Ева Арк
Весна братьев Медичи
Глава 15
Наследие Великолепного
Конец правления Лоренцо был омрачён появлением Савонаролы, проповеди которого, обличавшие роскошь верхов и разврат духовенства, имели в то время огромный успех. Пригласить его во Флоренцию убедил Лоренцо граф Пико делла Мирандола. В 1485 году Пико позвали в Парижский университет, затем, после странной любовной истории, где его и соблазняли и похищали, он осел в Перудже и занялся изучением каббалы (течения в иудаизме). В конце 1486 года Пико написал 900 тезисов (философских утверждений), которые вызвался отстаивать в Риме на публичном диспуте. Иннокентий VIII предварительно просмотрел тезисы и заявил:
– Семь из них – неправомерны, а шесть – сомнительны! Откажитесь от своей ереси, граф!
– Не могу, Ваше Святейшество. Я собираюсь выступить с этими тезисами перед самыми учёными людьми со всей Италии, которым предложил оплатить дорогу до Рима!
– В таком случае, я запрещаю все Ваши 900 тезисов! – оскорбился папа.
Молодой философ снова бежал во Францию, но люди Иннокентия VIII добрались до него и добились его ареста. В 1488 году он был заключён в Венсенский замок. По ходатайству нескольких итальянских государей Пико освободили, и папа разрешил ему жить во Флоренции. Лоренцо Великолепный взял его под личное покровительство и поселил на своей вилле во Фьезоле. Тогда-то граф по дружбе и порекомендовал правителю феррарского монаха:
– Брат Джироламо сделает честь и Вам, и городу!
На долю Савонаролы тоже выпала необычайная судьба. Он родился в 1453 году в Ферраре и воспитывался при блестящем дворе герцога д'Эсте, где его дед служил лейб-медиком. Внешние данные Джироламо: выразительное, но некрасивое лицо, маленький рост, рыжие волосы, хриплый голос – никак не способствовали успеху в этом мире. О том, что юноше жилось несладко, свидетельствуют его ранние вирши:
Весь мир вокруг погряз во зле,
Добру нет места на земле.
Ни проблеска, ни искры света,
И грех оставлен без ответа…
А в восемнадцать лет несчастная любовь к красавице Лаудомии, внебрачной дочери одного из членов изгнанной из Флоренции семьи Строцци, навсегда внушила ему яростную ненависть к плотским удовольствиям. Девушка жила на противоположной стороне узкой улочки, и однажды, когда она высунулась зачем-то из окна, Савонарола, в свою очередь, перегнулся через подоконник и сделал ей предложение, которое было с презрением отвергнуто.
В апреле 1475 года, когда в семье отмечался День святого Георгия, он незаметно выскользнул из дома и пешком отправился за тридцать миль в Болонью, где вступил в доминиканский орден и стал монахом. Объясняя впоследствии отцу мотивы своего поведения, Савонарола писал:
– Не могу более выносить тот смрад, что распространился по всей Италии… Поскольку инстинкты плоти противны разуму, мне должно прилагать все силы, дабы противостоять искушениям Сатаны.
Обратив отвращение к человечеству на самого себя, он неустанно занимался самобичеванием, очень мало ел, спал на соломе. И на публике, и в частных беседах он обличал пороки своих современников. Побывав в нескольких монастырях своего ордена, Савонарола 28 апреля 1482 года получил должность чтеца во флорентийском монастыре Сан-Марко. Однажды Пико делла Мирандола стал свидетелем долгого богословского спора, в котором феррарец победил своего соперника, и проникся к нему уважением.
В 1485 году доминиканцу было видение: Бог сказал ему, что время возмездия пришло, и велел Савонароле сообщить эту страшную весть людям, за что обещал ему венец мученичества. Савонарола долго колебался, но в первый четверг Великого поста 1486 года осмелился рассказать о своём откровении:
– Времена мира подошли к концу: по слову апостола Луки, уже секира при корне дерев лежит!
Тогда начальство поспешило отослать беспокойного монаха сперва в Болонью, потом в Феррару.
Пико же надеялся, что присутствие этого правоверного монаха, который разделял некоторые его взгляды, послужит ему защитой от обвинений в ереси и колдовстве. Поэтому 29 апреля 1489 года Лоренцо обратился к главе доминиканского ордена с просьбой прислать Савонаролу в монастырь Сан-Марко. 1 августа 1490 года Савонарола вышел из монастыря, который не мог вместить всех желающих, и произнёс речь в церкви Сан-Марко – это было толкование Апокалипсиса. Вскоре и эта церковь стала тесна для слушателей: на Великий пост 1491 года Савонарола взошёл на соборную кафедру и без обиняков обрушился на Лоренцо, обвинив его в разорении государства, в растрате средств граждан, вложенных в городскую кассу. Смутившись, Великолепный послал к монаху пятерых уважаемых граждан: Доменико Бонси, Гвидантонио Веспуччи, Паоло Антонио Содерини, Франческо Валори и своего зятя Бернардо Ручеллаи. Эти достойные люди намекнули Савонароле, что за такие проповеди его могут изгнать из Флорентийского государства. На что монах ответил с пренебрежением:
– Делай он что угодно, мне безразлично. Только пусть он знает: я здесь пришелец, а он хозяин города, но я останусь, а он уйдёт.
Эти слова во Флоренции тотчас истолковали как предсказание скорой смерти Лоренцо. К тому же Савонарола не преминул повторить их: в ризнице Сан-Марко он при нескольких свидетелях заявил, что надо готовиться к большим переменам в Италии: вскоре смерть сразит Лоренцо Медичи, неаполитанского короля и папу. Теряя терпение, Великолепный попросил проповедника брата Мариано с кафедры изобличить пророческий дар Савонаролы. В день Благовещения августинец в своей проповеди толковал слова из «Деяний апостолов»:
– Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти.
Перед многочисленной толпой проповедник бичевал Савонаролу, называя его лжепророком, носителем соблазна и бесчинства. Но яростная проповедь Мариано обернулась на пользу доминиканцу. В своей церкви Сан-Марко он произнёс проповедь на ту же тему и без труда доказал, что Ной, Иеремия, Даниил и многие другие библейские персонажи предсказывали конкретные события.
– Почему же теперь я не могу получить откровение об обновлении Церкви и сопутствующих тому событиях?
Слушателей, прежде из любопытства внимавших учёному августинцу, убедили эти простейшие рассуждения. Авторитет его настолько возрос, что летом 1491 года собратья-монахи избрали Савонаролу приором Сан-Марко. По традиции, каждый новый настоятель монастыря должен был являться с визитом вежливости к главе дома Медичи, который был покровителем обители. Савонарола отказался это сделать. Лоренцо, желая примирения, отправился на мессу в Сан-Марко. По выходе он задержался в саду, потом в клуатре, но Савонарола так к нему и не вышел. Рассказывали, будто Лоренцо взял с собой солидную сумму денег, которую хотел отдать приору на нужды монастыря, однако Савонарола этих денег не принял и велел раздать нищим. Лоренцо простил ему эту грубость, заметив:
– Так или иначе, монах должен побуждать наших граждан творить милостыню, и это очень похвально.
В последние годы его обаяние было омрачено вспышками раздражительности. По мере того как его подагра становилась всё более и более болезненной, он часто бывал резок, а иногда и оскорбителен. Жителю Сиены, который посочувствовал ему в связи с ухудшением зрения и заметил, что воздух Флоренции, как говорят, вреден для глаз, он возразил:
– А разве воздух Сиены полезен для мозга?
В ответ одному из своих кузенов, довольно неряшливому мужчине, который самодовольно отзывался о бесперебойном водоснабжении на его загородной вилле, Лоренцо заметил:
– В таком случае, Вы могли бы чаще мыть руки.
Однажды он сказал Полициано, что посвятит остаток своей жизни поэзии и учёбе, оставив управление Флоренцией своему сыну Пьеро. На что поэт возразил:
– Люди Вам не позволят.
Чем дальше, тем больше Лоренцо думал о своём спасении. В самом начале 1492 года его свалила горячка. Жар не проходил. Великолепный ужасно страдал. У него сильно болело всё. Его медик Пьеро Леони уже и не знал, какое средство применить. На помощь к нему пришёл знаменитый врач Лазаро да Павия, присланный от Лодовико Моро. Но и вдвоём они не могли помочь больному.
Рядом с Лоренцо были его сестра Наннина, старшая дочь Лукреция, наследник Пьеро с женой Альфонсиной Орсини и два мальчика: младший сын Джулиано, которому исполнилось тринадцать лет, и четырнадцатилетний племянник Джулио. Узнав, что их другу плохо, Полициано и Пико делла Мирандола тотчас приехали из Венеции, где готовились к изданию их сочинения.
Лоренцо пришлось отказаться от всякого вида деятельности. Если прежде он, невзирая на приступы боли, пунктуально принимал иностранных послов, то теперь из-за болезни ему пришлось отложить приём посольства из Милана. Лоренцо хотел видеть вокруг себя лишь тех, кого он любил. Теперь двор на Виа Ларга состоял из немногих, самых близких ему людей, не хватало только среднего сына – кардинала Джованни. Лоренцо вызвал его из Пизы, где семнадцатилетний юноша изучал курс канонического права.
Приезд Джованни во Флоренцию обставили как праздник в честь официального визита князя Церкви. В начале марта Пьеро Медичи в сопровождении патрициев выехал за пределы города встречать брата. В свите юного кардинала были епископы и прелаты, собранные со всей Тосканы. Несмотря на сильный дождь, множество флорентийцев выстроились вдоль дороги, чтобы приветствовать кортеж. Кардинал сначала отправился в церковь Благовещения на благодарственную службу, потом во дворец Синьории, где его приняли гонфалоньер и приоры, а оттуда на Виа Ларга. Народ провожал его до ворот дворца и попрощался рукоплесканиями, радуясь тому, что впервые за много лет кардиналом стал флорентиец! Народное ликование тешило отцовскую гордость прикованного к постели Лоренцо. Он, так любивший праздники, был вынужден наблюдать за веселящимися гостями из окна, к которому его поднесли, – да и то недолго. Сил бороться с болезнью у него уже не было. Вечером на площадях зажгли иллюминацию. Звон колоколов, песни и музыка звучали во всех кварталах города.
На другой день состоялась торжественная месса в соборе, потом городские старшины, послы, члены Синьории и советов вместе с юным кардиналом верхами отправились с визитом к Лоренцо, который не мог выйти из комнаты. Во дворце Медичи все поднесли Джованни дары, но тот их принял только от родных и от Синьории. На этом он распрощался с флорентийцами: ему теперь надлежало вернуться в Рим. Лоренцо благословил сына и вверил его своему старому наставнику, епископу Аретинскому Джентиле Бекки. Кроме того, он поручил двум дипломатам, Франческо Валори и Пьерфилиппо Пандольфини, консультировать юного кардинала в хитросплетениях политики. Лоренцо сказал им, что сам он уже не справится с этой задачей, потому что больше не увидит сына. Когда они попытались ему возразить, он ответил:
– Дух с небес, всегда хранивший моё тело, ныне велит мне отложить всякое попечение и помышлять только о смерти.
Впрочем, отцовская любовь побудила Лоренцо написать Джованни письмо, в котором он дал ему наставления, советы и предостерёг от капканов, расставляемых завистниками:
– Мессер Джованни… Призываю Вас всегда быть благодарным Господу нашему Богу, всякий час вспоминая, что кардиналом Вы стали не благодаря заслугам своим и усилиям, а единственно действием благодати Божьей. В свидетельство своей благодарности Ему живите всегда свято, примерно и честно…
21 марта 1492 года Лоренцо велел отвезти себя в носилках на виллу в Кареджи и вызвал туда старого друга, Марсилио Фичино. Всё сильнее страдая от болей, он, подобно своему деду Козимо, надеялся найти утешение в теориях Платона и его последователей о предназначении человека, о бессмертии души. Фичино поведал об этих днях сыну Лоренцо, молодому кардиналу Джованни. Философ увидел в саду Кареджи тревожные небесные знамения: днём нависли тучи в виде гигантских сражающихся воинов, а ночью прямо над виллой Лоренцо загорелась новая звезда. Философу показалось также, что от Фьезоле к Кареджи движется сонм блуждающих огней. Он подумал, что это небесные духи, принимающие души усопших, – те, о которых говорил древнегреческий писатель Гесиод. Войдя к Лоренцо, Фичино увидел еще один знак: лицо больного «сияло божественной благодатью».
Через две недели Лоренцо почувствовал, что силы совсем оставляют его, и сказал Наннине:
– Мы ведь никогда ничего не скрывали другу от друга. Даже то, что наша взаимная любовь была не такой, как между братом и сестрой…
– Прошу Вас, не надо… Это было наваждение молодости!
– Моё положение безнадёжно, не так ли? – после паузы спросил Лоренцо.
Но сестра Лоренцо лишь молча плакала.
– Скажи честно, если в тебе осталась ещё хоть капля любви ко мне!
– Брат, Вы всегда были очень мужественным человеком, – Наннина утёрла слёзы. – И уйти из жизни Вам подобает отважно и благочестиво. Знайте, что надежды больше нет.
Однако Великолепный был словно готов к такому ответу:
– Если такова воля Божья, нет для меня ничего приятнее смерти.
Он послал за духовником, исповедался, соборовался, причастился, после чего послал за старшим сыном, чтобы сообщить ему свою последнюю волю. Пьеро Медичи было двадцать лет. Он был горд и непреклонен, а потому ненависть тех граждан, которые всё ещё не смирились с властью Медичи над городом, могла обратиться теперь на него. Лоренцо хотел ободрить сына:
– Граждане, дорогой мой Пьеро, без сомнения признают тебя моим наследником, и я не сомневаюсь, что ты получишь власть, которую они вручили мне. Но так как государство – тело многоглавое и невозможно нравиться всем, всегда помни, что выбирать надобно самый честный образ действий и предпочитать общее благо частным интересам.
Отец возложил на Пьеро заботу о младшем брате Джулиано и племяннике Джулио и в заключение попросил, чтобы похоронили его скромно, как хоронили Козимо. Когда Пьеро ушёл, в комнату впустили домочадцев и друзей. К одру друга приблизился Полициано. Лоренцо крепко сжал его руки. Полициано отвернулся, чтобы скрыть слезы. Великолепный же с тревогой спросил:
– Почему нет Пико?
Тотчас отправили нарочного во Флоренцию, и 7 апреля тот явился в Кареджи, но не один, а с Савонаролой, приором Сан-Марко. Пико, как встарь, поговорил с Лоренцо о литературе и философии. Лоренцо сожалел, что не может достать для библиотеки все книги, интересующие его друга. После этого в спальню умирающего вошёл мрачный Савонарола. Полициано был при этом и слышал, как монах наставлял Лоренцо хранить веру, раскаяться в грехах и без страха предстать перед ликом смерти. Затем Савонарола прочёл отходную и, по просьбе Лоренцо, благословил его. Именно такой, по словам друга Великолепного, была последняя встреча этих людей. Но позднее Савонарола совсем иначе описывал эту сцену: во время исповеди Лоренцо будто бы покаялся в трёх главных грехах – разграблении Вольтерры, растрате благотворительной кассы, из которой выдавались деньги на приданое бедным девушкам, и в жестоких карах после заговора Пацци. Савонарола согласился отпустить ему грехи при трёх условиях: исповедать совершенную веру в Бога, вернуть всё неправедно нажитое и дать свободу Флоренции. С первыми двумя условиями Лоренцо согласился, но когда монах выдвинул третье, он отвернулся от приора, и тот ушёл, якобы, так и не отпустив ему грехи.
Неправдоподобность этой сцены очевидна. Самый авторитетный историк, изучавший деятельность Савонаролы, Роберто Ридольфи доказал, что это – позднейшая выдумка сторонников брата Джироламо. Близкая смерть того, кто без всяких титулов правил Флоренцией, тревожила не только его родных и друзей, но и простой народ. Все были предельно напряжены. За три дня до смерти Лоренцо в церкви Санта-Мария Новелла одна женщина вдруг вскричала:
– Видите, видите: бешеный бык с огненными рогами сейчас разрушит этот храм!
Многие странные события принимали за предвестие смерти великого Медичи. Например, два льва, жившие в клетке, принялись грызться, и один загрыз другого. 7 апреля на город обрушилась буря и молния ударила в фонарь соборного купола. Когда Лоренцо сообщили, что один из мраморных шаров на вершине купола рухнул на площадь, он поинтересовался:
– На чьей стороне?
А когда ему сказали, вздохнул:
– Я умру, потому что эта сторона ближайшая к моему дому.
На дворце Медичи же пострадал герб. Савонарола той ночью не спал – он готовил проповедь. В самый разгул стихии ему внезапно явилось в небе видение: рука, потрясающая мечом, а вокруг руки огненная надпись: «Ecce gladius Domini super terram cito et velociter», то есть: «Ce меч Господень на землю скорый и не медлящий». Утром доминиканец возвестил флорентийцам, потрясённым ужасной ночью:
– Час Господень пробил!
Однако Лоренцо тихо скончался 8 апреля 1492 года отнюдь не в смятенном страхе, а в мире и спокойствии духа. Его приближённые Паоло Черретани, Бартоломмео Деи и Полициано оставили об этом свидетельства. Великолепный попросил почитать ему фрагмент из Евангелия о Страстях Господних. Когда началось чтение, он утратил дар речи, но шевелил губами, следя за чтецом. Потом не мог уже и этого, только еле качнув головой и шевельнув пальцами, показал, что слушает Евангелие. По окончании чтения к губам Великолепного поднесли серебряное распятие, и он поцеловал его. С этим Лоренцо и испустил дух. Брат-камальдолинец, при том присутствовавший, убедился, что он мёртв, поднеся к губам покойного свои очки: они не запотели.
По довольно распространённой версии, Лоренцо, как и его отец, скончался от подагры. Макиавелли же считал причиной его смерти «желудочные боли». А по свидетельству Полициано, болезнь Великолепного пожирала «не только (его) вены, но все его внутренние органы, кишечник, кости и даже костный мозг». Возможно, это был рак. А, может, его отравили?
Лоренцо прожил всего сорок два года и четыре месяца. Все присутствовавшие на вилле погрузились в глубокую скорбь. Больше всех терзался врач и друг Лоренцо Пьеро Леони. Он тщетно перепробовал все средства, вплоть до микстуры из драгоценного порошка растёртых жемчужин, и теперь винил себя в смерти Лоренцо, ведь Леони свято верил в астрологию, а звезды ясно говорили, что сейчас Лоренцо умереть не должен. В ужасе доктор бежал из Кареджи на виллу Сан-Джервазио к своим друзьям Мартелли. На другой день он утонул в колодце. Враги Медичи утверждали, что это Пьеро велел бросить его в колодец за то, что тот плохо лечил его отца. Однако вероятнее всего это было самоубийство. Так или иначе, Леони на себе испытал правдивость собственного гороскопа, который говорил, что он погибнет в воде.
Следующей ночью тело Лоренцо отвезли во Флоренцию. Похороны состоялись наутро в базилике Сан-Лоренцо. Собралось множество скорбящих, на которых были знаки траура по главе города; бедняки по обычаю несли восковые факелы.
Синьория и советы попросили Пьеро занять место его отца. На третий день после смерти Лоренцо был издан декрет, изъявлявший общественную благодарность покойному. В нём говорилось, что Лоренцо подчинил свои интересы интересам Флоренции, он делал всё возможное для блага и независимости государства, обеспечил порядок хорошими законами, до победного конца довёл войну, вернул утраченные крепости и завоевал города. Следуя примеру древних, он вверил самого себя врагу ради безопасности граждан и свободы страны. Вообще он делал всё, чтобы возвеличить свою родину и расширить её территорию.
– Никогда ещё не только Флоренция, но и вся Италия не теряли гражданина, столь прославленного своей мудростью и столь горестно оплакиваемого своим отечеством, – признал Макиавелли.
О кончине Великолепного действительно скорбели при всех дворах Италии, особенно в Риме и в Неаполе. Папа Иннокентий VIII был тяжело болен. Глубоко потрясённый смертью того, кто вместе с ним создал и упрочил союз Рима и Флоренции, он воскликнул:
– Погиб мир в Италии!
Ту же мысль высказал и старый неаполитанский король Ферранте:
– Для себя самого он прожил достаточно, но для блага Италии слишком мало. Дай Бог, чтобы никто не воспользовался его смертью и не стал строить козни, на которые не дерзал при его жизни.
Это был намёк на Лодовико Моро, мечтавшего убрать с миланского трона своего племянника, молодого герцога, женатого на внучке Ферранте. С этой целью регент побуждал французского короля Карла VIII востребовать корону Неаполя – часть наследства Анжуйского дома. Будь Лоренцо жив, флорентийская дипломатия, возможно, помешала бы этому. С уходом Медичи распались связующие звенья Лиги, охранявшей Италию от иностранных вмешательств и от венецианской агрессии. Кто-то любил Лоренцо, кто-то его ненавидел, но всем было ясно, что вместе с ним уходит целая эпоха. Золотой век Флоренции прошёл – наступали тяжёлые времена.
– Я знаю непостоянный нрав флорентийского народа. Пройдёт сотня лет, и нас свергнут, но наши деяния останутся в веках, – предсказывал Козимо Старший.
Его внук показал всем пример политики, основанной на равновесии и гармонии государств, который после смерти Лоренцо был забыт. Но остался образец его собственной жизни. Подобно своему деду Козимо, Великолепный искал смысл человеческой комедии в поучениях платоновской философии. Он поднялся на тот уровень, где разум открывает единство всех вер и религий.
С именем Великолепного навсегда связаны расцвет Флоренции, а также творения и жизнь гениев эпохи Ренессанса.
Говорят, на исповеди Лоренцо написал мелом дошедшие до нас слова:
– Ещё жил я, не жалуясь, и очень доволен своей судьбой.
