Многие коллеги-опера только и ждали повода, чтобы предложить непьющему следователю компанию и разделить с ним его уход из полиции, но Яковлев предпочел заливать свое горе в гордом одиночестве. Теперь уже бывший капитан Яковлев сидел за стойкой бара ночного клуба, того самого клуба в котором часто отдыхала Кристина с друзьями.
– В адвокаты пойду, – лепетал Яковлев.
– Что? Не расслышал, – сказал бармен, дрыгаясь под громкую музыку, протирая салфеткой стакан.
– В адвокаты, говорю, пойду, – приподнявшись с места и облокотившись туловищем на стойку, крикнул он. – Повтори мне еще, – икнув и пододвинув пустую рюмку бармену, попросил Яковлев.
Бармен, улыбаясь, тряс головой в такт игравшей музыке, не обращая внимания на надравшегося клиента.
– Налей ему еще, – сквозь громкую музыку крикнула подвыпившая женщина, устроившись рядом с Яковлевым у бара.
Бармен тут же выполнил ее просьбу и налил Яковлеву водки.
– Эй, а я тебя знаю. Ты мачеха Кристины, – говорил пьяный Яковлев тыча пальцем в подсевшую к нему женщину.
После большого количества выпитого алкоголя, бурных танцев и жалоб на жизнь, Яковлев сам не понял, как очутился в гостиничном номере.
– А как мы с тобой в одной постели-то оказались? – проснувшись утром спрашивал он незнакомую женщину застегивающую на спине молнию платья.
Жанна резко обернулась на голос.
– Вы? – спросил он, держась за больную голову. – Бля-я-ять…, – обреченно протянул он, узнав жену судьи.
– А что так? – кокетливо спросила она. –Ночью ты по-другому пел.
– Не гони… не гоните, – говорил он, путаясь в словах. – Я в усмерть пьян был, у нас ничего с вами получиться не могло.
– Ты вчера пообещал, что сможешь мне помочь, ты помнишь? – долго не томя, перейдя к делу, заявила Жанна.
– Чем помочь? Не помню ни хрена, голова трещит по швам.
– Мне очень страшно… я боюсь, что скоро меня убьют.
Яковлев внимательно смотрел на Жанну и все что она ему рассказывала он слышал впервые.
– Вероятно я еще не проснулся. Извините конечно, но вчера вы точно ни о чем таком мне не рассказывали, – в легком замешательстве от услышанного, перебив Жанну, сказал он.
– Само собой. О таких вещах надо на трезвую рассуждать. Давай уже перейдем на ты, – предложила она.
Яковлев глубоко и озадаченно вздохнул.
– После проведенной с вами ночи мне теперь самому помощь понадобится, – прямо сказал он, вспомнив, наводящий ужас, взгляд судьи.
– Если ты поможешь мне, Олег ничего не узнает; ну а если откажешь, узнают все.
Яковлев, вставая с кровати забористо матерился.
– Ты совсем пить не умеешь, а еще мент называется, – подтрунивала над ним Жанна.
– Я и не пью. Говорят, примета есть, если звезду не обмыть, то вскоре ее лишишься. Работает. Отвернитесь, я оденусь.
– Да пожалуйста, – поджав губы сказала она.
– Мало мне проблем с Марковым, еще и это теперь…, – одеваясь ворчал он.
– Да не ссы ты, поможешь мне, и я тебе может однажды пригожусь. К тому же ты вчера про адвокатуру заикался. И да, не было у нас ничего с тобой, выдыхай, – пожалев парня быстрым грудным низким голосом сказала Жанна.
– Зачем это все? – спрашивал он.
– Мне помощь нужна, ты хороший, я вижу, ведь не случайно ты мне вчера попался, – уже не веселясь говорила она. – Мне известно обо всех ручных ментах моего мужа, и тебя в том списке нет, а значит тебе можно доверить мой секрет.
– Это шантаж. И вообще раз вас убить хотят, как вы говорите, обратитесь за помощью к супругу.
– Так он и планирует это сделать.
У Яковлева на джинсах оторвалась пуговица и запрыгала на полу.
– Стоп, стоп, стоп, слишком много информации. Где-то я уже это слышал, – вспомнив о Кристине сказал он. – Я всегда считал судью Маркова идеальным примером правосудия. Он стольких отморозей пересажал. И мне совсем, даже после всего того, что за последнее время произошло, не хочется верить, что он на нечто подобное способен.
– Сядь и просто выслушай меня, – хлопнув ладонью по кровати, призывая Яковлева сесть прикрикнула она. – А кто вчера орал на весь клуб что расправится с Марковым? Я что ли? Кто приходил к нам в дом и интересовался Кристиной?
Он взял со стола пол-литровую бутылку воды и разом осушил ее.
– Предположим… сегодня вы не ночевали дома и как у любого здравомыслящего мужчины у него к вам появятся вопросы, – сказал он, сев на ручку кресла, стоявшего напротив кровати.
– А, не переживай, он на охоту укатил с прокурором, завтра к вечеру заявится, – хлопнув в ладоши, улыбаясь, сказала она. – У него если какая задница приключается на работе, он берет ружье и едет выпустить пар. Я же тоже в ментовке начинала следачкой, – сменив тему сказала Жанна. – Да-да, не удивляйся. Только вот на жалование ментовское ноги протянешь. А тут меня мой бывший начальничек следствия в карты проиграл своему другу, только начавшему свою карьеру судьи. Олежек меня как увидел, так и забрал к себе в секретарши, а потом и в дом. Конец девяностых… и такой подъем у меня, все друзья-знакомые завидовали черной завистью.
– Понятно теперь, где я вас видел, – вспоминая говорил Яковлев.
Жанна закурила. Яковлев поднес ей пепельницу.
– Зажила я припеваючи, даже какие-то чувства появились к нему. Детей он больше иметь не собирался, да и мне тогда особо не хотелось, это было его условием. Как раз жена от него сбежала, но с девчонкой, дочкой его никак нас мир не брал. Я в ее воспитание даже не вмешивалась, она уже сформировалась, лезть было бесполезно. Мать ее бросила, а мне и подавно ее воспитание не сдалось. Меня вон тетка родная воспитывала, так она все причитала: «Родить надо, ребенок совместный, а то вышвырнет тебя, и с голой жопой останешься»…Ладно, хоть фамилию свою дал. А Криська, она хоть и дурная, но добрая. Повезло, укатила в Европу и в ус не дует…А меня Олежек так никуда и не свозил. Но не суть. Он как с этим обществом элитарным связался, совсем с катушек слетел.
Яковлев смущенно прятал взгляд от эффектной женщины переводя глаза с потолка на окно.
– С каким обществом?
– Да кто их знает, то ли высшее московское общество, то ли орден какой-то, в общем не знаю, он все грезил туда попасть, они ему раз в месяц задания присылали в конверте, он вроде как все выполнял, но так и не принимали они его почему-то. Но главное не это, главное то, что он дома почти не появлялся, скрытным стал и мне внимание уделять перестал. Я начала выяснять, может бабу завел на стороне. Секретарь у него пожилая женщина, значит этот вариант отпадает. Проследить-то за ним почти невозможно. Замок врезал на двери кабинета своего. Я у домработницы ключики сперла и стол его прошерстила.
– И? – спросил он, подойдя к окну и одернув шторы, впустив в комнату свет.
– Что и? – передразнив Яковлева, сказала она. – И оказалось, что меня нет нигде, а точнее у меня нет ничего, можешь представить?
– Имеете ввиду недвижимость?
– Именно.
– Знаете, что, это уже ваши личные дела. Вполне возможно, что он все оставит своей дочери и это будет справедливо, – не зная, как правильно реагировать на это, сказал он.
– Да что ты говоришь, справедливо… Но на Криське тоже ничего не висит. Понятно, что она единственная наследница и все такое, но в завещании о ней нет ни строчки. Так-то. Я сначала подумала, что это он ее так наказал за то, что она с прессой связалась и на отца ушат помоев вылила, хорошо у Олежека все везде подвязано, вовремя пресекли, а то с местом попрощался бы на раз-два.
– Это когда было? – интересовался Яковлев.
– Около года назад, – забегав зрачками ответила Жанна.
Яковлев, оживившись попросил огня, чтобы закурить.
– Что было потом? Что она собиралась рассказать об отце? Как Кристина оказалась в Европе?
– Честно сказать, я до последнего была уверена, что Криська в санатории в Чехии. А когда я недавно ознакомилась с его завещанием, то поинтересовалась у Олега про дочь, как она да что с ней, а он ты представляешь, весь побледнел, наорал на меня ни с того ни с сего, сел в машину и уехал. Согласись, странное поведение. Я впервые зашла к ней в спальню, дневник найти, или записи какие. Знаешь, а мне она начала нравится. Хоть ее воспитанием ни Олег особо и уж я подавно не занимались. Кажется, она сама себя воспитала неплохо. У нее в спальне столько книг, пластинок крутых. Нашла ее электронный адрес, написала ей, но она не отвечает. Ясное дело, мы с ней не лучшие подруги, но ответить-то можно было бы. А еще я нашла в комоде ее паспорт. Как она без загранпаспорта могла улететь в Европу? Думаю, Олег скрывает что-то. И мне кажется, точнее я почти уверена, что Криська тогда правду говорила.
– А что конкретно она говорила?
– В последние дни перед отъездом, Олег из дома ее не выпускал. Она каким-то образом связалась с популярным местным газетчиком, и дала ему интервью. Разумеется, в тираж ее бредни не пошли, Олегу сообщили, и он быстро среагировал. Но слухи начали распространяться среди его коллег. Он выставил Криську психически больной, всех убедил что займется ее лечением. Все ему конечно же поверили, старались посочувствовать. И я поверила в это. Ну она действительно вела себя неадекватно. Называла отца убийцей, маньяком и что он хочет ее убить.
Рассказ Жанны прервал телефонный звонок в номер. Жанна сняла трубку. Администратор напомнил о времени выселения из номера.
– Для чего было цирк устраивать? – спрашивал Яковлев.
– Что ты все заладил: «зачем» да «почему», не бросать же тебя было пьяного. Адрес твой мне не известен, пришлось сюда тащить, – отвечала она, суетясь в поиске совей сумочки. – Пойдем лучше в кафе, тут неподалеку неплохая кухня есть.
Яковлев скупо поблагодарил Жанну, но отказался от ее предложения.
– Давайте коротко. Какая помощь вам требуется? – частично поверив Жанне, уже в коридоре спрашивал он. – И давайте выйдем из гостиницы по очереди. Сначала вы, а потом я.
Жанна вопросительно посмотрела на него, но согласилась. Достав из сумочки записную книжку и ручку, она что-то писала, затем вырвала лист и сунула в ладонь Яковлеву.
– Пашковская Анна Леонидовна тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения? Что это? – вслух прочитав записку спросил Яковлев.
– Этой бабке мой дорогой муженек отписал все свое имущество. Я же говорю, он с этой сектой совсем с катушек слетел. Найди мне ее адрес, – ответила Жанна.
– Почему вы думаете, что это посторонний человек? Может это ваша родственница? Или его мать.
– Мать я его не видела никогда. Да, я рада не рада была, когда поняла, что у меня не будет свекрови.
– Насколько мне известно, – перейдя на шепот, увидев в коридоре людей, сказал он. – Насколько мне известно, в завещании должен быть указан и адрес.
– Да, но, по тому адресу, что в завещании написан, никто не живет, – беспокойно, также шепотом, сказала она. – Точнее там живет молодая семья, и ни о какой такой Пашковской они не слышали никогда. А это мой номерок, – перевернув бумажку, сказала Жанна. – Как узнаешь, звони.
Яковлев вышел из гостиницы пяти минутами позднее Жанны. Первое, о чем он подумал, так это о ее поведении. Она не была напугана, в ее голосе не звучало отчаяния. Может это ловушка от Маркова? Умолчав о том, где предположительно сейчас может находиться Кристина, он незамедлительно направился в бывший отдел что находится в соседнем квартале, чтобы узнать адрес женщины из записки. Может она прольет свет на ситуацию с Кристиной. По дороге он позвонил оперу Сергею, попросив его выйти за ворота отдела.
В будке охраны у ворот отдела сидел безбородый старик в накинутом на плечи бушлате. Он энергично задвигал плечами, заметив бывшего следователя Яковлева, выжидательно и с хитрецой смотря на него.
– Ты чего такой? Запил? – спросил Сергей, протягивая Яковлеву руку для приветствия.
– Все хорошо, – протянув руку в ответ сказал Яковлев.
– Злишься на меня? – умоляющими глазами, глядя на Яковлева, спросил опер.
– Нет конечно, – цокнув языком сказал Яковлев.
– Правда, что ты по собственному написал? Это из-за того дома? Прошу, не говори никому, что я там тоже был. Я же не дурак, догадался из-за чего тебя турнули.
– Правда, но не из-за дома. Давай закроем эту тему. Можешь пробить человечка? – сунув оперу бумажку с именем, спросил Яковлев.
– Без проблем. На предмет?
– Фактический адрес проживания.
– Сделаю. Может зайдешь к нам на чаёк? Ребята рады будут, – предложил Сергей.
– Да нет, Серёг. Ты набери меня, как адрес узнаешь.
– Ну а в целом как дела? Чем заниматься планируешь?
– Набери меня, не забудь, – не ответив на вопрос Сергея, уходя, говорил Яковлев.
Всё это утро, начавшееся с хлопот, Яковлев думал о той ночи, когда в отдел доставили дочь судьи. Сожалел-ли он о случившемся? С одной стороны, одномоментно потерять работу, которая заменяла ему семью и дом, с другой же история о несчастной и, как выяснилось, беззащитной девушке Кристине, которая, как ему хотелось верить нуждается в его помощи. Сергей оперативно выяснил адрес. Яковлев без промедлений назначил встречу Жанне.
– Слушай, дружок, я до дома еще не успела доехать и переодеться, ты меня уже дергаешь обратно, – придя на встречу в сквер сказала недовольная Жанна. – Я же просила, звонить только когда будет информация.
– Информация есть, – спокойно отвечал Яковлев.
– Внимательно слушаю, – требовательно и дерзко сказала Жанна.
– Я дам вам адрес, но при условии, что я поеду с вами.
– Опана. А как же: «Мне не нужны проблемы с Марковым?»
– Вас кто-то должен сопроводить по дороге в Калугу. Это может быть небезопасно, – все также спокойно говорил Яковлев, напрашиваясь в компанию к Жанне, которая была на личном авто.
– Куда-куда? – сняв солнцезащитные очки, спросила она.
– Пашковская ваша на данный момент проживает в деревне под Калугой. Предлагаю не терять времени и выдвинуться туда прямо сейчас. Поздним вечером будем на месте.
– Тебе-то это зачем? – скрестив руки на груди, спросила она. – Адрес узнал? Всё, помог, спасибо. Или ждешь, что я с тобой поделюсь потом?
Яковлев, сложив губы в улыбку, встал со скамьи и пошел не оглядываясь вдоль аллеи. Жанна в туфлях на высоких каблуках спешила догнать его.
– Постой! Чего обижаться сразу? – кричала она ему вслед.
Яковлев остановился на месте.
– Ладно, поедем вместе, – сказала Жанна, поравнявшись с ним.
Весь путь Яковлев испытывал пугающую тревогу. Уже за городом поток машин с подслеповатыми фарами, скользивший по шоссе навстречу им, убавился. Ночью в одну из деревенек калужской области по разбитой дороге въехала московская серебристая ауди и Яковлев совсем успокоился. В свете фар блеснул поломанный и облезлый железный символ солнца на въездных воротах деревеньки.
– Куда же ты меня затащил? – выйдя из машины, и угодив прямиком в лужу, зарычала Жанна.
– Спокойно, сейчас главное отыскать этот дом.
– Предлагаю вернуться на трассу и переночевать с комфортом в том мотеле, – сказала Жанна, поспешно вернувшись обратно за руль.
Яковлев смотрел в темную даль деревни, подсвечивающуюся фарами, но не видел домов. Он сел в машину, когда Жанна уже начала ему сигналить. Уставшие от долгой дороги и от одиночества, эту ночь они провели вместе.
Вернувшись по утру в деревню, они быстро отыскали нужный им дом. Из деревянного дома с неухоженной оградой и покосившимся облезлым зеленым забором долго никто не выходил. Туман добавлял некоторой жути этому дому. Легко можно было подумать, что он пустует. Жанна нервно продолжала сигналить.
– Перестань уже, – сказал Яковлев. – Всю деревню перебудишь.
– Давай, надо же что-то делать. Чего мы сюда приперлись? – потянувшись за сигаретой, сказала она.
Яковлев молча вышел из машины. Жанна вышла следом за ним. Во дворе дома стояла пустая собачья будка. Они смело зашли во двор. Оконные бело-зеленые ставни были закрыты и лишь в одном окне на веранде показался крупный силуэт.
– Кто такие будете? – раздался через лопнувшее стекло голос пожилой женщины.
– Пашковская Анна, это вы? – не выдержав пока та откроет дверь, крикнула Жанна.
Женщина резво отодвинула щеколду, приоткрыла дверь и высунула свое старое лицо.
– Я, – ответила женщина.
Жанна, натянув подол платья как можно ниже к коленям и убрав очками челку со лба, атаковала вопросами:
– Кто ты такая моему мужу? – с напором, активно жевав жвачку, спросила Жанна.
Яковлев растерянно оглянулся, услышав её вопрос. Он смотрел на нее, на ее манеру поведения, на ее манеру одеваться и ее образ никак не соответствовал той взрослой элегантной и состоятельной женщине, которую он себе представлял. В эту минуту он почувствовал разочарование и сожаление о связи с ней.
– Позволь мне, – шепнул он Жанне.
– Капитан Яковлев, – сказал он, махнув перед Пашковской своей ксивой, которую должен был сдать еще при уходе из полиции. – Вам знаком Олег Валерьевич Марков?
Худая черная кошка бесшумно вынырнула из-под ног хозяйки, на согнутых лапах пробралась к деревянной скамеечке, прибитой к стене дома, вспрыгнула на нее и элегантно обвила куцым хвостом свои четыре лапки.
– Что с ним? – показавшись, полностью выйдя на крыльцо, с трясущейся головой, спросила Пашковская.
– Все в порядке. Я его помощник по нотариальным делам, – в очередной раз Яковлеву пришлось соврать.
– А я подумала пенсию принесли. Идемте в дом, – тряся головой, пригласила она.
– Не боитесь в дом пускать незнакомых людей? – спрашивал Яковлев, поднимаясь по ступенькам крыльца.
– Кого мне бояться? Я свое уже отбоялась, – зачесав гребнем длинные седые волосы назад, сказала она.
Яковлев с Жанной вошли в дом.
В темной веранде стоял круглый заставленный разными вещами стол, подле стола диван, а ближе к окну, (на которых не было занавесок, и комната все равно казалась темной) – тумбочка, на которой стоял маленький пузатый телевизор с антенной. На стене висел портрет мужчины. Было понятно, что она живет в этой комнате.
Усевшись за стол, Жанна вновь задавала один и тот же вопрос.
– Это супруга Олега Валерьевича, – показав на Жанну сказал Яковлев.
Пашковская внимательно и добродушно слушала его, тряся головой, но не придала никакого значения его словам о Жанне.
– Анна Леонидовна, скажите, кем вам приходится Олег Валерьевич Марков.
– Сын мой.
Жанна, громко цокнув языком закатила глаза и откинула голову назад.
– А фамилия?
– У Олега фамилия отца.
Яковлев продолжал.
– Олег Валерьевич составил завещание, в котором все свое недвижимое имущество завещал вам, но вот в документе прописан другой ваш адрес.
– Да, я живу теперь тут, – после паузы выставив на стол свои морщинистые трясущиеся руки, медленно говорила она.
– Вот зачем вам столько денег? – взорвалась Жанна.
Анна Леонидовна сохраняла удивительное спокойствие, не отвечая на нападки молодой особы, являющейся супругой ее сына.
– Чаю хотите с дороги? – вежливо спросила она.
Разозлившись на себя, Яковлев пристыженно опустил голову. Сейчас ему как никогда было стыдно за свое непрекращающееся вранье и трусость; за то, что не помог Кристине, когда она надеялась на его помощь, за то, что оказался в машине прокурорского следователя, за то, что обманом проник в дом в лесу, за мимолетную связь с женой судьи, за саму жену судьи; а теперь он сидит перед больной старушкой и обманом пытается получить от нее информацию. Он обхватил голову руками, словно стянутую железным обручем и издал вопль.
– Где ваша внучка Кристина? – прямо спросил он Анну Леонидовну. – Мне очень надо ее найти, ей нужна моя помощь.
– Как, а она разве еще жива? – без эмоций спросила Анна.
Яковлев был сражен ее равнодушным тоном.
Жанна, не думая ни о чем кроме завещания, фыркая, вышла из-за стола пройтись по комнате.
– Думаю, да. Помогите мне найти ее, – умоляюще просил он.
– Ей ничем нельзя помочь, – будто вынося приговор, сказала Анна.
– Да она прикалывается над нами, не видишь, что ли, – вскинув руками сказала Жанна, прохаживаясь по скрипучим полам веранды. – Думает, раз ей Олежек все отписал, то и внучка теперь побоку. Не удивлюсь, если это она ее и кокнула.
– Вы знаете где она? – с надеждой продолжал Яковлев.
– Не знаю. Мы с ней не знакомы.
– То есть как? – ничего не понимая спросил он.
– Олег у нас с мужем приемный. Я не знаю ни о каком завещании, но я знаю почему Олег себя так ведет. Все-таки чаю мы с вами выпьем, молодые люди, – очень медленно, нерасторопно с придыханием говорила Анна Леонидовна.
Достав из шкафчика пакет с печенками и конфетами, она трясущимися руками выкладывала их в стеклянную вазочку, стоявшую посреди заваленного стола. Яковлев помог разлить кипяток по железным кружкам. Жанна всячески выказывала свою неприязнь и брезгливость.
– Не думаю, что живая она, а если и живая так в муках жизнь живет, – заговорила Анна. – Мне около сорока было, Валере под пятьдесят, а ребеночка то у нас не было, – смотря на портрет на стене рассказывала она. – Валера уж смирился, что не получается у нас зачать. Он жуть как хотел дитя, и я хотела. Ссориться начали из-за этого шибко часто, – тряся головой, с трудом говорила она.
Яковлев пил чай и с трепетом слушая рассказ, взглядом приказал Жанне сесть за стол и не мельтешить.
– Долгое время я работала фельдшером. Валера, муж мой, в милиции. Им приказ был, чтобы человек свой на каждом соц. объекте стоял, чтобы статистику правильную докладывать. Ему начальник предложил меня в дом малютки заведующей, я согласилась, – вновь зачесав гребнем волосы, рассказывала Анна Леонидовна. – Валера то думал, что я не могу понести14 по здоровью. А я могла, да умышленно оттягивала. Потому как ежели бы родила, то дитя мое страшная жизнь ждала. Мамку мою вся деревня боялась, стороной обходили, колдушкой кличали. Она и впрямь грязные дела делала, да вот те, кто так ее называл, и не подозревали какая там сила черная за ней стояла, ведьминская. И вам лучше не знать того. Я и сама трусила пред ней. Помню, как в детстве к нам в дом бабы ходили аборты делать. Особенно после войны. Мамка в стаечку их уведет и там вершит свои дела грязные. А по весне как-то полный двор милиционеров набился, одной бабе неудачно ребенка выскребла, так мамка рукой перед глазами у них провела, да они как котята слепые стали. Ходют по двору, понять не могут. Замороченные. У нас деревня, ежели так посмотреть, так в каждой избе колдовали. Погост весь перерыт, – кинув руку в сторону севера, показала она.
– В каком смысле перерыт? – слегка напуганная и вовлеченная в рассказ спросила Жанна.
– Пакости делают, фотографии прикапывают в могилки. Мне эта сила тоже перешла по наследству, да вот не могла я с ней справиться. Я врач, я людям помогаю, а сила эта соки тянет из тебя ежели не служишь ей, ежели не пакостишь. У меня два брата на тот свет ушли молодые, и все из-за этой черноты. Отец ушел. Ежели бабы так, от дури ворожат, у меня мамка сильные пакости делала. Да вон она, в доме лежит, сто лет в обед давно, а уйти не может, Бог не принимает к себе. Так и лежит тело высохшее, ни туда, ни сюда.
Жанна поменялась в лице.
– Не бойтесь, – заметив напряжение гостей, сказала Анна. – Мне покоя эта сила не давала, мамка учила меня что де кому подпортить, что де кому подгадить. Не могла она без этого. Я замуж как вышла, Валера меня в город увез. Как избавиться от этой силы черной, я не знала, а знала, как рожу, так ребенку перейдет. Надо было кончать с этим. Хоть и далеко уехали, а мамка во снах приходит и все тут, мол, делай знай. А я не могу, – заплакав говорила она. – Я этим людям одной рукой помощь даю, а другой убиваю порчами. С Валерой ругань до потолка стоит. Как-то повздорили шибко, до кулаков дело дошло, так я аж из дома бежала. Ночь была, идти то некуда, только на работу в дом малютки. Часто ночевать приходилось там. Вот и в ту ночь я после работы осталась ночевать в своем кабинете. Лежу на диванчике и думаю: рожу, рожу я тебе дитя. Как только я в этой мысли укрепилась, уснула, слышу собака дурью лает, ну думаю, не приведи господь проверка какая. На крыльцо вышла, а там ведро стоит. Батюшки мои, – приложив ладонь к груди, воскликнула Анна. – А в том ведре кулек с младенцем. Как сейчас помню, занесла ведро в кабинет, положила на диван кулек, и тут меня бес попутал. Я в ту же ночь ритуал на крови сделала привязки к себе, что это мое дитя, что это я его родила. Я тогда подумала: никому ненужное дитя, ежели его выбросили, то лучше и не жить ему вовсе. Трудно ритуал дался, делаю, а не получается, защита стояла на нем крепкая. Скинула я на младенца этого, силу свою пакостную, все ему передала, себя очистила и потомков своих через этот ритуал. Это был Олег. Но высшие силы хоть и можно обмануть да не на долго. Я всегда полная была, живот большой, так что и не поймешь, беременна иль нет. Выдали за своего, только Валера и подружка моя знали, что этот мальчик приемыш. Радости то было… Валера коллег созвал, обмыли это дело. Несколько раз ко мне женщина в дом малютки приходила, она была подругой родной матери Олега, просила забрать ребеночка, родня у него есть где-то в Средней Азии, да я соврала ей, что не поступал к нам такой. Хотела потом от себя отсоединить Олега, уже после передачи ему силы, но не вышло, способностей то у меня уже нет. А он, как потом я узнала, семимесячный, недоношенный. Кто ж знал, что он жить будет? И сразу после этого узнала я, что беременна. Мужу ничего не сказала, тайно родила. Подруга, с которой работали вместе в те времена помогла мне в родах. Родилась у меня девочка.
– Так, а чего про ребенка мужу не сказали? – недоуменно спросила Жанна.
– Мамка, когда узнала про ритуал, что я силы лишилась, только посмеялась надо мной. Дура говорит я, сила ведьминская по роду нашему только бабам передается. И никогда нам от этой силы не избавиться. Валера начал угасать на глазах, захворал сильно. Это от сына началось, силы тянул с него. Испугалась я за девочку, и отказалась от нее. Записали мы с подружкой ее в дом малютки как сиротку. Я наблюдала за ней, как она росла, все время у меня на глазах была. Чистая девочка получилась, ничего ей не передалось. Я так счастлива была за нее. А вот мальчишка бесноватым рос. Любовь у него ко мне, сравни привороту. Но меня ни его бесноватость, ни его любовь не заботила, знала я что не мой он и все тут.
– Получается, не передалось Олежеку ничего? – спросила Жанна.
– Передалось и сверх того. Сама пакость, которую я сделала невинному младенцу.
– Все, теперь мне точно кранты, – заключила Жанна.
– Вы говорите, что с внучкой не знакомы, это как? – спрашивал Яковлев.
– Потом дом малютки переделали в детский дом. Как Олег подрастал, Валере лучше становилось. Часто приходилось с собой на работу брать Олега. Некуда девать его было. Из детсада нас выгоняли за плохое поведение. А в детдоме… он там с ребятишками играл, и как я не берегла от него свою девочку, Ирочку… – тремор рук никак не давал ей выпить чай. – Пришлось уйти с должности, чтобы дочь уберечь от себя и от Олега. Устроилась фельдшером в детсад, там и проработала до пенсии.
Гости молча слушали, перестав задавать вопросы, а Анна Леонидовна, пользуясь моментом, когда можно поговорить с живым человеком, излить душу, продолжала рассказывать о своей жизни.
– Подруга моя видела, как я мучаюсь. Сколько помню, всегда мне говорила, чтобы я Олега бросила, отказалась от него. Олег, когда вырос, все бегал в детдом тот к Ирине, дочери моей. Полюбили они друг друга. В ней моя кровь, поэтому его к ней и притягивало. Запреты мои на него не действовали, не слушался он меня. Подруга осталась там работать, видела это все, и как-то проговорилась Олегу что приемный он у меня, как его в ведре подкинули под дверь нам, как я его потом из благородства усыновила, что его родители родные – мрази, неруси, мигранты. Она думала, что он обидится на меня и уйдет. А он еще пуще любить стал, по Валериным стопам пошел. Он так сыном гордился… Все наладилось вроде бы. А как Ирину из детдома выпустили, так она на пороге у нас оказалась, Олег привел. Поженились. Ох, горе-то какое, – вновь заплакав, говорила Анна Леонидовна.
Жанна достала из сумочки носовой платок и подала его Анне. Та достала из халата свой.
– Позже дочь у них родилась. Вот тут-то Бог меня и наказал за грех мой. Как не избегай черной силы, а вот она через род все равно пошла дальше. От сына неродного через родную дочь и во внучку. И тут я уверена была, что девочка долго не проживет, а если и проживет, то маяться будет всю жизнь. Я, когда на нее посмотрела, меня как током прошибло. Сила у нее, – возведя трясущиеся руки к потолку показала она. – Эта его любовь ко мне – ненастоящая. То, что он мне в завещании отписал, это все от морока. Языки добрые донесли ему, подруга моя, то ли от зависти, то ли не знаю, что Ирина дочь моя родная. И у него ревность ко мне взыграла, – плача, выговаривалась Анна. – Когда Валера умер, я пряталась от Олега, не лезла к ним в семью. Виню себя во всем, по сей день виню. Потом узнала, – еле сдерживая плач, говорила Анна, – что он дочь мою убил.
– Подождите-ка, – вклинилась Жанна. – Как убил? Она вроде ушла от него, сама бросила.
– Убил из ревности.
По Яковлеву было видно, что он ожидал чего угодно, только не такого страшного откровения.
– Вы хотя бы раскаиваетесь в содеянном? Как вы вообще живете с этим? – спрашивала Жанна.
– Так и живу. Как и хотела, сама пакости не делаю, зато детки мои мучаются, – быстро успокоившись, ровно, без эмоций заговорила Анна. – Знаете, молодые люди, что я поняла за свою долгую жизнь? От нас уходят, нас покидают родные и близкие нам люди. Возможно, что их кончина являет собою избавление от болезней, облегчение не только для них самих, но и для живых. И только в душе остается ноющая заноза от потери любимого, родного человека. Да, в жизни не всегда все гладко, и вы порою ссорились, ругались, кричали друг на друга, но были уверены, что вы правы. И уже после, вспоминая и перелопачивая память, вы так и не находите изъянов в своих поступках и словах. Но иногда вы видите ушедших, словно наяву. Они сами появляются в вашем сознании и мило улыбаются, словно говоря: «Пустяки все это». И даже сейчас вы чувствуете их любовь. Людей уже нет, а их любовь с вами. И происходит нечто непонятное. Нет, не сразу, а лет через пять-семь после кончины человека. Все скандальные поступки, которыми вы украшали ваш быт с тогда еще живыми, начинают рассматриваться вами, но уже совершенно под другим углом зрения, с другой, ранее неизвестной вам стороны. Вот. Вот! Только сейчас вы начинаете действительно правильно оценивать себя, свои мысли, поступки и желания. И что невероятнее всего, вы видите, как ваша, казалось бы, непогрешимая правота летит к черту, а вы сами чувствуете и глубоко понимаете всю неправильность и глупость своих действий. Только теперь вы осознаете свою вину и готовы встать на колени и молить родных о прощении. И понимаете, что в том или ином случае надо было поступать иначе. И вас захлестывает волна желания все исправить, как-то приласкать обиженных вами людей, и вы бежите на могилку с букетиком цветов и слезно просите прощения. Это и есть раскаяние и покаяние. Смотришь на свою жизнь, каешься, словно говоришь Богу: «Не суди строго моего сына, не наказывай его жестоко за дела его, он не виноват ни в чем. Я виновата, меня накажи»! И что происходит? А ничего не происходит. Ящик Пандоры открыт.