Георгий Тимофеевич Саликов
Предпоследний выход
Глава 37. Тревога 2
Подсоединяется и столичная власть. «Ох уж этот Город-на-Камне, – сетует руководство, – ох, и прыткий преемник бывшего своего пращура, города государственных переворотов! Наломает дров в нашем отечестве! Нахватались, понимаете ли, всяких чуждых умопонятий в дикой загранице да тщатся их здесь исполнить. Не допустим»!
Надо запускать в народ нечто более привлекательное, которое бы не только оправдывало посредническое устройство мира, но и доказывало его благость и жизненную необходимость. Созываются бесчисленные совещания всех и вся. Густые потоки чиновников движутся к северному остию Земли, в Столицу, затем растекаются по всей необъятной стране, обозначенной на изображении Земли толстой подковой, окрашенной в меру сочным и в меру нежным зелёным цветом посудного стекла. За чиновничеством подаются ватаги всевидящих наблюдателей. За ними потянулись хитроумные стряпчие, обделывающие правовые сети. Подобострастные оповестители горячими новостями облепливают все эти передвижения и стояния. Мудрёные переводчики истолковывают события государственной важности на всякий лад. Запускаются в оборот учёные умельцы в области чувственных и мыслительных услуг по сокровенным и животрепещущим желаниям, по хитрым и простодушным предложениям, по однозначным и иносказательным мыслям, по благим и подозрительным намерениям, по обольстительным и ответственным обещаниям, по злополучным и спасительным решениям… Ох. Благодаря страху перед собственным исчезновением всего посредническо-властного люда, идёт в ход направленное возделывание успехов во всём существующем. В том, о чём пока никто и представления не имеет, в мыслимом и немыслимом, в желанном и противном, в любимом и ненавидимом, в никому неведомом… А ловкие предприниматели, крупные, мелкие и мельчайшие, вместе с вороватыми торговцами, тонко умеющими использовать вовремя наведённый нюх, да содержащими несметные богатства, успевают получать немалые прибыли. Помимо того, на всякий случай, для сбивания лада меж людей повсюду разводятся загадки таинственностей, дающих жизнь, лишающих жизни, того, что было, есть, будет, на чём сердце успокоится… И сыплются обещания услуг по их разгадыванию. Одним словом, работа по созданию твёрдой собственной необходимости у всего этого люда оказалась самой предпочтительной.
Глава 38. Тревога 3
И всё мировое сообщество ГУЖиДе не преминуло всполошиться. Началось давление на Русскую Гужидею, чтобы она содействовала сохранению выстраданного поколениями порядка вещей в продвинутом человечестве. Дело в том, что все остальные гужидеи отделены от своих дикарий, а некоторые и вообще их не имеют. Отгорожены либо морями великими, либо непреодолимыми стенами, либо языковыми препятствиями. Антаркти-да-Америка целиком сама по себе. Лишь сухогрузы с песком, сообщаются с иным материком. Австралияпония настолько превосходит оставшиеся там дикие племена, что ей и заботиться не о чём. Тем более, известное нам чудо-небо закрывает под собой всю её гужидею, не допуская никакого проникновения, кроме высоколётов. Евроландия тоже не соприкасается ни с какой Дикарией. Китай-город имеет непреодолимую величайшую стену. Андия, как всегда, особый случай. Сахаравия обороняется с севера, от дикарии европейской, с юга, от дикарии африканской. У неё один и тот же испытанный приём: отсечение головы от тела, и всего делов-то. И только Россия позволяет взаимные непосредственные соприкосновения двух противоположных обычаев жизни.
Заявка мирового сообщества может ужесточиться вплоть до того, чтобы обязать гужидейную Россию полностью перекрыть все лазейки по обе стороны. Некоторые властители влиятельных стран настоятельно предлагают материальную помощь в данном мероприятии. А иные высокопоставленные лица готовятся узаконить отмежевание целиком обеих Россий от «глобальной цивилизации», чтоб вообще закрыть вопрос раз и навсегда. Ещё более горячие головы начинают, как говорится, вынашивать подготовку к самой настоящей войне. Более того, они открыто предлагают самой гужидейной России осуществить поголовное истребление своих дикарей, поскольку те в наибольшей степени угрожают ей самой. Мечутся туда-сюда посольские дружины, обмениваются уважительностью главы государств, огромными толпами ездят друг к другу общественные дружины. Всё во имя решения главной задачи: отстоять права всех граждан своих стран на святое круговое посредничество.
Глава 39. Тревога 4
Правительство Русской Гужидеи хорошо помнит всю предыдущую жизнь своего народа. Понятно, что насилие никогда не должно всплыть из глубин прошлого. Вот оно и не стало поддаваться на внешнее давление. Не вступило во вражду. Будь, что будет. Нам виднее. И сорганизовало оно деятельность выдающихся умов в области управления общественным сознанием для становления нового договора с Дикарией. Главное русло деятельности умов: ослабить её влияние на подданных ГУЖиДе во время их пребывания в дикости. А пребывание дикарей здесь остаётся на давних условиях, поскольку все они находятся под пристальным наблюдением. Попутно, иные умы должны создать такую внутреннюю обстановку, чтобы выбить из «цивилизованных» голов и малую попытку подаваться в Дикарию. Имеющиеся предупреждения в различной степени боязни, жути да опасения во всех учреждениях путешествий, по-видимому, совершенно никого не останавливают от перехода туда. Надо новеньким чем-то устроить всеобщую отвадку. Вот пусть над тем и работает наука. А всё остальное – побоку. Так, с двух сторон и подойдём: Удобное соглашение с ПоДиВо, и удобная жизнь у себя.
Глава 40. Изображения
Началась основательная перестройка всего бытования людей в ГУЖиДе. Ведь необходимо противопоставить новым дикарским веяниям – иные, новые, сверхсовременные здешние веяния. Лучшие. Вообще наилучшие. Вся наука стала использоваться для производства безукоризненно достоверных изображений чудесной жизни для горожан всех сословий. Зрительно, мысленно, да как угодно. Изображение свободы, изображение любви, изображение любых человеческих взаимоотношений. Окунайся туда, и ни о чём не думай. Всё есть у тебя.
Люд, конечно, как говорится, повёлся на что-то новенькое, беспрерывно заменяющееся. Да и привычка к изобразительности вместо действительности, давным-давно укоренилась в гражданском обществе. Успех очевиден…
В новом здании голосового общения, пока не отгороженном непроницаемыми стенами и не оцепленного охраной, в узком кругу беседовали три человека. Один из них – Любомир Надеевич Ятин, вольнополучник, он же знаток сред обитания; другой – Данислав Всеволодович Без-Порожный, деятель искусств, он же организатор общественных собраний; да Вамварька, просто женщина. А ещё всезнающий ладонеглядка независимо поддерживал взаимное сообщенье. Они как раз и размышляли вслух об изображениях.
– Глядите-ка, – молвил художник и общественник, – изобразительное искусство родилось испокон веков и не исчезает ныне. Тяга к нему никогда не убывает. Почему? Человек нуждается в творчестве.
– Да, – вливается в его мысль иждивенец и средовик, – занятие творчеством не заменяет вещи их изображениями. Это главное. Тут нет подделки. Подлинник остаётся сам по себе, а изображение представляет новый образ как таковой. Причём, художник создаёт новый, доселе небывалый образ, волнуясь и переживая. А те, кто воспринимают его, зрители, тоже ведь переживают да волнуются. Они как бы находятся в сотворчестве с художником. – Ятин вспомнил размышления о сути изображений там, в «Дикарии». Сначала улыбнулся, а затем потупил взор.
– Угу, – просто женщина будто продолжает общую мысль, – изобразительное искусство, да, оно творчество. А изображения вещей? Какое уж тут искусство? Они лишь подменяют вещи собой.
– Изображения вещей у нас и выглядят нашей средой обитания, – уточняет Ятин, усвоивший, что такое изображения вещей, себя, собственного поведения. И добавил:
– А подлинные вещи тут не обязательны. Как, впрочем, и люди. Царство подделок.
– Но изображения прекрасны! – Восклицает искусник, – Пусть они, как вы смело выразились, и составляют царство подделок. Стало быть, они тоже искусство. Не отрицаю, это искусство ремесленное, но оно весьма высокого достоинства. Подделки ведь тоже бывают весьма хороши.
Вамварька вздохнула.
– Поди теперь и пойми, – сказала она, – что есть что.
– А моя обязанность… – вклинился в толк ладонеглядка… – изображать каждого из вас, на каком бы удалении вы не находились. Простите, невольно вышло, будто бы вы тоже вещи.
– Нет, у тебя совсем не то. Ты передаёшь изображения людей, какие они есть. И принимаешь. Но самих-то нас никто не смеет подменить да обезвеществить… – заявляет Без-Порожный. Вот мы. Настоящие.
Вамварька оглядывает собеседников, затем охватывает глазами весь внутренний объём здания, заполненного общеньями иными, и слегка хихикает.
– Как знать. Мало ли что изобретёт послушная наука. Может и, по вашему образному замечанию, обезвеществить. Ну, упрятать куда-нибудь, а взамен выпустить изображения, ничем не отличающиеся от подлинника. А нам только и придётся обманываться.
– Ну, не пугайте, не пугайте, барышня, – Данислав Всеволодович поёрзал на сидении и попрыгал на нём. – пока вроде всё тут естественно-материальное, – и тоже слегка хихикнул.
– Вообще, науке доступно изготовить и изображение самих ощущений, – Любомир Надеевич тоже проверил то ли действительность сидения под ним, то ли действительность себя самого. – Изображения ощущений твёрдости, мягкости, колкости, вообще каких угодно осязаний.
– И в том числе произведений искусства, с которых мы начали беседу?! – Воскликнул знаменитый художник. – Искусства нет, а взамен получайте их ощущения.
– Почему бы и не так? – Сказала Вамварька, – Вы ведь, художники, тоже своего рода изобразители. Изобразители ощущений. Собственных. И передаёте их другим.
– Хе-хе, – ладонеглядка ярко вспыхнула, – эдак вы договоритесь о неотличимости искусства от науки.
– Более того, – Без-Порожный пригорюнился, – наука вообще может вытеснить искусство, послать его к чёртовой бабушке.
И, не останавливая речи, знаменитый художник опроверг своё же высказывание.
– Да нет. Скорее искусство воспользуется достижениями науки да такое насоздаёт, что не снилось и в моих собственных грёзополотнах! Так было всегда. Во все времена искусство использовало науку в своих целях. Одного зодчества достаточно видеть воочию. Сколько там научных достижений! А звуковое искусство, а живопись, а лицедейство! Всюду имеют место передовые достижения науки. Нет, ей за нами не угнаться. Определённо не угнаться.
– Бедные люди. – Ладонеглядка погас.
– Угу, бедные мы, бедные. – Подтвердила просто женщина, – Эти вездесущие изобразители, что хотят делать с нами, то и делают. Благо, скучать не дают.
– На то и есть среда обитания, – вымолвил средовик, – она всегда воздействует с наибольшей силой, изысканно давит на человека. И делает его таким или сяким. А человек соглашается. Если среда – сплошь изображения, а иначе говоря, подделка, то и обитатели таковы.
– Выходит, надо выбирать собственную среду для изысканного давления на себя. Для возделывания себя, – сказала Вамварька, – делать выбор в наших силах. Воля всегда при нас.
– Не скажите. Не всякая уготованная среда дозволяет выпускать из себя своих обитателей куда-то вне. У неё тоже есть воля. И ревность. – Данислав Всеволодович призадумался и, пожалуй, надолго умолк.
Остальные тоже не хотели продолжать голосовое общение. Просто сидели, поглядывали друг на друга и ухмылялись. «Среда не дозволяет выпускать из себя своих обитателей», – эхом проносилось в их сознании.
Глава 41. Рубеж
Новые изобретения в области всяческого изображения удались. На славу. Наука не подвела. Население довольствовалось замечательными плодами разума. Более того, наладилась торговля выдающимися новшествами, которые в мире назвали «русским чудом», что подняло жизненный уровень граждан на невиданную высоту. И новые виды искусств пачками вылетали из-под мыслей, вдохновения и рук Данислава Всеволодовича Без-Порожнего, плодясь немыслимыми по великолепию произведениями. Как он и обещал, оседлал-таки всю передовую науку, сделав «русское чудо» ещё и красивым. Правда, не слишком оно распространялось по свету. У всякой среды ведь есть собственная воля и ревность.
А новое соглашение с Русской Дикарией заключить не вышло. Она не приняла явного бесчестья. Возникло недоумение с той стороны. «Мы ни от кого не запираемся, мы для всех открыты, ходите к нам на здоровье, – намекает Подивозь. – У нас не убудет». И что поделать? А делать-то надо. Пришлось принять односторонний внутренний закон о путешествиях в Дикарию. А поточнее – о процеживании походов туда людей. Создана служба процеживания. Через эту цедилку проходили исключительно убеждённые средовики. Довелось даже создать товарищество одномышленников, куда принимались определённые члены, прошедшие многоуровневую проверку на приверженность посредничеству аж до жертвенности собственной жизнью. Только эти члены и могли путешествовать по Дикарии. А им вроде бы и ни к чему такие мероприятия. Ну, если только из любопытства, чтобы потом поругать уведенное да осмеять. Соответственно основана особая служба пограничников. У них предписание: возвращать всех перебежчиков, не прошедших цедилку, обратно домой. Дана им воля изобретать любые способы вылавливания, сочинять какие угодно приёмы захвата, измышлять всякую силу доставки. Так во вселенском верчении необходимых всем жизненных услуг создались новые кольца, которые одно в другом, и которые никогда не изнашиваются в своём вечном обращении. Подивозцев новый закон касаться не может, поскольку он внутренний. А главное, они соблюдают имеющийся Договор Великого Размежевания Азбук Мироздания, который не допускает вносить устои обитания, присущие одному жизнеустройству, в жизнеустройство другое. Они и не вносят. Любопытствуют только да цокают языком. «Хороши изображения, – говаривают, – не отличить от настоящих».
Тем не менее, международная общественность продолжает настаивать на своём. «Негоже, – говорит она, – слабоватое решение, полумера». Дело в том, что и иные дикарии, как говорится, подняли головы. Заявили о себе. Стали привлекательными. «Русское чудо» уже не помогает. Как и всякое чудо, оно не слишком продолжительное. Простой люд иностранной Гужидеи начал требовать налаживать полёты в эти дикарии. В разные. Хочет поглядеть, что там на самом деле происходит, а не довольствоваться речами нечестивых и подкупных распространителей известий. Набирают силу народные волнения. В первую очередь всколыхнулась Евроландия. За ней Австралияпония. Даже население Антаркти-да-Америки начало раскачивать свою, казалось бы, самую устойчивую благость. Лишь Китаю-городу всё было нипочём, оттого, что никто никуда из него не рвался. Даже их иерены сами явились внутрь стены, да подвязались быть ясельными няньками. Сахаравия и без того отсекала головы перебежчикам, как оттуда, так и отсюда, как с севера, так и с юга. Андия, по-прежнему, особый случай.
Глава 42. Учитель
Вамнам заскучал. Пала на него затуга. Взгрустнул, забывая, что дела у него всегда есть, и немалые. И главное занятие набирает силу, – выращивание новых видов растений, пригодных для всяческого обеспечения людей, обитателей своих. Жилище, одежда, еда, передвижение. Домик из корневища дерева мы видели раньше. Вместе с Ятиным. Еды и так много разной развелось. Только умей собирать. Одежда? Ну да. Та, диковинная вещица. Вот как раз намедни он её и вырастил. Вполне удачно. Вырастил на себе. И примерка не нужна. Тёплая. Не промокает. Легко снимается да надевается. И размножается, как положено, семенами.
Всё бы хорошо, но и без достойного ученика он чувствовал себя несколько неуютно. Сиротливо. Отдавать, передавать всё ценное от себя другому – неукротимая жажда. И она только усиливается. Потому и сиротливо. Правда, Ятина он учеником уже не представлял. Скорее, товарищем, а то и вовсе другом. Тем человеком, с кем можно проводить плодотворные беседы. Ведь именно беседа зачастую порождает настоящие открытия для обоих собеседников. И в беседе уже нет учителя и ученика. Собеседники оба говорят на равных. Только при этом условии и порождаются открытия. Собеседники отыскивают путь. Верный путь. Поэтому они друг другу являются проводниками. Научиться быть проводником и научить другого найти в себе проводника, – вот основная задача учителя. С Ятиным это уже произошло. Поэтому он и не ученик, а друг. Только вот ощущение сиротливости от этого ещё более обостряется. Что может оказать услугу в обретении наслаждения и радости, как не отдача другу всего, что есть у тебя ценного?
И отсутствие Вамварьки, ставшей настоящей дочерью, тревожило его. Таковые оба ощущения пропажи невольно создавали некое искрящееся трение внутри его размышлений или, наоборот, способствовали проскальзыванию мысли в ходе сил разума, заканчивающемуся падением в никуда. Ум не знал, что предпринять, отошёл от дел, начал застаиваться и закисать.
А он и незаметно для себя переключился на раздумывание собственно о ходе. О ходьбе на дальние расстояния. Например: надо ли сочинять скоростное передвижение, чтобы преодолевать расстояния как можно быстрее? А для чего? Для того чтобы обеспечивать быт, далеко ходить не надо. Всё, как говорится, под рукой. Путешествовать по разным закоулкам Земли и Вселенной, чтобы воочию это всё увидеть и познать ради простого любопытства? Но разве нет иных способов удовлетворять любопытство? Оглядись вокруг себя. Погрузись в размышления. Там и там ты всегда отыщешь самые неожиданные предметы для исследования. Наверное, скоростное передвижение понадобится для того чтобы иметь возможность общаться с другими людьми, которые для тебя необходимы. Так? Но, соглашаясь с мнением Сент-Экзюпери, что роскошь человеческого общения это вообще единственная в мире роскошь, надобно отметить, что, как и любое богатство, его следует заработать. Иными словами, иди пешком к тому человеку, с которым желаешь пообщаться. Хоть одну версту, хоть и тысячу. Можно и на плотиках да челнах по речкам двигаться. Даже с парусом…
«А вот и правда. Надо бы развеяться», – подумал он, выходя из нового жилища в новой одежде.
«И своих повидать».
И снова пошёл в ГУЖиДе. Обычным ходом. Зарабатывать роскошь человеческого общения.
Глава 43. Великий переход 3
На Ятина тоже пала натуга. Он перестал воспринимать окружающую среду своей. Можно сказать, всю жизнь отдал уходу за ней в качестве большого знатока, но случилось такое. «Она сама по себе, а я сам по себе», – молвил он в мыслях и вслух. «Пособие? Государственное? Оставьте его себе. И этот чёртов напёрстник заберите. И… нет, ладонеглядку не отдам».
Вамварька, став свидетелем перемен в Любомире Надеевиче, оказалась в согласии с ним в связи с восприятием среды. Но совершенно самостоятельно и независимо. А главное, без всякого отчаяния. Ведь согласие – не посредничество, а, стало быть, не подчинение. Она это хорошо поняла, находясь в «Дикарии». Как-то она пыталась узнать у местных жителей, почему у них нет вождей. Ведь трудно представить дикаря без вождя. Те лишь недоумевали. Как раз её вопрос им показывался диким. И Вамварька сама поняла. Вождь нужен, когда идёт борьба с чем-нибудь или во имя чего-нибудь. А там таковой никогда и не пахло. Изначально.
Подошло время, Любомир Надеевич тоже спокойно и разумно стал рассматривать своё нелепое положение в ГУЖиДе. «Чужестранец», – пронеслось у него в уме и в чувствах не столь давнее размышление, когда он путешествовал по чужим гужидеям. Вот что. Просто. Не иностранец он, поскольку родился здесь. Да предки все насквозь тутошние. Но, вместе с тем, чужестранец. Точно, коль всё вокруг чужое. А таковое совершенно невыносимо. Даже при наличии замечательного товарища, почти сомышленника Данислава Всеволодовича Без-Порожнего.
И оба, Вамварька и Любомир, обнявшись на прощанье с великим сочинителем изображений вещей и чувств, решились на бегство в Подивозь. Что их влекло именно туда, в места, на самом деле, совершенно непривычные, не знаем. Возможно, манила не успокоенная никогда врождённая жажда воли вольной. А она будет поважнее всех иных ощущений, вместе взятых.
Им довелось пойти на подвиг, да тайком угнать скоростные сани. Ятин как опытный наладчик отдельных средовых узлов, нашёл сцепку с членом товарищества посреднических одномышленников. Благодаря этому, удалось и сыскать способ обойти стражу, добраться до саней да наладить на них условные знаки для распознавания «своего-чужого», то есть, обозначить их «своими». Да рванули они до погранзаставы. Одежда у Любомира Надеевича и у Вамварьки имеется состоятельная. В искусственном сопровождении подогрева не нуждаются. Бахотни да звериные шкуры – отлично одолевают любой внешний холод и внутреннюю дрожь.
Как и в прошлую пору, санная повозка принялась плавно разгоняться, оставляя за собой хвост снежной пыли. Длинная пылевая полоска чудилась подобной верёвке, соединяющей сани с надёжной каплевидной крепостью и ставшим теперь чуждым её содержимым. Верёвка редкостно прямая, как говорится, впрокид, и вполне допустимо подумать, словно так натянулась она из-за того, что огромное подобие ртутной капли со всей его средой обитания, будто действительно пытается не отпускать будто собственных исконных жителей.
Солнце склонялось в сторону восхода себя. Чем дальше Вамварька с Ятиным устремляются к летнику, тем круче солнце падает к собственному восходу. Потихоньку, потихоньку, и спряталось оно за чертой, то ли разделяющей, то ли соединяющей небо и землю.
Пару осьмушек едут, а событий маловато: солнце скрылось в восточной половине земли. Как ему и положено. Небесные искусственные спутники не подают тревожных знаков, потому что видят Вамварьку с Ятиным «своими». Пока всё идёт неплохо.
А вот и ледяной хребет, означающий границу. Сани сбавили ход и остановились у маленькой избоки. У сторожки. Путешественников никто не поджидал. Однако в окошке виднелся человек. Беглецы, завидев его, одновременно ахнули. Сперва от неожиданности, потом от радости. Человеком оказался Вамнам. Он выдвинулся из домика и, стоя в дверях, без слов пригласил их туда, внутрь. В избушке был ещё один человек. На кровати. Завёрнутый в медвежью шкуру. Тоже знакомый нам. Проводник. Он будто бы спал. Но при появлении гостей, – мигом встрепенулся, протёр глаза и спросил:
– Попьём горяченького?
– Угу, – сказал Вамнам, затворяя дверь, – ты полежи, я сам.
И обратился к старым знакомцам:
– Оба решили удрать?
– Мы вроде бы привязались друг к другу. – Ответила Вамварька. – Оба станем учиться у тебя.
– Учиться? Нет. Любомиру учитель в виде человека стал ненужным. Правильнее сказать, человек в виде учителя. Природа стала ему учителем. И опекуном. И податлива она. Любит его. И давно ждала. А я-то был, оказывается, у него как бы проводником.
Завёрнутый в медвежью шкуру, здешний проводник пошевелился и приподнялся на локте, одновременно приподняв брови в знак недоумения. Затем снова улёгся. Поудобнее.
Ятин не знал что ответить, и уставился на одежду Вамнама.
– Это и есть вещица, что подиковиннее?
– Она.
– Ловко сидит.
– Ещё бы. Прямо по мне сшита.
– Да. Именно по тебе, а не отдельно от тебя. Оно видно.
– И ты научишься такое выращивать. А потом других научишь. Станешь тоже проводником, но уже между мной и народом. Хе-хе.
Они обнялись и похлопали друг друга по плечам.
– Да. Проводником. А здешних проводников не поприбавилось, – сказал Любомир, пытаясь найти взглядом ещё кого-нибудь.
– А их тут вообще нет, – сказал проводник, снова привставая на локте.
– Как? А вы?
– Я здесь просто живу. В ссылке.
– И без творческой деятельности. – Ятин припомнил прежний разговор.
– Отчего же? Вот пишу памятки любопытные о прошлых приключениях, – бывший проводник показывает на толстую кипу берёсты, лежащей на столе.
– А что это? – Любомир Надеевич недоумевает.
– Вамнам принёс. На, говорит, тебе письменные принадлежности. Поскольку, говорит, памяти у вашего племени никакой нет. Кору и вострые палочки. Я и поцарапываю. Письменность пока не позабыл.
Вамварька с пытливостью обозрела показанные предметы.
– Здорово, – сказала она. – Увлекательное занятие.
– Угу. Посплю, попишу, опять посплю. И опять попишу. Медвежью шкуру тоже Вамнам принёс. Удобная.
Ятин не забыл спросить о главном.
– Действительно проводников нет?
– Нет, – вступил в разговор Вамнам. – Ты вроде бы смекалистый, а простого не понял. Их всех уволили. Граница-то закрыта.
Ага, – подтвердил бывший проводник, – я и есть уволенный. Совсем вольный. Ссыльный.
– Угу. Ну тогда пойдём сами, что ли?
– Сами. Да, сами. – Бывший проводник встал, отодвинул Вамнама от стола и заварил местную траву. – Вот. Попьёте, и вперёд. Этот человек дорогу знает, – он указал на Ятина, – прошлый раз ходил со мной. Все пути запомнил. Запомнил, а?
Любомир Надеевич покивал головой вверх-вниз, а затем влево-вправо.
– Сами пути запомнить невозможно. А вот как они прокладываются, это знание запало. Их ведь пробивает вода. Зная воду, чувствуя её в себе, поддаваясь ей, можно отыскать правильный путь. Как говорил мой приятель Никола-Нидвора, вода на то и вода, что она водит. И всегда приводит.
– Во, – сказал проводник, – верно заметил. Мне бы тоже надо было чуточку изменить название своего призвания и своей деятельности. Проводник-то я проводник, но с ударением не на звук «и», а на звук «о». Проводник. Однако поздно уже. Уволен. Вода моих знаний испарилась.
Вамнам ухмыльнулся и сказал:
– Ничего, ничего. Я тоже могу подсобить. Только что ведь оттуда. Прошёл. Были, правда, и препятствия, и собственные ошибки. Но пробрался благополучно. Теперь все трое и пойдём в Дикарию. Они вперёд, я назад. Хе-хе. Я ведь шёл сюда, чтоб с ними встретиться да побыть вместе. А поскольку им как беглецам путь обратно заказан, все пойдём к нам.
Тем временем, перебежчиков всё-таки засекли со спутника. Наверное, был ещё некий тайный знак, не предусмотренный ловким Любомиром Надеевичем. И появился самолётик с вооружёнными пограничниками. Быстро. Выскочили ратники и стали приближаться на встроенных в ноги самокатах. Настоящие или изображения, – не угадать. И не всё ли равно?
– Придётся без пития обойтись, – сказал Вамнам, и подпихнул удравшую парочку вперёд себя за дверь, а потом и прямо в переходную пещеру.
Бывший проводник почему-то последовал за ними.
Ладонеглядка Любомира Надеевича высветился, и на ладони появилось изображение Данислава Всеволодовича.
– Война, – сказал он (без слов), – объявлена война дикому миру.
– Как война? – изумился Ятин, – а соглашение? договор? Я имею в виду Вечный Договор Великого Размежевания. Он ведь на самом деле вечный.
– Всё. Нет договоров. Ни взаимного доверия, ни взаимного безведения. Трудно сказать, по чьему произволению всё рухнуло. Думаю, вообще произошёл сбой во взаимосвязях. Вам как средовику хорошо знакома сложность переплетений всех жизненных потоков в нашей ГУЖиДе. Вот и случилось непредвиденное. Всё теперь может содеяться. И расстрелять со спутников всех дикарей ничего не стоит. Но, я думаю, до такого безумия дело не дойдёт. Ведь никому не предсказать, что может учудить вся дикая природа в отместку. Такое проходили однажды. Все знают. Будет, скорее, война холодная, как в былые времена. Только что, например, запретили мне заниматься искусством голосового складного общения, и велели перейти полностью лишь на грёзоискусство. Впрочем, как знать, как знать, во что выльется начатая чуть тёплая война. Ведь известно, что безумию-то предела нет, в отличие от ума… – Великий грёзохудожник исчез.
Зато пограничники возникли совершенно рядом.
– Бежим, – прошептали Вамварька и Любомир друг дружке. Рванулись от остальных и, во мгновенье ока, провалились куда-то вниз да вбок. В одну из невидимых от входа нижних пещерок.
– Исчезли. Заблудятся, ох, заблудятся, – посетовал бывший проводник, а ныне писатель.
– И ведь без меня ушли неведомо куда. Совсем не тем путём. – Вамнам поводил головой туда-сюда. – А зря. Нам вместе втроём надобно быть. Ни на шаг не отлучаться друг от друга. И где их искать?
Пограничники, а, может быть, их изображения, ринулись куда-то за ними вдогонку. Наугад. Нарочно изготовленные приборы по улавливанию перебежчиков, настроенные на их изображения одежды, тут не сработали. По-видимому, бахотни да шкуры явились успешными помехами. Или изображения изображений друг друга видеть не способны.
Раздалось голосовое сообщение:
– Возвращайтесь! Чуток времени на принятие решения. После того переводим ВУПОТ* в обратный порядок. Лёд начнёт плавиться.
*) ВУПОТ водяная установка отбора тепла.
Угу. Кто-то из них, всё-таки настоящий.
Чуток вроде прошёл или не прошёл, поскольку все позабыли, сколько он длится на самом деле. В полной тишине.
ВУПОТ был незамедлительно задействован в обратном порядке полным ходом. Лёд плавился стремительно. Невидимая нижняя пещерка быстро-быстро заполнялась талой водой вперемешку с ледяной кашей. Оттуда пошёл пар.
– Там они! Пропадут ведь! – Воскликнул писец берестяных грамот, указывая на облако. – Но только я знаю все нижние ходы.
– Да, надо выручать, – промолвил Вамнам, тяжело покачивая головой.
Оба кинулись к тому месту, откуда недавно спрыгнули вниз Вамварька с Любомиром. И тоже соскочили. Вода прибывала. Добралась до уровня пояса. Темно. К счастью, перебежчики выдали себя высветившимся ладонеглядкой Любомира, где-то вдалеке. Спасатели с превеликим трудом достигли их. В самоочевидном тупике.
– Сюда, сюда, – шепнул бывший проводник, показывая путь обеими руками, и пошёл первым. Вода поднималась настолько живо, что достигла уровня плеч. Вот, наверху слабым светом завиднелся ещё один лаз. Туда. Вперёд подтолкнули Вамварьку, за ней влез Ятин, далее проводник, и последним – Вамнам. Выбрались на бугристую площадку. Вода с них стекала частично по шерсти шкур вниз, частично примерзала на кончиках шерсти, создавая мелкие бусинки. С Вамнамовой новой одёжки, следуя поговорке, она слетела «как с гуся». А нижняя вода с кашицей поглотила бывший выход и уже с бульканьем заполняла ямы вокруг беглецов.
– Теперь бы спрятаться вон в той полости, – сказал человек, вновь обретший основное занятие, – а там ещё один путь имеется. Наверх.
Так и сделали.
Раздался голос сверху:
– Обитатель Подивози и ссыльный вольный посредник пусть уходят подобру-поздорову, куда им угодно, а вы двое, возвращайтесь. Тоже подобру-поздорову. Но – куда угодно нам.
Все четверо промолчали.
– Пока я с вами, никто не посмеет погубить нас вместе, – сказал Вамнам, – поэтому и предложили они мне удалиться от вас. Вы «свои», они имеют разрешение уничтожить. А меня – нет. Я подивозец, да и нахожусь на ничьей земле, на переходной.
