Елена Александровна Чечёткина
Все сказки не нашего времени
Революцию заказывали?
Вроде бы рановато писать мемуары в 92 года, ведь с учетом нынешней продолжительности жизни лет 20 у меня еще есть. Но я и не буду разгоняться на полноценный мемуар – здесь только краткая запись событий, случившихся, когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. И подвИг меня на сей труд именно ты, когда сегодня вечером рассказал о смешной рекламе «сделаем революцию». Похоже, тебя зацепило. Значит, скоро ты пойдешь по указанному адресу, как в свое время сделал и я. Решать тебе, сынок, но сначала, прошу, дочитай до конца.
В 2019 году мне было 45 лет, и ни о каком президентстве я тогда не мечтал, а хотел только, чтобы изменилась страна, в которой жил. Мы всё глубже погружались в болото деградации и обнищания, насилия и цинизма. Эмигрировать я не хотел, но жить здесь становилось все противнее. Временами мечтал о революции (да, о принудительной смене власти, которая никак не желала сменяться сама), но понимал, что время упущено, а если такая революция сейчас и произойдет, то ничего хорошего из нее не выйдет. И вот, представь, еду я в метро (тогда подземка была основным транспортом для «простых» горожан) и, уцепившись за поручень, читаю какую-то газетку. Кажется, она тоже называлась «Метро». Чтиво так себе, но избавляет от необходимости смотреть на сограждан. Боже! Какие серые, тупые, безнадёжные лица! Насколько приятнее выглядят мордочки собак и кошек в разделе «отдам в добрые руки». (Кота, что ли, завести?) И тут мне попалась эта реклама: «сделаем революцию». Рядом с рекламой о ремонте без отселения за 3 дня. «Ну, шутники, – подумал я о первой. – Одну революцию мы уже сделали, сто лет назад. До сих пор расхлебываем». И вернулся к рекламе о ремонте. Неплохо бы, но денег не хватит. А сколько стоит революция, интересно? Вернулся к объявлению. Так: «цена по договорённости».
Чёрт знает почему, но я не выкинул газету со странной рекламой, и в первую же нерабочую субботу отправился в офис шутников. Офис был обычный – в одном из полузаселённых небоскрёбов (тогда этих монстров строили больше, чем могли освоить), и девушка на ресепшн тоже выглядела вполне обычно. Она сказала, что шеф ответит на все мои вопросы, но сначала надо заполнить анкету – и выдала мне листочек. Угнездившись у стены с огромным плоским аквариумом с разноцветными рыбками, я ее быстро заполнил – дело привычное! – хотя и споткнулся на двух последних пунктах. Один был «Какой общественный строй вы хотели бы получить … (подчеркнуть нужное)», а второй «Допускаете ли вы распад страны – Да/Нет (нужное подчеркнуть)». Тут я не выдержал: «Это шутка?» – спросил я девицу. «Все вопросы – шефу», – невозмутимо ответила она. – Он вас примет через 10 минут». И понесла анкету в кабинет, оставив меня развлекаться с рыбками.
*****
У шефа оказалось три глаза, но в остальном он выглядел почти как человек. Разговор с ним я запомнил почти дословно, а дома сразу же записал в дневник. Цитирую прямо оттуда:
– Вы не человек.
– Конечно, нет.
– И тот факт, что это не ужасает меня, что я не в панике… Значит, вы применяете либо гипноз, либо химию.
– Ни то, ни другое. Нам не нужно ваше изменённое сознание, и не нужно на вас как-то воздействовать. Мы применили лишь психо-стабилизирующее излучение. Чтобы поговорить спокойно. Вы обратились в нашу фирму, Антон Васильевич. Слушаю вас.
– Вначале я хотел бы задать несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Откуда вы, и зачем вмешиваетесь в наши дела?
– Наша планета похожа на Землю, но ее координаты вам ничего не скажут. Что касается вмешательства… с одной стороны, это исследовательский проект, а с другой – мы пытаемся помешать землянам уничтожить разумную жизнь на планете. После ядерной войны (а вы к ней уверенно идёте) здесь останутся только насекомые, как вид наиболее устойчивый к радиации.
– Откуда вам это известно? Я имею в виду ядерную войну, и что она неизбежна без вашего вмешательства?
– Опыт других планет, в том числе и нашей. Нам тоже помогли в критической ситуации. Теперь мы помогаем вам.
– А причём тут революция?
– Это индикатор социальной напряженности. Если вполне адекватные люди вроде вас задумываются о революции – и одновременно техническое развитие дошло до создания ядерного оружия, ситуация становится критически опасной. Власть стремиться удержаться любой ценой, провоцирует военные конфликты с другими странами, чтобы отвлечь свой народ – и тогда возможен срыв в катастрофу.
– Разве сама революция – не катастрофа?
– Смотря какая революция, и когда. В 1917 это была катастрофа, но тогда, заметьте, еще не было ядерного оружия. После второй мировой войны конфликт ядерных держав стал недопустим. Поэтому нужен смягченный вариант революции, типа «перестройки» Горбачева.
– И давно этим занимаетесь?
– С начала ядерной эпохи, то есть, с начала 20 века.
– Значит, Ленин – ваш кадр?
– Нет, Ленин – ваш; наш – это Лев Троцкий. Они работали в тандеме: Ленин как трибун и лидер, но революцию технически осуществил Троцкий, и гражданскую войну выиграл тоже он. И дальнейший кошмар сталинизма не случился бы – но тандем распался: Ленину слишком нравилась роль единоличного лидера, он стал брать на себя слишком много, и физиологически не выдержал: мозг разрушился. И тогда пришел Сталин.
– А что там с Троцким?
– Пришлось перевести в Мексику (там было неспокойно). А потом отозвали.
– То есть, убили?
– Нет, именно отозвали и вывели из проекта. Это ведь очень неприятно, когда тебя так, ледорубом… Можно продолжать? У вас началась эпоха сильной турбулентности, мы ничего не могли сделать и временно удалились из России, переместились в США. Там делали бомбу – но в условиях западной демократии это оказалось не критично. Потом и СССР подтянулся: что-то стащили у американцев, что-то придумали сами. Началась эпоха ядерного паритета. Пришел Хрущев – и довел дело до Карибского кризиса. Пришлось нам вмешаться. Хрущева удалили, началась эпоха брежневского застоя. Однако застой всегда чреват взрывом – и тогда пришел Горбачёв. Вот это – наш кадр, хотя и землянин. Не буду утомлять вас подробностями, как он на нас вышел. Умница, да еще с чрезвычайно устойчивой психикой. Идеальный кандидат. Так оно и оказалось: он провел революционную перестройку, почти без ошибок.
– Дальше можете не рассказывать – дальше я помню сам. Только непонятно, если вы можете вмешиваться, как вы допустили смещение Горбачёва, деградацию Ельцина, пришествие Путина?
– Мы не всесильны, и вообще предпочитаем не вмешиваться без крайней необходимости.
– Как сейчас?
– Да, сейчас очень опасный момент. Поэтому вы здесь, и поэтому мы предлагаем вам помощь.
– Да вы просто миссионеры!
– Можно и так. Наша миссия – удержать человечество на краю пропасти. Пока оно еще молодое. Повзрослеете – наша миссия будет закончена. Тогда дело ваше; можете прыгать, если захотите.
– И на том спасибо Хорошо, с «революцией» ясно. А что значит «цена по договоренности?»
– То, что революцию вы будете делать сами, Антон Васильевич. Лично. С нашей помощью, конечно – и людьми, и средствами, и информационной поддержкой.
– Как это у вас легко получается! А вы уверены, что я смогу, что у меня есть необходимые качества – лидера, стратега, и уж не знаю кого еще…
– Уверены. Пока вы сидели в приёмной, вас протестировали. Теперь дело только за вашим согласием.
*****
Как ты понимаешь, я согласился. Пошел в политику. У меня был замечательный напарник – «их человек» и мой друг. Ты его знаешь с детства – он часто бывал у нас дома. Мы создали партию, прошли в парламент, а потом и выиграли выборы. Я стал президентом – и сразу же начал ограничивать президентскую власть за счет укрепления парламента и гражданских институтов. Страна постепенно выздоравливала. Я президентствовал два срока по 4 года, а потом занялся наукой и преподаванием. Напарник одновременно удалился «на покой» (по официальной версии). Ты в это время уже заканчивал университет. Казалось бы – живи и радуйся, воспитывай молодежь, жди внуков. И вообще – забудь про то, как началось твое президентство. Неважно, что помощь пришла со стороны: ты сделал для своей страны всё, что было в твоих силах. Теперь Россия стала на путь устойчивого развития, и она не свернёт с него больше. Но шло время, и я что-то стал задумываться и сомневаться…
Началось это с моих студентов. Точнее, я заметил изменения именно на студентах, потому что из университетского городка почти не отлучался – незачем было: твоя мать умерла, ты жил своей жизнью. А я с удовольствием преподавал, ведь быть в старости окружённым учащейся молодежью – это такое счастье! Я не чувствовал одиночества. Напротив! У меня в квартире с утра до ночи действовал неформальный студенческий клуб, а когда их галдёж мне надоедал, я уходил в свой кабинет. Постепенно обычные споры о науке и о любви (конечно!) сменились политическими спорами; образовались даже какие-то фракции, наподобие парламентских. Наконец, мне это надоело (устал я от политики за прошедшие годы активного в ней участия), и я призвал ребят к порядку. В ответ они рассказали мне, что происходит за пределами нашего уютного студенческого мирка.
Там стало происходить нечто, напомнившее мне перестроечные и постперестроечные годы. Вначале всеобщая эйфория, братание и стремление к прогрессу. Потом общество стало как-то «портиться». Свобода оказалась слишком тяжёлой ношей для большинства: легче было не жить в состоянии постоянного выбора, а предоставить выбор другому, начальнику. Маленькие начальники набирали власть – люди охотно ее отдавали. Потом власть стала срастаться с деньгами, а маленькие начальники становились большими. «Свободная пресса» становилась постепенно продажной прессой. Не вся, конечно, но именно продажная получала от власти бюджетные деньги. Гражданские институты держались изо всех сил, но порча начала проникать и в них. Наконец, последний президент потребовал от парламента особых полномочий «в целях обеспечения безопасности отечества» – и парламент единогласно их ему предоставил. Вот тут уже запахло жареным, и я отправился за советом к своему трехглазому патрону.
Высотное здание, в котором я «вербовался» и которое так часто посещал в прежние годы, стояло на том же месте. Выглядело оно, правда, слегка облупившимся и запущенным – но ведь столько лет прошло. А вот прежнего офиса не было. Знакомая дверь была полуоткрыта, но за ней обнаружилась не приёмная с аквариумом во всю стену, а обычная разруха ремонта. Рабочие не знали, куда девались прежние хозяева, и их наниматели тоже этого не знали. Я обошел все помещения на этаже – и не нашел никаких следов тех, кто был мне нужен. Наш договор, похоже, завершился. Только вот, стоило ли его заключать? Не знаю. Да, мы выиграли новую перестройку – но все снова возвращалось на круги своя. «Господи! – подумал я. – Что за несчастная страна! Ну, какого рожна этим людям еще надо?! Им же два раза приносили свободу на блюдечке – бери и пользуйся! – и дважды они от нее отказывались».
А может, дело как раз в этом, сынок? Не надо на блюдечке. Пусть люди захотят свободу сами, сами возьмут ее, и сами сберегут. Как это сделали в свое время американцы, отказавшись быть английской колонией. И если для свободного будущего нам понадобится революция – мы должны сделать ее сами! А если у страны будущего нет, и ей суждено развалиться или погибнуть – так тому и быть. Империи разваливаются, цивилизации погибают, но человечество остаётся. Если оно достойно остаться. Так я всё раздумывал и ни на что не мог решиться, даже поговорить откровенно со своими студентами. И тут ты пришел, с этим объявлением… Илюша, когда пойдёшь туда (а я думаю, ты пойдёшь – ты всегда был любопытным) постарайся объяснить этим миссионерам, что здесь они больше не нужны, потому что мы повзрослели. Или не повзрослеем никогда.
Поблагодари их от моего имени. Когда мы вместе вытаскивали страну из болота – это были лучшие годы моей жизни! И последнее: ты должен __________ ____ __
*****
Шеф внимательно читал мемуар, бегая глазами по строчкам – совсем как человек. Одновременно третий глаз, в середине лба, спокойно взирал на взбешённого собеседника. Дочитав до оборванного конца и выдержав приличествующую случаю паузу, Шеф заговорил.
– Дорогой Илья Антонович! Ещё раз уверяю вас, что к смерти вашего отца мы не имеем отношения. Да, средняя продолжительность жизни в вашей стране сейчас 110 лет. Но – средняя! У Антона Васильевича случился обширный инфаркт со смертельным исходом. Очень сожалею, поверьте. Тем более что косвенно мы все-таки виноваты: тем, что дали рекламу, которой вы заинтересовались. Естественно, он начал волноваться – и за свою страну, и за своего сына. Сердце не выдержало…
– Хорошо. Разъяснения приняты. Но как насчет слов отца, о том, что помощь нам больше не нужна? Зачем вы вообще дали эту рекламу? Почему сейчас? Продолжаете экспериментировать с моей страной?
– Я бы сказал иначе: продолжаем помогать. Спросите себя – а почему вы вообще обратили на нашу рекламу внимание, почему рассказали о ней отцу?
– Сейчас это неважно. Я присоединяюсь к его мнению: если нам понадобится революция – мы сделаем ее сами. Ваша помощь не требуется; спасибо, и давайте расстанемся. Навсегда.
– Поздно, Илья Антонович. Вы были заняты похоронами отца и упустили время. У нас уже есть заказчик. Кстати, вполне адекватный человек – с другими мы не работаем.
– И до каких пор так будет продолжаться? Мы что, всегда будем ходить на ваших помочах?!
– Нет, не всегда; со временем вы пойдёте сами. А наша миссия будет закончена, когда на очередное объявление никто не откликнется. И этот момент, этот день Х наступит уже очень скоро. По историческим меркам, конечно, то есть, вряд ли при вашей жизни, Илья Антонович. Но вы можете приближать день Х своим участием в проекте. Так же, как это делал ваш отец. Вы согласны?
– Нет, не согласен. Мы должны делать свою историю сами. К черту ваш проект и вашего заказчика! Кто дал ему право говорить от имени народа?
– А кто давал право вашему отцу?
– Никто. И в этом его ошибка. Он должен был действовать сам. И я должен.
Офис пропал, вместе с трехглазым собеседником. Илья стоял на той же улице, среди той же серой толпы. Только теперь она почему-то не казалась такой однородно-серой: он мог различить отдельные лица. «Оттенки серого», – усмехнулся Илья про себя, но понял, что неправ: тут были все цвета и все оттенки, которые складывались в переменчивую мозаику. «Значит, это мне такой бонус. Ну что ж, спасибо!» Илья застыл спиной к движению, заворожённо наблюдая огибающие разноцветные потоки. Но скоро его начали толкать и тогда, оглядевшись, Илья двинулся в ту сторону, где ярче всего переливались красные огоньки гнева и зелёные – надежды. И никак не мог понять, почему некоторые встречные, те из них, которые глядели ему в лицо, испуганно отшатывались. Он подошел к зеркальной витрине – и увидел свой третий глаз.
Оно пришло!
– Восхитительное известие от нашего Возлюбленного Председателя: скоро придёт Оно! – вещал проповедник угрюмой толпе. – Возрадуемся!
– Чему радоваться-то, – прозвучало в гробовой тишине. Приходили уже. Проходили. Только хуже становится.
Вокруг говорившего образовалась пустота, куда неторопливо двинулись стражники. Люди в толпе вежливо расступались, освобождая проход. Человек не сопротивлялся, и его без обычного мордобоя повели в арест-карету, скромно стоявшую за ограждением.
Когда смутьяна вывели, толпа сдвинулась, вновь превратившись в однородную серую массу. И тут сверху раздался резкий музыкальный аккорд, после чего дождевое облако сначала побелело, а потом стало наливаться радужным светом. Проповедник воздел руки к небу, а облако, налившись до нестерпимого сияния, вдруг резко опустилось прямо на него.
Вскоре туман рассеялся, и все увидели, что на трибуне вместо проповедника стоит существо – человек по форме, но явно чуждое присутствующим по содержанию. Все это чувствовали, хотя непонятно каким образом.
– Я – Оно, – представилось существо собранию. Потом обратилось к стражникам, затаскивавших человека в арест-карету (теперь тот сопротивлялся, желая досмотреть представление). – Эй, постойте! Отпустите-ка его, служивые! А ты подойди ко мне, друг!
– Оно, значит, – пробурчал освобождённый. – От Возлюбленного Председателя.
– Нет, не от него.
– А от кого же? Ведь возвещали?
– Ну, это нетрудно устроить. Мало вам возвещали и обещали? Председателю тоже обещали. У него своё Оно, а у тебя – своё.
– И что с того? Его Оно – сила (он кивнул на стражников), а у меня только вот это стадо овец (кивок в сторону толпы).
– Ну, разве это сила? – рассмеялось Оно. – Чик, и нету!
Оно щелкнуло пальцами, и стражники вместе с арест-каретой растворились в воздухе.
– А с овцами как? – поинтересовался его собеседник.
– С ними сложнее. Сначала дезинфекция.
– Что?! Да им никакая дезинфекция уже не поможет!
Оно промолчало.
*****
Они бредут по опустевшему городу. Бредут парами: человек и Оно. Таких пар много, но всё-таки гораздо меньше, чем было жителей, и город кажется вымершим. Все пары идут от центра к окраине, постепенно расходясь, удаляясь друг от друга. В каждой паре разговаривают, человек и Оно.
– Куда мы идём? И зачем?
– Вы все идёте на курсы повышения квалификации. Быть несогласным и выражать это – лишь первый шаг. Этого мало. Ты верно заметил: всё становится только хуже. Потому что ваш мир попал в зону действия Хаоса, несущего разрушения и деградацию. Выйти из зоны трудно, но можно. Если есть надежда – приходит Оно. Только действовать должны вы сами. Только вы, как разумные существа со свободной волей. Ну, той самой, которой вас вроде наградил Создатель.
– Вообще-то я атеист, – проворчал его спутник.
– А я агностик, – радостно сообщило Оно. – Ничего не знаю о Создателе. Знаю только, что Вселенная развивается в процессе противоборства двух сил – Хаоса и Сборки. Я – представитель Сборки, локально противодействую Хаосу. Как бы садовник, который выращивает сад, не давая зарасти ему сорняками. Плоды цивилизации – они ведь и вправду плоды. Мне нравится выращивать плодовый сад. Это моё призвание. А твоё какое?
– Не знаю. Вернее, знал раньше. Мне нравилось учиться. Мечтал стать учёным, открывать новые закономерности, делиться новым знанием… и всякое такое. Кончил университет, начал свои исследования, собрал группу молодых. Отличное было время! Мы быстро развивались, уже подумывали о создании своего Центра. Но тут пришёл Возлюбленный Председатель, и всех учёных придавили, как классово чуждых. Вместо науки – религия, вместо свободы – тупой рабский труд, без радости, без перспективы. Хорошо ещё, что детей не успел завести.
Пока они разговаривали, освещение вокруг постепенно менялось – лёгкая дымка легла на окрестности, которые теперь преобразились в холмы, покрытые зеленой травкой. Бывший учёный (Крис, как он представился Оно) в недоумении огляделся: никого не было, кроме них обоих.
– Вот и отлично! – обрадовалось Оно. – Будешь учиться. Начнёшь с этого, – и Оно указало на стадо белых барашков, показавшееся из-за холма. – Справишься – усложним задачу. Вот тебе помощники (Оно свистнуло, и к ним подбежали две овчарки) и справочник (Оно протянуло Крису красную коробочку). Нажимай кнопку, задавай вопрос по практическому овцеводству – получай ответ. До встречи!
– Погоди! – заорал Крис, но было уже поздно: Оно просто растворилось в воздухе. Никто ему не ответил, если не считать собак – те гавкнули недоумённо: мол, что случилось, хозяин? Что делать?
Крис повернулся к своим новым товарищам. «Я даже не знаю, как их зовут» – подумал он и решительно сказал:
– Ты будешь Дик (черно-белый махнул хвостом), а ты – Бэк (рыжий утвердительно гавкнул). Ну, пошли, познакомьте меня со стадом.
*****
Крис и Оно идут по тропинке между двух полей и беседуют. Рядом с Крисом трусит большой чёрно-белый пёс, настороженно поглядывая на незнакомца.
– Помнишь помощников, которых ты мне оставило? Первые мои друзья в этом мире. Дик уже умер, это его внук, – кивнул Крис в сторону пса, – тоже Дик, потому что весь в дедушку. А Бэк еще жив, вовсю наслаждается заслуженным отдыхом. Вот придём домой, увидишь.
– Домой? – спросило Оно. – Значит твой дом теперь здесь?
– Конечно. Здесь моя жена и сын, моя община, моё хозяйство, моя школа. Всё создано мной фактически с нуля! Конечно, мой дом здесь. Хотя…
– Что «хотя»?
– Скажи прямо: я должен вернуться?
– Ты можешь вернуться, если захочешь. Курсы повышения квалификации ты успешно закончил. Теперь ты в состоянии возродить свой первоначальный мир. Не один, конечно, вместе с другими курсантами.
– И все они согласились вернуться?
– Не все, но большинство.
– Господи, почему? Что они забыли в той богом забытой дыре? Соскучились по Возлюбленному Председателю и его подданным?
– Видишь ли, сейчас там нет никакого Председателя, и подданных тоже пока нет. Все заражённые Хаосом, и в первую очередь правящая верхушка и её обслуга, все они были перенесены на другую планету. Вполне пригодную для жизни, но… их планета относится к зоне Хаоса – он должен получить свою долю. Я же тебе говорил – во вселенной соблюдается равновесие между созиданием и разрушением. А твоя планета теперь готова к созиданию.
– Ничего не выйдет. Я знаю свой народ! Люди несчастны и озлоблены, но принимают свою скотскую жизнь как должное. И Возлюбленного Председателя тоже принимают, хотя не так уж и любят. Не любят, но жить без него не могут! Уберёте этого – найдут другого, такого же, если не хуже.
– Но я же тебе говорил: мы провели дезинфекцию населения. Ведь ты так и не спросил, что это такое. Слишком их презираешь. Рабы, животные, овцы. Так?
– А разве не так? Я помню, как опустел город, когда ты выводило нас оттуда. Нас, несогласных, было исчезающе мало. Кстати, куда ты отправило это самое население? И зачем?
– Они отправились на другую планету. Санаторного типа. На промывку мозгов.
– Ха! Так им уже промыли! В том-то и заключалась проблема.
– Ты ошибаешься. Мозги им тогда не промывали, а замусоривали. Вот этот мусор в санатории и вымывали. Теперь это не население, не подданные, не толпа. Просто люди – с теми же воспоминаниями и личностями, но со свободной волей и ясным взглядом. Такими трудно манипулировать. А вот поставить цель, увлечь, объединить – это реально. Помнишь мою метафору про сад? Я-Оно удалило сорняки, я-Оно подготовило почву и внесло здоровые семена. Теперь дело за вами. Сад надо возделывать, постоянно. Не давать новым сорнякам душить культурные всходы, подкармливать и рыхлить, и так далее. Только от вас зависит, будут ли плоды. А мне надо идти дальше, закладывать новые сады.
Сзади послышался дробный перестук копыт. Их догонял мальчишка на вороном жеребце. Он лихо осадил коня, соскользнул на землю и улыбнулся путникам.
– Мой сын Дэнис, – представил его Крис. – Дэни, это мой старый друг… мистер Оно.
Оно и мальчик серьёзно пожали друг другу руки.
– Отец, мама послала сказать, что ты запаздываешь к ужину. Мистер Оно, мы будем вам рады, – церемонно пригласил Дэнис, но закончил совсем по-детски:
– Сегодня на десерт пирог с черникой, такая вкуснятина!
– Спасибо, сынок, но мистер Оно должен ехать, а я его провожу до пристани. Ужинайте без нас. Скажи маме, что я задержусь, пусть не беспокоится. Поезжай, Дэни, и Дика с собой возьми. Дик, домой!
Пёс с неохотой подчинился.
Крис и Оно поднялись на вершину холма. Впереди, в низине, серебряная полоса реки разрезала заливной луг. От пристани отплывали последние лодки и баржи. Солнце садилось, по воде побежали розовые отблески. В бледнеющем небе уже можно было различить две луны. Крис оглянулся на свой посёлок. Аккуратные домики, окружённые садами. Людей почти не видно – семьи сидят за ужином. Потом на главной улице зажглись первые фонари. Ребятишки высыпали на улицу, чтобы успеть поиграть перед темнотой, когда их загонят в постель. Детский смех разносится так далеко в вечернем воздухе… Крис резко отвернулся.
– Ты мне предлагаешь бросить всё это? Оставить жену и сына?
– Ты вернёшься. В этот самый момент, в это же тело. Спустишься с холма и обнимешь свою семью, и будешь жить здесь спокойно и счастливо до самой смерти. Это я тебе обещаю. Но вернуться сюда сможешь только после своей смерти там – на твоей родной планете. Такое вот условие. Принимаешь?
*****
– Восхитительное известие от нашего Возлюбленного Председателя: скоро придёт Оно! – возвестил проповедник и добавил как-то неуверенно:
– Возрадуемся…
Несколько секунд длилось недоуменное молчание, а потом площадь взорвалась смехом.
– Возлюбленного, надо же! – хихикнул мужичонка рядом с Крисом. – Я лучше к своей жёнушке под бочок подкачусь. Давно мы с ней, голубкой, этим делом не занимались. Спасибо, напомнил!
– И то правда, поддержал его другой. Пора по домам, мужики. И чего мы сюда припёрлись?
– А мне бы к дочке надо, – говорил другой. – Успокоить. Вчера весь вечер проплакала. Ну, не может она эту историю выучить, а завтра у них контрольная.
– И чем ты дочке поможешь? – спросил сосед. – Ты ж не историк. Пусть сама учится, пусть старается. Даже если бог ума особого не дал, так ведь просто надо побольше стараться.
– Ума не дал?! – возмутился первый. – Да она лучшая по математике и физике во всей школе! У неё ум острый, как бритва. А не может одолеть историю эту потому, что нет там никакой логики – так она говорит. Одно противоречит другому, и всё вместе – просто куча нелепиц.
– Умная у вас дочка, – вмешался третий. – То, что у них в учебниках написано, с реальной историей ничего общего не имеет, потому и логики не просматривается. Можете мне поверить – я историком был, студентов обучал настоящей истории.
– Так может, вам и надо учебники детишкам писать? Пошли-ка со мной к дочке, уважаемый, хоть грусть-тоску её развеем. Совсем девка извелась. А завтра посмотрим, что можно сделать. Завтра у них как раз родительское собрание в школе – вот вместе с родителями эту проблему и порешаем. Дочка говорит – не одна она с этой историей мается.
– Хорошо тебе, – присоединился к беседе ещё один, – у тебя дочка-умница, а у меня два сына-балбеса. Даже не потому, что учатся через пень-колоду. Это я бы пережил. Ну, не пойдут дальше учиться, и ладно, простые работники тоже нужны. Но вчера такое случилось… Иду домой, а моя парочка прижала хилого пацана к стенке и избивают. Я пацана, конечно, отнял, а своим – подзатыльники. Вы что, говорю, творите!? Двое на одного? А они не понимают, обиделись. Я ведь раньше их пальцем не трогал. Теперь не разговариваем. Ну, как мне им объяснить, что нельзя драться с тем, кто слабее, что нельзя двоим на одного? Ведь что они каждый день на улице видят? Стражники ходят гурьбой и хватают по одному кого ни попадя. Жёстко. Ни за что! Ведь раньше такого не было – правда же, мужики? Что же они с детьми нашими делают?! Нельзя это терпеть!
Толпа двинулась с площади, расходясь поодиночке и группами. Крис шёл среди других, слушал их разговоры и улыбался. Да, Оно не обмануло: это были свободные люди, которые могли и хотели действовать, могли сообща бороться за себя, своих детей, своё будущее. Впрочем, бороться в данный момент было не с кем: стражников как корова языком слизнула, вместе с их арест-каретой. Остался только проповедник. Он плёлся позади всех и вид имел очумелый – будто не понимал, что сейчас сказал, и зачем.
Крис шёл к своему жилищу. Его там никто не ждал, но теперь это было неважно. Он только переночует, а завтра с утра пойдёт к мэрии. Он знал: в здании не будет ни чиновников, ни стражи – не будет никого, кроме других курсантов из его города. Они станут первым правительством, они должны обеспечить переход к нормальной структуре. Впереди огромная работа, но они это уже проходили, каждый на своей планете. Теперь задача сложнее, но они должны справиться – для того их и готовили. Почва готова, пора выращивать сад. И так будет по всем городам и селениям на их родной планете. Так будет!
*****
– Мы справились, – шептал старик. Он лежал в отдельной палате нового клинического корпуса своего Центра. Днём приходили ученики, коллеги, друзья – и новые, и старые. Старых друзей, с которыми он встретился тем далёким утром в опустевшей мэрии, осталось совсем мало: они постепенно уходили, как скоро уйдёт и он сам.
Он устал от визитов, но был рад им всем. В последний раз увидеть, поговорить. Мозг его, к счастью, не постарел – возможно, сказались активные занятия наукой, которым он с упоением предался после завершения социальной перестройки общества. Но вот тело… Тут уж ничего поделать было нельзя – физиология неумолима. Он, конечно, заботился о теле: чем лучше себя чувствуешь физически – тем эффективнее творишь, каждый учёный это знает. Поэтому спорт был его постоянным и любимым спутником: альпинизм, теннис, дайвинг. Ближе к концу: лыжи, бег, ходьба…
И радость секса поддерживала его. Да, женщины у него были. Женщины-подруги, но не семья – его семья осталась там… Там его ждали. Вернее, ждать приходилось ему – здесь, на своей родной планете, которая так и не стала его настоящим домом. Скорее, местом работы – нужной, трудной, даже любимой. Но после работы так славно вернуться домой! Скоро он вернётся. В тот самый вечер, когда они с Оно шли по тропинке к реке, а сын нагнал их на вороном и позвал на ужин… Крис вспомнил улыбку сына, и сам улыбнулся.
Потом старик долго смотрел на свои иссохшие руки, на цветы, принесённые друзьями. Какой контраст между его дряблой кожей и упругими лепестками! Впрочем, цветы через день-другой тоже увянут. Но их смерти он уже не увидит. «Скоро я расстанусь с этим старым телом. Поскорее бы!» Словно уступая его желанию, пики на мониторе стали ниже, а промежутки между ними – шире. Крис умер.
*****
Он стоит на вершине холма и глядит на реку, сверкающую в лучах заходящего солнца. Крис чувствует себя прекрасно. Вытянув руку, любуется молодой упругой кожей. «Вот я и дома», – думает он и поворачивается в сторону посёлка. Из подступающих сумерек появляется всадник. Рядом бежит большой чёрно-белый пёс. Мальчишка останавливает коня и протягивает отцу руку, другой похлопывая перед собой по крупу вороного.
– Ну, проводил? Мы тебя заждались. Дик просто места себе не находил. Вот мама и сказала – езжай, посмотри, что там с отцом. Садись, поехали скорей! Мама так тревожилась!
– Сейчас, сынок, погоди минутку. Скажи, а ты не тревожился?
– Я – нет. Я знал, что ты вернёшься.
