Евгения Оман
Убойный коктейль с зонтиком
Глава 37
Март. Наши дни.
– Просыпайся, Оле! Тебя ждет целый мир! Давай, братишка, не ленись.
Чей это голос? И чьи руки трясут его за плечо? Почему они такие холодные? Он сказал «братишка»? Точно! У него же есть брат-близнец! Его зовут Тод, но чаще называют Смертью. А он тогда кто? Оле? Точно, Оле – сказочник, приносящий людям сны. Кому-то добрые, а кому-то – не очень. Люди разные бывают и заслуживают разных снов. Брат прав: его ждет целый мир.
Оле с трудом открыл глаза. Его окружала Тьма. Черная, непроглядная, дышащая Тьма. И в ней, будто на экране синематографа, мелькали яркие картинки. Кадры из его жизни.
***
– Эй, Тод! – Оле свесился через парапет самой высокой крыши города и восторженными глазами смотрит на площадь внизу. – У них сегодня праздник! Давай отдохнем одну ночь и повеселимся со всеми? Мир не рухнет, если сегодня никто не увидит снов и не умрет. Смотри, как там здорово!
На площади горят костры, длинные столы ломятся от угощений, люди водят хороводы под веселую музыку, кричат и смеются. Девушки сбились в стайку и ждут, чтобы их пригласили в круг танцевать.
– Иди, если хочешь. – брат стоит рядом, повернувшись спиной к краю крыши, и смотрит в небо. – Я должен работать. Жнецам нельзя нарушать ход истории. В том числе и бездействием.
– А вот и пойду. – дуется Оле. – А ты и дальше сиди тут один, как сыч. Хотя ты больше на ворону похож.
***
– Ты можешь хоть один вечер провести дома, в тишине и покое? – Тод старается себя сдерживать, но льдисто-голубые глаза блестят от злости. – Желательно, без посторонних.
– И чем тебе так не угодили мои друзья? – Оле смотрит в лицо брата и понимает, что выглядит сейчас точно так же. – Они все интересные и приличные люди. Мог бы вести себя с ними повежливее!
– Они люди. – огрызается Тод. – А мы нет. – и уже спокойнее добавляет. – Просто я не хочу, чтобы ты ходил туда сегодня. Побудь дома. Со мной.
В глазах брата читается мольба. И страх. Чего он боится? Почему не хочет отпускать Оле на бал к губернатору? Брат что-то знает?
– Ты что-то знаешь? – спрашивает Оле. – Что-то случится сегодня во дворце?
В ответ брат молча кивает.
– Что случится? Откуда ты это знаешь?
– Будет пожар. Многие погибнут. – Тод опускает глаза и внимательно изучает носки своих сапог. – Я видел их смерти.
– Ты что? – не понимает Оле. – Что это значит? Ты можешь видеть чужие смерти?
– Я не могу их не видеть. Я жнец, Оле. Жнецы видят смерть каждого человека, на которого смотрят. От этого невозможно как-то закрыться. Оно просто есть.
– Тогда мы должны всех предупредить! – Оле бросается к двери. – Там мои друзья!
– Нельзя! – брат хватает его за руку и рывком отбрасывает назад. – Нам нельзя нарушать ход истории. Все, что мы можем, это смотреть и не вмешиваться. Или не смотреть.
– Так ты поэтому не любишь людей. – Оле чувствует, что краснеет. – Тебе просто неприятно на них смотреть. Я не знал. Правда, не знал.
***
– Оле, пожалуйста, верни мне зонт. – брат устало трет глаза. – Без него я не могу работать.
– Ты еще скажи, что не успеваешь выполнить план. – Оле вертит в руке черный зонт Смерти. – Верну, когда отдохнешь. Хотя бы пару дней. Ты уже сам похож на покойника. Эти психованные бабы совсем тебя не щадят. Почему Война с Чумой напару устраивают бардак, а ты за ними разгребаешь? Пусть другие жнецы поработают, если уж вам так не терпится отправить человечество на тот свет.
– Другие не могут сделать то, что делаю я. – вздыхает Тод. – У каждого из нас свое предназначение. У тебя, между прочим, тоже. Так что отдай зонт. Я не хочу с тобой драться.
***
– Ну и нахрена ты с ними связался? – пропитанная спиртом ватка легонько прижимается к разбитой губе. Оле шипит от боли, а брат тяжело вздыхает и продолжает свою экзекуцию, которую почему-то называет первой помощью. – Совсем мозгов нет?
Ему тоже досталось: под глазом у Смерти красуется темно-фиолетовый фингал. Но Оле по сравнению с близнецом просто этюд в багровых тонах. Хорошо, хоть нос уцелел и кожа не повреждена. Шрамы, конечно, украшают мужчин, но не всех.
– Они говорили про тебя гадости. Как я мог промолчать?
– Тебе нужно научиться сдерживать эмоции, – брат смотрит на него с укоризной. – Я, конечно, ценю твою братскую любовь и заботу, но тебе стоит чаще думать о себе и собственном благополучии. А если бы этот козел пырнул тебя ножом? Как думаешь, я был бы счастлив везти тебя в больницу и сидеть потом у твоей постели? Или чего похуже.
Оле обиженно сопит, а Тод продолжает:
– Знаешь, мне совершенно не нравится постоянно вытаскивать тебя из потасовок. И еще больше мне не нравится, что ты влезаешь в них якобы ради меня. Мне не нужна нянька, Оле.
– Ты в этом так уверен? – из-за разбитой губы улыбаться больно. – Ты же совершенно не умеешь постоять за себя. Да и вообще один не выживешь. Готовить не умеешь, в магазин сходить не можешь. Помрешь с голодухи.
– Не все так плохо, как ты расписываешь, – едва заметно улыбается брат. – Прокормить себя я вполне способен. Ну а то, что я не бросаюсь с кулаками на каждого, кто косо на меня посмотрел, признак здравомыслия, а не беспомощности. Тебе бы тоже не помешало обзавестись этим качеством. В первую очередь, ради моего спокойствия.
***
– Иногда мне хочется стать таким же, как все остальные жнецы, – брат смотрит на залитый зимним солнцем город, в покрасневших на морозе пальцах тлеет позабытая сигарета. – Безразличным к человеческим жизням, считающим их просто цифрами в отчетах. Чтобы перестать каждый раз чувствовать себя трусливым эгоистом, который может помочь, но боится за свою драгоценную шкуру.
Оле делает вид, что разглядывает птиц на соседнем карнизе, чтобы не смотреть в лицо близнецу. Они стоят на крошечном балконе квартиры брата и Оле в очередной раз очень неуютно от того, что нужно приходить к брату в гости, а потом уходить, оставляя его одного. Но близнец сам так решил. Ему так проще. Проще свести свое общение со смертными к минимуму.
– Ты не эгоист, – почти шепчет Оле, поворачиваясь к брату. – А люди даже не представляют, как им с тобой повезло. Что будет, если ты станешь работать так же грубо, как, например, прихвостень Войны? И пусть только кто-то попробует обвинить тебя в эгоизме. Я ему морду набью.
– Может этого я и боюсь, – криво ухмыляется близнец. И поясняет для застывшего в недоумении Оле: – Боюсь, что если нарушу правила и меня накажут, на мое место придет кто-то другой. Не такой сердобольный. Потому и сдерживаюсь каждый раз. Вот же хрень собачья! За столько лет мог бы уже иммунитет выработать. Но нет, всякий раз как в первый.
Оле снова сверлит взглядом птиц. Брат редко бывает настолько откровенен. С другой стороны, Оле редко удается напоить его до такого состояния. Ничего, иногда это нужно. Им обоим. Сегодня как раз такой случай.
– Ты слишком много куришь, – укоризненно бурчит Оле, глядя как брат закуривает очередную сигарету. Он уже сбился, которую по счету. – Это вредно.
– Не волнуйся, это меня не убьет, – улыбается близнец. – Я скорее сдохну от чувства вины перед всеми, кого побоялся спасти. Или в один прекрасный день сам попрошу меня утилизировать, чтобы больше этого не чувствовать.
– Не неси чушь! – Оле смотрит в глаза брату и видит в них свое отражение. Рекурсия, блин. – Они того не стоят. Слышишь? Люди не стоят того, чтобы ты из-за них так поступал. Если ты выкинешь что-то подобное, я за себя не отвечаю!
***
– Вот значит как. – Оле смотрит на брата, застывшего напротив с безразличным лицом. – А как же правила? Ты же всегда говорил, что жнецы не должны вмешиваться в ход истории! Ты твердил это всякий раз, когда я просил кого-то спасти! Кого-то действительно важного! А теперь ты нарушаешь правила, чтобы привести Шаману ученика? Ради чего? Чем этот пацан такой особенный?
– Это не твое дело, Оле. – голос брата непривычно холоден. – Я сам принимаю решения и сам несу за них ответственность. Пожалуйста, не мешай мне работать.
– Что с тобой случилось? – до Оле начинает потихоньку доходить. – Что Они с тобой сделали? Тебя наказали, ведь так? Наверняка это можно исправить! Я что-нибудь придумаю! Я попрошу Янчика помочь! Мы…
– Не суй нос не в свое дело, Оле. И не смей впутывать в это Януса. Это не ваша забота. Просто оставь меня в покое.
***
– Брат, послушай меня, пожалуйста! – Оле с трудом сдерживает слезы. – Ты же не такой! Они тебя заколдовали! Нужно все исправить, пока ты не наделал бед.
– Тебе нужно, ты и исправляй. – брат небрежно пожимает плечами. – А меня все устраивает. Кажется, я даже счастлив. Впервые в жизни, между прочим. Так что не лезь ко мне с этой лирикой. И вообще не лезь. Мне не нужна твоя забота. Хватит строить из себя заботливого родича. Ты мне не брат и никогда им не был. Начни уже жить своей жизнью, Оле. Пора повзрослеть и оставить меня в покое. Я же к тебе не лезу.
Слова Тода эхом мечутся в тишине. «Ты мне не брат и никогда им не был». А если не брат, то кто тогда? Кем Тод его считает? Что он вообще такое? А как же все эти дурацкие воспоминания? Все эти годы жизни. Печали и радости, которые они делили. Или это все ему просто приснилось? Ему, пленнику живой непроглядной Тьмы. Если так, то пусть этот сон не кончается.
Оле снова закрыл глаза и кадры-воспоминания исчезли. Но счастливый сон не хотел возвращаться. Его разум заполняла пустота. Она переполняла его, лилась через край, грозила затопить с головой, вызывала лишь страх и отчаяние. Никогда еще ему не было так страшно. И одиноко. И больно. Словно его вывернули наизнанку, как старый чулок, и вывесили под проливным дождем и холодным ветром. Совсем одного, без защиты и поддержки, потрохами наружу. Он попытался найти хоть что-то, за что можно было уцепиться, во что можно было завернуться, чтобы согреться. Но даже окружающая его Тьма расползалась на лоскуты, ускользая из рук.
– Младший! – раздался в пустоте смутно знакомый голос. – Кончай дурить! Быстро собирай свои игрушки, иначе оставлю без сладкого!
Это еще кто? Чего он орет? Он к нему обращается? Неужели не видит, что Оле очень занят – он пытается собрать эти дурацкие обрывки Тьмы, чтобы хоть немного согреться.
Кто-то бесцеремонно встряхнул его за плечи и проорал в самое ухо:
– Оле! Да очнись же ты! Ты же их всех нахрен убьешь, идиотина!
Кого это он убьет? Он и не думал никого убивать. Он просто хотел помочь брату. Точно! У него же есть брат! Это же он его зовет! Он трясет его за плечи своими вечно холодными руками. И он… Мысль прерывает резкая боль. Что это? Почему щека горит и пульсирует? И левый глаз с трудом открывается. И в голове звенит. И спине холодно от прикосновения чего-то твердого. Камни? Он лежит на камнях?
– Давай, братишка, приходи в себя! – Тод легонько похлопал Оле по щекам. – Не заставляй меня снова тебя бить.
– Зачем же так грубо? – простонал Оле, осторожно ощупывая стремительно опухающую щеку.
Левый глаз не менее стремительно заплывал, так что на брата, сидящего рядом с ним на корточках, приходилось смотреть одним правым. Тод выглядел не лучше: бледный, растрепанный, на левой скуле свежая, еще кровоточащая рваная рана. Ему тоже кто-то врезал по роже? Неужели он?
– Это я тебя? – Оле с трудом сел и потряс тяжелой пустой головой.
– К счастью, нет. – ухмыльнулся брат. – Просто один несносный демиург напомнил мне, кто я такой. И что у меня есть не в меру вспыльчивый близнец. Надеюсь, теперь ты успокоился?
И тут Оле с ужасом вспомнил, что он натворил. Он посмотрел на брата с немым вопросом и Тод в ответ легонько потрепал его по волосам.
– Все не так плохо, как могло бы быть. Девчонки отлично справились и не позволили тебе уморить горожан кошмарами. Но давай ты больше так не будешь, ладно?
Брат пытался шутить, но Оле видел, что он и сам не в своей тарелке. Похоже, он жутко перепугался. И за него, и за себя. А еще, похоже, брату было больно. И он с трудом держался, чтобы не упасть.
– Обещаю больше так не делать, – криво улыбнулся Оле. – если ты пообещаешь хотя бы сегодня отдохнуть. Ночь ведь только началась, да?
– Уболтал, – близнец встал и протянул Оле руку. – Прости меня за все, что я тебе наговорил. На самом деле я так не думаю.
– Я знаю, – Оле поднялся на ноги. – Ты тоже меня прости. За то, что вел себя как конченный эгоист. Мир?
– Мир. – и брат ему улыбнулся.
В бар к Янчику они ввалились, подпирая друг друга, как парочка запойных алкоголиков. И сразу заслужили вопросительные взгляды всех собравшихся. Еще бы! Зрелище со стороны должно быть то еще! Оле поискал свое отражение в одном из зеркал на стенах и его единственный зрячий глаз полез на лоб. Что с ним произошло? Когда он успел превратиться в брюнета, облаченного в пятьдесят оттенков серого?
– Не волнуйся, это временно. – успокоил его брат. – Волосы у корней уже светлеют. К утру снова станешь блондинкой. А вот гардероб придется обновить.
Тод и сам был одет непривычно. Впервые на памяти Оле он сел на байк без шлема и экипировки. Видимо, одежда осталась там, где его наказали. Это конь может принимать любую форму, а вот с одеждой такой фокус не пройдет. Придется покупать новую. Ну ничего. Это не самая страшная в мире потеря. Главное, что брат снова стал собой. И что вся их милая компания жива и здорова. Ну как «здорова»… Оле потрогал синяк под глазом и невольно ойкнул. Какая тяжелая, оказывается, у Тода рука. Раньше брат никогда его не бил. Только вытаскивал из потасовок, в которые Оле угодил по глупости. Ему всегда было приятно знать, что брат неплохо дерется и в случае чего придет на помощь. А вот испытать его удар на себе оказалось не очень приятно. И вообще слишком много новых впечатлений для одной ночи.
– Похоже, нам пора переквалифицироваться в лазарет. – усмехнулась Надя, оглядывая их живописный дуэт. – Кофе будете?
Оле оглядел собравшихся и тихонько присвистнул. В кресле у дальнего столика свернулся калачиком рыжий парнишка с окровавленной повязкой на глазах. У него на коленях уютно устроился хорошо знакомый рыжий кот. Выходит, это и есть тот самый ученик Шамана? Почему он здесь и где сам старик? У Яна правая кисть перевязана и пальцы в пластырях. Яна выглядит так, будто вагоны разгружала. То, что эти двое разделились, Оле смутно помнил. Только Надя бодра и весела. Ну или хочет казаться веселой.
Они с братом уселись на высокие табуреты возле стойки. Яна выдала Оле пакет со льдом приложить к синяку, достала аптечку и бутылку водки, поставила на стойку такую привычную пепельницу-черепушку и направилась к Тоду. Брат достал из кармана сигареты, положил на стойку, но не стал закуривать, а с выражением смиренной покорности отдался в руки Яны.
– Хорошо бы зашить. – вздохнула Яна, обрабатывая водкой рану на скуле Тода. – Иначе останется некрасивый шрам.
– Не надо. – прошипел Тод, побелевшими пальцами впиваясь себе в колено. – Оставь как есть. Не люблю иголки.
– Сказал человек, покрытый татуировками, – удивилась Яна.
– Потому и не люблю.
– Ой, да просто заклей пластырем. – улыбнулся Оле. – На нас все быстро заживает. К утру будет как новенький.
– Не уверен, что сломанные ребра заживут к утру. – нахмурился Тод. – Пару дней придется отлежаться.
– У тебя ребра сломаны и ты молчишь?! – набросилась на него Яна. – Тоже мне, великий превозмогатор!
– Сильно помял? – впервые с момента их появления подал голос Ян. Похоже, он сегодня принял у брата эстафету молчунов.
– Я все еще дышу и не плююсь кровью, – пожал плечами брат. – Значит внутренности целы. А пару трещин как-нибудь переживу.
– Идем! – скомандовала Яна, чуть ли не силой увлекая его за собой. – Нужно тебя осмотреть и наложить тугую повязку.
– Просто приложи к нему себя! – сложив ладони рупором, проорал им вслед Оле. – Мы не обидимся, если вы задержитесь. Что?!
Он удивленно посмотрел на оставшихся, глядящих на него не то с умилением, не то с облегчением.
– С возвращением, – высказал Ян видимо общую мысль.
– Спасибо.
Оле покраснел и опустил глаза. Ему стало стыдно и одновременно очень тепло на душе.
Глава 38
Март. Наши дни.
Тод проснулся уже засветло и долго лежал, боясь не только пошевелиться, но и слишком глубоко вдохнуть. Но боялся он не боли в сломанных ребрах и треснувшей грудине, а того, что все это может исчезнуть в любой момент. Робкий лучик весеннего солнца на щеке, приятная прохлада шелковых простыней, уютный и немного непривычный аромат чужого дома и такой знакомый запах Янки, ее теплая рука на его груди и тихое дыхание около шеи. И он сам, лишь недавно осознавший себя в полной мере. За прошедшие шесть дней он успел забыть, что можно чувствовать что-то, кроме холода и почти мертвецкого спокойствия. Ни боли, ни чувства вины, ни бессилия, ни злости на себя из-за неспособности что-то изменить. А заодно, ни радости, ни любви, ни тепла. И ведь казалось, что все нормально. Даже лучше, чем было до. Спокойствие и холодный расчет. Потом Ян от души ему врезал, и Тод понял, что жил на автопилоте. Как-то работал, что-то ел, с кем-то спал, ничего при этом не чувствуя. Наговорил гадостей брату и Янке, абсолютно уверенный, что говорит искренне. И чуть не угробил все человечество из-за своей глупости и слабости. Может ли он после такого быть любимым, желанным и просто счастливым? Имеет ли на это право? Как оказалось, может. Как минимум, на одну ночь.
Это была самая странная ночь в его жизни. Даже более странная, чем когда Оле притащил брата с завязанными глазами в бордель. Тогда Тод просто ощущал себя немножко потерянным. А в этот раз в полной мере прочувствовал, что для страсти нет преград. Даже когда наслаждение сопровождается болью, а каждый вдох и выдох – скрежетом сломанных костей. Конечно же, они с Янкой не сдержались. И оставшись наедине вцепились друг в друга, как мартовские кошки. Правда, только после того, как богиня упаковала его в эластичный бинт, что хоть немного облегчило участь Смерти. А потом Янка видимо решила последовать совету Оле и прилипла к Тоду, не хуже лечебной примочки, положив ладонь ему на центр груди. Он чувствовал как из-под ее руки расползается волна тепла, смывая боль и усталость. Так они и уснули.
Жнец еще немного полежал с закрытыми глазами, балансируя на грани сна и яви и пытаясь понять, что же ему мешает снова уснуть. Какое-то навязчивое чувство на самом краю восприятия, будто легкий, едва различимый зуд где-то внутри. И тут до него дошло: зверски хотелось курить. Когда он вообще в последний раз брал в руки сигареты? И куда дел пачку? Кажется, оставил на стойке, когда Янка промывала ему рану на скуле. Надо бы забрать. И покурить. Смерть с никотиновой зависимостью. Глупее не придумаешь, конечно. Тод облизнул пересохшие губы и не сдержал тихий смешок. Ребра тут же отозвались болью. Правда, уже не такой резкой, как вечером. И мерзкий скрежет костей пропал. Значит Янка его и правда лечила. Какая же она у него умница. Он не удержался и легонько чмокнул ее в макушку. Янка неразборчиво пробормотала что-то во сне.
Можно было и дальше валяться в постели, чувствуя рядом тепло любимой женщины, однако стоило закончить одно неприятное дельце. И чем быстрее, тем лучше. Дельце, которое по силам только ему – Смерти собственной персоной. Единственному и неповторимому Бледному Всаднику. Если он не сделает хотя бы это, то уж точно никогда себя не простит.
Он осторожно встал, бережно переложив Янкину руку на опустевшую подушку. Она тут же вцепилась в него мертвой хваткой.
– Ты куда? – сонно пробормотала его богиня, не открывая глаз. – Не уходи.
– Скоро вернусь, – он погладил ее по голове.
– И только попробуй не вернуться, – Янка разжала пальцы и свернулась калачиком. – Я тебя найду и голову тебе оторву. Про богомолов слыхал?
– Спи, богомолушка, – улыбнулся он. – Никуда я от тебя не денусь.
В баре обнаружился Ян. Слегка помятый и непривычно растрепанный. В мятой рубашке, с кое-как собранными волосами и щетиной на щеках. Похоже, демиург так и не ложился. Неудивительно, что в баре царил бардак, а на двери висела табличка «Закрыто».
– Ты хоть спал вообще? – спросил Тод, обретя вожделенные сигареты и с наслаждением закуривая.
– Подремал пару часов на диване в подсобке. – Ян возился у кофе-машины, забивая свежемолотый кофе в холдер. – Кое-кто занял мою кровать. Кофе хочешь?
– Не откажусь. Можно просто двойной эспрессо без изысков, – он докурил и сразу же достал вторую сигарету. – Извини, что отобрал у тебя койко-место.
– Извинения приняты, – Ян поставил перед ним чашечку с дымящейся черной жижей. – Хотя я бы все равно не стал спать в одной постели с Яной. Если честно, я думал, вы только к вечеру соизволите проснуться. Ты куда намылился в такую рань?
– Пообщаться с семьей, – он залпом проглотил кофе и в пыль растер в пепельнице окурок. – Нужно прояснить наши взаимоотношения раз и навсегда.
– И ты пойдешь к ним один? – Ян недоверчиво поднял бровь. – Тебе прошлого раза не хватило?
– Без моего согласия они мне ничего не сделают. Как минимум, я на это надеюсь. В любом случае, нужно хотя бы попробовать, иначе я окончательно в себе разочаруюсь. Я и так наворотил дел, за которые меня стоило бы не кофе поить, а прибить медленно и мучительно.
– Как сказал один наш знакомый заклинатель духов, к сожалению уже покойный, мы все совершаем ошибки, о которых потом жалеем всю жизнь. Не ты первый, не ты последний. Так что не смей себя грызть и не вздумай решить, что не достоин Яны. Оставь это право за ней.
– Значит Шаман мертв, – Тод покрутил в пальцах незажженную третью сигарету. – Жаль. Что случилось?
Ему и правда было жаль старика. Жнец помнил Шамана еще совсем юным. Как и его учителя и тех, кто был до него. Все шаманы старались дружить с высшими силами, а один не в меру дружелюбный подсадил Тода на иглу лет триста назад. Все они были его клиентами. Кроме этого. Интересно, на что старик променял тихую смерть во сне?
– Пожертвовал собой, спасая ученика, – Ян налил себе чашку эспрессо и проглотил, как горькое лекарство. – Так что Город временно остался без Шамана. И ты тоже. Надеюсь, ты сможешь обойтись без него какое-то время.
– Старик все рассказал?
– Нет. Сказал, что это только твое дело. А я не считаю нужным лезть к тебе в душу. Мы не настолько близки. Ты взрослый мальчик и сам в состоянии решать, что тебе нужно.
– Кажется, это мне больше не нужно.
– Тебе виднее. Кстати, как долго ты ходил с клеймом договора?
– Почти две недели.
– И молчал. Похоже, насчет взрослости я поторопился. Почему ты ничего не сказал нам? Я бы легко тебя от него избавил.
– Не хотел вас втягивать. Думал, что сам разберусь. Если честно, надеялся, что Шаман не соврал и начальству сейчас не до моих проступков.
– Думал он, – буркнул Ян. – Тоже мне мыслитель. Ты уж постарайся больше так не делать. Семья для того и нужна, чтобы друг другу помогать. А мы, вроде как, одна семья. И вообще хорошенько запомни то, что я тебе скажу, – Ян выпрямился и грозно скрестил на груди руки. – Если ты еще раз обидишь Яну, сломанными ребрами не отделаешься. Даже если умудришься сдохнуть, чем безусловно ее расстроишь, я достану тебя из любой преисподней и лично оторву тебе голову.
– Придется встать в очередь, – ухмыльнулся жнец. – Перед тобой будет Янка. Видимо, желание меня обезглавить у вас семейное. Кстати, о семье. Ты случайно не знаешь, где Оле?
– Убежал сразу после вашего ухода. Выпил кофе и умчался в ночь. Сказал, что ему нужно срочно переодеться и бежать исправлять последствия его выходки. Что он и так засиделся.
– Так и знал, что он только и ждет, когда я отвернусь, – вздохнул Тод. – Оле пытался убедить меня отпустить его, как только очухался. Но я решил, что ему нужно хоть немного выдохнуть. Кошмары рассеялись когда он пришел в себя, так что хуже уже не стало бы. Но он считает, что должен хоть как-то улучшить психическое состояние горожан. Раз уж сам довел их до паники.
– Видимо, у вас семейное неумение прощать себя за ошибки. Поумерили бы вы свой юношеский максимализм.
– Не получится. У Оле так уж точно. Таким уж он уродился: вечный подросток с завышенными требованиями к себе и безграничной привязанностью ко мне. Его не изменить. Разве что он сам этого захочет.
– С ним точно все будет в порядке?
В ответ жнец лишь кивнул, поблагодарил за кофе и направился к выходу, спиной чувствуя непривычно тяжелый взгляд Яна. Что-то в демиурге изменилось. И дело было не в отделении от Янки. Он стал холоднее и жестче. Интересно, чем Ян его вчера так саданул? От удара голыми руками чары бы не развеялись. Тут явно была какая-то магия. Нужно будет потом спросить. Но сначала он закончит с делами.
Отель, где поселились его так называемые сестры и брат, поражал безвкусной роскошью. Мрамор, лепнина, ковры, мебель в стиле барокко, пасторальные пейзажи на стенах, хрустальные люстры. На пустой парковке у входа красовались красный «Хаммер» Войны и черный «Бентли» Голода. Рядом с ними байк Смерти смотрелся мягко говоря скромно. В коридоре Тода встретил рыжий Жнец в военной форме, дежуривший у двери «семейного» люкса. Все как всегда. Война не считала своего прихвостня равным и ему была уготована роль лакея. Увидев его, рыжий сначала ехидно улыбнулся. Но улыбка сползла с конопатого лица, когда их взгляды пересеклись. Жнец уставился на Тода с немым вопросом «Как?» и попытался преградить путь к двери.
– Отойди. И не мешай. Иначе распылю на атомы. Ты мне никогда не нравился.
Рыжий испуганно попятился. Видимо, было во взгляде и голосе Смерти что-то, что заставляло поверить: распылит и не поморщится. Тод едва заметно ухмыльнулся и распахнул дверь номера.
– Братик, ты вернулся! – Чума отшвырнула в сторону девчачий журнал, который листала с ногами сидя в кресле, и вскочила навстречу Смерти.
– Сядь на место, – сухо бросил он, даже не повышая голоса.
Чума озадаченно замерла, склонила голову набок и вопросительно прищурилась. На ее кукольном личике не осталось и следа бурных девичьих эмоций. Война, сидевшая в соседнем кресле, оторвалась от полировки ногтей и смерила Тода любопытным взглядом золотистых глаз. Всадники расположились в гостиной номера в мягких креслах вокруг журнального столика. Война в центре, справа от нее Чума, слева – Голод. Живописная компания, ничего не скажешь. Компания, в которой он всегда чувствовал себя лишним.
– Где мои вещи? – спросил он, усаживаясь прямо на стол, чтобы держать всю компашку в поле зрения, и сложив руки на рукоятке зонта.
– Ну надо же, – вздохнула Война – как быстро ты вернулся в чувства. Наверняка не обошлось без посторонней помощи. Кто это тебя так разукрасил? Неужели твоя мятежная богиня распускает руки?
За ночь рана на скуле зарубцевалась, утром Тод отодрал наклеенный Янкой пластырь и свежий шрам вызывающе алел на бледной коже.
– Это вас не касается. Я пришел забрать свои вещи и попросить вас больше не лезть в мою жизнь. А лучше всего вообще не попадаться мне на глаза. Иначе я за себя не отвечаю. Уезжайте из Города и больше здесь не появляйтесь.
– Зачем ты так, братик? – Чума снова натянула маску любящей младшей сестры. – Мы же одна семья!
– Моя семья это мой единственный брат Оле, моя любимая женщина и ее вторая половина, – он уверенно смотрел в черные глаза Чумы. – А вы лишь кучка маньяков, одержимых желанием уничтожить род людской. И чем они вам так не угодили?
– И ты еще спрашиваешь? – искренне удивилась Война, кокетливым жестом убрав за ухо прядку кроваво-красных волос. – Да они же совсем от рук отбились! Посмотри на них! Человечество зашло в тупик. Они топчутся на месте, променяв мечту о покорении космоса на смартфоны и виртуальную реальность. Они спасают обреченных, называя это гуманизмом, и не способны принять законы эволюции. Они борются за толерантность, но не готовы терпеть тех, кто не разделяет их мнение. Они не доверяют собственным лидерам, откровенно поддерживают врагов, называя это свободой слова и демократией. Да они вообще ничему не верят! Если завтра на Землю рухнет метеорит, половина не поверит в его существование, а другая обвинит во всем заговор тайного правительства или пришельцев. И это не считая тех, кто решит извлечь из этого выгоду, наплевав на всех. Хотя таких и без метеоритов полно. Я уже не помню, когда последний раз отдыхала. Задергали своими бесконечными разборками. То ресурсы делят, то территорию, то бодаются из-за какой-нибудь глупости. А что они творят с планетой, с экологией, с природой? Человечество обречено. И мы лишь хотим прервать его агонию. Разве это не милосердно?
– Даже если это и так, – жнец обвел собравшихся тяжелым взглядом, – даже если человечество действительно заслуживает смерти, это решать не тебе. И не мне. И даже не нам четверым вместе. Они имеют право сами вершить свою судьбу. Даже если их действия приведут к вымиранию вида или уничтожению планеты, что вряд ли. Мы не должны в это вмешиваться. И уж тем более, не имеем права ускорять процесс.
– А разве не для этого мы созданы? – вмешалась Чума. – Разве Всадники Апокалипсиса не должны устроить человечеству перезагрузку, когда посчитают, что время пришло?
– Мне похрену, кто и для чего нас создал. Но пока я возглавляю нашу веселую компашку, этого не будет. Считайте, что люди под моей защитой. И если кого-то наверху такая ситуация не устраивает, пусть скажет мне об этом лично, а не через вас. Желающие меня сместить, могут попробовать хоть прямо сейчас.
Ну да, так и есть. Смерть не просто один из Всадников. Он главный из них. Первая и самая неотвратимая из сил разрушения. Если войну, чуму и голод еще можно победить, то от смерти не уйти никому. И даже этим троим вместе взятым в бою против него не выстоять. Теперь он это помнил. Помнил, как осознал себя вместе с появлением на свет первого человека, как встретил сначала Голод, потом Войну и наконец Чуму, как они менялись и развивались по мере развития человечества и постепенно постигали свое предназначение. И как он разбил себя на осколки, создав жнецов. Разных, для разных целей. Теперь он помнил, почему сам стал таким, какой есть сейчас. И откуда взялся Оле. Заклятие отобрало у него чувства, зато вернуло память.
– Я начинаю жалеть, что мы вернули тебе память о себе, – нахмурилась Война. – Ты стал неуправляемым. А так хорошо все шло. И все бы получилось, если бы не вмешался этот несносный божок. Интересно, как ты запоешь, когда они с тобой наиграются?
– Так вот кто вдолбил Шаману эту идею. – Тод тяжело вздохнул и невольно поморщился от тупой боли в ребрах. – Если такое произойдет, это будут мои проблемы. И они коснуться только меня, а не всего человечества. А если кто-то из вас навредит моим близким, я лично вас уничтожу. И пусть потом меня наказывают, если посчитают нужным. Мне будет уже плевать. Возражения есть?
