bannerbannerbanner
полная версияЗивелеос. Книга первая

Евгений Николаевич Бузни
Зивелеос. Книга первая

Полная версия

Таня в опасности, но…

Таня Иволгина совсем недавно, то есть в этом самом году, окончила школу, куда проходила целых одиннадцать лет, и ещё более недавно, то есть летом этого же года, поступила в консерваторию на первый курс по классу вокала. Таня прекрасно исполняла русские народные песни. Всей своей внешностью она напоминала русскую красавицу – в меру стройна, в меру круглолица, настоящая русая коса до пояса, крепкая грудь, не тонкие, но и не толстые губы, робко улыбающиеся на похвалы в адрес девушки, прямой не длинный и не курносый нос, имеющий привычку морщиться от расстройства, и огромные, кажущиеся совершенно безразмерными глаза, в яркой голубизне которых почему-то всегда светилась растерянность перед раскрывающимся миром. Неопределённость размерам глаз придавали, очевидно, непомерно длинные ресницы, распахивавшиеся настолько широко, что едва могли удержать в своих пределах эту самую удивляющуюся всему синь.

Характер Тани являл собой тоже истинно русскую душу, такую же певучую и разнообразную, как её голос, способный опускаться до самого низкого грудного баса и переходя в крещендо на восхитительное колоратурное сопрано. Она могла легко обижаться и так же легко забывать обиды, её можно было свободно рассмешить до слёз и столь же свободно заставить плакать. Безмерно добрая Таня всегда боялась причинить кому-то горе или малую неприятность. Радостью для неё было петь и видеть счастливые благодарные глаза слушателей. У растущей певицы никогда не было недостатка в друзьях, но её не довелось ещё быть влюблённой. Ум говорил ей, что принцы живут только в сказке, а душа не соглашалась и ждала только его – принца.

В этот вечер Таня возвращалась со своих занятий, перешедших в репетицию предстоящего концерта. Усталая, но довольная и вся полна ожиданиями будущего успеха, девушка решила пройтись пешком до Калининского, как она продолжала называть Новый Арбат. Тут-то и стал к ней цепляться молодой человек в кожаной курточке предложениями пойти с ним и его друзьями в ресторан «Арбат». Убегая от прилипчивого, не желавшего слушать никаких отказов молодого человека, Таня и рванулась не подземным переходом, а через проезжую часть, чтобы её все видели. И парень действительно от неё отстал. Одолев движение транспорта и оказавшись на нужной стороне проспекта, Таня решила, что спаслась и теперь сядет на троллейбус, но машина любителей развлечений с девушками догнала беглеца – Таню схватили.

О том, что происходило в салоне машины, рассказывать, конечно, пришлось и сотрудникам службы безопасности, и потом в милиции, куда она пошла с заявлением на напавших на неё парней. Таня Иволгина умела прощать, но не до такой же степени. От испуга она не могла больше петь. Нет, голос у неё не изменился, но страх не пускал песню из души, которая словно заперла наглухо ворота песне. Уже следующим после трагедии утром в квартиру Иволгиной ринулись толпы журналистов. Телефоны не умолкали. Таня с бабушкой с трудом отбивались короткими ответами.

Чтобы избавиться от них, Таня пошла в консерваторию, но петь не смогла. Преподаватели и подруги убедили пойти в милицию с заявлением. Документ взяли, но девушке не поверили. Тогда только Таня начала понимать, что русская песня с радостью и удалью, с надеждой и любовью – это одно, а русская действительность с тоской и отчаянием – это совсем другое.

Теперь девушка сидела в своей квартире в ещё большем ужасе. Не успела бабушка уйти за покупками в магазин, как в дверь позвонили. Решив, что это опять надоедливые журналисты, но, не смея их не пускать, Таня открыла дверь. В прихожую ввалились два уже подвыпивших незнакомых парня. Могучие плечи одного обтягивала белая тенниска с изображением на груди боксёра, был одет в спортивный костюм с надписью «Пума» и картинкой зверя. Войдя без спроса в комнату, они поставили на стол бутылку коньяка и бутылку шампанского, достали из большой кожаной сумки закуски и сказали, что пришли выпить мировую, предложив Тане забыть её обидчиков, которые являются их друзьями, по их мнению, уже и так достаточно пострадали от Зивелеоса и лежат теперь в больнице. Тем более, добавили они, что ей всё равно никто не поверит в то, что она не по своей воле с ними села в машину.

Огромные глаза Тани наполнились слезами. Она не знала, что сказать и как избавиться от ненавистных посетителей. В это время раздался новый звонок в дверь. Бабушка ещё не могла вернуться. Таня подняла голову.

– Кто это может быть?

– Наверное, журналисты, – пролепетала Таня испуганно. – Она не могла даже предположить, хорошо это для неё или ещё хуже.

– Только их нам здесь не хватало, – процедил сквозь зубы один из парней и пошёл сам в прихожую.

Щёлкнув замком, он открыл дверь. За нею стоял Самолётов с букетом цветов.

– Ты кто такой? – бесцеремонно спросил парень в тенниске.

– Я журналист, а вы кто?

– Не твоё дело, и вали отсюда со своими цветами. Вы надоели девушке.

С этими словами парень в тенниске решил захлопнуть дверь перед носом журналиста, но нога Николая оказалась скорей и остановила дверь, не позволяя ей закрыться.

– Прошу прощения, – как всегда вежливо сказал Самолётов, – но я не люблю, во-первых, грубостей, а, во-вторых, когда меня не пускает неизвестно кто.

Парень в тенниске ростом сантиметров на пятнадцать выше журналиста и, может, немного, но пошире в плечах, открыл настежь дверь и широким жестом пригласил:

– Ах-ах, извините, ваше благородное высочество, мы не знали, что вы такой важный. Проходите, пожалуйста, мы вам здесь будем мылить шейку с вашего позволения, коль вы так настырны. Но сначала отдайте цветы даме, раз уж принесли.

Не выпуская из виду парня в тенниске, Самолётов прошёл в комнату. При виде глаз девушки, из которых уже полились слёзы, он протянул Тане букет, говоря:

– Простите, Таня, что немного запоздал. Это вам цветы от нашей газеты. И не плачьте, пожалуйста. С этой секунды с вами уже ничего не случится.

Таня изумлённо подняла глаза. Ей показалась, что она слышала этот голос и эти слова, только почему-то успела забыть за всем, что случилось потом. Поднявшись со стула, она дрогнувшими руками взяла букет, а Николай уже не смотрел на неё.

Слева стоял парень в тенниске, справа ухмылялся парень в спортивном костюме «Пума».

– Ты откуда такой гигант взялся? – саркастически спросил парень в тенниске и двинулся на Самолётова. Я тебя сейчас раздавлю, как букашку и вышвырну в окно, раз уж так…

Договорить он не успел. Левая рука Самолётова взметнулась вверх якобы к лицу надвигавшегося противника, явного специалиста в борьбе, и в ответ на автоматически поднявшиеся для защиты руки, правая рука Николая ловко проскользнула под ними, воткнув указательный палец в горло чуть ниже кадыка. Парень в тенниске мгновенно замолчал и рухнул мешком на пол.

Рванувшийся на помощь справа сподвижник в спортивном костюме был встречен неожиданным ударом ноги в пах, что заставило его переломиться пополам, и он тут же получил мощный удар ребром ладони по той части шеи, где проходит сонная артерия. Парень мгновенно отключился, замерев на полу.

– Вот и всё, – сказал Николай. – И не надо больше бояться.

– Вы Зивелеос? – прошептала Таня с надеждой в голосе, Глядя на Самолётова глазами, полными слёз.

– Нет, я Николай…

Он не успел договорить. Таня выронила букет на стол, закрыла лицо руками и зарыдала, глухо повторяя в ладони:

– Скажите, что вы Зивелеос, ну скажите, что вы Зивелеос. Я так вас ждала.

Самолётов перешагнул через парня в спортивном костюме «Пума», подошёл к плачущей Тане и нежно обняв за плечи притянул к себе:

– Таня, честное слово, меня зовут Николай. И я помогу вам.

– Но вы Зивелеос, признайтесь, я же чувствую. Вы и тогда меня так обняли – шептала Таня, всё ещё не отрывая ладоней от лица.

– Таня, милая, не говорите так, – взмолился Николай. И неожиданно посуровевшим голосом громко добавил: – Перестаньте плакать, девушка! Я вижу, что эти бандюги приходят в себя. Они могут помешать нашей беседе.

Двое на полу действительно зашевелились. Первым начал подниматься парень в тенниске. Сначала он сел, глотая ртом воздух.

Николай подошёл к нему, помогая подняться и подбадривая словами:

– Ничего, вставай, это пройдёт. Товарищ тоже сейчас встанет. И давайте договоримся по-хорошему, что вы забудете этот адрес и тех, кто здесь живёт.

Парень в тенниске встал, тупо озираясь по сторонам. Самолётов подтолкнул его к выходу. Парень в спортивном костюме «Пума» тоже начал подниматься, держась руками не то за живот, не то ещё за что-то вызывающее боль.

– Дверь знаешь, как открыть, выходи, – скомандовал Николай.

– Дай взять сумку, – пробормотал просительно парень в тенниске.

– Нет уж, – безапелляционно отказал ему Самолётов.

– Там наши документы.

– Догадываюсь, но об этом надо было думать прежде. Теперь имейте в виду, что вас я из-под земли достану, если хоть волос упадёт с этой девушки или любого из членов её семьи.

Сгорбленными от стыда и боли парни ушли. Николай повернулся к девушке, широко улыбаясь:

– Ну вот, всё в порядке. Таня, ставьте цветы в вазу и давайте накрывать на стол. Будем праздновать наше знакомство. А где ваша бабушка?

– Она сейчас придёт, – сказала Таня, не отрывая глаз от Самолётова. – Что мы ей скажем? – спросила она, указывая на выпивку и закуски на столе и вытирая слёзы на щеках.

– А ничего. Пусть это всё будто бы принёс я. Выпьем и поедим за упокой этих господ.

– За какой упокой? – испуганно спросила Таня.

– А за тот, который случится с ними, если они появятся на вашем пути снова. Но не будем о грустном, Таня. Идите в ванну, позвольте розам и вашему личику насладиться водой. Я пока познакомлюсь с документами этих типов. А придёт бабушка, начнём знакомиться. Только Таня, – остановил он девушку, взявшую цветы и направившуюся к двери ванной комнаты, – не называйте меня Зивелеосом, пожалуйста. Моя фамилия Самолётов. Я журналист газеты, которая, как я заметил, лежит у вас на самом видном месте.

 

Таня Иволгина была умной девушкой. Она подозрительно посмотрела на её нового спасителя и нехотя кивнула головой. Обманывать её не учили. Но как много ещё уроков должна была преподнести ей жизнь, кто мог сосчитать? До конца своей жизни, до её последнего мига, люди учатся жить, люди получают новые уроки.

ФСБ может вычислить каждого

Николай вышел от Тани, но мысленно продолжал оставаться с нею, где только что сидел за столом, подливая бабушке и внучке шампанское и с радостью поддерживая разговор с милыми женщинами. Сам выпил пару рюмочек коньяка, доказав тем самым хозяйкам, что есть мужчины, которые будучи крепки телом не обязательно крепко пьют даже за чужой счёт.

Покинув, полюбившуюся сразу квартиру, в которой было тепло сердец и настоящий семейный уют, Самолётов шёл домой, будучи совершенно не в силах оторваться от этих впечатлений. Девушка настолько очаровала молодого поэта, что стихи рождались в голове сами собой.

Глаза причалили к печали,

Впустив в себя озёра слёз.

И я свидетель их нечаянный

Всё не могу решить вопрос:

Откуда в этой сини сила?

Чем так маняща глубина?

Или нечаянно приснилось,

Что синь в кого-то влюблена.

И оттого она так плещет

Волнами жалобной тоски,

И вздрогнули, рыдая, плечи,

Тоску терзая на куски.

Мелодичный звонок мобильного телефона пропел несколько раз, пока Николай осознал, что его вызывают. Достав из внутреннего кармана пиджака трубку, он нажал на кнопку разговора и услышал голос Маши:

– Ты на месте?

Она уже ждала, нужно было поторопиться. Пришлось оторваться от взлёта поэтического настроения и вспомнить земную реальность. Возле дома стоял наблюдатель, делающий вид, что рассматривает рекламу на стоящем рядом высотном доме. Николай спокойно, не пытаясь прятаться, вошёл в подъезд. Схема дальнейших действий была давно продумана.

Оказавшись в квартире, включил свет, быстро переоделся, заменив костюм на синие джинсы и синюю бейсболку, надел лёгкую фуражку и, оставив свет включенным, запер квартиру. По приставной лестнице поднялся на чердак. Длинное конусообразное чердачное помещение было единым на весь дом, так что перебраться от одного подъезда к другому по чердаку не представляло никакого труда, что и сделал Николай. Выйдя с противоположного конца дома, он свернул за угол, проскочил через несколько проходных дворов и оказался прямо возле машины, стоявшей в воротах огромного кирпичного здания. За рулём сидела Маша.

Николай впрыгнул на заднее сидение, и автомобиль марки Жигули отправился в путь.

– Докладывай, – приказным тоном сказала Маша.

Стихи сорвались с уст Самолётова против его ожидания:

– Глаза причалили к печали…

Когда он произнёс последнюю строку и замолчал, машина резко затормозила на красный свет, и Маша обернувшись сказала ровным голосом:

– Я всё поняла, Коленька, ты влюбился, – и оборотившись опять к дороге и светофору, она продолжила: – Это не есть хорошо, как стало модно говорить. Но по своему опыту знаю, что сие неизбежно в какие-то моменты, а главное – c этим ничего нельзя сделать. Как биолог, я понимаю прекрасно сущность этого явления, но как женщина принимаю твоё новое состояние с трудом. Не то что согласна, а вынуждена примириться. – Светофор доброжелательно вспыхнул зелёным светом, радостно заурчав, машина плавно понеслась вперёд. – Мне хотелось, я этого не отрицаю, чтобы ты влюбился в меня, и всё вроде бы к тому шло. Мы чудесно ладим с тобой. Я бы и не говорила сейчас о своих чувствах, если бы не твои сегодняшние стихи, написанные, как я понимаю, неожиданно и не мне. Глаза у меня далеко не голубые, а очень даже карие, то есть такого цвета, который не вызвал в твоей душе поэтического отклика. Всё понимаю и поднимаю лапки вверх.

Маша оторвала на секунду руки от руля и тут же услышала нечто вроде замечания:

– Извини, Машенька, я прослушал, что ты сейчас говорила, но, пожалуйста, не отвлекайся от вождения. Улицы Москвы – это серьёзно.

– Вот и поговорили, – изрекла Маша. – Он ничего не слышал, хотя я откровенно признавалась в любви. Чудненько.

Напряжённые городские улицы с бесконечными перекрёстками сменились загородным шоссе. Вскоре автомобиль свернул с трассы и долго петлял по неширокой просёлочной дороге среди лесочков и заброшенных полей пока не въехал в густой ельник и затем взобрался на пологий лесистый холм, на вершине которого внезапно открылась большая поляна. Здесь давным-давно была метеостанция, о чём говорила широкая площадка с сохранившимися маленькими деревянными домиками на курьих ножках, в которых некогда присутствовали приборы для измерения влажности воздуха, определения осадков, направления ветра, температуры и всего того, из чего складывались данные для построения кривых изменения погоды.

На краю поляны стояло небольшое кирпичное сооружение. Здесь располагалась некогда метеорологическая лаборатория научно-исследовательского института, давно приказавшего долго жить по причине отсутствия государственного финансирования. Строить здесь дачу или какое-либо другое сооружение для отдыха не имело смысла из-за отсутствия в окружности нескольких десятков километров приличного водоснабжения и электричества. Поэтому участок был давно продан практически за бесценок какому-то чудаку. С того времени участок внешне почти не изменился. К пейзажу добавились лишь двухметровой высоты металлические прутья, вбитые в землю на одинаковом расстоянии друг от друга по периметру всего участка, да три ряда проводов, натянутые между ними в виде примитивного ограждения. И казалось смешным, что при таком ненадёжном заборе въезд на саму поляну нужно было осуществлять через массивные ворота. На доме с момента прекращения использования его в качестве лаборатории для метеорологических исследований появилась только одна дополнительная антенна, которая специалистам показалась бы несколько странной тем, что напоминала собой устройство как для приёма радио волн, на что указывали проволочные метёлочки и металлические рёбрышки, так и телевизионных каналов, что угадывалось по трём дискам, называемым обычно тарелками спутникового телевидения, но существенно отличающимся своей конструкцией от продающихся в магазинах.

Подкатив машину к Воротам, Маша достала из сумочки небольшое устройство чёрного цвета, умещавшееся свободно в ладони девушки, направила его на ворота и нажала кнопку. Ворота были не совсем обычными. Сначала поднялась средняя узкая часть, открывая отверстие достаточное для прохода лишь для одного человека. Она поднялась на высоту подъехавшего автомобиля. Затем стали разъезжаться в стороны боковые половинки, остановившие своё движение, как только проём оказался подходящего размера для въезда. Можно было подумать, что ворота сами определяют габариты того, кто собирается через них пройти, и открывают для него минимально необходимый проход.

Миновав линию ворот, Маша резко повернула автомобиль направо на неширокую бетонированную площадку, которая перед ними плавно стала проседать, открывая въезд в хорошо освещённый подземный гараж весьма просторный даже для трёх легковых автомобилей и одного бульдозера, с помощью которого, очевидно, и строилось это сооружение. Съезд, по которому только что опускалась машина, возвратился в своё прежнее положение, не оставив на себе и следа от чьего-либо пребывания.

Достав пакеты с едой из багажника Жигулей, Маша и Николай поднялись по лестнице прямо в дом и направились прежде всего на кухню, где их встретила миловидная пожилая женщина с округлыми формами тела и полным улыбающимся лицом. При виде молодых людей она сразу зачастила словами:

– Ах, вы мои милые, как же я рада вас видеть. Особенно нашего редкого гостя писателя. Ой, а зачем же вы с пакетами? Что я сама с Алёшенькой не съезжу? У вас и так забот полон рот.

А молодые, приветливо обняв тётю Катю, поспешили в гостиную, где из деревянного кресла качалки навстречу поднялся седой, как лунь, с бородой по пояс, но ещё крепкого вида старик.

– Знаю, всё знаю, не рассказывайте, – остановил он хотевших было заговорить Машу и Николая. – Слушал внимательно и полу любовную сцену в дороге и исключительно лирическую семейную встречу в квартире Тани Иволгиной.

Эти слова были не новостью, а простым напоминанием о том, что у Николая в пиджаке был спрятан микроскопический микрофон со столь же миниатюрным передатчиком, позволявшим Тарасу Евлампиевичу Наукину следить за всеми перемещениями Николая на случай необходимости чрезвычайной помощи.

Микрофон был и в машиной машине. Вне наблюдения Николай оказывался очень короткое время, когда находился в спортивном костюме на улице без транспорта.

– Садитесь, – гостеприимно показывая рукой на другие кресла, сказал старик, после тёплых объятий с девушкой и юношей. – О любви пока не будем говорить, поскольку она как тайфун приходит, не спрашивая, и… ту он запнулся, видимо, хотев сказать, что и уходит любовь подобно тайфуну, но решил, что такое продолжение будет не к месту, поэтому сказал другое: – Ты лучше, Николай, скажи мне, что думаешь обо всём этом. Я слышу всё, но не вижу лиц, так что мой анализ может оказаться не полным, а стало быть, и не точным. Кроме того важно, что ты сам думаешь обо всём этом. Так что послушаем сначала тебя, пока Катюша нам готовит ужин.

Николай откинулся спиной на своём кресле-качалке и оно повалилось назад, возвратилось вперёд, стремясь вывалить седока, снова назад, ещё раз вперёд, пока колебания не затихли, давая возможность говорящему спокойно сосредоточиться. Самолётов сложил ладони и задумчиво упёрся пальцами обеих рук в подбородок. Глаза его уставились в потолок, который, как и стены, был обшит деревянными рейками, закреплявшими широкие полосы фанеры. Фанерные листы прятали за собой утепляющую звукоизоляционную набивку. Поэтому в помещении было не только тепло, но и совершенно тихо. Сюда не доносились звуки даже из находящейся по соседству кухни, в которой в это время вероятнее всего гремели кастрюли и шкворчала сковорода.

– Мне кажется, – раздумчиво сказал Николай, – что меня скоро вычислят. Самое первое моё возвращение домой в полной амуниции до сих пор не даёт покоя генералу Казёнкину. Я, конечно, отбиваюсь спокойно пока, но так же, как мы не предусмотрели пьяного мужика возле самого дома, на которого я мог легко наступить, так же не исключены другие случайности.

– Ты боишься? – прервал рассказчика старик, не глядя на него, и медленно поглаживая бороду.

– Ни единой клеточкой моего организма, – ответил моментально Николай. – Тарас Евлампиевич, не забывайте, что я десантник.

– Извини, пожалуйста. Это я так, чтоб уточнить, – буркнул дед.

– Страха никакого нет, но предусмотреть нужно всякие ситуации.

– С эти мы не спорим, давай дальше.

– Тот факт, что я турнул двух денежных воротил – это капля в море и погоду не сделает. Напугать их удалось. Другие тоже испугаются, но ситуацию в стране это никак не изменит. Олигархи живут не только в Москве. Кроме того, Утинский и Рыжаковский, умчавшись за рубеж, прекрасно будут стричь деньги и оттуда, грея свои откормленные туловища где-нибудь на Канарах, в Греции или Австралии. Не трудно найти их и там, но они не одни в этом мире. Справочники адресов московской элиты у меня есть, добраться до многих я смогу, но что это в сущности даст?

Николай опять качнулся в кресле, в раздумье прикрыв глаза.

– После моего посещения казино играть не перестали, но все теперь пользуются кредитными карточками и чековыми книжками. На столах только фишки. После моего явления в ночном клубе расчёты наличными в дорогих заведениях прекратились. То есть магнаты стараются обходиться без больших наличных сумм в карманах. Но проблема не в этом. Разумеется, я всегда достану нужные деньги в частных банках. Вот если я начну разрушать частную финансовую систему, и люди поймут, что государственную я не трогаю, это может вызвать большой бум.

Тарас Евлампиевич и Маша молча застыли в своих креслах, изредка взглядывая на Николая, который продолжал развивать свою мысль:

– Изменить в корне ситуацию в стране так, чтобы она была в пользу народа, можно только усилиями масс, если они поднимутся во всей стране. А это возможно лишь при наличии чего-то их объединяющего. Проблема сейчас в том, что рабочие, по крайней мере на заводах столицы, получают зарплату выше, чем интеллигенция, и не очень-то хотят расставаться со своим местом и дачей. Толкнуть их на массовые забастовки не очень легко.

Раньше была теория и революционная партия. Сейчас тоже есть партия, но она, как мне кажется, далека от революционности. Крепкой теории, как привести опять к революции, у них, по-моему, тоже нет. Я попытался дать им деньги и намекнуть, что это не последние. Думал, что они загорятся и начнут расширять свою деятельность. А получилось, как вы знаете, с точностью до наоборот: отдали деньги тем, у кого я их отнял. Нет, они пока не потянут народное восстание. Боюсь, что они и не стремятся к нему.

 

Самолётов замолчал, но ни Наукин, ни Маша не сочли его речь законченной, и он возобновил свои размышления вслух:

– Думаю, что мне нужно организовать нечто вроде шоу на стадионе, куда созвать столичную молодёжь. Можно выступить перед рабочими завода, например, ЗИЛа. Хорошо бы слетать и за пределы Москвы. Скажем, появиться на КАМАЗе. Если случится, что такие мои выступления будут поддержаны партией, то ком начнёт катиться и вызовет лавину. Тогда-то и потребуются наши заводы, о которых я бы хотел сейчас услышать от вас. Как дела с вложениями капитала?

Белобородый старик поднялся с кресла:

– Разомну-ка свои косточки ходьбой, – и он начал вышагивать по комнате, говоря на ходу: – Спасибо, Коленька. Ты коротко, но ясно обрисовал ситуацию. Ты, конечно, политик сильнее меня. Каждому своё. Я по части техники, а ты уж наш социальный мозг и исполнитель. Но, я думаю, что ты прав. Маша обрисует нам сейчас, как обстоят дела с детьми и заводами – это её епархия, а меня заинтересовало сейчас то, с чего ты начал.

Остановившись перед креслом Николая и глядя ему прямо в глаза старик сказал:

– То, что тебя могут вычислить, самое опасное, хоть ты и не боишься. Если по какой-либо причине тебя возьмут, то у нас всё пропало. Никто из нас спецодежду с аппаратурой, подогнанной только на тебя, надеть не сможет. Ни аппаратура, ни ты к ним попасть ни в коем случае не должны. Это мы обговорили с самого начала. Но опасность такая теперь возникает. Тебя ищут, понимая, что в прямой борьбе с тобой они бессильны. Служба безопасности, как я понял уже подключила научные организации. Не сомневаюсь, что десятка два лабораторий уже экспериментируют, пытаясь понять, что я такое изобрёл. Но убеждён, что им ещё долго не додуматься даже до принципа, который я использовал. Тут я не волнуюсь. Но очень важно обезопасить тебя. Может быть, стоит уже прекратить работу в газете и носить постоянно аппаратуру, чтобы тебя никак не могли захватить врасплох?

– Нет, – замахал руками Самолётов, – это ещё рано. Никаких реальных аргументов против меня у них нет и не может пока быть. Одни подозрения. А вас они, наверное, уже ищут. Помните, что мне сказал генерал о встрече с академиком? Тот ведь упоминал, что такое изобретение возможно и предположил ваше авторство.

– Да, это очень важно. Надо продумать запасной вариант. Здесь поле деятельности для меня. Ты об этом не думай. Я уже кое-что делаю в этом направлении. А сейчас пошли-ка ужинать. Я вижу сигнал, – заключил разговор Андрей Андреевич, обратив внимание на замигавшую над дверью зелёную лампочку.

Все направились в столовую комнату.

За ужином обсуждать деловые вопросы было не принято, так что внимание разговора переключилось на обычные темы погоды и мастерства хозяев. Кроме прекрасно готовившей многочисленные разнообразные блюда тёти Кати в доме жил её муж дядя Лёша, огромного крепкого телосложения мужчина с большими руками, достоинством которых, впрочем, была не их величина, а умение всё делать в доме. Благодаря их стараниям, стены и потолки всех комнат кирпичного здания были обшиты деревом, помещения заполнены деревянной мебелью ручной работы, так что каждый оказавшийся здесь впервые мог сразу ощутить запах свежего леса, его смолистый аромат, что вполне сочеталось с заоконным пейзажем густого ельника. Однако гостей в этот дом не приглашали.

После весёлого ужина, сдобренного бокалами лёгкого вина, учёные (а таким словом можно было бы назвать не только маститого исследователя Тараса Евлампиевича, обременённого степенью доктора наук, и его внучку Машеньку, также успевшую остепениться в кандидаты, но и самого Николая, который, хоть и не писал диссертации, и не выводил никакие формулы, ни физические, ни химические, но являлся настоящим экспериментатором, от мнения которого по поводу того или иного нововведения зависело не так уж мало в работе содружества остепенённых учёных) возвратились в гостиную для продолжения беседы.

Теперь очередь говорить была за Машей. Она устроилась в своё кресло-качалку и, позволив ему раскачиваться в своё и её удовольствие, стала информировать Николая о том, что деньги, перечисленные магнатами на счета нескольких детских домов, о чём их директора были заблаговременно извещены, благополучно поступили, и часть из них была тут же переведена на счета строительных организаций, немедленно приступивших к ремонту и обустройству зданий бывшего завода и прилегающих домов. Все дети разбиты на отряды и активно помогают строителям. Ребята продолжают поступать теперь уже не только из Москвы, но и из других городов. Городские власти смотрят на эту новую деятельность с детьми благосклонно, поскольку на счёт городской управы также была перечислена внушительная сумма денег с указанием в переводе «На городские нужды», что вполне устраивало руководство. Да и мешать детям не было никакого резона.

Через третьи лица Маше удалось найти хороших опытных детских воспитателей, с радостью согласившихся работать в новой детской республике, которая должна была обеспечиваться не только стабильной высокой зарплатой, но и всем необходимым для детей. На бывшем заводе успели даже запустить некоторые станки, на которых теперь работают старшие подростки.

Заброшенный и буквально погибавший район теперь ожил. Детям шьют одежду, обувь, делают мебель, привозят продукты, организовали специальную больницу. Появляется всё больше и больше шефов. Маша ездила туда сама под видом любопытной туристки и видела, что проблемы возникают, но быстро решаются с помощью денег.

– А самое смешное, – сказала в заключение Маша, – ты не поверишь, Коля, – но дети все знают, что республика создана благодаря Зивелеосу. Один мальчик по фотографии в газете нарисовал большой портрет Зивелеоса, который прикреплён на стене дома. А недавно на общем собрании ребят было принято решение назвать эту детскую республику, «Зивелеос». Как тебе это нравится?

Последнее сообщение особенно изумило Николая.

– Так что же ты молчишь? Об этом надо срочно написать.

– Написать то я написала, но решила отдать статью тебе, во-первых, для литературной правки, а, во-вторых, чтобы она не шла от меня, а вроде как присланная по почте от читателя. Ну, естественно, сделала несколько фотографий.

– Это прекрасно! – восхищённо заговорил Николай. – Ведь даже если бы нам больше ничего не удалось, то и это уже не так мало. Устроить жизнь детей, оторвать их от улицы, как когда-то это делали наши деды. Что может быть лучше? После твоего рассказа, Маша, я верю, что скоро наша республика перейдёт на самообеспечение.

– Да, у них у самих такое желание есть.

– Любопытно, – как бы между прочим, сказала Маша, – что там всё время вертятся сотрудники службы безопасности, пытаясь выудить, видел ли кто-нибудь Зивелеоса и как с ним можно связаться. Так что мне пришлось быть особенно осторожной, чтобы не попасться им на глаза.

– Ты уверена, что не попалась? – спросил Николай. – Эти люди не так просты, как ты могла подумать. Если заметили, то, поверь мне, ФСБ может вычислить каждого.

– Надеюсь, во всяком случае, что мне удалось ускользнуть, – неуверенно ответила Маша.

– Надежды юношей питают, – процитировал известную строку Тарас Евлампиевич и напомнил, что пора ехать по домам. – Дело, как говорится, сделано, осталось пожинать плоды, если таковые будут. И к хорошим, и к плохим надо быть готовыми, а потому возвращайтесь осторожно. Будьте очень внимательны.

Рейтинг@Mail.ru