Ева Арк
Весна братьев Медичи
Между тем, благодаря своему церковному облачению, архиепископ Сальвиати беспрепятственно прошёл через зал, где подле трупов своих товарищей стоял схваченный стражниками Браччолини, и знаком дал сообщнику понять, что скоро придёт ему на помощь. И действительно, едва он появился у входных дверей дворца, как его обступили остававшиеся на улице заговорщики, но в ту минуту, когда они собирались войти во дворец, на улице, ведущей к собору, показалась группа сторонников Медичи, которые приближались, выкрикивая свой обычный клич:
– Шары! Шары!
Сальвиати понял, что теперь надо думать не о помощи Браччолини, а о том, чтобы защитить собственную жизнь.
И в самом деле, удача отвернулась от заговорщиков, и в опасности оказались те, кто её породил. Обоих священников настигла и растерзала толпа. Бернардо Бандини, увидев, что Полициано укрыл Лоренцо за бронзовыми дверьми ризницы, подхватил, как уже было сказано, Франческо Пацци и вывел его из собора, но, оказавшись у своего дома, Франческо ощутил такую слабость, что дальше идти не смог. В то время как Брандини обратился в бегство, он был вынужден лечь в постель. Однако убийца Джулиано не мог оставаться в бездействии. Как он ни был слаб, как ни истекал кровью, но велел посадить себя на коня, надеясь поднять бунт и в последний раз попытаться овладеть ситуацией. Но Франческо совсем не мог держаться на ногах, и, когда он добрался до дворца Пацци, его снова уложили в кровать. Тогда он стал умолять дядю Якопо действовать вместо него. Старый банкир знал, что всё уже напрасно. Но, желая показать, что он не трус, Якопо вскочил на коня и во главе сотни всадников поскакал к Синьории с традиционным кличем:
– Народ и свобода!
Но Флоренция оказалась глуха к этому зову: заслышав его крик, те из граждан, кто ещё не знал о случившемся, выходили на порог своих домов и в недоумении смотрели на Якопо, а те, до кого дошла весть о злодеянии, встречали старика глухим ропотом или хватались за оружие, чтобы подкрепить угрозы делом. Якопо стало ясно, что нельзя терять ни минуты, поскольку речь шла о спасении собственной жизни, и, повернув коня, он вместе со своими приспешниками добрался до городских ворот, а оттуда двинулся по дороге на Романью.
Юный кардинал Риарио, осведомлённый о заговоре, но не знавший о способе его осуществления, тотчас же отдался под покровительство священнослужителей собора, которые препроводили его в ризницу по соседству с той, где укрылся Лоренцо. Позже два члена Совета восьми вывели его оттуда и взяли под арест. Архиепископ Сальвиати, его брат и его кузен, а также Якопо Браччолини, которых Чезаре Петруччи арестовал во дворце Синьории, были повешены – одни на рингьере, другие – под окнами дворца. Франческо Пацци обнаружили в постели и приволокли в Палаццо Веккьо. Чернь осыпала его ударами и проклятиями, он же с презрительной улыбкой на устах взирал на всех, пожимая плечами, при том, что ни угрозы, ни удары, ни пытки не заставили его издать ни единого стона. Голого, истекающего кровью, его повесили в одном из окон дворца для всеобщего обозрения. Секунду спустя за ним последовал архиепископ Сальвиати, который в последнее мгновение успел повернуться к сообщнику и то ли от непроизвольного сильнейшего спазма, то ли в приступе ярости впился зубами в плечо Франческо. Зрелище было ужасное.
Следуя примеру казней во дворце Синьории, сотни людей теперь бегали по улицам, разыскивая других заговорщиков или любого неугодного гражданина, которого теперь удобно было обвинить в соучастии в заговоре. Они столпились под окнами дворца Медичи, требуя показать им Лоренцо, который и явился перед ними с перевязанной шеей, в окровавленном парчовом камзоле, и заверил их, что только легко ранен и попросил не изливать месть на тех, кого они всего лишь подозревали в убийстве. Он призвал их сохранить силы для противостояния врагам государства, которые подготовили заговор. Но толпа его не послушалась.
Ренато Пацци, не пожелавший участвовать в заговоре и из предосторожности удалившийся в своё поместье, не смог уйти от судьбы: он был схвачен и повешен под окнами дворца. Старый Якопо Пацци добрался до деревни Кастаньо, где попал в руки апеннинских горцев. Несмотря на крупную сумму, которую Якопо предлагал им – не за то, чтобы они отпустили его, а за то, чтобы они его убили, – те доставили пленника во Флоренцию, где он был повешен подле Ренато.
Две недели длились расправы, сначала казнили живых, потом – мёртвых: семьдесят человек были в клочья разорваны чернью, которая затем волочила их по улицам. Сельские жители стекались в город, чтобы потешиться либо поживиться. Тело Якопо Пацци, погребённое в родовом склепе, было извлечено оттуда, ибо покойного обвинили в богохульстве: один из его палачей утверждал, будто он слышал, как тот в момент казни проклинал имя Господне. Его зарыли в неосвященной земле у городской стены, однако новая могила смогла защитить его ничуть не лучше, чем первая. Народ, возведя на его злой дух вину за последовавшие тяжкие дожди, выкопал тело и выбросил в канаву в яблочном саду. Оттуда его позднее также извлекли, и толпа волочила его по улицам с криками
– Дорогу великому рыцарю!
Затем его прислонили к двери дворца Пацци, где, при сопровождении непристойных шуток и криках: «Отворяйте! Ваш хозяин желает войти!» его разлагающуюся голову использовали как дверной молоток. Наконец, гниющее тело выбросили в Арно, откуда его выловила ватага детей, которые повесили его на ветку ивы, выпороли и столкнули опять в воду. Позднее фрагменты тела находили под мостами в Пизе.
– Вот поистине ярчайший пример превратностей судьбы, когда человек с высот богатства и благополучия оказался так позорно низвергнутым в бездну величайшего злосчастья, – написал о нём Макиавелли.
Первого мая был схвачен Джан Баттиста да Монтесекко, который, отказавшись убить Лоренцо в церкви, предоставил это двум священникам и тем самым, вероятно, спас ему жизнь. Его подвергли допросу с пристрастием, и он сообщил подробности о заговоре и об участии в нём папы. Когда из него выдавили все сведения, какие он мог дать, Монтесекко, как солдата, обезглавили мечом четвёртого мая во дворе Барджелло. Немногочисленные наёмники, сопровождавшие его, разбежались.
Наконец, однажды утром, спустя два года после этой драмы, все увидели, что под одним из окон Барджелло раскачивается тело повешенного. То был труп Бернардо Бандини, который укрылся в Константинополе и которого султан Мехмед II выдал Лоренцо в знак своего желания сохранить мир с Флорентийской республикой.
Глава 10
Конец Весне
На теле двадцатитрёхлетнего Джулиано насчитали двадцать одну рану (как на теле Юлия Цезаря), причём большинство нанёс Франческо Пацци. К младшему Медичи он испытывал особо лютую ненависть: вероятно, предмет его воздыханий, прекрасная Примавера Руччелаи, слишком часто останавливала на Джулиано нежный взгляд. Брат Великолепного скончался, лёжа на полу собора. Лоренцо, бежавший во дворец Медичи, узнал о его смерти только через несколько часов.
После пышных похорон 30 апреля 1478 года Джулиано упокоился рядом со своим отцом в церкви Сан-Лоренцо, но позже, вместе со своим братом Лоренцо, был перезахоронен в капелле Медичи той же церкви, в гробнице, увенчанной статуей «Мадонны с младенцем» работы Микеланджело. Великолепный также заказал посмертный портрет брата Сандро Боттичелли, с которого было сделано несколько авторских копий. А Луиджи Пульчи написал сонет о Джулиано для его матери Лукреции Торнабуони.
Между тем, немного придя в себя, Лоренцо вспомнил о той женщине, которую он в какой-то миг видел стоявшей на коленях у тела его брата. Он приказал найти её, но предпринятые поиски долгое время оставались безуспешными, настолько она замкнулась в своём горе. Но, в конечном счёте, её нашли. Согласно некоторым свидетельствам, звали её Антонина Горини по прозвищу «Фьоретта» («Цветочек»), и она была, скорее всего, дочерью профессора Флорентийского университета. 26 мая 1478 года, через месяц после кончины своего любовника Джулиано, Фьоретта родила от него сына Джулио. Лоренцо заявил, что он желает взять на себя заботу о ребёнке. Крёстным и опекуном маленького Джулио стал архитектор Антонио да Сангалло Старший, большой друг Великолепного. А спустя семь лет Лоренцо забрал племянника к себе и воспитал вместе с собственными детьми. Ребенок этот стал впоследствии папой Климентом VII.
Законных же детей после Джулиано не осталось, так как жениться он не успел. Однако железные рудники Пьомбино не должны были оставаться без контроля. Поэтому в 1480 году Великолепный договорился о браке бывшей невесты Джулиано Семирамиды Аппиано со своим троюродным братом Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи. Его отец, замешанный в заговоре Барди, был прощён и вернулся во Флоренцию. Но когда в 1476 году Пьерфранческо умер, опекуном его несовершеннолетних сыновей Лоренцо и Джованни стал Великолепный. При дворе кузена, правителя Флоренции, тринадцатилетний Лоренцо Младший, как его сначала называли, познакомился с выдающимися мыслителями, поэтами и философами. Он полюбил поэзию, и сам писал сонеты на разговорной латыни. Позднее он стал заказчиком и покровителем многих художников, среди них Боттичелли и Микеланджело.
Франческо Гвиччардини в своих «Диалогах по управлению Флоренцией» писал:
– В (14) 78 году убит Джулиано и опасно ранен Лоренцо… думали, что в случае если Лоренцо умрёт, мы обратимся к Лоренцо сыну Пьерфранческо, потому что он ближайший Медичи, хотя и не достиг ещё достаточного возраста.
Пятнадцатилетний Лоренцо ди Пьерфранческо здесь впервые указан как возможный глава семьи Медичи. Об этом все скоро забыли, кроме Великолепного, который всегда старался держать кузена под присмотром, тем более, что в 1481 году отношения между ними испортились. Причиной были деньги. Перед свадьбой Лоренцо Младший потребовал от опекуна вернуть ему наследство, оставленное отцом. А тот отказался, вернее, не смог отдать, потому что большую часть растратил! Великолепный взял из наследства кузена 53 643 флорина, чтобы справится с финансовым кризисом римского филиала банка Медичи после заговора Пацци. Тем не менее, свадьба Лоренцо Младшего в 1482 году состоялась. В приданое за женой он получил 10 000 флоринов, а Великолепный – контроль за месторождениями руды на острове Эльба. Однако сын Пьерфранческо не простил родственнику долг и подал на него в суд, и в 1485 году Трибунал Флоренции признал права Лоренцо Младшего и его брата Джованни на наследство отца. В счёт долга Великолепный вынужден был отдать им виллу Кафаджоло (родовое гнездо Медичи) и другие поместья в Муджелло, но полностью расплатиться с кузенами так и не смог. Значительную часть занятой суммы Лоренцо удержал якобы как долю участия их в убытках лондонского отделения и в многочисленных крупных расходах, к которым их отец на самом деле не имел никакого отношения. Кроме того, Великолепный приказал удалить имя Лоренцо ди Пьерфранческо из списка кандидатов в члены Синьории под предлогом, что тот имел налоговые задолженности. Правда, вскоре его вписали в списки кандидатов на замещение высших должностей в провинции – капитана или подеста Пизы. Великолепный был готов сделать кузену протекцию, но только подальше от Флоренции. Со временем Лоренцо и Джованни стали удачливыми банкирами и известными политиками. Они являлись народными представителями в органах власти, поэтому их прозвали «Пополани» («Простолюдины»). После угасания старшей ветви Медичи правнук Лоренцо Пополани, Козимо I, был провозглашён первым герцогом Тосканы.
Желая наладить отношения с кузеном, Великолепный подарил ему на свадьбу картину «Весна» кисти Сандро Боттичелли. Поэтому обычно датой её написания считается 1482 год. Однако некоторые искусствоведы склоняются к 1477 – 1478 годам. Но в это время ещё был жив Джулиано и Медичи готовились к его свадьбе. Возможно, сначала «Весна» была предназначена в подарок брату Великолепного? Так или иначе, перед нами фантазия на тему свадебного торжества, рождённая также не без влияния поэмы Лукреция «О природе вещей»:
Вот и Весна, и Венера идёт, и Венеры крылатый
Вестник грядёт впереди, и, Зефиру вослед, перед ними
Шествует Флора-мать и, цветы на путь рассыпая,
Красками всё наполняет и запахом сладким…
Если это свадьба, то жених, вероятно, Меркурий, срывающий золотое яблоко в левой части картины, в котором принято узнавать Джулиано Медичи. Согласно мифу, Парис вручил золотое яблоко Венере, однако на Меркурия смотрит только одна из танцующих граций, спутниц богини, та, что повёрнута к зрителю спиной – возможно, это Семирамида Аппиано, его невеста. Логично предположить, что две другие тоже имеют непосредственное отношение к Джулиано. Та, что слева, вероятно, Симонетта Веспуччи, а справа – Антонина Горини (или наоборот?).
Но лично мне больше интересна правая часть картины. Начнём с уродливого Зефира, похищающего нимфу Хлорис, позже ставшую его женой. Уж не намёк ли это на Великолепного, заказчика картины, и его супругу Клариче Орсини? Милая Венера в центре, склонившая голову к плечу, напоминает Лукрецию Донати. А кто тогда Флора, разбрасывающая цветы? Светловолосая, с миндалевидными ясными глазами (как у Лоренцо в детстве на фреске капеллы Медичи), длинным носом и иронической складочкой в уголке губ… Неужели Наннина? Как жаль, что не сохранилось ни одного её достоверного изображения. В то же время, Боттичелли хорошо знал семью Медичи. И, не придерживаясь точного портретного сходства персонажей в своей картине, мог позволить себе прозрачные аллегории и намёки. Ведь хорошие художники видят не только глазами, но и сердцем.
Спешу сразу уверить всех, несогласных с этой трактовкой картины, что она – не моя, или, вернее, не совсем моя. Просто одна из многих.
С именем прекрасной генуэзки связывают также другой шедевр Боттичелли – «Рождение Венеры», который Лоренцо Младший, вероятно, уже сам заказал художнику. Одним из предполагаемых мест рождения Симонетты называют Портоверенере – «Порт Венеры», получившим своё название благодаря легенде о том, что именно здесь богиня Венера, родившись из морской пены, вышла на берег. Парочка в левом углу – Зефир и Хлорис – явно перебралась сюда из «Весны». Если же прообразом Венеры, стоявшей на раковине, действительно послужила Симонетта, то её фигура, без сомнения, заимствована из классической греческой скульптуры. То, как она опирается на одну ногу, целомудренные жест рукой и сами пропорции тела основаны на каноне гармонии и красоты, разработанном ещё античными скульпторами Поликлетом и Праксителем. Что же касается грации, встречающей Венеру на берегу, то, возможно, это Фьоретта, так как мантия в её руках похожа на те, что изображались на греческих урнах с прахом усопших и символизировали границу между двумя мирами.
Кажется, с гибелью любимого брата, закончилась молодость Лоренцо, их с Джулиано Весна. Жизнь больше не давала Медичи право на ошибку: наступило время зрелых решений.
Великолепный добился от Синьории конфискации имущества Пацци и других аристократов, причастных к заговору, осуждения, изгнания заговорщиков и вынесения около 400 смертных приговоров. Однако бесчестию семьи Пацци не было дозволено окончиться с их казнью. Их имена и герб, полученный в первом Крестовом походе, были навеки запрещены указом Синьории. Пять крестов и два дельфина сбили со всех зданий, где они до тех пор красовались, а дворцу Пацци дали другое имя, как и всем местам во Флоренции, ранее носившим его. Ни одному мужчине, женившемуся на женщине из семьи Пацци, не было дозволено когда-либо занимать государственные должности. Все связанные с ними обычаи были запрещены, включая древнюю церемонию перевозки священных камней, привезённых их предком из Иерусалима, во дворец Пацци накануне Пасхи. Памфлетисты упражнялись в поношениях осуждённого семейства. Наконец, преступников заклеймили еще одним обычным в то время знаком позора: на стенах Барджелло Сандро Боттичелли и другие художники написали фрески с изображением казнённых (они были уничтожены в 1494 году после изгнания Медичи).
С окончанием всеобщего траура по Джулиано было предписано принести благодарственные обеты Небесам за чудесное спасение старшего брата. Синьория приказала выставить в церквях изображения Лоренцо. Три таких портрета были заказаны Андреа Верроккьо, который выполнил три восковые фигуры в натуральную величину. Голова, руки и ноги кукол были окрашены масляной краской в телесный цвет. Сходство получилось поразительное. Одну из этих фигур в той самой одежде, что была на Лоренцо в соборе во время покушения, выставили у августинцев на улице Сан-Галло, другую – в церкви Благовещения, третью – в Санта-Мария дельи Анджели.
Кроме того, дабы оставить память о печальном событии, Лоренцо велел скульптору Бертольдо выбить медаль со своим профилем на одной стороне и профилем Джулиано на другой. Над портретом Джулиано была надпись «Luctus publicus» («Скорбь народа»), а над портретом Лоренцо: «Salus publicus» («Благо народа»).
Муж сестры Лоренцо, Гульельмо Пацци, укрылся в его доме, и сумел спастись благодаря своей непричастности к делу и из-за слёз и молений своей супруги Бьянки. Но он был приговорён к изгнанию, а его двоюродных братьев, оставшихся в живых, заключили в темницу крепости Вольтерра.
– Пусть Гульельмо отправляется в изгнание без меня! – заявила Бьянка брату и матери. – А я с детьми останусь во Флоренции!
– А где ты будешь жить?
– Во дворце моего мужа!
–Нет, всё имущество Гульельмо, как и других Пацци, будет продано с торгов.
– Неужели Вам не жаль собственных племянников?
Великолепный переглянулся с матерью. На мгновение ему действительно стало жаль сестру: ведь у Бьянки уже было десять детей. Тем не менее, представив себе окровавленное тело Джулиано, он сказал:
– Ты должна быть благодарна мне сестра, что я спас жизнь твоему мужу. Хотя Гульельмо наверняка знал о заговоре. Поэтому он, как и все Пацци, виновен в гибели нашего брата!
И тут Бьянка словно взбесилась:
– Не меньше, чем Вы
– Ты с ума сошла?
–Джулиано предупреждал Вас, что желая слишком многого, можно потерять всё! Но Вы не послушались его, потому что всегда завидовали ему! Ведь женщины любили нашего брата просто так, а Вас – только за деньги!
– Бьянка!
Укоризненный голос матери словно отрезвил сестру Лоренцо. Упав на колени, она прижалась лицом к коленям Лукреции и залилась слезами.
– Ты не права, Бьянка, я любил Джулиано не меньше, чем ты! – немного помолчав, возразил Великолепный.
Лукреция же нежно погладила дочь по чёрным волосам, выбившимся из-под платка:
– Не ссорьтесь, дети мои! Теперь, после смерти Джулиано, мы, Медичи, должны сплотиться ещё больше!
– Я думаю, Бьянке следует переехать с детьми в то имение, которое я купила для неё, – добавила она затем.
Так и решили. Зятя Великолепного выслали в окрестности Флоренции, где ему было велено жить не ближе пяти и не дальше двадцати миль от города, чтобы в случае чего без труда арестовать и судить. Затем ему дали возможность незаметно бежать, и Гульельмо удалось добраться до Рима в надежде, что супруга выхлопочет ему прощение. Затем он перебрался в Валенсию, откуда слал слёзные письма шурину. Однако при жизни Лоренцо муж Бьянки так и не вернулся во Флоренцию.
Братья Веспуччи тоже оказались замешаны в заговоре Пацци. Старшего, Пьеро, обвинённого в том, что помогал бежать Наполеоне Францези, посадили в тюрьму Станке. Младшему же, Америго, вместе с родственником Гвидантонио Веспуччи предложили отправиться с дипломатической миссией во Францию, чтобы уговорить Людовика ХI поддержать Флоренцию против Неаполя. Вернувшись, Америго поступил на службу к Лоренцо Пополани и в 1490 году снова уехал по торговым делам Медичи в Севилью, где подружился с Колумбом. В 1499 году 48-летний штурман Веспуччи предпринял путешествие из Испании в Новый Свет. Он открыл и описал никому не известную тогда землю, которую впоследствии назвали его именем. Хотя, говорят, сам Америго мечтал назвать её Сан-Симоной – в честь небесной покровительницы Симонетты.
А вот Марко Веспуччи Лоренцо пощадил в память о Несравненной. По мнению некоторых исследователей, тот не испытывал к Джулиано неприязни. Но также существует версия, что наоборот, Веспуччи были очень оскорблены связью представительницы их рода с братом Лоренцо. А Марко горько сетовал:
– Медичи украли у меня жену!
Через шесть лет после смерти Симонетты он женился во второй раз. Говорят, Великолепный заказал для него у Боттичелли панно «Венера и Марс», которое должно было висеть над брачным ложем. Якобы, художник придал богине черты покойной Симонетты, а её спящий любовник похож то ли на самого Марко, то ли на Джулиано. Это был тонкий упрёк Веспуччи. По другой версии, картина была панелью свадебного сундука-кассоне, в котором хранилось приданое невесты. Но тогда получается, что напомнить Марко о слишком быстро забытой Симонетте решил именно Боттичелли. Так или иначе, но своего первенца Веспуччи, на всякий случай, назвал Джулиано.
После подавления заговора власть Лоренцо во Флоренции стала безграничной. Народ встал на его сторону, защитил и приветствовал так, словно он был законным государем Флоренции, а Пацци – преступниками. Именно так толковал случившееся и французский король Людовик XI в соболезновании, посланном Синьории 12 мая 1478 года. В этом послании король извещал также о прибытии во Флоренцию своего ближайшего советника и канцлера Филиппа де Коммина, владетеля Аржантона и сенешаля Пуату. Но, как сказал сам Коммин, по сути, ему нечего было предложить горожанам, кроме сочувствия:
– Благосклонное отношение Людовика к флорентийцам было в какой-то мере полезно для них, но не настолько, как мне хотелось бы, поскольку у меня не было армии, которой я мог бы поддержать их, кроме моей собственной свиты.
Лоренцо отправил жену и детей в Пистойю, хорошо защищённый город, где их приютила родственная семья Панчатики. Полициано часто присылал весточки о них. Он уверял, что Клариче чувствует себя очень хорошо, но не получает особого удовольствия ни от чего, кроме обрывков хороших новостей, которые время от времени приходят из Флоренции. При этом, упоминая о щедрости и доброте жителей Пистойи, поэт изъяснялся весьма витиевато:
– Они в ушах нам готовы воду носить.
Полициано сочинял повесть о заговоре Пацци, прославляющую Медичи, и собирал суждения богословов по поводу интердикта, наложенного на Флоренцию. Наряду с этим он продолжал выполнять обязанности педагога: учил детей, водил их гулять в один из городских садов, ходил с ними в библиотеку маэстро Дзамбино, где хранились латинские и греческие рукописи.
– Джованни целый день катается на своей лошадке, – писал Полициано в августе 1478 года, – а весь город бежит за ним следом. Каждый предлагает нам подарки, но мы ничего не берём, кроме салата, фиг и бутылки-другой вина… Мы остерегаемся: у дверей выставили охрану. Когда у тебя будет время, приходи повидаться со своей семьёй, которая ждёт тебя с распростёртыми объятиями.
Дело было в том, что опасность, связанная с покушением Пацци, не исчезла с их казнью. Когда известия о неудачном заговоре достигли Рима, с папой Сикстом IV, говорят, едва не случился апоплексический удар от гнева.
– Этот сын беззакония и воспитанник погибели, Лоренцо деи Медичи, и другие граждане Флоренции, его сообщники и подстрекатели! – таковы были его самые мягкие высказывания в адрес флорентийцев.
Племянник папы, Джироламо Риарио с тремя сотнями алебардщиков тут же отправился в дом флорентийского посла Лонаго Аччайуоли. Он схватил дипломата и отвёл его в Ватикан, а потом чуть было не бросил в тюрьму замка Святого Ангела. Аччайуоли потребовал аудиенции в Ватикане и заверил Сикста IV, что его внучатого племянника кардинала Риарио отпустят, и выразил сожаление по поводу гибели архиепископа Сальвиати. Его коллеги, послы Венеции и Милана, проявили с ним солидарность. Папа уступил и отпустил Аччайуоли, но зато арестовал и некоторое время держал в заключении флорентийских купцов, добиваясь у них обещания не покидать город: он брал заложников.
Но Лоренцо не было дела до недовольства Рима. Он так возненавидел Риарио, которых наравне с Пацци считал виновными в смерти брата, что не сделал ни одного шага к примирению. Папа послал к нему епископа Перуджи для переговоров о немедленном освобождении юного кардинала. Лоренцо отказал наотрез. Не послушал он и советов проявить умеренность и отпустить племянника Сикста IV, последовавших со стороны Святой коллегии, члены которой послали ему соболезнования, ни словом не упомянув о повешенном архиепископе Сальвиати. Сикст IV не мог терпеть такое упрямство. Была создана комиссия из пяти кардиналов для «процесса по делу о Флоренции». 1 июня папа огласил приговор: он отлучил от Церкви Лоренцо, Синьорию, Восьмерых стражей и всех их сообщников. В папской булле, опубликованной утром 4 июня, перечислялись все претензии Святого престола к Флоренции: война за Читта ди Кастелло, оказание поддержки Карло Фортебраччо, предоставление убежища недругам папы, создание препятствий для интронизации архиепископа Сальвиати в Пизе, казнь архиепископа и, наконец, арест кардинала. При этом ни слова не говорилось об убийстве Джулиано Медичи и о попытке двоих священнослужителей заколоть Лоренцо. Кроме того, булла объявляла интердикт Флоренции, если в течение месяца, то есть до 1 июля, город не выдаст преступников папскому трибуналу. Ещё Сикст IV требовал личного извинения властителя Флоренции и грозил ему войной с Неаполем.
Тогда Лоренцо созвал собрание видных горожан и драматично заявил:
– Поскольку я сам являюсь причиной кампании папы против Флоренции, то готов пожертвовать собой и даже своей семьёй, если вы сочтёте, что изгнание или смерть Медичи помогут спасти город!
Ему ответил от имени приоров Якопо деи Алессандри:
– Мы единодушно решили поддерживать Вас до конца!
Синьория не только проявила солидарность с Лоренцо, но и, заботясь о его безопасности, наделила его княжеской привилегией иметь личную охрану в составе двенадцати человек. Вместе с тем приоры сочли уместным дать папе доказательство мирных намерений. Юный кардинал Риарио, находившийся под арестом в палаццо Медичи, 5 июня был переведён в монастырь Благовещения. Неделю спустя ему позволили выйти из монастырских стен и он вернулся в Рим, но, как говорили, до конца его дней лицо его не утрачивало бледности, оставленной ему ужасными событиями, свидетелем которых он стал.
Синьория и духовенство Флоренции немедленно отвергли буллу об отлучении, а архиепископ Ринальдо Орсини, брат жены Лоренцо, разрешил открыть церкви и проводить богослужения, так что заботы о каре небесной Лоренцо не тяготили. Но вот дела земные для него складывались не очень удачно. Папа отказался платить долги банку Медичи и запретил торговлю с Флоренцией. Джованни Торнабуони был изгнан из Рима. А право на добычу и сбыт квасцов, прежде принадлежавшие Пацци, Сикст IV передал крупным генуэзским купцам, которые заняли место флорентийцев.
Теперь следовало ждать объявления войны. 10 июня во Флоренции собрали Комитет десяти для подготовки и проведения грядущих операций, причём Лоренцо стал одним из его членов. Надо было ещё как можно скорее уведомить союзников в Милане и Венеции. Томмазо Содерини, который находился в Милане, было поручено убедить юного герцога и его мать послать войско в тысячу солдат и 8 тысяч дукатов для подкрепления тех миланских отрядов, которые уже находились в Романье. А Джованни Ланфредини, управляющий филиалом Медичи в Венеции, должен был обратиться с аналогичным предложением к Светлейшей республике: Лоренцо объявил, что собирается напасть на Имолу. Флоренция нуждалась, по меньшей мере, в двух тысячах солдат, а имела всего несколько сотен, жалованье которым частично платили союзники – Милан и Венеция.
К лету по Флоренции поползли слухи, будто красавица Симонетта умерла вовсе не от чахотки. Якобы, узнав о болезни возлюбленной, Джулиано послал за неким Доменико Салкедо. Сеньор этот служил в тайной должности при дворе Медичи. Он был ловцом вампиров. Когда в герцогстве обнаруживалась эта нечисть, Салкедо ловил её и убивал. И вот, желая любыми средствами сохранить возлюбленной жизнь, Джулиано повелел раздобыть вампира для Симонетты. Пусть лучше она тоже станет вампиром, зато не умрёт. Ведь вампиры живут лет по триста. Салкедо в точности выполнил приказ, доставив во дворец отловленного где-то вампира. И после его укуса Симонетта действительно стала выздоравливать. Однако вскоре странные повадки начали проявляться в поведении самого Джулиано. Он стал бояться солнечного света и не выходил из своих покоев. Он даже с друзьями перестал встречаться. Поговаривали, что Джулиано тоже превратился в вампира, и его скрыли во дворце Медичи. А Симонетту обвинили в случившемся и решили расправиться с ней. И тогда она, осознав весь ужас ситуации, бросилась вниз с высокой городской башни. И еще поговаривали, что Пацци были правы, когда избавили город от вампира Джулиано. И не казнить их надо было, а вознаградить.
Эту страшную историю рассказывали в тавернах странствующие монахи. Было понятно, что ветер дует из Рима. Но хуже всего было то, что папа сумел таки привлечь на свою сторону Ферранте I, который 14 июня 1478 года объявил о конфискации всей собственности Медичи, а его чиновники арестовали товары на складах в апулийских Трани и Остуни, заняли помещение банка в Неаполе и отобрали у служащих кассовые книги.
Однако действиям неаполитанских и папских войск помешало стихийное бедствие: тучи саранчи погубили почти весь урожай от Венеции до Флоренции. За этим Божьим наказанием последовали голод и чума. Венеция с Миланом не решались отправлять войска на помощь Флоренции, а Лоренцо никак не мог найти кондотьера на пост главнокомандующего. Между тем папе и королю Неаполитанскому удалось заключить договор со знаменитым Федерико да Монтефельтро – самым прославленным военачальником того времени. 3 июля Монтефельтро соединился с Альфонсом Калабрийским, сыном короля Ферранте, на границе флорентийских земель. 11-го числа они встали лагерем возле Монтепульчано и послали во Флоренцию герольда с папским бреве в форме ультиматума: война немедленно прекращается, если Синьория изгонит Лоренцо и согласится участвовать в Крестовом походе против турок. Синьория, разумеется, не откликнулась. Постепенно подходили миланские войска под командованием Альберто Висконти и Джан Якопо Тривульцио. С большим трудом флорентийская сторона нашла, наконец, и себе главнокомандующего – Эрколе I д'Эсте, герцога Феррары. В начале сентября маленький Пьеро Медичи приветствовал его от имени города в Пистойе. Позже он написал отцу, что выучил много стихов Вергилия и знает почти всю первую книгу греческой грамматики Феодора Газы.
