Галина Маркус
Цвета индиго

Еще раз осторожно пригнувшись, она разглядела внизу крохотную тропинку, лепящуюся к скале вдоль бездны. Не будь она лишена вчера обычного зрения, она вообще не сделала бы ни шагу. Голова у нее закружилась, и она отодвинулась как можно дальше.

Кетл указал ей наверх.

– Там вход в пещеру, через который мы вошли вчера.

И действительно, на высоте примерно двух земных этажей от них размещалась небольшая площадка, ступенькой вырубленная в скале. Пат вспомнила вчерашний полет над звездной бездной – как она вообще могла там стоять?

– Обычно я спускаюсь и подымаюсь здесь, но ты, я полагаю, не сможешь, – объяснил он.

Патрисия только вытаращила глаза – он что, будет лазать по скалам, как человек-паук? Или сейчас она увидит то самое перемещение в пространстве? А может, он призовет в помощь огромную птицу? Пат приготовилась ничему не удивляться.

Но Кетл подошел к стене метрах в пяти от обрыва, и Патрисия увидела, что сверху, от угла их жилища, то есть от того места, где площадка упиралась в жилую пещеру, свисает нечто вроде веревочной лесенки. Она с облегчением отошла от края и принялась изучать болотного цвета веревку – гладкую, напоминающую лиану. Точнее, две своеобразно переплетенные веревки: каждая ступенька этой лесенки получалась в результате незатянутого узла.

Патрисия прикинула высоту – метров шесть, не больше. И довольно далеко от обрыва. Ее вдруг охватило спортивное возбуждение. В конце концов, чего она расклеилась – она в прекрасной физической форме. У нее никогда не было проблем на физкультуре, все считали ее очень спортивной девушкой. Подумаешь, подъем!

Пат не смогла бы объяснить себе, чем падение с высоты третьего этажа по последствиям отличается от падения в бездну, но в ее представлении они определенно отличались. К тому же вчера она отпраздновала труса по всем статьям вместо того, чтобы показать себя с лучшей стороны, позорно истерила и молила не бросать ее. А ведь она не какая-нибудь дамочка из блони, она, она…

– Я здесь тоже залезу, – сказала она уверенным голосом.

Кетл внимательно посмотрел на нее, и она почувствовала, что краснеет. Патрисия снова подняла голову вверх и бесстрашие ту же начало покидать ее. Но отступить она уже не могла. Она вспомнила, что он видит ее эмоции – вообще, это безобразие, подсматривать! – и постаралась спрятать страх. Похоже, у нее получилось, потому что Кетл спокойно кивнул.

– Только без корзины, – добавила она быстро.

***

Кетл прицепил корзины к подъемнику и потянул за нужную веревку, быстро подняв их – корзины зависли на самой верхней точке. Потом поднялся сам и затащил корзины на платформу. Землянка ждала внизу, чтобы начать подъем, но он сделал ей упреждающий знак и спустился сперва обратно. Он чуть было не забыл про больное дерево, как он мог?

Паттл Исия ухватилась за веревки, и Кетл отошел, чтобы не мешать. Он сделал вывод, что неуверенность при передвижении она испытывает не всегда, а только при отсутствии света и зрения. Кроме того, земляне, как он убедился, слишком быстро теряют энергию, но за ночь энергия возвращается, поэтому не стоит судить по ее вчерашнему состоянию.

Землянка сказала, что сможет подняться по лестнице, и она больше не просит о помощи. Правда, ему показалось, что в ее цвете мелькнули и скрылись желтые краски страха, но это могло относиться к чему угодно – она не умеет скрывать эмоции, но не обязана выражать их вслух. А он не должен расспрашивать ее. Ведь они договорились вчера, что о любой нужде она скажет сама.

Паттл Исия начала подъем, уверенно и быстро, а Кетл вернулся вглубь сада. Он шел, пытаясь расслышать привычный жалобный зов – но дерево молчало, и это его испугало. Не потому ли он чуть не забыл о нем, что оно не звало его так, как обычно? Раньше дерево буквально кричало о своей боли, и он первым делом подходил к нему и подолгу лечил, отдавая столько энергии, сколько возможно. Кетлу так хотелось помочь, что приходилось даже останавливать себя, чтобы не оказаться на невозвратном пути… И вот вчера ему показалось, что кризис пройден. Он ясно видел, как соки снова потекли из корней дерева, слышал, как оно снова открылось светилу. Возможно, дерево молчит, потому что больше в нем не нуждается, но все равно надо проверить, и…

Кетл остановился, словно его поразили в самое сердце. Дерево было мертво. Мертво так, что никакая энергия, даже если бы он решил отдать ее всю, не смогла бы ему помочь. Выздоровление оказалось ложным, Кетл не справился. Он никогда раньше не занимался садоводством, уделом женщин. И при нем еще ни одно дерево не умирало от старости или болезни. А теперь… он сам как будто умер вместе с ним. Как когда-то… когда тоже не сумел помочь…

Вот оно стоит перед ним – немое и белое. Белый ствол, белые сухие листья, белые мертвые плоды, из которых самые жесткие женщины смогли бы изготовить яд, отпугивающий от их сада вредителей. Но он не смог бы сейчас даже прикоснуться к стволу – белому, как кожа землянки… Теперь, глядя на нее, он будет снова думать о смерти.

Землянка? Кетл с трудом вспомнил, что она должна была уже подняться и теперь ждет его наверху.

Кетл повернулся и быстро пошел в сторону лестницы – он больше ни секунды не мог оставаться здесь. И неожиданно увидел свою гостью, зависшую посередине. Паттл Исия не двигалась ни вперед, ни назад. Кетл в ужасе понял, что ее силы на исходе, и она вот-вот упадет. Страх затмевал все в ее цветах, однако она не звала на помощь, и это было необъяснимо.

Если бы он потратил энергию на лечение дерева, то, вероятно, уже не успел бы помочь. Но сейчас ему удалось все сделать быстро, и ее руки тут же окрепли. Она снова принялась подниматься, а, добравшись до площадки, вылезла на нее и сразу встала на ноги. Но, когда Кетл добежал до стены и торопливо взобрался следом, то увидел, что землянка сидит без сил, прислонившись к стене пещеры.

***

Какое насыщенное получилось утро, думала Пат, привалившись к камню. Зубы она не почистила и даже еще не позавтракала. Но зато поговорила с синим деревом, а потом полезла по веревкам на высоту двухэтажного дома. К тому моменту, когда Пат поняла, что ее руки вовсе не так сильны, как она думала, а «ступенька» выскальзывает из-под дрожащих ног, она оказалась как раз посередине подъема. Она глянула вниз, но лучше бы этого не делала – высота теперь не казалась ей столь незначительной. Кетла внизу не было, а дурацкое самолюбие не позволяло ей заорать.

Неизвестно, сколько бы она еще провисела, пока не свалилась, но силы вдруг к ней вернулись, словно кто-то влил их ей прямо в кровь, и она, обрадовавшись, вмиг одолела подъем. После чего, выжатая, как лимон, только и смогла, что отойти подальше от края, и сидела теперь, пытаясь унять сердцебиение.

Наконец, появился невесть куда пропавший Кетл и уставился на нее вопросительно. Она вызывающе смотрела в ответ – ну и что, да, она устала, имеет право. Но ведь залезла же? Залезла! А вообще, старичок этот дор или нет, но скачет по лианам он лихо.

– Земляне не могут знать заранее, хватит ли у них энергии?

Он задал вопрос без всякого ехидства, лишь пытаясь понять, как устроено неизвестное ему ранее существо под названием «землянка». И Пат вдруг расхотелось пыжиться перед ним.

– Нет, я знала… – призналась она. – Но скрыла от себя эти знания.

– Ты скрыла их от меня, а не от себя. Прости, но я видел твои сомнения. Но даже не мог предположить, что ты бросишься в реку, которую не можешь переплыть. Вчера ты знала, что не сможешь осилить путь без моей помощи, знала, что не можешь остаться одна, и говорила об этом мне. Иначе как бы я смог помочь? Почему же ты не позвала меня сейчас?

– Потому что тебя не было внизу.

– Ты могла позвать меня прямо, но ты молчала, даже рискуя погибнуть. Скажи, этому есть земное название, или только твои корни дают такие разные плоды?

Он по-прежнему испытывал чисто научный интерес. Ну что же… она может открыть ему глаза. Если он еще чего-то не понял о землянах.

– Этому есть название… это не только мои плоды, – усмехнулась Пат.

Она задумалась, как перевести на илинит «тщеславие» или «гордыню».

– Это когда человек хочет показать себя лучше, чем он есть. Хочет доказать, что он сильнее, или умнее, или способнее самого себя. И жаждет, чтобы его за это похвалили.

Она вдруг поняла, что при переводе на илинит явления обнажаются в своей простоте. Вот и сейчас ей открылись собственная ущербность и бессмысленность своего поступка.

Кетл тем временем принялся разбираться в проблеме.

– Это русло надо исследовать от истока. Скажи, земляне понимают, что за все, что дано от рождения, надо воздавать похвалу Силам, а не себе?

– Ну… наверное, не все, но в основном понимают, – соврала Пат, чтобы совсем не шокировать илянина. – Однако разве мы не достойны похвалы за то, чего добиваемся сами в течение своей жизни, правильно используя эти способности?

– Дети нуждаются в похвале, чтобы найти правильное русло. Взрослый же выбирает правильный путь и прилагает на нем усилия себе же во благо. Дерево не хвалят за то, что оно растет. Не идти по пути блага – все равно что не давать корням питать ствол, а стволу – ветки, а веткам – тянуться к небу.

Он помолчал.

– Но я верно понял тебя, Паттл Исия, что земляне могут желать похвалы даже за то, чем они не являются и за то, чего они не добились сами? Разве это возможно? У нас даже дети знают, что это засохшее русло.

– От вас не то что похвалы, доброго слова не дождешься, – буркнула она.

– Я правильно понял тебя, Паттл Исия, – продолжал зануда-дор, – что ради этой лишенной всякой ценности похвалы ты готова была разбиться? Мне говорили, но я не верил, что у землян существует безумие, когда некоторые из них сами подрубают свое дерево на корню, но… Паттл Исия, почему ты сейчас злишься?

– Это я на себя, не обращай внимания, – Патрисия, наконец, нашла в себе силы встать.

Сказать ей было нечего. Надо срочно переводить разговор на другую тему, пока Кетл в своих умозаключениях не решил, что она безумна.

– Прости, но ты велел говорить, если мне что-то понадобится, – быстро начала она. – Я хотела бы умыться. Зубная щетка у меня есть, попроси у своих скал воды.

Вид у него впервые за все время стал растерянным.

– Мне понадобится твоя помощь, – сказал он озабоченно. – У меня только одна умывальная чаша. Пожалуйста, вылепи себе другую сама, пока я приготовлю сок.

***

Дор вручил ей огромный орех, на вид типа бразильского, вскрыл его и показал, что делать. Внутри оказалось не ядро, а вещество наподобие смолы, которая не липнет, – Пат назвала его для себя глиной. Из нее, оказывается, можно слепить что угодно, и застывала она очень быстро.

Патрисия так и не поняла, в чем проблема, если они вымоют руки в одном сосуде, просто поменяв в нем воду – неужели иляне настолько брезгливы? А, ну да, дело небось снова в ее белой коже… Ей захотелось сказать ему какую-нибудь колкость по этому поводу, но она удержалась.

Сидя у входа поближе к свету, она послушно и старательно лепила, увлекшись процессом. Получилась красивая большая чаша. Пат украсила ее края симпатичным орнаментом – в глупом расчете на похвалы, которые тут не выдаются. Чаша застыла прямо у нее на глазах. Кетл, управившись с приготовлением утреннего напитка, поставил свою чашу на пол рядом с изделием гостьи, принес воды в высоком сосуде и наполнил оба «умывальника».

А потом почему-то остановился, словно его отключили. Глаза у него стали печальными, и вид его впервые за все это время навел на мысли о длинной жизни и тяжелом опыте. Пат видела, что он забыл о ней, к тому же ей не хотелось заниматься при нем гигиеной. Она решительно взяла свою чашу и, стараясь не разлить, направилась к себе в закуток. Дор при этом словно очнулся, поднял голову и нахмурился. Однако ничего не сказал.

Умывшись и почистив зубы, Пат, не спрашивая, вылила использованную воду в туалет, а чашу оставила у себя в углу – пусть уж все ее личные вещи будут в одном месте. Потом спокойно и тщательно разобрала рюкзак, благо свет у нее теперь имелся – она пристроила фонарик на манер люстры, заложив его за каменный выступ на потолке. И даже переоделась: как же приятно ощущать на себе свежую одежду!

Вернувшись, (фонарик, как свою главную ценность, она прихватила с собой), Пат получила на завтрак напиток в глиняной чашке – не в такой, как вчера, а c широкой и длинной ручкой. Странно, что он не заставил ее лепить себе еще и чашку – наверное, нашлась запасная. Напиток из плодов оказался прохладным, густым, сладковатым, но не приторным, и напоминал персиковый сок с мякотью. Липовый запах он сохранял тоже, но, в отличие от вечернего, освежал и бодрил. Кожу от плодов Кетл не выбросил, а вынес наружу, уложив неподалеку от входа.

– Ригазы – большие птицы, – объяснил он ей, – получат ее в пищу.

Патрисия сразу представила себе похожих на драконов существ.

– А где вы моетесь? Я имею в виду, целиком, – спросила она.

Вопрос к тому времени, чего скрывать, стал актуальным. У нее имелся еще один комплект одежды, а тот, который она сняла, не мешало бы постирать.

– У других илян в горах есть озеро, далеко внизу, – ответил дор. – Но оно холодное. Я сам спускаюсь туда очень редко. И главное, ты не сможешь совершать омовение там, где это делают мужчины.

– Ладно, тогда где?

– Под садом, немного ниже, есть травяная лагуна, она питается дождевой водой.

– Здесь бывают дожди? Часто?

– Когда мне надо полить сад.

– Тебе надо полить… Ты что, сам вызываешь дождь?

– Разве я не могу сделать то, что может любая женщина с помощью гамеса?

– Ты читаешь для этого какие-то заклинания? – Патрисия начала припоминать все, что знала о земных шаманах.

– Заклинания? – удивился он. – Зачем мне испорченный гамес, если достаточно изменить движение воздушных масс так, чтобы влага, собранная с земли, пролилась в нужном месте?

Он указал на потолок – в то самое кривое отверстие.

– Некоторое количество воды попадает в пещеру. Этот сток устроен так, что вода собирается в резервуар, – объяснил он. – Ее можно использовать для умывания, очищения одежды или посуды, но ее недостаточно для настоящего омовения. В горах не так много естественных водоемов, отдающих влагу, которая станет дождем, – я не могу быть расточительным и постоянно собирать ее для себя. Горы и так отдают нам чистую воду для питья, мы должны быть бережливыми.

– А та лагуна под садом?

– Дождь поливает сад, а потом излишки воды сливаются ниже, в маленький водоем. Когда водяные цветы созревают, они лопаются и выделяют много жидкости, и тогда в лагуне можно омыться. Вода там здоровая, потому что цветы очищают ее, пропуская через себя, а потом ее снова забирает Фатаз.

– Потрясающе, – только и смогла произнести Пат, причем по-русски. – Ты сказал, что в горах есть еще водоемы?

– Ледяной родник гораздо выше этой пещеры. Я не использую эту воду даже для питья. Это место, где для меня высокое небо.

Она не стала расспрашивать, ей показалось, что она его поняла.

– А я смогу… смогу когда-нибудь увидеть это место?

На этот вопрос Кетл не ответил. Он вдруг сосредоточился, словно прислушиваясь. А потом посмотрел на нее очень пристально. В его глазах несколько раз поменялось выражение, словно ему предстояло сообщить ей неприятные новости.

– Паттл Исия! – он обратился к ней торжественно-печально. – Со мной связался Теаюриг. Разрешено вернуть тебе зрение.

– Что разрешено? – не поняла она. – Я смогу снова видеть цвет разумных?

– Нет, твое обычное зрение, которого я лишил тебя вчера, когда ты вышла из своего куори.

– Да ведь ты уже вернул мне его ночью, – удивилась она.

– Посмотри в корень того, что я тебе сообщил, – терпеливо произнес дор. – Лайдер не знал, что я вернул тебе зрение, я сделал это вопреки Совету. Теперь они разрешили это сделать.

– И это значит… – медленно начала она, наконец-то включив, как он и советовал, мозги. – Это значит, что…

– Что ты никогда не покинешь гор, – заключил дор Кетл. – Мне жаль. Теперь ты обречена на жизнь здесь. Я вижу твое отчаяние, и ты можешь не стараться его скрыть. Есть такие воды, через которые надо пройти, и лучше миновать их вплавь, чем пытаться нащупать мель. Погрузись в свою судьбу. Мне надо оставить тебя – меня призывает Лайдер. Я думаю, разговор пойдет о тебе. Запасись терпением. Я постараюсь вернуться до вечернего Фатаза, потому что помню, что ты не можешь пребывать одна в темноте.

– Можешь не торопиться, – криво усмехнулась Патрисия. – У меня теперь есть фонарик.

Дор Кетл за один момент превратился для нее во врага – чуждое существо, навеки запершее ее в темной пещере. Угол зрения снова сдвинулся, она не желала больше видеть его неземное лицо, слушать афоризмы, разговаривать с синими яблонями и кормить драконов. И его своеобразные утешения ей не нужны. Если она не может вернуться, то лучше просто лечь тут, под таким близким небом, и умереть.

Дор внимательно поглядел на нее, потом просто повернулся и вышел из пещеры. Несколько секунд она тупо пялилась в стену, потом, опомнившись, бросилась к выходу. Кетла нигде не было. Патрисия нерешительно подошла к краю и увидела уже внизу его удаляющуюся фигуру – он ловко пробирался по самому краю обрыва.

А что, если ей… Один коротенький шаг – и весь этот кошмар закончится. Что он там говорил про безумных людей?

Это длилось всего лишь секунду, Пат тотчас же отшатнулась от края. Этот выход не для нее. А значит, пока надо воспользоваться советом ее психолога. Как он там учил? Если вы попали в серьезную переделку, чтобы не поддаться отчаянию или тоске, просто представьте, что вы тут временно, просто прилетели сюда с другой планеты изучить жизнь чуждого вам разума. Представьте себя таким наблюдателем, и все проблемы покажутся вам преходящими.

Н-да… Патрисия тихонько засмеялась. Совет этот подходил под любую ситуацию, время и место, кроме тех, в которых она оказалась, – а именно на другой планете среди чуждого разума. С другой стороны, кто мешает ей изучать его жизнь? А потом она наверняка что-то придумает… Обязательно, что-нибудь.

***

Так бывает: упорно ищешь особое благо, которое выбираешь для себя сам, и отворачиваешься от того, которое тебе предназначено. Силы предложили ему новое знание, а он чуть было не отказался от него.

Он понял это неожиданно, когда, покинув землянку, отправился вниз. Он вдруг осознал, что хочет скорее вернуться обратно, чтобы продолжить разговор, сулящий новые открытия. Даже за один день и за одну ночь Кетл получил столько новых знаний!

До этого они всегда говорили о землянах, как о врагах. Никто не собирался изучать их с иной точки зрения. И вот Силы позволили близко узнать человека другого цвета, человека-индиго… Нет, нет, Теаюриг прав: это задача не для Кеунвена. Только он, Кетлерен, способен в этом разобраться. Возможно, вся его работа до этого была лишь приготовлением, зато сейчас…

Выводы на этой стадии исследования, разумеется, делать рано, сначала необходимо накопить материал. Каждое слово и действие землянки стоит рассматривать только в совокупности с другими, учитывая их повторяемость или исключительность, и не придавая окончательного звучания ни одной из нот, пока в его голове не сложилась вся песня. Песня? Странно, почему он выбрал именно этот образ? Его знания о землянке станут общим достоянием, в то время как своей песней никто из разумных не делится.

Для чего Силы посылают им эти знания, пока неизвестно. Но не принимать и не пытаться прочесть это послание – путь в не-благо.

А прочесть его будет непросто. В землянке сочетается столько несочетаемого. Например, у нее искаженная шкала безопасности. Она допустила возможность насилия со стороны мужчин-илле и заподозрила, что Кетл мог обмануть ее и бросить одну в горах. Разумеется, ее подозрительность и недоверие связаны с ее земным опытом, но ведь она же видела его цвета! Или вот еще. Паттл Исия кажется столь молодой по количеству знаний и часто ведет себя как неразумный ребенок, и все же Теаюриг прав: землянка способна сразу увидеть корни деревьев и найти нужное русло. Возможно, ее интуитивные прозрения связаны с тем, что она индиго.

«Я получаю знания, изучая Паттл Исию, но и она задает много вопросов и растет, познавая Илию», – думал Кетл. Он нахмурился: некоторые из этих вопросов стремились к познанию его самого и наступали на его раненых птиц.

А ее мертвенная кожа, такая же, как у погибшего дерева? Почему, почему оно умерло именно сейчас? Душа продолжала болеть, что бы он ни делал и ни говорил, и ему пока некуда выместить эту боль… некогда сочинить песню… А землянка живая, но ее слова и поступки оставляют зарубки на его душе. Почему она унесла чашу для омовения? Она наверняка не знала, что это высший знак презрения – не желать омывать лицо в чьем-то присутствии. Не знала, но сделала, и он отлично понял, что она на него сердита. Как дитя, она переносила свои разочарования на того, кто рядом, и не умела подчинять чувства разуму.

И при этом оказалась настолько мудра (Кетл помнил, как всех поразил этот факт), что не взяла у Стара предложенный Дар. Разве это не высшая степень познания – понимать, что ты не достоин Дара?

Или взять ее погружение в истинное сияние звезд. Только тот, кто достиг совершенства своих цветов, мог пропустить через себя этот свет так, как она. Кетл до такого уровня восприятия еще не дошел. Она могла перейти в иной мир, так, как переходили в него самые возвышенные иляне в древних легендах, но при этом была совсем не готова к такому переходу.

Как можно сочетать в себе одновременно мелкое и возвышенное, непонимание и восприятие, истинный взгляд и слепоту?

Спускаясь, Кетл подбирал точные слова. Какими знаниями он может поделиться с Лайдером уже сейчас? Стоит ли говорить о ростках, не лучше ли дождаться плодов?

Взойдя на плато, Кетл с удивлением обнаружил вместо Малого Лайдера всего лишь девятерых. Он нахмурился: Девятка собиралась крайне редко. Это означало, что вопросы, которые она будет рассматривать, требуют ограниченного числа посвященных. Но ее решения тем не менее становились обязательными для всех, а значит, ответственность каждого члена Девятки увеличивалась многократно.

Все здесь сияли прекрасными цветами. Кетл видел красно-золотой Теаюрига, изумрудный и янтарный Новокуэена – старейшего илле на планете. Серебристый и бирюзовый молодого Оггла. Оливково-зеленый и коралловый Бокчеррига… Светло-голубой и медовый Тобоусира, и, конечно, прекрасный ультрамарин и индиго Кеунвена. И здесь были еще двое илян, недавно избранные в совет, с хорошими чистыми цветами.

Получается, все ждали только его. Кетл сел на белый камень у пики-скалы, которую он называл Ралла. Каждая из скал имела свое имя, и каждый из членов Лайдера опирался на свою, близкую ему по энергии. Скала Ралла всегда учила Кетла терпению и сдержанности.

– Дор Кетлерен, – Теаюриг обратился прямо к нему, – желаешь ли ты что-то поведать нам о землянке до начала Совета? Дело в том, что сегодня все, связанное с твоей гостьей, становится важным для всех. И ты это поймешь.

– Я мог бы поведать многое, – медленно начал Кетл, – но это многое – всего лишь тоненькие ручейки, которые вливаются в озеро, и я думаю, лучше подождать, пока мои знания о землянке не сравняются с его глубиной.

– Тогда не будем терять свои тени на пике Фатаза. Сейчас потекут реки моих мыслей, но если твои воды, дор Кетлерен, вольются в них новыми знаниями, прерви меня, чтобы мы их увидели, так мы лучше поймем, куда заведет нас течение. Это же относится и к каждому из вас, – Теаюриг обвел рукой Девятку, словно заключая в единый круг, и повернулся к самому молодому члену Лайдера:

– Оггл, сначала спрошу тебя. Сколько лет младшему илле у нас в горах?

Самому Огглу только исполнилось двадцать два, но Кетл знал: никто не попадает в Совет не по заслугам. Жена Оггла не предала его, а отправилась вместе с ним и двухлетним сыном в горы. Она умерла одной из первых.

Кетл горестно опустил глаза, избегая смотреть на Оггла. Когда начали болеть и умирать жены и дочери, Оггл, не успев сочинить последнюю песню жене, посвятил себя не только своему сыну, но всем осиротевшим или оставшимся без присмотра детям. Силы наделили его сложным Даром – понимать детей и обучать их.

– Восемь лет назад мы пришли сюда, Теаюриг, – ответил Оггл, устремив задумчивые глаза на Главу. – Те, что были в утробе, погибли вместе со своими матерями. Младший из нас не прошел тогда и одного оборота вокруг Фатаза, и сейчас ему восемь светил.

– И через шесть лет он вступит в возраст огня, но у него никогда не будет жены и ребенка, – начал Теаюриг. – Ему некому передать свой Дар. А те, что пришли сюда в четырнадцать светил, скоро станут недетородными, и у них тоже никогда не будет потомства. Землянка лишь подтвердила то, о чем мы догадывались. Даже наши невинные дочери, которые были слишком малы во время исхода, вскоре вступят в отношения с землянами, как это сделала юная Яли Нел, дочь Неллерена.

Неллерен входил в Малый Лайдер, и он уже знал о выборе своей дочери.

– Отдавая гамес, они тоже станут предательницами, – продолжал Глава. – Мы не знаем, смогут ли они родить от землян, но, если и смогут, у их сыновей не будет Дара.

– Пока ни одна женщина-илле от землянина не родила, – вмешался Тобоусир. – Так сказал наш друг креза.

Кетл подтверждающе кивнул – креза имеют собственные каналы связи друг с другом, и тому, что сказал ему старый знакомец Соов, стоит доверять.

– Силы, возможно, навсегда лишили их детородности, – продолжал Тобоусир. – Но, может быть, дело лишь в физиологии. Я полагаю, что семя землян слишком слабое, чтобы оплодотворить чрево женщины-илле.

Тобоусир изучал процессы зарождения жизни у растений, животных и разумных.

– Дар погибнет на этой планете, мало того, с нами он исчезнет из всей Вселенной, – горестно проговорил Теаюриг. – Это произойдет со смертью последнего, младшего сына илле. Мы были хранителями Дара. Чтобы спасти его, мы отказались от насилия и стали изгнанниками на собственной планете. Но Дар все равно уйдет.

– Зачем нам опять вступать в костер босыми ногами? Эта боль постоянно с нами, Теаюриг, но мы научились с ней жить, – горестно прервал его Новокуэен. – Если Дар уйдет вместе с нами, значит, на то воля Сил. История креза вопиет о том, что предав его, мы бы его все равно не сохранили. Мы не сможем вернуть себе наших еще пребывающих в невинности дочерей, не уничтожив землян. Совершив это, мы утратим свой Дар. Что толку будет в нашем потомстве, рожденном после его утери?

– Мы сохранили бы кровь илле, – заметил Бокчерриг и тут же поднял руку, останавливая возражения. – Я только уточняю слова Новокуэена, а не призываю это сделать.

– Никто из нас сейчас не влил новые воды в наши горькие реки, но хорошо, что мы еще раз все это увидели, – вымолвил Теаюриг. – Однако вчера кое-что изменилось. Слушайте же, Девятеро – ибо я, Теаюриг, избран вами, чтобы трактовать волю Сил. А они послали нам шанс, который мы должны разглядеть. Они послали нам женщину.

– Землянку! – воскликнул Оггл.

– Да, Оггл, землянку. Но скажи, что мы видим в этой женщине, кроме того, что она землянка? Это чистая женщина, она индиго, она не враг илле, а одного из нас она спасла. И сейчас это единственная женщина, достойная выносить сына илле, обладающего нашим Даром.

Кетл сам не заметил, как вскочил со своего камня, настолько он был поражен. Он не мог бы сразу объяснить, что его так отвращает от мысли Теаюрига, но начал говорить раньше, чем его берега оформили русло.

– Уверен ли ты, что слышишь верно, Теаюриг? – воскликнул он. – В твоих водах нет глубины, ты черпаешь сосудом, в котором только один глоток. Как мы сможем заставить женщину вступить в брак, не нарушив ее свободы? Не ты ли обещал ей здесь безопасность?

– Уж не набрался ли ты страхов от своей подопечной, дор Кетлерен? – нахмурился Теаюриг. – Конечно, мы не можем ее заставить. Но мы будем ее просить.

Глава некоторое время молчал, и пурпурный переливался с золотом в его цветах.

– Да, нам придется просить землянку направить свои реки в новое русло, – повторил он. – Но это благо коснется и ее самой. Вчера, когда ты ушел, дор Кетлерен, мы искали и не нашли возможности отпустить ее отсюда. Землянка обречена оставаться с нами всю жизнь и здесь умереть. Мы все видели, как горько ей было слышать об этом. Она сама сказала, что еще находится в детородном возрасте, так почему бы ей не стать частью нашего народа, почему не найти себе мужа?

– А если она не захочет? – спросил Оггл. – Если ни один илле не сможет разжечь ее огонь?

– Тогда мы отступимся от этого берега. Однако она индиго, и я верю, что она захочет нам помочь.

– Мы не должны направлять ее в это русло, – твердо произнес Кетл. – Только естественное течение ее вод может привести ее туда. Мы не можем использовать то, что она индиго, ради наших намерений. Откуда у нас право решать за разумного, строить плотины своих желаний для ее вод?

– Но без этих плотин ее воды не найдут, куда им течь. Как она сможет помочь, если не знает, в чем мы нуждаемся?

«Как я смогу помочь тебе, если не знаю, в чем ты имеешь потребность», – вспомнил Кетл собственные слова, сказанные землянке, и опустился на камень – ему нужно было время, чтобы лучше услышать себя. Он оглянулся вокруг и вдруг ощутил себя здесь чужим. Его внутренний взгляд расширился, словно он и не илле вовсе, а кто-то еще, словно он смотрит на все с иной стороны. Не найдя ответа, Кетл обратил свои мысли к скале Ралла и замолчал.

Тем временем обсуждение продолжалось.

– Я хотел спросить теперь тебя, Тобоусир, – сказал Теаюриг. – Еще до войны ты был знаком с землянином, явившемся с Ксандры задолго до красных людей. Расскажи нам еще раз о нем и вспомни, что ты знаешь о физиологии землян. Нам важно понять, сможет ли землянка родить от илле?

– Если ты спрашиваешь про семя илле, то я думаю, оно способно оплодотворить чрево близкого нам по физиологии организма. Конечно, ребенка надо еще и выносить. Однако, если землянка послана волею Сил, я верю в успех.

– Физиология землян иная, – снова вмешался Кетл, – я видел, что Паттл Исия нуждается в большем количестве еды и в частых обновлениях. У нее мало физической энергии, она быстро теряет силы.

– Не совсем так, дор, – с уважением поклонился ему Тобоусир. – Тот землянин, что жил у меня до войны, его звали Джоу, а имя его Джоу Оун, стал лучше сохранять энергию и меньше нуждаться в обновлениях, когда начал питаться как мы.

– Какой цвет был у этого разумного? – поинтересовался один из новых членов Совета.

– Бледно-сиреневый, болезненно-лимонный и блекло-синий. В нем зарождался серый, но он его преодолел. Красного в нем не было, но цвета его не так и не очистились, хотя иногда и мерцали свежими красками. Он говорил, что пишет книги, потому что на Земле принято сохранять каждую свою мысль. Еще он говорил, что у него болит душа. На самом деле, был болен его дух. Джоу Оун сам рассказал мне и моей жене, что много лет уничтожал в себе разумного, разрушая мозг дурной травой и мертвыми снадобьями, чтобы погрузиться в ложные миры. Но потом его дух очнулся, и он решил исцелиться. Он покинул Землю и полетел на другие планеты, но нигде не находил покоя. На Ксандре он чуть было не вошел опять в реку, текущую вспять. В то время мы уже перестали летать на другие планеты, но Илия была открыта для гостей, и многие посещали нас на играх. Наши игры особенно нравились Джоу Оуну. Он много спрашивал меня и много записывал на носители, не полагаясь на свою разрушенную память.