Елена Викторовна Яковлева
Бог неудачников
Глава XV
Бабульку, стирающую памперсы, я вычислил сразу, потому что другая представительница лучшей половины, заготовленной для очередного вечернего «поедания» телезрителями, была еще довольно молода. А вот кто из двух сухопарых и сосредоточенных мужичков в одинаковых серых костюмах является уринотерапевтом, сколько не ломал голову, так и не решил. Кстати, кем были остальные, Зоя меня в известность не поставила. Видимо, по сценарию слово им представлялось уже после меня.
Покончив с собратьями по «удаче», я принялся рассматривать публику, которая уже занимала стулья в студии. А что мне еще было делать? Правда, для этого мне пришлось подойти поближе к пологу, отделяющему своеобразные «кулисы», в которых мы все находились, от студии, где и должно было развернуться главное действие. А народу там тем временем набивалось прилично – по моим прикидкам, больше сотни. На первые ряды усаживались в основном благообразные тетки, которые тут же принимались друг с дружкой перешептываться, подалее – прибывающая небольшими группками молодежь. Юноши и девушки, по виду, да и повадкам, старшеклассники или пэтэушники, сначала лениво толкались и перебрасывались шуточками, а затем невозмутимо утыкались в свои телефоны.
На всю эту «усушку-утруску» ушло ещё несколько минут, после чего мне и остальным «героям» будущей передачи приказали приготовиться к ответственному моменту выхода. Все, включая и меня (не буду скрывать) сразу подобрались, заметно занервничали и стали искать глазами Захарова. Было ясно, что все начнется, когда он появится в студии, а потому его неожиданная материализация перед собравшимися в невероятном клетчатом (?!) костюме произвела на всех эффект разорвавшейся бомбы. Какой эффект она произвела на меня, не буду даже пытаться описать.
–Здравствуйте, здравствуйте! Рад видеть вас в студии ток-шоу «Миг удачи»! А вам, дорогие телезрители, от всех нас – огромный привет! – энергично частило клетчатое божество из ящика, сбегая по ступенькам между рядами стульев. – Сегодня, как, впрочем, и всегда, к нам в гости пришли люди, которые хотят поделиться своими достижениями. Давайте им поаплодируем!
В ответ заранее проинструктированная публика разразилась не очень стройными хлопками, кои Захаров, как опытный дирижер, одним мановением руки довел почти до овации, а затем столь же виртуозно оборвал. Дальше аплодисменты раздавались порционно, словно заранее отмерянные каждому участнику в равных количествах, отчего у меня сложилось впечатление, что с публикой была проведена отдельная и очень серьезная репетиция. Имя – взрыв хлопков – затишье и снова имя… Я, совершенно всем этим раздавленный, почти ничего не соображал, только ждал, когда назовут меня…
– Петр Сапрыкин, писатель! – наконец дошла до меня очередь, и, получив причитающуюся мне долю зрительского внимания, я на негнущихся ногах протопал туда, где уже сидели те, кого успели выкликнуть раньше. Примостился аккурат рядышком с бабулькой с подгузниками, которая в это мгновенье показалась мне почти родной, и втянул голову в плечи…
В зал, как и на Захарова, я старался не смотреть, и все равно не столько заметил, сколько почувствовал: мое явление народу вызвало реакцию особого рода. В том числе и у ведущего, с которым, так уж случилось, я откровенно конкурировал по части клетчатости. Эх, жалко все-таки, что я не нашел ничего в горошек! Хотя, кто его, этого Захарова, знает, может, у него и такой костюм имеется? И все Зоины рекомендации по части гардероба приглашенных на передачу объясняются исключительно опасением, как бы кто-нибудь ненароком не затмил телеидола своей экстравагантностью? Что ж, раз так, то я его хотя бы по колеру обскакал: «моя» клетка была в контрастных рыже-лиловых тонах, а захаровская – в примитивных серо-голубых.
Сначала все шло по плану. Бабулька, которой, видимо, по праву старшинства дозволили первой «поделиться достижениями», достала из пакета стиранные памперсы и продемонстрировала публике плоды своих трудов. На что въедливый Захаров немедленно поинтересовался, каков от этого предприятия экономический эффект. Бабуся, не моргнув глазом, ответствовала, что большой: если раньше на подгузники внука уходила вся зарплата его папаши, то теперь только половина. Однако по зрительским рядам прокатился недовольный ропот: как можно на ребенке экономить? Дескать, еще неизвестно, как такое ноу-хау на его здоровье отразится. Что только подзадорило мою соседку, которая, призывая меня в свидетели, стала яростно размахивать подгузниками прямо у меня перед носом:
– Ведь правда же чисто? Скажите им, что ни пятнышка!
Вслед за бабусей слово взял уринотерапевт, обнаружившийся через два стула от меня, и с этого момента сценарий пошел вкривь и вкось, что, впрочем, ничуть не обеспокоило ведущего. Прежде всего, уринотерапевт не пожелал укладываться в регламент и вообще оказался болтуном, похлеще Захарова. Буквально не давал ему рта раскрыть, распалившись, бегал по студии и увлеченно пропагандировал мочу как панацею от всех напастей. А когда кто-то из зрителей попробовал ему робко возразить, сокрушил оппонентов убийственным аргументом – взял да и махнул своего чудодейственного снадобья прямо из невесть откуда взявшегося шкалика. Зал на минуту задержал дыхание, после чего дружно ахнул.
Понятно, что на этом фоне даже «достижения» экономной старушки, стирающей памперсы внука, померкли в одночасье, что уж говорить о моих, все еще остававшихся неведомыми миру? Тем временем Захаров, не без труда, но сумевший унять неистового уринотерапевта, дал понять, что наступил мой черед. По предварительному уговору я должен был всего-то прокомментировать увиденное, а Захаров прорекламировать меня в качестве последней надежды русской литературы. Но тут случилось ужасное: я впал в ступор, напрочь забыл заранее подготовленный текст и растерянно уставился в зал на снятых с уроков старшеклассников и молодящихся пенсионерок, прогуливающих в телевизоре свои фамильные драгоценности.
– … Петр, – донеслось до меня сквозь нарастающий шум в ушах, – так что вы нам скажете? Что вы думаете о том, чему мы только что стали свидетелями?
Я посмотрел на Захарова сквозь расплывающиеся перед моим взором радужные круги – не хватало мне только в обморок шмякнуться – и брякнул первое, что пришло в голову, лишь бы только не молчать:
– Я думаю… Я думаю, что у нас свободная страна, в которой каждый может сходить с ума по-своему.
– Но все-таки, все-таки у вас же есть собственное мнение по поводу…м-м-м… этих достижений?
Вот привязался!
Я из последних сил напряг извилины:
– Ну-у… Относительно второго я могу сказать, что если я, не дай бог, неизлечимо заболею, то, наверное, соглашусь выпить, что угодно, включая мочу… Что же касается первого, то у меня детей нет, а потому о подгузниках и их стирке у меня весьма смутные представления…
Произнеся эту не бог весть какую глубокомысленную тираду, я воззрился на Захарова – может, хватит уже – как вдруг откуда-то из зрительских рядов послышался выкрик фальцетом:
– А вот и неправда!..
Я перевел взгляд туда, откуда он исходил, и увидел лохматого долговязого парня в желтой майке с непонятным абстракционистским рисунком. Тот поднялся с места и, глядя прямо на меня, повторил уже уверенней:
– Насчет детей вы говорите неправду. У вас есть сын. Это я.
Мне будто огнем в лицо полыхнуло, дыхание перехватило, руки задрожали, я подался вперед и чуть было не рухнул с дивана. Вот оно, вот оно возмездие, молотом по наковальне стучало у меня в висках, так мне и надо. За все! За мой роман – кто заставлял меня его писать? За то, что пошел на поводу у издателя – ну, не продажная ли сволочь? За то, что явился на ток-шоу – сволочь продажная и беспринципная вдвойне!
Я посмотрел на Захарова, как будто он мог мне чем-то помочь (Мне?! Чем?!), а тот, крутнувшись на одной ножке, на всех парах подлетел к пареньку в желтой майке и сунул ему лицо микрофон :
– Значит, вы утверждаете, что приходитесь писателю Петру Сапрыкину сыном?
– Да, утверждаю, – нахально подтвердил юнец.
Поскольку в сценарии ничего подобного не значилось, я не знал, что и делать: то ли раскрыть ему объятия, то ли требовать теста ДНК. Впрочем, ни один из этих вариантов реализовать мне так и не пришлось, потому что из тех же зрительских рядов послышался новый взволнованный возглас:
– Нет, это мой отец!
Публика ахнула. В этот раз свои права на меня предъявляла уже девушка, совсем молоденькая, которую вернее было бы назвать девчушкой, а еще вернее, пацанкой, –рыжая, с румянцем во всю щеку и задорным блеском в зеленых глазах.
Тут уж я окончательно растерялся и решил целиком положиться на Захарова, полагая, что в подобных ситуациях он должен чувствовать себя, как рыба в воде. И он мои надежды оправдал, хотя и не сразу. Хотите – верьте, хотите – нет, но на пару мгновений этот проныра замешкался, а на его прожженой физиономии отразилось что-то вроде недоумения. Но, надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки, и в следующую секунду микрофон уже маячил перед румяным личиком:
– Так вы, выходит, тоже дочь Петра Сапрыкина?
– Почему тоже? – девица оказалась строптивой. – Я – точно дочь. А насчет него, – кивнула она на парня в желтой майке, – не уверена. Может, он самозванец!
Публика снова протяжно ахнула, зато Захаров моментально сориентировался и, обращаясь ко мне, выдал самую голливудскую из своих улыбок:
– Поздравляю вас, Петр! Еще недавно вы были бездетным, а теперь у вас сразу двое наследников.
Зал бешено зааплодировал, а я зачем-то привстал со стула и с глупой улыбкой раскланялся. Ноги у меня при этом были ватные. Потом я снова опустился на стул и стал дожидаться, когда все кончится. Притом что на самом деле все только начиналось.
– Честно говоря, Петр, я сегодня собирался говорить о ваших литературных успехах, – объявил Захаров, – но обстоятельства складываются так, что придется говорить о других. Вы, оказывается, ко всему прочему еще и очень любвеобильный мужчина!..
– Да просто бабник! – тут же вскинулась одна из тетушек в первом ряду. – Наделал детей, побросал их где ни попадя, а теперь романы пишет! Уверена, что эти двое – еще не все! Наверняка и другие есть. – И уже персонально к Захарову. – Это хорошо, Андрей, что вы его показали! Пусть и остальные на него посмотрят и подадут на алименты!
После этого старушка с подгузниками в знак солидарности с женской половиной зала демонстративно от меня отодвинулась, а я понял, что умудрился затмить уринотерапевта. Тот, кстати, тоже стал на меня коситься, но, скорее всего, из зависти. Вот если бы у него было столько детей в студии, сколько у меня, все бы стали пить мочу не морщась. А так его усилия пропали даром, потому что все лавры достались мне.
Дальше и вовсе пошло-поехало. Каждая из пришедших на ток-шоу теток считала своим долгом высказать все, что обо мне думает, а Захаров был рад стараться подсунуть им свой микрофон. Стоит ли удивляться, что, благодаря «Мигу удачи», я узнал о себе много нового и интересного. Вот только остальные участники передачи остались без должного внимания. Их выступление, скомканные и бледные, никто практически и не слушал. Не знаю, чем бы все кончилось, не исключаю, что возмущенные тетки разорвали бы меня в клочья, если б не жесткий телевизионный регламент.
На очереди была запись следующей передачи, и Захаров мастерски свернул дискуссию, произнеся свое коронное финальное пожелание не упускать из рук птицу удачи. После чего еще минуту назад негодующая публика сразу утратила малейший интерес к моей персоне и стала потихоньку расходиться. Мои соседи, включая экономную бабульку и уринотерапевта, тоже начали подыматься с мест, один я сидел, как пришибленный, не в силах пошевелиться и тупо наблюдал, как Захаров пожимает руки участникам передачи. Наконец, очередь дошла и до меня.
Когда этот телекрасавец протянул мне свою ухоженную длань, я вдруг растерялся, потом зачем-то вскочил, а он заговорил со мной так, как будто мы знали друг друга сто лет. А то и делили по-братски аспиранток.
– Думай, что хочешь, –сказал он мне, картинно отдуваясь, – парень – моя идея, отрицать не буду, но эту девицу я вижу в первый раз. Откуда она взялась? Может, это твой издатель подсуетился? Хотя, вряд ли… Мы же с ним все обговаривали…
Я слушал его оправдания вполуха, жадно всматриваясь в скопившуюся у выхода толпу. Где же она, где? Неужели уже ушла? И тут я ее увидел. Рыжая девчонка стояла у стены, явно кого-то дожидаясь.
А Захаров продолжал умиротворяюще зудеть:
– Старик, публика любит скандалы, сам знаешь. Все теперь будут говорить: «Это тот самый Сапрыкин, что двух детей бросил? Ладно, почитаем, что этот подлец написал». Я потому и предупреждать тебя не стал, чтобы все естественней получилось. А что касается девицы, то тут я точно не при чем… Короче, не сердись, ладно?
– Ладно, – пообещал я и направился к рыжей девчонке, которая, поняв мои намерения, привстала на цыпочки и призывно помахала мне рукой.
– Ну, привет, – подошел я к ней, – знакомиться-то будем?
– А чего ж не познакомиться? Меня Лера зовут. Валерия Петровна.
– А фамилия? – Тупо спросил я.
– Рожкова, – ответила она почему-то с вызовом.
– Рожкова, – повторил я то ли с облегчением, то ли с разочарованием. У Ольги была совсем другая фамилия – Дорофеева, – а маму-то как зовут?
– Инна, – брякнула моя новоявленная дочь.
Инна, Инна… Что-то не припомню… И потом, как она узнала, где меня искать? Я совсем не знаменит и на экране-то в первый раз засветился. И то не до конца, передача-то в записи пойдет!
– Постой, – пробормотал я, – но с чего ты взяла?
Но рыжая, не дослушав меня, подхватила под локоть другую девчонку – с иссиня-черной крашеной гривой, и обе они, дружно прыснув, выбежали из студии.
–Ты куда? Подожди! – Крикнул я, но рыжая даже не обернулась.
Я понял, что мне ее все равно не догнать, а потому так и остался стоять в дверях, обтекаемый со всех сторон разгневанными женскими массами.
В кармане у меня завибрировал телефон, звук которого я отключил на время передачи. Звонил Кирилл:
– Ну, как все прошло?
– Лучше некуда, – фыркнул я.
В этот момент мимо меня осторожно протиснулся мой «сын» в желтой майке.
– И ты бросаешь папочку! – желчно бросил я ему вслед.
Тот, обернувшись, развел руками:
– Я же для вашего рейтинга старался!
И на всякий случай прибавил шагу.
Глава XVI
Между прочим, «Миг удачи» с собственным участием я так и не посмотрел, хотя ассистентка Зоя потом перезвонила и сообщила дату и время эфира. Больно мне надо любоваться на свою глупую физиономию в ящике! Она мне и в зеркале надоела. А в тот колготной день сразу с телевидения отправился к Сереге. Не буду скрывать, мне хотелось поделиться с ним пережитым перед камерами, но было опасение, что он неправильно меня поймет. Сочтет за примитивное хвастовство.
Тем более что встретил меня Серега не то чтобы слишком радушно. Открыл дверь, сказал, не глядя, «А, это ты» и пошлепал назад – к компьютеру.
– Что, сроки поджимают? – поинтересовался я, скромно пристроившись на подоконнике. Другого свободного местечка в Серегином бедламе для меня просто не нашлось. Впрочем, мне ли привыкать?
– И они тоже, – набычившись, молвил Серега, после чего перевел на меня довольно мутный взгляд, – а живые классики, я вижу, не урабатываются… Кстати, с чего это ты так вырядился? На маскарад, что ли, собрался?
– Уже оттуда, – хмыкнул я. Тут только я вспомнил, что не в меру «расфранчен», а объяснять, с какой стати мне совсем не с руки. Так же как комментировать Серегины подковырки насчет живого классика, хотя они мне порядком надоели. Поэтому я их молча проглотил.
И правильно сделал, потому что Серега сразу подобрел, приволок из кухни полбутылки перцовки, две рюмки и колбасу в нарезке.
– Хоть дух перевести! – объявил он, швырнул все это добро на заваленный чем ни попадя стол и немного передвинул ноутбук, открытый на странице с тремя оборванными на полуслове сиротливыми строчками.
– Не идет? – Посочувствовал я самым подхалимским тоном.
– Даже не спрашивай! Вот где у меня все это! – Серега стукнул себя кулаком в кадык. – Сроки горят, из издательства звонят, а у меня уже буквы кончились!
– Понимаю, – поддакнул я осторожно. Уточнять, до какой степени мне самому знакомы Серегины муки, я не стал. Мы оба были напряжены. Приятель мой мог в любую минуту взорваться, а я сдетонировать. Такое с нами уже было. Потом мы полгода друг на друга дулись и с большим трудом помирились. Причем, я в отсутствие Сереги страдал больше, чем он без меня.
После первой рюмки мы оба немного расслабились.
Серега положил на язык тонкое до полупрозрачности колечко колбасы и откинулся на спинку стула:
– Весной вообще плохо работается. Авитаминоз, наверное… И эта… нехватка тестостерона. Может, пора уже какую-нибудь замещающую гормонотерапию проводить, как думаешь?
– Не знаю, – пожал я плечами и тоже положил на язык колечко колбасы. Мне вдруг стало удивительно легко, а в такие моменты о чем-либо думать – преступление.
Серега, похоже, настроился на ту же волну.
– А еще, я слышал, для тестостерона нужно солнце, – протянул он мечтательно, – поэтому южные мужики могут для глубокой старости.
– Ну, да, наверное, –отозвался я лениво, – а еще – деньги.
– А вот это – в первую очередь! – с воодушевлением подхватил Серега. – По себе знаю, когда в кармане что-нибудь заведется, дефицит тестостерона ощущается меньше. Вот и представь, какие половые гиганты наши олигархи!
– С другой стороны, – не удержался я чтобы не ввернуть, – воображение в этом деле тоже немалую роль играет. Так что, нашему брату-писателю еще грех жаловаться…
Эх, и кто меня только за язык дернул поминать всуе нашу общую принадлежность к сомнительному клубу избранных! Серегу сразу как будто перемкнуло.
– Так тут все зависит от размера таланта! – Ехидно заметил он. – Сам знаешь, у кого он больше, у кого – меньше.
В воздухе снова запахло грозой, поэтому я взял на себя роль гостеприимного хозяина, о которой забыл Серега, и разлил по рюмкам перцовку:
– Давай-ка лучше еще по чуть-чуть!
Отказываться от выпивки Серега не стал, но, вопреки моим ожиданиям, с обоюдоопасной дорожки не свернул и тут же завел свою ревнивую волынку:
– Сапрыкин, ты бы хоть раскололся, о чем оно, твое замечательное произведение?
Перцовка сразу встала у меня поперек горла. Кое-как откашлявшись, я все-таки попытался увернуться от запущенного в мой огород булыжника:
– Как известно, писать можно только о двух вещах: о том, что знаешь очень хорошо, или о том, чего не знает никто. Лично я выбрал второй вариант, поэтому писал о себе.
–Так я и знал! – как мне показалось, удовлетворенно хмыкнул Серега. – А чего? Тема хорошая. В конце концов, не ты первый, не ты последний. Хотя, конечно, некоторые пишут и про других… Или другое…
Стало ясно, что с выбранной им скользкой дорожки Серега уже не свернет. Все, что мне оставалось, затаиться и наблюдать, что будет дальше. А дальше Серега стал что-то искать на своем заваленном хламом столе, и вскоре вытащил из вороха бумаг книжицу карманного формата. Мне хватило мгновения, чтобы сфотографировать ее название «Завтрак саранчи» – красными буквами по черному глянцу.
– Вот, купил тут на днях… Занятная вещица. Молодой автор. Олег Спиридонов. Не слышал про такого? – Нарочито бесстрастно молвил мой вероломный приятель.
Я напрягся пуще прежнего:
– Можно посмотреть?
– Да ради бога, – усмехнулся Серега, – можешь даже взять почитать, если хочешь.
И я взял. На свою голову. Хотя чутье мне подсказывало, что делать этого не стоит. Сразу листать не стал – сунул в накладной карман Славкиного пиджака и постарался до времени забыть. Да куда там – книжка, как свежий горчичник, жгла мне бок даже через подкладку.
После этого все окончательно пошло не так. Я начал нервничать и перестал себя контролировать. А Серега только того и добивался.
– А я прямо жду – не дождусь, когда твое творение уже, наконец, в магазинах появится. – С наслаждением наступил он на мою больную мозоль. – Ты хоть предупреди перед этим, а то еще расхватают.
– Предупрежу, – процедил я сквозь зубы.
– А еще лучше подари мне книжку, – не унимался Серега, – тебе же положены десять авторских экземпляров. От одного, чай, не обеднеешь.
– Подарю, – я все еще сдерживался, но с большим трудом.
– Только с автографом, учти!
– Хорошо, – я был готов буквально на все, лишь бы он наконец заговорил о чем-нибудь другом.
Однако Серегу мои жертвы не умилостивили.
– А уж я почитаю и очень внимательно! – Пообещал он мне почти зловещим тоном. – И если что – не обессудь!
Тут уж я не стерпел!
– Да не порть ты зря глаза! Я тебе и так скажу: мой роман – полное дерьмо! Так что завидовать тут абсолютно нечему!
Мой приятель, конечно, только того и ждал.
– Завидовать? Еще не хватало! – фыркнул он.
– Ну, так и я о том же, – я сделал последнюю попытку разрядить обстановку.
Однако Серега моих усилий не оценил и в лучших своих традициях попер грудью на буфет:
– Да это ты мне всегда завидовал, на самом деле! Потому что, в отличие от тебя, я всегда впахивал, как мне это было ни противно! Может, конечно, нетленки я не написал, но зато и не был никогда таким душным, как ты! Ты же вцепился в меня, как клещ, потому что никто тебя больше не выносит! Людка и та тебя послала!
Тут бы мне обратить разговор в шутку, беззлобно согласиться, что я ему завидую (я ведь и впрямь завидовал Серегиной работоспособности) и щедро посыпать голову пеплом, тем более что ровно за этим я к Сереге и явился! Так нет же, я вдруг полез в бутылку вслед за Серегой. Уж не знаю, что меня так зацепило. Скорее всего, нелестное сравнение с клещом, потому что я и вправду нуждался в Сереге намного больше, чем он во мне. А потому с его стороны это был запрещенный удар ниже пояса.
– Все! – Рявкнул я на Серегу. – Хватит рвать на груди тельняшку. Она уже и так вся в дырках!
… Короче, не буду пересказывать все, что мы в тот вечер друг другу наговорили – уж очень это скучно – скажу одно: расстались мы почти на ножах. Я выскочил от Сереги красный и распаренный, на ходу натягивая куртку. Правда, дверью я не хлопал. Это сделал за меня Серега. Зато я, уже с лестницы, крикнул ему, что ноги моей больше у него не будет, чем испугал выходящую из лифта старушку. А заодно и себя самого, потому что одна только мысль о моем полном отлучении от Сереги немедленно привела меня в кромешный ужас.
Потом, несчастный и потерянный, я заблудился в метро, как в трех соснах. Продолжая заочный спор с Серегой, два раза проехал мимо своей станции, и вернулся домой совершенно разбитым и обессиленным. Псина, разумеется, бросилась меня радостно лизать, но даже она не смогла привести меня в маломальское равновесие. А когда Славка заглянул ко мне, чтобы полюбопытствовать, как прошла запись телепередачи, я только замотал головой и вручил ему пиджак. Славка пожал плечами и ушел, но вскоре вернулся и со словами «Это было в кармане» бросил на диван книжку, которую мне подсунул Серега. В пылу обиды я о ней все-таки забыл, а зря. Потому что это была настоящая бомба, очень скоро превратившая меня в кровавые ошметки.
И почему я не бросил ее под дверью у Сереги? Ведь только-только, казалось бы, все у меня немного наладилось после дрянного романа сдувшегося Мерзавца, как судьба с Серегиной подачи опять решила надо мной посмеяться. Примерно на третьей главе «Завтрака саранчи» ко мне пришло неотвратимо убийственное понимание: его автор талантлив, как дьявол! И все же я еще на что-то надеялся и каждую новую страницу перелистывал с заветным холодком в сердце: ну, сейчас, сейчас он где-нибудь собьется и сфальшивит… Да где там! Книжка была написана кровью. Причем моей.
…На то, чтобы дозвониться Кириллу, я потратил весь следующий день. Сначала он просто не отвечал, после обеда отозвался и, сославшись на важные переговоры, пообещал перезвонить мне позже. Я, скрипнув зубами, смирился, однако ожидание далось мне нелегко. Я ничего не мог делать, даже лежать на диване, поэтому ходил из угла в угол, бормоча заготовленное для Кирилла объяснение, словно стихотворение зубрил. Вскоре моя нервозность передалась и Псине, которая сначала тревожно наблюдала за мной из-под стула, а потом стала жалобно подскуливать.
Тогда я ее покормил и, чтобы хоть как-то убить время, вывел гулять раньше обычного. Правда, на улице мы пробыли от силы минут тридцать, изрядно сократив традиционную программу с инспектированием усадебной конюшни. К тому не располагало, во-первых, настроение, а во-вторых, на редкость промозглая и ветреная погода. Я отчаянно мерз, хотя перед выходом из дому изрядно утеплился, даже шапку напялил, а на улице еще и капюшон от куртки сверху натянул. И все равно было холодно.
К концу нашего променада я буквально стучал зубами и страстно мечтал о своем усыпанном хлебными крошками диване. Конечно, я мог бы согреться, затеяв с Псиной перегонки (такую забаву мы ввели в обиход, когда из соображений гуманизма отказались от травли бездомных котов). Тем более что она этого хотела и, пытаясь завлечь меня в игру, несколько раз забегала вперед, и, повиливая всем своим гуттаперчевым телом, звала за собой, но во мне не было нужного драйва.
Я чувствовал себя совершенно выпотрошенным и не находил сил даже на осознание собственного ничтожества. Положа руку на сердце, такое сладостное и по глубинной своей сути спасительное. Ведь говоря себе «да, я жалкий, ни на что не годный неудачник», ты распускаешь стягивающие тебя путы и даешь волю собственному естеству, которому только того и надо. Маски сброшены, и теперь, наконец, можно без всяких стеснений быть тем, что ты есть на самом деле.
О, как же благословенны в такие моменты все в мире красногубые Натальи из всех в мире «Расслабься»! Просто расцеловать бы их! Уже за то, что они видят тебя без прикрас, в твоем беспредельном ничтожестве, и не собираются щадить и сочувствовать. Воистину их красными устами глаголет истина. Ты – ноль, ты – пустышка, безнадежная бездарь, дырявый носок, окурок, брошенный мимо урны… Было бы идеально, если б к этому стройному хору присоединился еще и мой издатель Кирилл. Дорого бы я дал за то, чтобы он зашвырнул мой роман в мусорную корзину, а что будет потом уже неважно! Даже если при этом он затребует назад гонорар. Плевать, что я его почти потратил.
Так я думал до тех пор, пока смирение не трансформировалось в равнодушие, и во мне не осталось ничего, кроме страстного желания доволочься до родного дивана – этой продавленной усыпальницы моих несбывшихся надежд. А она меня по обыкновению не подвела, с готовностью приняла в свои волосатые объятия, в которых я немедленно забылся. Одно плохо – ненадолго, часа через два я распахнул воспаленные глаза и понял, что банально заболел. Подхватил какую-то заразу типа ужасного свиного гриппа, бр-р-р… Если по возвращению с прогулки у меня было что-то, похожее на озноб, то теперь я плавился от доменного жара, а лежащая рядом раскаленная Псина только усугубляла ситуацию. Пришлось ее пнуть.
Псина, невнятно взвизгнув спросонья, серым кулем шмякнулась на пол, однако тут же сделала попытку занять привычное местоположение, которую я решительно пресек. И без нее, как в печке. Температуру бы измерить, да где он, этот градусник? Кажется, у Славки был… Но его еще надо разбудить, а для этого нужно как минимум слезть с дивана. В итоге Славка материализовался сам, уже утром, привлеченный воем моей верной четвероногой подружки, своим звериным чутьем почуявшей неладное. К тому моменту вредоносный вирус в моем организме успел развиться и окрепнуть до такой степени, что я не мог пошевелить языком.
–Ты чего, заболел? – склонился надо мною Славка и тут же испуганно отпрянул. – Грипп, небось? Врача вызвать?
Еще не хватало! Я слабо помотал головой.
– Ну, не знаю, – нахмурился мой верный квартирант, – тогда давай я в аптеку метнусь. Куплю чего они там насоветуют.
Поскольку во времени я ориентировался плохо, то относительно следующего Славкиного явления могу сказать только одно: было еще светло.
– Вот, – Славка придвинул к дивану стул, предварительно согнав с него Псину, и высыпал из пакета облатки с пузырьками, – это от температуры, это от горла, это от головы, это от насморка … Есть хочешь? Нет? Ну, да… Короче, пить тебе больше надо. В смысле жидкости, – рядом с лекарствами возник двухлитровый пакет яблочного сока и стакан.
После этого Славка, нарочито сочувственно повздыхав, покормил Псину и повел ее прогуляться, предварительно уведомив, чтобы завтра я на него не рассчитывал, поскольку, де, у него важные переговоры на предмет продажи своих исконно русских мозгов забугорным покупателям. Уж сколько их было только на моей памяти, а все безрезультатно, никак не удается Славке выгодно сторговаться!
Как бы там ни было, а назавтра мне лучше не стало. Таблетки кое-как сбивали температуру на час-полтора, после чего она снова поднималась. Устав бороться с болезнью, я просто лежал на диване с закрытыми глазами и ждал, когда это чем-нибудь кончится. Обидно, но у меня не было сил даже на то, чтобы себя пожалеть, чего я вполне заслуживал. С другой стороны, такое бессилие меня вполне устраивало. Как и то, что никто, включая Кирилла, мне не звонил. Все, все про меня забыли, и слава богу. Что может быть сладостнее, чем, признав себя жалким неудачником, закончить свои паршивые дни на старом диване, в полном одиночестве?
А, впрочем, и тут мне не повезло. Потому что насчет одиночества я, кажется, загнул. А как же Псина, которая тихо сидела у меня в ногах, преданно смотрела мне в глаза и страдала? Долго ли еще она так выдержит? Хочешь – не хочешь, пришлось напрячь оплавленные извилины, озадачив их вопросом, кому бы препоручить несчастное животное в отсутствие Славки. Серегу я сразу отбросил в силу известных причин. Впрочем, даже если б мы не поругались, вряд ли б я доверил Псину этому безответственному эгоисту и пьянице, с которым у меня, увы, так много общего. Алка тоже заведомо отпадала. На такие подвиги она не способна, разве что мать разволнует. Гм-гм, кто там еще?.. Людка? А вот это вариант. По крайней мере, болезнь удобный предлог для примирения сторон… Но, во-первых, у нее к Псине личные счеты. А, во-вторых, не успею я выздороветь, как она наверняка потребует сатисфакции, а я буду еще слишком слаб, чтобы цапаться… Остаются старые подружки, с которыми меня давно ничего не связывало, кроме вялой спорадической переписки. Что ж, пожалуй, можно было бы пройтись по списку, но не при нынешних обстоятельствах. Надеюсь, они еще помнят меня молодым и красивым, пусть я для них таким и останусь. Не хочу, чтоб их взору предстал сопливый дядька средних лет в рваных носках и трехдневной щетине.