал чего-то подобного : «То есть, госпожа Герлах, Вы полагаете, что журналиста из России убили те, кто не любит геев? Что дало Вам повод такое утверждать?»
В такого рода перебранках всегда побеждал тот, кто умел первым выстрелить вопросом. Журналистка, замешкалась : «Я совсем не хотела этого сказать. Но отсутствие толернтности к инакомыслящим в Вашей стране вынуждает задавать такие вопросы…» Рокотаев перебил : «Вы хотели узнать о конкретном виновнике или о причине, о которой не знает даже ваша полиция?» Он обвел зашушукавшуюся толпу довольным взглядом.
Не давая ответить госпоже Герлах, он заявил : «Уважаемые господа! От имени консульства России я выражаю гневное негодование из-за подлого убийства представителя свободной прессы в стране, где свобода прессы абсолютна. Мы надеемся, и руководство полиции Франкфурта нас заверило, что будут предприняты все меры по поиску убийц и их наказания. Я убежден, что это самый главный итог нашей встречи здесь. Если уважаемые журналисты хотят поближе и точнее узнать…» – Рокотаев задержался глазами на фрау Герлах – «…о состоянии свободы вообще и прессы в частности в России, то мы сможем организовать пресс-конференцию, на которой ответим на все ваши вопросы. Даже самые острые. А сейчас позвольте нам – и Вашей полиции! – уделить полностью внимание неотложному делу по раскрытию этого ужасного преступления! Простите, но я вынужден с вами расстаться!»
Рокотаев был собой доволен. Георгий стоял все это время, как каменный. Журналисты не расходились, разговаривая меж собой. Шоферу Рокотаев приказал возвращаться в консульство.
В последние дни, в короткие предрассветные часы к нему приходили родители…
Они почти исчезли из его памяти. Он не знал, живы ли они, и уже не хотел этого знать. Он сохранил единственную фотографию, на которой они были совсем молодые и счастливые. Он редко видел улыбку на лице отца. Да и мать чаще ворчала и улыбалась, будто стесняясь. Он не мог вспомнить, видел ли родителей вдвоем, так же, как на выцветшем снимке шестидесятилетней давности. Он написал им с тех пор, как уехал из дома, только четыре письма. Письмам он предпочитал разговоры по телефону. Его удивляли, когда он звонил им в увольнении, их постоянно старевшие голоса. Потом только он сообразил, что между звонками проходило время необратимого изменения. И эти старившиеся голоса становились тем препятствием, которое еще больше разделяло его с родителями. Они же превращались в тени на том берегу Стикса…