Евгений Зеленский
Фарма.РФ. Как отечественные компании создают лекарства будущего уже сегодня
Интервью с вице-президентом компании BIOCAD
В ходе написания этой книги мне показалось важным и интересным встретиться, чтобы обсудить тему с кем-нибудь из топ-менеджеров ведущих отечественных фармацевтических компаний. Оценить их собственный взгляд на то, куда двигаются компании, какие есть перспективы и проблемы рынка, а также как они приняли решение перейти работать в эту сложную и динамичную среду.
Уделить немного времени любезно согласился Эдуард Касьян, вице-президент компании BIOCAD, одного из лидеров фармацевтического рынка России. Ниже я представляю вниманию читателей основные вехи нашей беседы.
Эдуард, расскажите, пожалуйста, почему Вы решили работать в фармацевтике? Как начался Ваш путь?
До перехода на работу в мою первую фармацевтическую компанию (это была компания Aventis), я уже работал врачом на протяжении семи лет. И, надо сказать, профессия врача мне очень нравилась.
Наверное, как и в большинстве случаев в тот непростой период, основной мотив ухода в фарму был финансовый. Переход был сложным с моральной точки зрения. Было очень жаль шести лет института, двух лет ординатуры и семи лет врачебной практики.
Но, сейчас я жалею разве что о том, что не принял этого решения раньше.
В первую очередь потому, что, как я считаю, в области лекарственной терапии фармацевтические компании сейчас двигают вперёд всю науку, так что и в лечении пациентов с различными патологиями их вклад ничуть не меньше, чем у врачей.
Также, для меня лично, работа в индустрии помогла открыть помимо медицинских вопросов и навыков ещё и совершенно новые области знания – мастерство коммуникации, психологии, управления кадрами и многое другое.
Можете ли Вы рассказать, сколько сейчас производств у BIOCAD, в каких странах открыты представительства компании?
Сейчас у компании имеется 7 производственных комплексов на территории России, ряд контрактных производств в РСНГ и дальнем зарубежье. Но мы не останавливаемся, и эта география постоянно расширяется.
Какие терапевтические области сейчас у BIOCAD в портфеле продуктов, а какие в активной разработке?
Основные направления, с которыми сейчас ассоциируется компания Биокад – это онкология и аутоиммунные заболевания. Но прямо сейчас мы активно идем в новые для нас направления.
В 2022 году были зарегистрированы два новых оригинальных препарата для лечения рассеянного склероза. Уже завершены исследования и до конца текущего года мы ожидаем получения регистрации first-in-class (первого в своем классе) препарата для лечения болезни Бехтерева.
Активно ведутся клинические исследования генно-терапевтических препаратов для лечения спинальной мышечной атрофии, гемофилии А и В и целого ряда других заболеваний.
В настоящее время компания проводит более 50 клинических исследований разных фаз в разных странах, так что впереди очень много работы и несомненно появится еще много эффективных и высокотехнологичных препаратов.
Эдуард, насколько я знаю, у крупных компаний, как правило, есть своя корпоративная культура. Расскажите, пожалуйста, какие качества ценит компания BIOCAD?
Компании Биокад сейчас уже более 20 лет, и сейчас мы трансформируемся из компании, производящей дженерики и биосимиляры в компанию, которая разрабатывает и производит оригинальные препараты.
За два десятилетия мы превратились в крупную организацию, где трудятся более трех тысяч человек, как в России, так и зарубежом. И, наверное, то, что всех нас объединяет – это дух предпринимательства, поддержка новых идей, открытость инновациям.
Подскажите, по Вашему мнению, за счет чего компании BIOCAD удается успешно расти и конкурировать на таком сложном рынке, как российский?
В компании Биокад собрались лучшие профессионалы на фармацевтическом рынке. Мы очень быстро реагируем на запросы медицинского сообщества, внимательно относимся к новым идеям, которые появляются в научной и медицинской среде. Кроме того, несмотря на солидный размер организации, у нас очень короткая цепочка принятия важных решений.
Какие достижения и ближайшие планы у компании BIOCAD в рамках выхода на международные рынки?
У нас уже сейчас есть 6 зарубежных офисов.
Кроме того, мы осуществляем поставки в более чем 30 стран и имеем свыше двух сотен регистраций зарубежом. Конечно, будем рассматривать и новые возможности.
Эдуард, а если попробовать выйти за пределы одной компании и поговорить о вашем видении индустрии в целом. Подскажите, пожалуйста, как Вы оцениваете перспективы российской фармацевтической индустрии? Какие на Ваш взгляд сейчас существуют проблемы и возможности?
Перспективы сейчас, на мой взгляд, выглядят очень многообещающими.
С одной стороны, мы видим если и не полный уход, то значительное сокращение инвестиций со стороны зарубежной фармы в наш рынок. Российские же компании, наоборот, свои инвестиции наращивают.
Государство модифицирует законодательство в направлении большей поддержки именно отечественных производителей для обеспечения лекарственной безопасности страны.
Государство выделяет финансирование на научные разработки в области фармы, выделяет гранты на производства лекарственных препаратов из стратегического перечня.
Но разрушение логистических цепочек, неизбежно, все же оказало свое негативное влияние. Мы были вынуждены активно искать новые партнерства на востоке, для того чтобы заместить ряд выпавших поставщиков сырья, оборудования, расходных материалов и т. д.
Вопрос, ответ на который будет полезен студентам и тем, кто хочет работать в фармацевтике в ближайшем будущем. Какие роли в сфере российской фармацевтики на ваш взгляд сейчас особенно востребованы? Что посоветуете молодым специалистам?
Сейчас востребованы специалисты в абсолютно разных областях. Это и ученые, занимающиеся разработкой лекарственных препаратов, и IT-специалисты, и специалисты-производственники, и инженеры. Востребованы будут все, главное, пожалуй, стремиться стать профессионалом в своей области, постоянно совершенствоваться и развиваться.
В нашей компании активно практикуются различные программ стажировок для студентов. Многие наши стажеры потом приходят к нам на работу и даже занимают высокие позиции в компании.
Глава 3. Инфекционные заболевания – современный взгляд на древнейшие проблемы
Не менее, а, пожалуй, и более известная по сравнению с онкологией тема – инфекционные заболевания.
Наверное, каждый, хоть раз да сталкивался с простудами и бактериальными или вирусными заболеваниями, ну а такие слова как антибиотик, иммуномодулятор, противовирусное средство и многие другие, относящиеся к теме, широко используют в повседневном лексиконе и люди совершенно далекие от медицины. И это совсем не удивительно, ведь инфекционными заболеваниями болеют практически все. И, что не менее важно – всегда болели. На всем протяжении истории человечества.
Наш иммунитет, как и мозг – сложнейшая и, несмотря на наличие тысячи современных исследовательских методов, принцип его работы до сих пор изучен далеко не до конца. Такая сложность и многокомпонентность делают здоровый иммунитет мощнейшим защитником человека, но все же иммунитет не совершенен.
А число потенциальных врагов в лице самых разных микроорганизмов стремится к космическим цифрам и нередко появляются новые.
Почему же это так?
Как все начиналось?
Идеи о причинах возникновения и распространения заразных болезней начали возникать еще в античном периоде человеческой истории. Например, древнегреческий философ Демокрит в IV веке до нашей эры считал, что болезни вызываются крохотными невидимыми организмами. Похожих соображений придерживался и его соотечественник философ Фукидид, назвавший возбудителей инфекции «contagium animatum», откуда при переводе с греческого и произошло часто употребляемое врачами понятие «контагиозность» – заразительность.
Известный как отец медицины древнегреческий врач, ученый и философ Гиппократ, живший в период с 460 по 370 гг. до нашей эры, видел причиной воспаления ран загрязнение. При перевязках больных он использовал только кипяченую воду и требовал, чтобы руки врача и операционное поле были как можно более чистыми, а перевязочные средства изготавливались из материалов, которые не бывали в употреблении и обязательно чистых.
Таким образом именно Гиппократ, еще тогда, на тысячелетия опередив своих коллег заложил основы асептики. Но вот их реальные важность и необходимость были признана европейской медициной увы, лишь через 2500 лет.
Также Гиппократ ввел термин эпидемия, однако он считал, что причиной массовых заболеваний людей являются вредные испарения – так называемые миазмы (с греческого – скверна), испаряющиеся из содержащихся в почве и воде продуктов гниения. Любопытно, что в отличие от в целом верных принципов асептики, ложная миазматическая теория возникновения заболеваний получила самое широкое распространение и оставалась доминирующей в медицинской науке вплоть до конца XIX века1.
Надо заметить, что путь развития человечества вообще далеко не такой рациональный и линейный, как может казаться.
В Средние века, иначе называемые темными, уровень культуры и науки претерпели довольно сильное падение и оказались на куда более низком уровне, чем в античности. После падения Римской империи, античные водопроводы – акведуки, были разрушены. Вместе с ними пришла в упадок и элементарная личная гигиена, которая в раннем христианстве даже считалась греховной. Церковь требовала уделять больше внимания душе, а не телу. Например, святой Бенедикт в VI веке уже нашей эры писал, что молодым и здоровым людям следует мыться как можно реже.
А это через добрую тысячу лет от эпохи жизни и работ Гиппократа!
Не вызывает удивления, что такие условия оказались просто идеальными для самого широкого распространения всевозможных инфекционных болезней, среди которых наибольшую социальную угрозу представляла чума.
Эпидемия этого заболевания, разразившаяся в середине VI века, продолжалась более двух столетий и унесла до 25 млн жизней. Для понимания истинных масштабов инфекционных катастроф нужно отметить, что на тот момент демографическая картина была совершенно иной, чем сейчас, и целые страны могли не насчитывать даже одного (!) миллиона жителей. Таким образом, эпидемии такого масштаба могли вполовину и даже более сокращать численность населения попавших под «каток» эпидемии стран.
В середине XIV века в Европе вспыхнула еще более сокрушительная эпидемия чумы, жертвами которой стали по разным данным от 30 до 50 млн человек. Предания об этом событии прошли сквозь века и живы до сих пор, а сама эпидемия получила в истории говорящее название – «Черная смерть».
Эпидемия «черной смерти» распространялась с ужасающей скоростью – около 4 километров в сутки, и в самые короткие сроки захлестнула всю Европу. Ее жертвами стали, по разным оценкам, от 30 % до 60 % населения европейских государств. Громадная трагедия и ущерб для всего средневекового человечества, надолго затормозивший развитие цивилизации.
В этот период, всего за четыре года с 1347-го по 1351-й, население Европы сократилось на 34 миллиона человек. Главной причиной являлась критическая антисанитария: обычным явлением были не только крысы, но и паразитирование насекомых на человеке. Города были завалены отходами жизнедеятельности и быта, всевозможный мусор выбрасывали прямо из окон в канавы, прорытые вдоль домов. И все это уносилось в ближайшую реку, одновременно служившую источником для питья, стирки и приготовления пищи. В таких условиях, конечно, не сможет помочь даже крепкий здоровый иммунитет.
Рис. 6. Всего за четыре года, с 1347-го по 1351-й, население Европы сократилось на 34 миллиона человек. По вертикали – численность населения Европы в миллионах человек
Источник: https://ria.ru/20210616/chuma-1737064888.html
В VI веке в Европе широкое распространение также получила оспа, которая с началом Крестовых походов переросла в настоящую эпидемию, не угасавшую несколько столетий. С XVI века болезнь уже достигла настолько широкой распространенности, что человек без следов оспы, характерных рытвин на коже, был редким исключением.
Причем летальность составляла до 30 %, серьезно подрывая демографический потенциал всех европейских государств2. А для других народов такая летальность могла оказываться и намного выше, чем воспользовались, например, конкистадоры, избавляясь от коренного населения индейцев по мере освоения Северной Америки. Летальность у индейцев достигала практически 90 % и спровоцированные (нередко специально) эпидемии обернулись настоящим геноцидом населения, чей иммунитет никогда прежде не сталкивался с этим страшным заболеванием.
С XII века возникают первые зафиксированные эпидемии гриппа. Например, в 1580 г. зарегистрирована первая гриппозная пандемия, унесшая множество жизней. Распространению болезни способствовали представления о ее незаразности, о чем свидетельствует название этой патологии, характерное для того времени, а именно инфлюэнца (с итальянского «influenza» – влияние), то есть связанная с влиянием звезд3.
Звезд! Уже даже не миазмов! Наука тех лет крепко спала в дурмане религиозных воззрений и примитивных народных суеверий.
Важным шагом на пути к пониманию живой природы болезнетворных частиц стало открытие, сделанное уже в XVII веке. В 1676 году голландский естествоиспытатель Антони Ван Левенгук, рассматривая каплю воды под микроскопом, впервые описал микроорганизмы, вдохновился и направил результаты своих исследований в Лондонское королевское общество.
О существовании микромира на тот момент совершенно ничего не было известно, так что можно себе представить, сколь сильное недоверие ученых вызвало такое открытие Левенгука. К ученому была направлена скептично настроенная академическая комиссия, которая, однако, лишь подтвердила результаты его наблюдений. Но роль открытых микроорганизмов все равно оставалась неизвестной, ввиду чего им не придавали особого значения, а непосредственное обнаружение микроорганизмов в крови и других биологических жидкостях больного человека считалось явлением по отношению к основному заболеванию вторичным1.
Но неужели совсем никого не беспокоила роль микроорганизмов и не было исследователей, пытавшихся выяснить, откуда они берутся?
Конечно же, это не так!
Теоретическим фундаментом первых представлений была идея о самозарождении, распространенная еще со времен Аристотеля, жившего в IV веке до нашей эры. В связи с этим новые разговоры о самозарождении микроорганизмов стали довольно примечательным научным событием XVIII века. Сторонник теории самозарождения английский натуралист Джон Нидхем, пользовался следующим экспериментом. Вскипятив баранью подливку, он сливал ее в бутылку и закрывал пробкой, а через несколько дней изучал каплю подливки под микроскопом и обнаруживал в ней большое количество микробов.
Итальянский натуралист Ладзаро Спалланцани напротив, считал идею самозарождения вздором и в своих опытах показал, что отвар, если подвергнуть его кипячению в течение часа и слить в сосуд с плотно запаянным горлышком, не содержит никаких микробов.
Выводы из этих экспериментов сводились к тому, что-либо микробы могут попадать в раствор прямо из воздуха, либо же сохраняются из-за недостаточной термической обработки. Важным для дальнейшего развития науки оказался также вывод Спалланцани о том, что микроорганизмы способны выдерживать кипячение в течение нескольких минут. Несмотря на убедительность, научные достижения Спалланцани не были приняты его современниками за редкими исключениями1.
Таким исключением, например, был выдающийся российский врач, один из основателей отечественной эпидемиологии – Даниил Самойлович Самойлович (1744–1805). Всю свою жизнь он посвятил борьбе с чумой и достиг впечатляющих для того времени успехов. Именно он впервые использовал микроскоп для поиска возбудителя чумы, разработал систему по дезинфекции этой болезни, а также обосновал целесообразность применение вакцины. Труды русского ученого были высоко оценены за рубежом, где он был избран членом 13-ти академий. Что особенно примечательно в свете того, что у себя на Родине, Петербургская академия осталась равнодушной к научным достижениям соотечественника.
Медицина XIX века все еще пребывала в «ядовитом тумане» миазматической теории и время для взлета инфекционных теорий еще не пришло.
Высокая смертность в условиях загрязненных промышленных районов, по сравнению с сельской местностью служила убедительным на первый взгляд подтверждением роли «миазмов» сточных вод, отходов боен и прочих городских нечистот в заболеваемости. В структуре смертности этого периода до 70 % составляли именно инфекционные заболевания. Самыми частыми из них были холера, оспа, туберкулез, дифтерия и корь.
Что же касается методов лечения, то наиболее распространенными для того времени оставались слабительные и рвотные средства, а также активные и вездесущие кровопускания. Долгое время считалось необходимым «очистить» организм от «вредных миазмов», чего пытались достичь, выпуская кровь пациенту. А это совсем не безопасная и безболезненная процедура! Нередки были случаи, когда пациенты погибали от повторяющихся кровопусканий.
Медицина уперлась в тупик и отчаянно нуждалась в реформировании. В научно обоснованных методиках лечения, опирающихся на строгие доказательства научных теорий, вместо традиции и заблуждения. Медицина ждала нового качественного рывка.
Радикальная смена стойкой миазматической теории на инфекционную парадигму наконец произошла лишь в конце XIX столетия благодаря блестящим открытиям выдающегося французского ученого – Луи Пастера (1822–1895).
Рис. 7. Луи́ Пасте́р – французский химик и микробиолог, член Французской академии. Пастер, показав микробиологическую сущность брожения и многих болезней животных и человека, стал одним из основоположников микробиологии, создателем научных основ вакцинации и вакцин против сибирской язвы, куриной холеры и бешенства.
Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/Пастер,_Луи
В 1857 году он доказал биологическую природу брожения, объяснив такой процесс следствием жизнедеятельности микроорганизмов. А именно – дрожжевых грибков. В 1864 году ученым было показано, что «болезни вина» вызываются бактериями, а каждое такое заболевание имеет специфического возбудителя.
В 1881 году Пастер применил первую вакцину из ослабленных микроорганизмов сибирской язвы в ходе публичного опыта, успех которого имел огромный резонанс и сыграл важную роль в признании микробной теории.
Эта дата и в наше время считается началом эры вакцинации4.
Важной вехой в инфектологии также стало открытие возбудителя туберкулеза не менее известным ученым Робертом Кохом в 1882 году.
Он обнаружил туберкулезные микобактерии в мокроте больного, выделил чистую культуру и вызвал развитие заболевания у подопытных животных. Именно они получили название «палочка Коха», за свою форму под микроскопом. За свои «исследования и открытия, касающиеся лечения туберкулеза», Роберту Коху была присуждена Нобелевская премия в1905 году, по физиологии и медицине. С именем Коха также связано и создание туберкулина (экстракт туберкулезных бацилл), предложенного ученым в качестве профилактического и лечебного препарата в 1900 г. Однако использование туберкулина не только не подтвердило его эффективность, но сопровождалось случаями возникновения заболевания, в том числе даже со смертельным исходом. Впоследствии туберкулин нашел более безопасное применение для диагностики туберкулеза при накожном (проба Пирке, 1907 г.), а затем внутрикожном введении (проба Манту, 1910 г.)1. Многие из читателей этой книги, наверняка, имели личный опыт данной пробы еще в свои школьные годы, когда врач в школе выполнял пробу, а потом запрещал мочить место укола водой.
Активная охота на возбудителей и причины различных заболеваний, начавшаяся под влиянием идей Пастера, всколыхнула общественность и привела к всплеску открытий в микробиологии.
Помимо уже перечисленных патогенных микроорганизмов, были выделены возбудители возвратного тифа (1868), проказы (1873), дифтерии (1884), чумы (1894). Следует ещё раз подчеркнуть, что принятие инфекционной теории потребовало преодоления колоссального сопротивления консервативной научной общественности, а особенно медицинской. Без признания этой теории фармацевтика ничего не могла противопоставить ложной по своей природе миазматической теории.
Как лечить последствия миазмов, кроме как свежим воздухом и кровопусканием, которое мы уже вспоминали? Зачем тут какие-то другие лекарства?
Одной из наиболее явных претензий со стороны врачебного сообщества к новой теории было отсутствие у автора, у Пастера, формального медицинского образования. Казалось, снобизму и упорству врачей того времени не было предела. Кстати, именно именем Луи Пастера сейчас назван метод пастеризации, широко используемый, например, для обеспечения эпидемиологической безопасности продуктов питания. Происходит он путём однократного и непродолжительного нагрева до температур ниже 100 °C, обычно путём нагревания до 60 °C в течение 60 минут или, более быстрым способом, при температуре 70–80 °C в течение 30 минут6.
Ну а что же происходило у нас, в России, во времена плеяды ярких открытий у европейских ученых?
В 1895 году, в Российской Империи при Московском университете был открыт Бактериологический институт, организатором которого стал один из основоположников изучения бактериологии в России – Георгий Норбертович Габричевский (1860–1909). Под его руководством удалось наладить выпуск сывороток от дифтерии, столбняка, стрептококка, а также вакцины.
В 1890 году был основан Гигиенический институт Императорского Московского университета, а в 1891 – первая санитарная станция в Москве. В 1898 году вступила в строй 1-я очередь московской канализации. Все это стало крепким фундаментом для значительного улучшения санитарных условий горожан и снижения инфекционный заболеваемости, особенно в плотно заселенных районах городов.
Важным открытием конца XIX века также стало выделение нового вида инфекционных агентов – вирусов, история открытия которых снова возвращает нас к Луи Пастеру. На этот раз она правда связана с изучением проблемы бешенства в его лаборатории.
Возбудитель бешенства не выявлялся при микроскопии (не хватало увеличительной мощности световых приборов образца того времени), и Пастер предположил, что такое обстоятельство может быть обусловлено его сверхмалыми размерами.
Это оказалось элегантной и гениальной догадкой!
В 1884 году, ученик и соратник Пастера Шарль Эдуард Шамберлан изобрел фильтрующее устройство, известное как фильтр Шамберлана-Пастера, поры которого не пропускали бактерии. Пользуясь именно таким фильтром в 1892 году, российский исследователь Дмитрий Иосифович Ивановский изучал болезнь табака, приносившую значительные убытки фермерам. Он показал, что экстракт растений, больных табачной мозаикой, после фильтрации сохраняет свои заразные свойства, а значит его причины связаны не с бактериями, а еще более мелкими возбудителями – вирусами.
Только в 1939 году, почти пол века спустя, вирус табачной мозаики впервые удалось увидеть в электронный микроскоп, изобретенный в 1931 году. Так виновник плохой урожайности табака потихоньку раскрыл ученым свою личность.
Начало XX века ознаменовалось рождением новой научной отрасли – иммунологии, предметом изучения которой стали механизмы защиты организма от патогенных факторов, в том числе инфекционных.
Клеточная теория иммунитета была предложена в конце 1880-х гг. выдающимся российским ученым – Ильей Ильичом Мечниковым (1845–1916). Ну а история этого открытия…
Да-да, она опять связана с именем Пастера!
Дело в том, что в 1887 году Илья Мечников уехал из Российской Империи, а в 1888 году Луи Пастер пригласил его в свой недавно образованный институт, где щедро предоставил отдельную лабораторию для исследований. Здесь ученый и работал до конца жизни, а эти годы были наиболее успешными в его научном творчестве. В 1883 году И. И. Мечников изложил основы фагоцитарной теории в своем докладе «О целебных силах организма» в Одессе на VII съезде естествоиспытателей и врачей. В нем были впервые высказаны основные положения прославившей своего автора фагоцитарной теории, которые И. И. Мечников развивал в последующем на протяжении всей своей жизни. Хотя сам факт поглощения живыми клетками других частиц был замечен и описан многими натуралистами задолго до него, именно И. И. Мечниковым предложил толкование роли фагоцитов – специальных клеток, способных поглощать попавшие в организм микробы, в защите организма5.
Так появилась клеточная теория иммунитета.
Рис. 8. Илья́ Ильич Мечников – русский и французский биолог. Почётный член Петербургской АН. Лауреат Нобелевской премии в области физиологии и медицины.
Источник: https://blood5.ru/article/pyat-smertej-ili-mechnikova/
Все казалось ясным, пока в 1890-е годы немецкий ученый Пауль Эрлих (1854–1915) не разработал гуморальную теорию иммунитета. В отличие от клеточного иммунитета, где роль играют, соответственно, клетки – для гуморального звена характерно удаление чужеродных организмов с помощью антител, доставляемых кровью.
Почти два десятилетия шли бурные дискуссии, какую же из этих двух теорий считать верной. Вплоть до момента, пока не выяснилось, что в защите организма имеет значение как клеточное, так и гуморальное звено.
Таким образом, никто из светочей не проиграл спора, а вот медицина сильно выиграла!
Упрощенно, гуморальный иммунитет направлен по большей части на внеклеточные антигены – рецепторы, которые мы обсуждали еще в главе про онкологические заболевания. Он, как и клеточный иммунитет, абсолютно необходимое звено для защиты организма от бактериальных патогенов и токсинов.
Специальные иммунные клетки крови – B-лимфоциты, могут синтезировать антитела в плазме крови и делают это в ответ на появление чужеродных антигенов (бактерий и вирусов). Произведенные антитела, по сути белки специфической формы, способны связываться с возбудителем или токсинами, нейтрализовать их, либо помогая в поглощении фагоцитами (синергия с клеточным иммунитетом), либо через активацию так называемой комплементарной системы. Особой защитной системы, состоящей из белков и ферментов, способной «растворять» непрошенного возбудителя.
Распределение таких защитных элементов в разных жидкостях организма, включая кровь, выделяемую слизь и межклеточную жидкость обеспечивает качественную и всестороннюю защиту от микроорганизмов – тот самый иммунитет8–13.
Рис. 9. Па́уль Э́рлих – немецкий врач, иммунолог, бактериолог, химик, основоположник химиотерапии. Лауреат Нобелевской премии.
Источник: https://blood5.ru/article/paul-erlix/
За свои открытия, в последствии определившие дальнейшее развитие множества медицинских наук, в 1908 году и Илья Мечников, и Пауль Эрлих получили Нобелевскую премию за работы в области иммунологии и открытие клеточного и гуморального иммунитета.
В 1918–1920-х годах разразилась крупнейшая за всю историю человечества пандемия гриппа, жертвами которой стали от 25 до 100 млн человек – около 2 % населения мира на тот момент.
Со времен «Черной смерти» эта пандемия стала самым крупным потрясением, связанным с инфекциями и тоже получила свое название – «Испанка». Пандемическому распространению инфекции способствовала обстановка Первой мировой войны и связанные ней сильная скученность людей в лагерях военных и беженцев, а также недоедание, неумолимо приводящее к ослаблению иммунитета.
Конечно же, свою роль сыграла и присущая военным временам антисанитария1.
В то время грипп еще считался бактериальной инфекцией, поскольку в 1892 году, в период гриппозной пандемии 1889–1890 гг., в крови больных была выделена гемофильная палочка, которая и была ошибочно принята за причину этого заболевания. Верная же вирусная природа гриппа была установлена лишь в 1930-е годы, когда методом кристаллизации был выделен вирус и доказана его корпускулярная, то есть имеющая тело структура.
Мы уделили немало внимания общим моментам развития инфектологии, но что же происходило с разработкой препаратов против бактериальных и вирусных инфекций?
Активные поиски противомикробных средств начались еще в конце XIX века, с признанием инфекционной теории. Первый препарат был синтезирован в 1907 году, уже известным нам ученым Паулем Эрлихом. Это был сальварсан – содержащее мышьяк средство, особенно эффективное против возбудителя сифилиса. Сам ученый правда назвал его не антибиотиком, а химиотерапией, поскольку в качестве терапии использовалось химическое вещество.
Задолго до этого, Пастером было установлено, что одни микроорганизмы могут гибнуть под действием других на примере сибирской язвы.
В 1915 г. английский бактериолог Фредерик Туорт описал заболевание стафилококков, возбудитель которого фильтровался через бактериальный фильтр и мог заражать другие колонии, то есть соответствовал всем критериям вируса, связанным с величиной.
В 1917 г. французско-канадский микробиолог Феликс Д’Эрелль обнаружил фильтрующийся инфекционный агент, вызывающий гибель дизентерийных бактерий. Им был предложен термин «бактериофаг» – пожирающий бактерии. Им же была выдвинута идея о применении таких бактериофагов, «убийц бактерий» в лечении бактериальной патологии и предприняты первые успешные попытки «фаговой» терапии. В 1920–30-е годы лечение бактериофагами получило довольно широкое применение, однако их производство оказалось дорогим и технологически сложным по сравнению с появившимися примерно в то же время синтетическими сульфаниламидами и антибиотиками.
Вместе с тем терапия бактериофагами сохраняет свое значение и сейчас, как дополнительный и альтернативный противомикробный метод, в ряде случаев даже более эффективный, чем традиционные антибиотики1.