Ева Арк
Весна братьев Медичи
Глава 5
Гнев Амура
После похорон Пьеро Медичи 4 декабря 1469 года, если верить Макиавелли, все взоры обратились не к Лоренцо, а к Томмазо Содерини. Многие граждане приходили навещать его, словно главу государства, и многие правители присылали ему письма. Но он, будучи человеком мудрым и хорошо зная и правильно оценивая свои и дома Медичи богатства и успех, на письма государей не отвечал, а согражданам давал понять, что не в его дом должны они приходить, а к Медичи.
– На второй день после смерти отца, – записал Лоренцо в своих «Воспоминаниях», – главные люди города пришли в наш дом, чтобы утешить нас и побудить меня взять на себя заботу о государстве, как это делали мой отец и дед.
Среди руководителей делегации был Томмазо Содерини, который долго и вдумчиво говорил о положении Флоренции, всей Италии, о домогательствах отдельных государей и закончил свою речь следующими соображениями: для того, чтобы Флоренция существовала в единении и в мире, не зная гражданских распрей и внешних столкновений, необходимо поддержать Лоренцо и его брата.
– Я согласился неохотно, – утверждал Великолепный. – Мне казалось, что эта должность не подобает моим летам, тягостна и опасна. Я принял её единственно для того, чтобы обеспечить безопасность моих друзей и сохранность нашего состояния, потому что во Флоренции нелегко жить богатому человеку, если он не обладает властью в государстве.
Прежде чем разойтись, все присутствующие поклялись, что будут видеть в юных Медичи родных сыновей, а те заявили, что почитают собравшихся здесь старших за отцов.
До самой смерти Пьеро его наследник никогда не занимал действительно ответственных должностей. Он лишь блестяще исполнял представительские функции. Сторонники Медичи полагали, что ничего не изменится. Однако Лоренцо практически сразу дал понять всем окружающим, что последнее слово в любом случае остаётся за ним. К советам Содерини он, конечно, прислушивался, но не более того. Своего верного соратника Великолепный предпочитал использовать в качестве посла по особым поручениям, представлявшего его на различных официальных мероприятиях за рубежом; помимо всего прочего, это позволяло не опасаться, что он укрепит своё положение в городе, которым формально правил во время частых отлучек Лоренцо.
Бригада же стала придворным обществом, занятым поиском удовольствий и выгод.
Так, Браччо Мартелли ближайший приятель Лоренцо, прошёл все ступени общественных должностей: приор, подеста флорентийской округи, посол и, наконец, гонфалоньер справедливости. Другой член бригады, Сиджисмондо делла Стуфа, которому Лоренцо доверял как самому себе, в награду за преданность тоже получил самые высокие должности: приора, морского консула в Пизе, и, опять же гонфалоньера справедливости. Сиджисмондо был помолвлен с красавицей Альбьерой дельи Альбицци, смерть которой в 1473 году потрясла всю Флоренцию и вдохновила поэтов на множество прочувствованных стихотворений. Репутация безутешного красавца окружила Стуфу каким-то ангельским ореолом, делавшим его совсем непохожим на товарищей по бригаде, весельчаков, гуляк и волокит.
К счастью, благодаря прекрасному воспитанию и поэтическому дарованию Лоренцо удалось вырваться из вихря пошлых удовольствий. Следуя примеру великих писателей как древности, так и недавних времён, он старался выразить в своих стихах и радость жизни, и страдания, которые тоже подчас испытывал. Перед молодым человеком стояла нелёгкая задача сохранить мир во Флоренции, оградить её от внешних бурных событий, то есть, выбрать правильный политический курс. Теперь всё бремя ответственности лежало на нём одном. В начале 1470-х годов Лоренцо вникал в государственные дела, и его муза в это время молчала.
Молодой Медичи понимал: чтобы его уважали, ему придётся сражаться, не брезгуя никакими средствами. Во внешней политике он нуждался в поддержке традиционных союзников своей семьи, Неаполя и Милана. Уже 7 декабря откликнулся герцог Галеаццо Мария Сфорца, прислав миланские войска, стоявшие около Пармы. Укрепить союз с Неаполем Лоренцо было труднее. На сейме в Риме, где искали приемлемые для всех воюющих сторон условия, чтобы завершить войну за Римини, король Ферранте поссорился с Миланским герцогом. Последний желал немедленного мира: этого добивался его друг французский король Людовик XI в надежде, что освободившиеся миланские войска можно будет использовать для реализации претензий Франции на Неаполь. Оскорблённый Ферранте был готов вступить в союз со старинным недругом своего государства – Венецией. В июле 1470 года флорентийским представителям удалось предотвратить раскол лиги. Флоренция нашла необходимые 300 тысяч флоринов на перевооружение: в середине декабря, несмотря на сильное сопротивление Совета народа, было принято решение о чрезвычайном налоге. Таким образом, 1470 год, казалось, должен был принести мир, так необходимый Лоренцо, чтобы спокойно вникнуть в государственные дела. Ему помогал малочисленный совет, вовсе не потакавший хозяину города. Наряду с Томмазо Содерини в него входили Якопо Пацци, которого Лоренцо хотел задобрить, и два члена партии Медичи: Луиджи Гвиччардини, сторонник Миланского герцога, и Антонио Ридольфи, стоявший за Неаполитанского короля.
Угроза войны с внешними врагами была не единственной проблемой. В ночь на 6 апреля 1470 года изгнанники братья Нарди, друзья бывшего заговорщика Диотисальви Нерони, опираясь, вероятно, на поддержку Борсо д'Эсте, маркиза Феррарского, и сообщников в самом городе, захватили цитадель и дворец подесты Чезаре Петруччи в городке Прато, входившем в состав Флорентийской республики. Подеста и члены муниципалитета были брошены в темницу. Они должны были стать заложниками, но народ, оставшийся верным Флоренции, вскоре освободил их. Петруччи приказал арестовать самих братьев Нарди с шестьюдесятью сторонниками. Расправа была безжалостной. 9 апреля Бернардо Нарди обезглавили, а четырнадцать его сообщников повесили. Затем последовали новые казни: четырёх заговорщиков казнили 14 апреля, еще семерых через день. Слух об этом привёл в ужас всю флорентийскую округу.
До вынесения приговоров Синьория спросила мнения Лоренцо. Медичи давно знали, что в Прато зреет смута. Карло, незаконный сын Козимо Старшего, будучи старостой коллегиальной церкви Святого Стефана, сам это видел. На своей свадьбе Лоренцо выразил недовольство Прато, отвергнув подарок города – великолепную чеканную серебряную вазу. Теперь ему представился случай уничтожить всех своих противников, но он этого не сделал. Наоборот, когда главные виновники понесли наказание, подеста Прато получил приказ уничтожить судебные протоколы. Обеспечив безнаказанность соучастникам заговора, Лоренцо сделал возможным примирение с ними и таким образом завоевал репутацию великодушного политика.
Дебаты в Совете ста, центральном органе режима Медичи, показывали, что и в самой Флоренции зрели подобные замыслы. Друзья Лоренцо уведомили его, что городская верхушка добивается самостоятельности. Чтобы устранить эту угрозу, 5 июля 1470 года был внесён новый законопроект. От формирования Синьории предполагалось отстранить Совет ста и передать эту функцию комиссии из сорока пяти граждан из числа самых преданных сторонников Медичи. Особые привилегии получили семьи Гвиччардини, Мартелли, Питти и Ридольфи: от них в комиссию вошли по два человека. Закон дважды ставили на голосование в Совете ста, и он дважды не прошёл. Для Лоренцо и его друзей это было серьёзное поражение. Но они не признали себя побеждёнными и задумали в будущем полностью реформировать сам совет.
6 апреля, как раз в то самое время, когда заговорщики совершили свои преступные действия в Прато, Лукреция Донати родила сына Пьеро. Нет, не от Лоренцо, а от своего мужа. Хотя во время турнира молодой Медичи дал ей слово вызвать Ардингелли во Флоренцию, он не спешил выполнять своё обещание. Лукреция присутствовала также на свадьбе Лоренцо, где чествовалась им самим и всеми его друзьями наряду с новобрачной. Вряд ли это было приятно гордой дочери римских патрициев. Тем не менее, Звезда Флоренции доказала, что она обладала не только красотой, но и умом, подружившись с Клариче, которая поддержала её в желании вернуть мужа. В результате Лоренцо пришлось разрешить Ардингелли приехать во Флоренцию «для своей жены и для жены Никколо, так как за этим стоит она», как свидетельствует всё та же вездесущая Алессандра Мачинга.
Летом 1470 года, когда Лукреция после рождения сына была в самом расцвете своей красоты, Сандро Боттичелли написал для Торгового суда картину с изображением аллегории Силы. Она принесла молодому художнику известность в городе. По слухам, Боттичелли изобразил там Лукрецию Донати. Хотя её фигура воплощает силу, лёгкий наклон точёной головки и изящные руки, нервно прикасающиеся к оружию, выдают внутреннюю хрупкость образа. В то же время её полудетское личико кажется безмятежно спокойным. Судя по картине, Лукреция справедливо считалась первой красавицей Флоренции. Однако Лоренцо уже был влюблён в другую даму, затмившую даже супругу Никколо Ардингелли. Но об этом пока никто не знал.
Первой догадалась обо всём, как обычно, Наннина, с которой Лоренцо увиделся на свадьбе их сестры Марии. Великолепный, как и полагалось главе семьи, сам нашёл ей мужа – Лионетто Росси, управляющего банком Медичи в Лионе. В 1468 году французский король Людовик XI начал мстить Медичи за то, что управляющий брюггским филиалом их банка Томмазо Портинари давал займы герцогу Бургундскому. Под предлогом, что займы были обещаны ещё двум врагам короля, Антуану де Шатонефу и Филиппу Савойскому, графу Бресскому, Людовик изгнал лионского управляющего Франческо Нори. На его место приехал новый управляющий Джулиано дель Дзаккериа, но в 1470 году он умер. А его заместитель Лионетто Росси получил свою должность в обмен на обещание жениться на Марии. В марте 1470 года он приехал во Флоренцию подписать контракт о партнёрстве с Медичи. А вскоре состоялась и свадьба: не такая роскошная, как у Бьянки и Наннины, но снова собравшая всю семью. Улучив момент, Наннина спросила у Лоренцо:
– Признайтесь, брат, Вы специально выбрали Марии такого мужа, как Росси?
– А чем он плох?
– Тем, что увезёт её туда, где у неё не будет ни одной родной души.
– А муж на что? К тому же, Франция, как я слышал, неплохая страна.
– Да, но её не сравнить с Флоренцией. Здесь Мария была бы на виду и напоминала всем о прелюбодеянии одного из Медичи…
Великолепный нахмурился:
– Что ты хочешь от меня, Наннина? Отменить свадьбу Марии не в моих силах. К тому же, я советовался по этому поводу с матушкой!
– Не сомневаюсь, что донна Лукреция одобрила Ваше решение! Она не возражала и против брака Бьянки с Гульельмо Пацци, и моего – с Бернардо, а Вам сама нашла жену. В результате – мы все несчастливы, кроме Джулиано… Только он один счастлив, потому что влюблён!
– А ты откуда знаешь? – после паузы спросил Лоренцо.
– О чём?
– О том, что Джулиано влюблён?
– От Бьянки.
Великолепный задумался: Бьянка с детства всегда опекала младшего брата, и Джулиано до сих пор был её любимцем, несмотря на то, что она уже успела обзавестись кучей собственных детей. В то время как сам Лоренцо дружил с Нанниной. А вот Мария всегда была как бы сама по себе…
– А какую судьбу вы с матушкой уготовили для Джулиано? – продолжала между тем наступать Наннина. – Тонзуру или брачный венец?
– Он может стать и кардиналом-мирянином, – уклончиво ответил Лоренцо.
– А если наш брат откажется от кардинальской шапки?
– Почему?
– Потому что Джулиано без ума от жены Марко Веспуччи!
На лице Лоренцо возникло жёсткое выражение:
– Ему придётся согласиться – ради блага семьи Медичи!
Некоторое время Наннина молча смотрела на Лоренцо и, наконец, тихо произнесла:
– Прошу Вас, не лгите мне!
В свой черёд, Великолепный бросил на сестру удивлённый взгляд:
– Что ты сказала?
–У нашего брата это – впервые. Не отнимайте у него любовь!
– Ты с ума сошла, Наннина!
– Нет, я слишком хорошо знаю Вас, брат! Обещайте мне, что Вы не будете домогаться мадонны Симонетты! У Вас ведь есть Лукреция Донати!
– Вот именно, что она – не моя, а Ардингелли! – Лоренцо внезапно почувствовал гнев. – Ты жалеешь Джулиано? А меня тебе не жаль?! Я тоже хочу не только любить, но и быть любимым!
Из глаз его сестры полились слёзы. Некоторое время Великолепный растерянно смотрел на неё. После рождения дочери Наннина похудела и румянец спал с её щёк. Вследствие чего её сходство с Лукрецией Донати почти сошло на нет. Зато теперь она напоминала Лоренцо другую женщину. Правда, та была выше ростом, но такая же стройная.
Отвернувшись, Лоренцо угрюмо произнёс:
–Успокойся: разве я могу обидеть Джулиано?
После свадьбы Мария уехала с мужем во Францию, и Лоренцо удалось наладить отношения с Людовиком ХI, который 13 августа 1470 года пожаловал ему чин советника и канцлера. А в ноябре 1470 года французский король даже стал крёстным отцом новорожденной дочери Лоренцо. Лукреция Медичи стала любимицей отца и Великолепный часто говорил:
– Будь она сыном, других не надо.
Но это позже, а тогда он страстно желал наследника. Девочку назвали в честь матери Лоренцо. Лукреция Торнабуони очень тяжело пережила смерть своего мужа и находила утешение в сочинении религиозных поэм, которых оставила после себя всего пять, не считая стихов.
Вот первые строки из её поэмы «История царицы Эсфирь»:
Во имя Господа предвечного, благого!
Сказание начну, надеясь на Него,
На помощь Божию я уповаю снова;
Про вавилонского владыки сватовство,
И как лелеял он любимую в почёте,
Про Мардохея с ней сокрытое родство.
Была Есфирь умней царёвых звездочетов,
И от погибели народ родной спасла
И вывести смогла из-под лихого гнёта,
Избавить от руки, что так сильна была,
Что чуть не сгинуло Израиля потомство,
Но Божья воля их от смерти сберегла.
Так уж получилось, что сама Лукреция Торнабуони стала «Эсфирью», то есть, спасительницей, для Медичи. Лоренцо всегда мог найти поддержку у матери. Зато Джулиано, став после смерти отца соправителем брата, на самом деле не занимался государственными делами, а вёл праздную жизнь, блистал на турнирах и легко тратил деньги. Сначала отец, а затем и брат, пытались добиться для него кардинальской шапки, но отношения Флоренции с Римом оставляли желать лучшего, поэтому духовный сан младший Медичи пока не получил. Зато его силой, ловкостью и красотой гордилась вся Флоренция. Подвижный и стройный, почти всегда в чёрном бархате, он обладал спокойствием и весёлостью, присущими людям, которым всё далось без труда. Внешне Джулиано удался в бабку Контессину де Барди: правильные черты лица, нос хотя и крупный, но прямой, глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, подбородок волевой. Юношей было очаровано всё женское население города: от знатных дам до простых горожанок, и вслед ему вздыхали даже мужчины.
Он был начитан и образован так же, как Лоренцо, хотя, может быть, меньше него увлекался литературой и философией. Не обладая теми качествами, которые прославили его старшего брата, Джулиано был достаточно умён, чтобы, используя другие свои преимущества, завоёвывать расположение общества. Именно он стал героем турнира по случаю свадьбы Лоренцо, в соревнованиях между флорентийцами и венецианцами. Братья были очень привязаны друг к другу. Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешним проявлениям приличия, проявлял холодный расчёт, когда дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Он делился с ним размышлениями и соображениям по поводу любого политического события. Взаимная любовь и преданность братьев напоминала отношения Козимо Старого и его рано умершего брата Лоренцо.
Наряду с женщинами и поэзией в досугах молодого правителя Флоренции была и третья, не уступающая им, страсть – охота. В развлечениях бригады охота играла важную роль. Лоренцо предпочитал соколиную охоту как поистине королевскую забаву. Его соколиному двору могли бы позавидовать многие монархи. Причём тренировкой ловчих птиц и уходом за ними занимался сам Лоренцо, когда не был занят другими делами, а сокольничие и псари были у него в большой чести. С ещё большей страстью охоте отдавался его младший брат. Если верить Анджело Полициано, до шестнадцати лет Джулиано не интересовался любовными забавами:
В ту чудную, безоблачную пору,
Когда еще не тронул пух лица,
Наш Джулиано не внимал Амору,
Что сладким игом бременит сердца.
Беспечный, предавался он задору
И погонял лихого жеребца.
Из сицилийских стад был конь отборный,
Он спорил с ветром, быстрый и покорный.
. . . . . . .
О, сколько нимф по юноше вздыхало!
Но все их пени, горести и плачи
В груди надменной не могли нимало
Лёд растопить, воспламенить – тем паче.
В лесах он так охотился, бывало,
С суровым, гордым видом – не иначе,
А чтобы не был зной ему докука,
Носил венок он из сосны и бука.
. . . . . . .
Так юноша заносчивый сверх меры
Святых влюблённых порицал везде.
Самодовольный, не давал он веры
Чужому плачу и чужой беде.
Но вот слуга Амура и Венеры,
Что пламенел, покорный их узде,
Воззвал к Амуру: «Гнев свой справедливый
Яви, о, бог, да сломится строптивый!»
Однако писатель Пол Стратерн утверждает:
– Джулиано любил считать себя безжалостным покорителем женских сердец, хотя в действительности сам влюблялся с завидным постоянством и не всегда удачно, что повергало его в глубокую хандру.
Вскоре после свадьбы Лоренцо флорентийский банкир Марко Веспуччи привёз из Генуи свою жену Симонетту Каттанео, ровесницу Джулиано, которая едва не стала яблоком раздора между братьями Медичи.
Глава 6
Несравненная генуэзка
Первые годы правления Лоренцо были знамениты чередой развлечений. На протяжении многих поколений Флоренция славилась на всю Европу своими празднествами. Ни в одном городе не было более зрелищных и многочисленных общественных увеселений. Благодаря уставам различных торговых гильдий в году было не более 275 рабочих дней, так что у людей было достаточно возможностей развлечься. Здесь были карнавалы, скачки и игры с мячом, танцы в Меркато Веккьо, инсценированные сражения на площади Санта-Кроче и водные представления под мостами через Арно. Иногда площадь Синьории превращалась в цирк или охотничье поле: диких животных выпускали на волю, кабанов подстрекали копьями, а львов выводили из их клетки за Палаццо и натравливали на собак. По крайней мере, в одном случае эти выходки вышли из-под контроля: трое мужчин были убиты разъярённым буйволом. Затем кобыла была выпущена на волю среди жеребцов, зрелище, о котором один горожанин высказался так:
– Самое чудесное развлечение для девушек!
Однако по свидетельству другого флорентийца, этим зрелищем были «очень недовольны порядочные и хорошо воспитанные люди». Одним из самых популярных флорентийских праздников был Первомай (Календимаджо). Ради этого молодые люди вставали пораньше, чтобы повесить ветви цветущих кустарников, украшенные лентами и засахарёнными орехами, на двери домов своих возлюбленных, а девушки, одетые в красивые платья и несущие цветы и листья, танцевали под музыку лютен на площади Санта-Тринита. Ещё был праздник святого Иоанна Крестителя, покровителя города, когда все лавки были украшены коврами, а лошади без всадников, с подвешенными по бокам железными шарами с шипами, мчались от Порта аль Прато вниз по Виа делла Винья через Меркато Веккьо и Корсо к Порта Алла Кроче. Кроме того, в этот день на улицах можно было любоваться шествиями каноников и певчих, горожан, одетых ангелами и святыми, и огромными колесницами со священными реликвиями собора, среди которых были шип Святой Короны, ноготь Святого Креста и большой палец Святого Иоанна. На площади Пьяцца дель Дуомо виднелись голубые балдахины, украшенные серебряными звёздами, под которыми были сделаны подношения по обету из раскрашенного воска, а на балконе Палаццо Синьории развевались знамёна, мимо которых на повозках провозили изысканные позолоченные замки, символизирующие города, подчинявшиеся Флоренции.
Великопостные праздники, естественно, были более мрачными. В среду Страстной седмицы в соборе состоялась заутреня Тьмы. Все светильники, за исключением единственной свечи на алтаре, были погашены, и в полумраке духовенство и прихожане ритуально били по полу ивовыми прутьями. В Великий четверг архиепископ омывал ноги бедным. А в Страстную пятницу, в три часа пополудни, служители всех церквей и монастырей вышли на улицы с деревянными колотушками, призывая людей преклонить колени и молиться, где бы они ни были и что бы они ни делали. После этого разыграли похороны Христа, проходившие по улицам, затянутым чёрным. Длинная процессия монахов несла крест и шест для бичевания, терновый венец, копьё и губку, а также все предметы, упоминаемые в рассказах о Страстях Господних, от молотков и гвоздей до пурпурных одежд и игральных костей. За ними несли фигуру мёртвого Христа под балдахином из чёрного бархата и золота, затем шла Дева Мария, одетая в чёрное, с белым носовым платком в руке. На следующий день, в Страстную субботу, всё снова было ярко. Чёрная ткань была снята с алтаря собора и заменена золотой. Архиепископ спел «Gloria in Excelsis», и когда голуби, выпущенные из собора, вспорхнули на крыши Пьяцца дель Дуомо, колокола на колокольне и по всей Флоренции торжествующе зазвонили. Лоренцо и Джулиано с удовольствием участвовали во всех этих празднествах, помогая создавать декорации, покрывала и атрибутику, скульптуры и доспехи, костюмы артистов, а также тщательно продуманную сбрую и маскировку надушенных животных.
К их весёлой компании нередко присоединялись братья Веспуччи. Старший Антонио был книжным червём, ему больше нравились философские диспуты у Марсилио Фичино, чем беспокойные загулы, и впоследствии он стал, как и его отец, нотариусом. Средний, Джироламо, как и старший брат, окончил Пизанский университет и позже присоединился к рыцарям-госпитальерам на Родосе. Младший Америго им под стать – постоянно пропадал у дяди-монаха в доминиканском монастыре, правда, постриг не принял, но книги прочитал все и в будущем стал знаменитым мореплавателем, в честь которого назвали Америку. Самым скучным был их кузен – торговец Марко Веспуччи. Но ему, по мнению друзей, повезло больше всех. Невзрачный внешне и занудный по натуре, он умудрился удачно жениться в Генуе.
По одним источникам, Симонетта, по мужу Веспуччи, родилась в знатной семье крупных торговцев Каттанео в Портовенере близ Генуи – месте рождения богини Венеры (что позволило поэтам сравнивать её с этой богиней), по другим – собственно в Генуе. По словам Полициано, её дом находился «в том суровом лигурийском районе над морским побережьем, где разгневанный Нептун бьётся о скалы… Там, подобно Венере, она родилась среди волн». В апреле 1469 года шестнадцатилетняя Симонетта венчалась со своим ровесником Марко Веспуччи в церкви Сан-Торпете, в Генуе, в присутствии дожа и генуэзской знати. Правдоподобная версия гласит, что до этого в детстве Симонетта сопровождала своих родителей в изгнании, которое они проводили на вилле, принадлежавшей семье Каттанео в Феццано ди Портовенере. Семья была изгнана из Генуи во время какой-то из внутренних распрей. Её мать первым браком была замужем за Баттисто I Фрегосо, дожем Генуи, и имела от него дочь по имени Баттистина, выданную замуж за герцога Пьомбино Якопо III Аппиано. Семья Каттанео, находясь в изгнании, также пользовалась гостеприимством герцога, разделяя его с флорентийцем Пьетро Веспуччи, отцом Марко, будущего мужа Симонетты. Предполагают, что таковы были предпосылки знакомства этих семей. По желанию своего отца Марко изучал в Генуе устройство знаменитого банка Сан-Джорджо, прокуратором которого был его будущий тесть, Гаспаре Каттанео. Видимо, будучи принятым в доме своего начальника, Марко познакомился с его дочерью и договорился о браке, который был полезен семье Каттанео как союз с богатой флорентийской семьёй. Ибо недавнее падение Константинополя и потеря восточных владений отразились на благосостоянии самого Гаспаре.
Молодожёны обосновались в родном городе жениха – Флоренции в родовом жилище Барго д’Оньисанти. Однако Симонетту полагалось представить Медичи, иное было бы расценено как нарушение приличий. Как известно, Лоренцо тогда был в Милане, а больной Пьеро с женой и младшим сыном – на вилле Кареджи. Когда туда приехали Марко и Симонетта, Джулиано, как следует из поэмы Полициано, занимался любимой охотой:
В погоне безнадёжной Джулиано
Немало отдалился от отряда.
Цель далека, хоть всё ему желанна,
А конь без сил, коню дать отдых надо.
И вот пред ним цветущая поляна,
А средь поляны – дивная отрада:
Младая нимфа в белом одеянье
И нет как нет уже проворной лани.
. . . . . . .
Как изменился он, когда мгновенно
В груди зажёгся пламень благородный!
Как задрожало сердце уязвлённо!
И тут же пот прошиб его холодный.
Так созерцал он жадно, дерзновенно
Глаза глазами в муке безысходной.
Не знал несчастный, что в сиянье оном
Приют был облюбован Купидоном.
Интересно, что в родной Генуе Симонетта вовсе не считалась красавицей со своим довольно крупным носом, маленькой грудью и округлым животом. Тем не менее, на брата Лоренцо генуэзка произвела неизгладимое впечатление:
Вся белая, в покрове белоснежном,
Она себя цветами убрала,
И золотой волной над ликом нежным
Ложилась прядь вкруг гордого чела.
К ней ласков лес – в покое безмятежном
Он дарит ей улыбки без числа.
В её движеньях царственность таится,
А вскинет вежды – буря усмирится.
В общем, Джулиано влюбился без памяти, и когда брат вернулся во Флоренцию, попросил его устроить в честь новобрачных приём на Виа Ларга. Лоренцо легко согласился, так как ему самому было любопытно взглянуть на ту, что украла сердце Джулиано. И вот, тёплым сентябрьским днём Симонетта впервые вошла в Гранатовый зал дворца Медичи. Великолепный сразу же отметил несхожесть внешности приезжей с флорентийками: рыжеватые волосы выделяли её на общем фоне и придавали особый шарм. Покорила Лоренцо Медичи и милая манера общения: сама Симонетта как бы уходила на второй план, а собеседник невольно оказывался в центре внимания. С первого знакомства Лоренцо отметил начитанность девушки – сказалось её монастырское воспитание. Не осталось незамеченным умение великолепно танцевать и со вкусом подобрать платье.
– Как ты нашёл мадонну Симонетту, брат? – с волнением спросил в конце бала Джулиано. – Не правда ли, она не похожа на наших девушек?
– Да, пожалуй, она – Несравненная!
После приёма во дворце Медичи чета Веспуччи была снова приглашена в Кареджи, где был устроен роскошный пир. И тут вдруг Лоренцо обнаружил неприятный для себя факт: между двумя братьями Медичи Симмонетта отдавала предпочтение Джулиано. Тогда впервые за двадцать лет своей жизни он пожалел, что некрасив, не вышел ростом и, вдобавок, женат.
А ведь супруга Марко Веспуччи была именно той женщиной, ради которой он мог бы забыть Наннину.
Не сговариваясь, Лоренцо и Джулиано отправили новобрачной дорогие подарки. За этим последовал период праздников и приёмов с непременным присутствием прекрасной генуэзки. А после того, как Лоренцо стал негласным главой Республики, Марко Веспуччи заключил немало выгодных сделок по рекомендации Медичи и был очень доволен: красота его жены принесла даже большую выгоду, чем её приличное приданое. По ней сходили с ума все знатные мужчины города, её благосклонности добивались братья Медичи. Поскольку Лоренцо занимался государственными делами, у Джулиано было больше времени ухаживать за ней. Он даже начал кропать стишки в честь Симонетты, но лучше получалось, конечно, у его брата:
Я посвящаю песню милой даме,
Прекраснее которой не найдёшь.
Пылающему сердцу временами
На месте оставаться невтерпёж.
Полициано же описывает Симонетту как «простую и невинную даму, которая никогда не давала повода к ревности или скандалу». Далее он говорит:
– Среди других исключительных даров природы она обладала такой милой и привлекательной манерой общения, что все, кто сводил с ней близкое знакомство, или же те, к кому она проявляла хоть малейшее внимание, чувствовали себя объектом её привязанности. Не было ни единой женщины, завидовавшей ей, и все настолько хвалили её, что это казалось вещью необыкновенной: так много мужчин любили её без возбуждения и ревности, и так много дам восхваляли её без злобы.
Благодаря своему невероятному обаянию, она сразу стала любимицей горожан и королевой всех празднеств, затмив даже Звезду Флоренции, Лукрецию Донати.
Но для всех Великолепный по-прежнему поклонялся супруге Ардингелли. В то же время он посоветовал брату не объявлять официально Симонетту своей Дамой. В частности, чтобы не настраивать против себя влиятельную семью её мужа. Ведь Пьетро Веспуччи, свёкор Симонетты, был приором Сан-Марко, а его единственный сын, человек заурядный и тщеславный, занимавший второстепенные должности, известен был тем, что тратил свой капитал на общественные празднества. В то же время, у Лоренцо были на брата свои виды: чтобы ни говорила Наннина, но Джулиано обязан был упрочить положение семьи Медичи если не своей кардинальской шапкой, то выгодным браком. А для утоления страсти есть немало сговорчивых крестьянок и горожанок.
Впрочем, сам Лоренцо, который раньше неделями устраивал то попойки, то погоню за юбками, в последнее время сильно изменился. В 1472 году, как тонкий ценитель изящной словесности, он преобразовал пришедшую в упадок школу в Пизе в первый Тосканский университет. На тот момент это был единственный учебный центр в Европе, где преподавался греческий язык. Его всё больше тянуло к обществу поэтов, музыкантов, художников и философов, которых он собирал в Кареджи. Братья Медичи ввели моду на так называемый «побег» на виллу, который предполагал удаление от городской суеты для философского и дружеского общения. Даже городской повеса Анджело Полициано, год назад пролежавший на спор весь день в городском фонтане, теперь писал изысканные стихи о любви. Вся эта компания любителей искусств называла себя «странниками в Садах Медичи», посвящая свои творения Прекрасной Даме. Страсть юного Джулиано к Симонетте завораживала всех.
В эпоху Возрождения, во времена бунта против догм церкви, когда красота и жизнь тела вводилась в абсолют, люди не очень-то считали нужным идти наперекор своим чувствам, и все средства для достижения цели были хороши. В том, чтобы получить, что хочется, не могло быть большой доблести, – особенно, для брата хозяина Флоренции (у соседнего герцога Николло III Д’Эсте, например, было 800 любовниц и более 30 незаконных детей). А вот пылать возвышенным чувством и оставаться на грани уважения и приличия – в этом, скорее всего, была особая поэзия. В конце концов, именно неразделённая любовь к Прекрасной Даме питала отвагу и доблесть рыцаря!
