Галина Тевкин
Время духов. Часть II
– Бывает по-разному. Я никому не рассказывал. И тебе не сказал бы. Но так получилось.
В зыбком, переменчивом свете где-то там, высоко, пытающейся заглянуть к ним через щели в куполе луны все – и лицо Айрис – выглядело нереально, отстраненно. Только свет темных провалов-глаз, хрупкость чутких пальцев, сжимающих его руку. Чувствовать ее рядом… Можно было говорить… Можно было признаться… Даже в том, что хотелось, следовало забыть.
– Я ненавидел тебя, потому что ненавидел и презирал себя.
– Как это? Зачем?!
– Искал виноватого. Хотел переложить свою вину за случившееся на кого-то другого. Ты подходила на роль виновницы-злодейки.
– Я не понимаю. Не сердись. Я многого не понимаю. Хлопотунья, – Айрис кое-как справилась с голосом, – говорит – говорила, – что поступки Разумной Протоплазмы – так она называла людей, – лишены логики, непредсказуемы, их невозможно смоделировать. У меня было несколько «неадекватных» реакций, «неудачных» опытов здесь на Терре. Я боюсь вновь сделать или сказать что-то не то или не так.
– Тебе нечего бояться. Ты все говоришь и делаешь, – Эйк замялся, как сказать человеку, что он идеален. Как сказать женщине с социальным опытом малого ребенка, что… именно то, что он хочет сказать…
Эйк лишь крепче прижал к себе, чувствуя даже через одежду, каждой клеточкой своей кожи совершенное тело этой женщины.
– Скоро нас «освободят», а я все никак не расскажу тебе о Мейми.
– Если тебе тяжело, трудно вспоминать – я знаю, как это, – то не надо, пожалуйста.
Она благородна и снисходительна. Он не выдержит ее открытого, без кокетства, доверия. Тем более, он обязан рассказать. Прошлое, его неприглядное прошлое заставит Айрис отнестись к нему по-другому. Эйк отрицательно покачал головой.
– Я должен. Мейми пошла в Экспедицию из-за меня.
– Как это?
– Знаю, об этом ничего не было в Характеристиках. И не могло быть.
Она слышит не первый рассказ о том, как «обманывали» отборочную комиссию. «Понимаю», – Айрис кивнула головой.
– Мейми – арфистка. Музыкант. Мы познакомились случайно. Начались отношения. Она была диковинным мотыльком в моей, – Эйк запнулся, как объяснить это ребенку.
– Говори, как есть. Я не знаю, не понимаю, когда надо стесняться. Это еще одно «странное» слово. Нам с Хлопотуньей было трудно его понять.
– Ладно. У меня было много девушек. У рейнджеров и следопытов так бывает. Мы пользуемся успехом у женщин.
– Да, вы все очень… видишь, я тоже ищу слова, – привлекательные. Я пыталась объяснить Хлопотунье, почему ты мне нравишься, но не смогла. Она сказала, что очень много слов, но мало смысла.
Опять она о Хлопотунье! Всю жизнь так будет. Как же иначе: вся ее жизнь – каждая минута, вздох, мысль – были связаны с ВИСМРой.
– Ну, хорошо. У тебя с Мейми были «отношения». Наверное, это хорошо, приятно – «отношения».
– Да, отношения были. Но они быстро закончились. Я думал, что закончились.
– О… – Айрис сжала его кисть. – Девушка думала по-другому.
– Но ты же сказал ей? Рассказал. И она тебе не поверила!
– Невозможно заставить человека поверить в то, во что он не хочет верить!
– Мне кажется… Я не знаю. Отношения – это когда любишь кого-то. Но если любишь, как это – взять и разлюбить? Может быть, потому, что я никогда не любила… Как это сказать – я любила и сейчас люблю и Маму, и Папу, и Хлопотунью. И всегда буду любить их. Но так, как в книгах или фильмах – я много знаю, ты не думай, – это я не знаю.
Чем дальше, тем сложнее. Эйк чувствовал себя… Взрослый мужик стесняется какой-то… Ну, как тут объяснить, сказать? А, как есть!
– Отношения – это не обязательно «любовь», как в твоих книгах и фильмах. Это чаще всего просто секс.
– Секс… О, я знаю!
– Опять скажешь, что читала и видела. И что, твоя Хлопотунья сказала, что эти фрикции, используемые для воспроизведения потомства, функциональны и понятнее, чем эфемерная любовь.
– Да. Примерно так. Но… откуда ты знаешь?!
– Я просто догадался. Это нетрудно. Не обижайся, прошу тебя.
– Нет, что ты. Только не говори о Хлопотунье так. – Айрис не объяснила. Но Эйк понял: ей не понравился его тон. Она права. Надо следить за своим языком. – И что же дальше, с Мейми?
– Отношения зашли в тупик. Вернее, она не хотела поверить, что все кончено. Мне было и жалко ее, и тяжело. Но заставить себя заниматься любовью…
– Ты имеешь в виду – сексом?
– Пусть так – заниматься сексом с тем, с кем не хочешь, не для меня! Тут случайно я встретил Маркеса. Мы земляки. Я приехал на похороны отца. Мама умерла, когда я был совсем маленький. Не помню ее. А Маркес продавал семейное ранчо. У него тоже никого не осталось. Какие-то дальние родственники… В общем, мы разговорились. Маркес кончал Специальную школу. Но не сошелся с командиром – так мне объяснил. И шатался без дела. Он-то и рассказал мне об Экспедиции. Терять мне тоже было нечего. Решил рискнуть. Прошел несколько туров. И тут опять появилась Мейми! Вот и скажи ей, что на этот раз все – это все!
– А она решила…
– Ну да! Кто поймет влюбленную женщину!
– Ее, конечно, взяли. Я видела Характеристику. Бортич-Бови нужны были такие специалисты. Музыкант – певица… И ты не знал?
– Клянусь тебе – нет! Я подумал, что Мейми все, наконец, поняла, и… – Язык у Эйка не повернулся сказать «отстала». – Все. Можешь представить, что я почувствовал, когда увидел ее в капсуле.
– Эйк, бедный, бедный…
– Нет, лучше не представляй. И на Коло, когда я прошел инициацию и узнал… Знаешь, слухи расползаются быстро… а ты, такая вся «деловая», холодная… А главное – живая! И там, на Мемориале, когда их хоронили и потом все разговаривали, и поздравляли друг друга. И ты – прямая и гордая… Я смотрел на тебя и ненавидел! Тебя живую.
Вот, вот откуда я знаю Эйка! Этот взгляд! Тот мужчина на Церемонии, там у Мемориала. Его взгляд… Если бы мог… прожег ее насквозь.
– Я была в корсете, Эйк. Мои кости, мой скелет не выдерживали моей тяжести. Притяжение Терры…
Что-то произошло вовне… Ветер, зверь, птица, случайный камень… Одна из трещин на потолке устрашающим образом расширилась, соединилась с другой, и кусок потолка-сферы с грохотом обрушился на вздыбленный пол. До сидящих у стены Айрис и Эйка долетели лишь мелкие осколки разбившегося перекрытия.
– Это не камень, – когда они немного успокоились и сердце Айрис под его рукой начало биться более-менее спокойно, сказал Эйк.
– Посмотри.
Он бережно, чтобы не обидеть ее, высвободился из удерживавших его рук Айрис и принес небольшой отполированный фрагмент.
– Структура другая. Это искусственный материал.
– Как это может быть?
– Не знаю. Твой робот, Хлопотунья сказала что-то о компьютере. Возможно… Трудно сейчас сказать. Выберемся, все узнаем.
– Мы выберемся?
– Обязательно! Парни помогут.
– Ты уверен? А если они тоже в какой-то… как мы…
– Не страшно. Нас, нас всех станут искать. Я не отправил сообщение в Штаб. Ты не связалась ни с Серж-Симеоном, ни с этим твоим Чейоном.
– Ты и об этом знаешь?
– Я все о тебе знаю, Уважаемая Айрис. Наступит утро. И мы обязательно выберемся. Сами.
– Сами? – Ну да, Эйк импровизировал на ходу.
– Как раз через эту дыру в куполе. У меня есть веревки.
– Мне так страшно, Эйк. Никогда не было так страшно.
– Бедная ты моя девочка. Не бойся.
– Ты не понимаешь. Я родилась и выросла на космическом корабле, и там я знала все, ну, почти все, что может случиться плохого. И была готова к этому. А тут… Я думала: на планете так красиво. Здесь все мне пришлось по сердцу. Я не думала о безопасности. А оказывается… Тут еще Хлопотунья… Теперь – только ты. Я не знаю, чтобы делала без тебя.
– Ты храбрая девочка, Айрис. Очень отважная. И все будет хорошо. Обещаю тебе.
– А как же парни? Что с ними? Как ты думаешь?
О друзьях Эйк старался сейчас не думать. Любое предположение… Он ничем не мог им помочь. В данной ситуации.
– Уверен, что они, каждый из них, справятся. Ведь Следопыты и Рейнджеры самые лучшие!
– Вы лучшие?
– Конечно! После нашей подготовки-то! Да и попасть к нам на учебу, стать Следопытом не так просто. Все мы с университетским образованием. Ван Гутен – можешь представить – магистр.
– Магистр? Ван Гутен?
– Почему Ван Гутен не может получить высшее образование? Быть магистром?
– Да нет, наверное, может. Значит, и ты…
– Нет, я не магистр. Бакалавр, мэм. Если тебя это не устраивает, обязательно подучусь…
– Спасибо тебе. Пытаешься отвлечь меня… Но мы… мы не знаем, где они, твои самые лучшие в мире.
Браслеты – самое лучшее, что умели на момент старта Коло создавать на Земле, не работали. И даже личный, созданный Папой специально для Айрис, браслет «молчал».
– Видимо, здесь высокая защита. – Эйк вновь посмотрел на бесполезные сейчас браслеты. – Но мы не будем отчаиваться.
– Мы постараемся. – Айрис изо всех сил, она не могла себе позволить раскисать, старалась быть мужественной. – Мама, я тебе о ней расскажу обязательно, учила меня двум правилам. Первое – не сдаваться. И Второе – помнить о первом правиле.
– У тебя была мудрая мама.
– Спасибо тебе, Эйк. Хорошо, что ты меня больше не ненавидишь. Но я все время думаю и думаю… И о Хлопотунье… и обо всем. Мне так жаль, что мы только сейчас поговорили. Мне кажется, ты мог бы полюбить меня… Не так… для отношений, а так – чтобы Хлопотунья не поняла…
– Зачем? – продолжил за Айрис Эйк. Что сказать, что ответить… Это свалилось на него… ударом молнии, солнечной вспышкой… Именно сейчас, именно здесь…
Холодно… В горах холодно по ночам. А в их каменном мешке – особенно.
Эйк почувствовал, что замерзает. Айрис? Ей должно быть совсем холодно.
– Как ты?
Не дожидаясь ответа, потрогал совершенно холодные, ледяные руки, прикоснулся к будто алебастровым щекам.
– Так ты совсем замерзла! Надо что-то надеть.
И тут вспомнил: вещи Айрис всегда нес ее робот. Хлопотунья… У него в рюкзаке – как и положено Следопыту – была запасная пара носок, свитер. Не слушая возражений, Эйк снял ботинки и поверх ее носков надел на Айрис свои огромные, грубые, но очень теплые носки. Заставил надеть – он оказался ей ниже колен – свой свитер.
– Вот так-то лучше. Садись поближе.
Эйк подвинулся, освобождая место на скамье. Повозившись немного, Айрис пристроилась с ним рядом. Он совсем близко. Эйк обнял ее. Айрис чувствовала на себе его сильную, тяжелую руку. Ладонь была горячая, большая. Такая большая – как будто Айрис внутри нее. Она, крохотная, замерзшая, внутри теплой огромной ладони. И нет ничего кроме этого. И не страшно. И спокойно.
– Ты тоже отдохни… Ты устал.
– Не могу, дорогая. Сейчас моя вахта. А ты постарайся, усни.
– Я все время думаю… и мне… не так страшно.
Айрис, уже теплой – согретой его теплом – ладонью погладила Эйка по колючей, начавшей отрастать, щекотавшей щетине. Она еще сильнее прижалась к Эйку. Странное… состояние… Вот так, чувствуя его даже через оболочку одежды, она чувствует себя полностью защищенной. Теперь с ней никогда ничего – ничего плохого – не случится.
Теперь с ней никогда ничего плохого не случится – думал, был уверен Эйк. Командир, следопыт Эйк должен был думать о деле. О том, где его команда, как выбраться самому, как помочь товарищам. Но не мог. Женщина рядом с ним, та, которую он когда-то ненавидел, но, оказывается, именно ее ждал всю жизнь, – занимала все его мысли. Ни о ком, ни о чем, кроме нее, он думать не мог. Он вообще не мог думать. Он мог только смотреть, обнимать, заботиться о ней, охранять ее покой.
– Постарайся уснуть, дорогая.
Внутри кокона его свитера Айрис кивнула головой. Она бы уснула – она знает, как необходимы ей силы, как надо их беречь. Но… аромат… свитер пропитан его ароматом. И у нее кружится голова, горит ставшее податливо мягким тело…
Что же это такое… Зачем… Сейчас… Айрис высунула голову из толстой трубы ворота свитера Эйка. «Снизу» ей виден четкий абрис его подбородка, часть мощной шеи. Ничего прекраснее она не видела… Нет, нет… так нельзя… сейчас не время… Потом…
– Не получается. Не могу уснуть. Расскажи мне про кого-нибудь, про что-нибудь интересное. На Земле было много всего интересного. Папа всегда рассказывал.
– Рассказать?
– Да, о чуде чудном.
Эйк вспомнил, как засыпал ребенком под рассказы мамы. Она такой же, только взрослый, ребенок. И она не должна умереть, не должна страдать. Впрочем, что должна, что не должна – не имело значения. Он отдаст ей весь мир. А пока…
– Знаешь, на Земле всегда было много чудных чудес. И я расскажу тебе о жирафе. – Жирафе?
– Да, когда-то в детстве… Я помню. Слушай.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд. И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай, далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит Жираф.
Николай Гумилев.
«Жираф»
Даниель Раблес.
Полет кондора.
