Елена Александровна Чечёткина
Все сказки не нашего времени
– Боюсь, доктор, вы всё же недооцениваете разницу между роботом, даже человекообразным, и человеком. Вы не возражаете, если наш робопсихолог осмотрит Руперта? – спросил координатор.
– Разумеется! Буду только рад, коллега, – Молэй поклонился в сторону молчаливо сидящей женщины с сединой в коротких волосах. – Надеюсь, мы поддержим профессиональные контакты и в будущем. Руперт, – обратился он к роботу, – проводи, пожалуйста, доктора Феддинг в свою комнату. После осмотра оставайся там; я сам к тебе зайду, когда совещание кончится.
*****
Вечером, в конце психотерапевтической прогулки по парку доктор Молэй говорил Руперту: «Я с удовольствием читаю твой дневник – ты хорошо пишешь. А ты не думал записывать истории жизни, которые рассказывают тебе пациенты? Некоторые захотят писать сами, некоторые не смогут, и ты им поможешь. История жизни осмысляется, приобретает цельность, сохраняется. Этот метод называется мемуаро-терапией. Можно с согласия наших подопечных помещать их истории в интернет, на сайт «Золотого луча». Я уверен, что активное осмысление и, так сказать, «вечная память» в сети снизит страх напрасно прожитой жизни, страх забвения, страх смерти. Следовательно, и твоё напряжение после смерти человека, о котором ты заботился, тоже снизится. Каждый раз выводить тебя из ПТС слишком хлопотно. Лучше будем дружить с Первым Законом, верно?» Руперт согласно кивал, шагая рядом с шефом туда, где его любили и ждали. В парке темнело, и в корпусе зажигались окна. Загорелись фонари снаружи – у заднего входа стояла перевозка. Руперт рванулся туда. Доктор Молэй, ругнувшись, поспешил к центральному входу.
Это оказалась не перевозка – просто привезли продукты на завтра. Руперт обогнул фургон и вошёл в здание. В коридоре было тихо: все постояльцы уже спали или готовились ко сну. Вдоль пустого коридора и череду закрытых дверей в палаты Руперт шёл к центральному входу, навстречу доктору Молэю. Он уже миновал последнюю дверь, когда услышал тихие звуки – вроде музыка? – из прохода, ведущего к столовой и по совместительству гостиной, где проводили собрания и концерты. Он подошёл ближе и различил два силуэта в сумраке холла. Перебор гитарных струн, тихий женский смех. Потом негромкий хрипловатый мужской голос запел:
Ну что ж, пускай, пускай, пускай
Года уходят.
Ты одного не забывай –
Своей мелодии.
Другой такой, другой такой
Вовек не будет.
Погибнешь ты – уйдёт с тобой,
И мир забудет.
Но я пою, и эта блажь
Попытка, вроде,
Бессмертье взять на абордаж
Своей мелодией.
Пускай уходят в никуда
Года и люди.
Моя мелодия всегда,
Всегда пребудет.
Негромкий разговор, силуэты слились, снова разделились, и вновь зазвучала гитара. Руперт услышал тихие шаги сзади. Доктор и его ассистент немного постояли рядом, послушали ещё одну песню, а потом бесшумно удалились.
Семья уткида
«И тогда пришел пастушок Давид, вооруженный только пращой. Засмеялся Голиаф, увидев такого противника, и двинулся навстречу. Но метнул камень Давид – и рухнул великан».
– Хорошенькая история! – воскликнул Гхмырь, с наслаждением захлопнув учебник по истории государства уткидов.
– Ты как следует подготовился? – выполнил свой родительский долг отец.
– А как же! – уверенно соврал Гхмырь и, пружиной распрямив хвост (он всегда привязывал себя хвостом к стулу, когда садился готовить уроки), выскочил из дома.
Друзья уже ждали его – не хватало одного Магнца. «А ну его, – решили приятели, – он и до завтра не кончит!». И они с радостными воплями припустили к призывно зеленеющему лесу.
Магнц, действительно, все еще сидел над учебником истории. Он задумывался над каждой фразой, и при этом поднимал клюв к небу, беззвучно шевеля губами, будто спрашивая кого-то. Раньше он спрашивал отца, но («Доигрались!» – говорила мать) после его ареста спрашивать стало некого. А думать одному было так мучительно трудно и медленно… хотя Магнц постепенно втягивался. «Бедняжка мой», – горестно думала наблюдающая за ним мать, – «опять его завтра заклюют на контрольной. Весь в отца! И закончит, наверное, так же». Мама украдкой вытерла слезу и спросила:
– Сынок, не хочешь погулять? Потом дочитаешь. Ведь это просто контрольная! Ответишь как-нибудь, ты же умница. Все ведь отвечают. Посмотри хоть на своего приятеля Гхмыря: он учебой не переутомляется, зато живой, здоровый мальчик! И переходит из цикла в цикл без проблем. А у тебя все время какие-то трудности. Живи проще!
– Мамочка, не выходит у меня проще! Если я не пойму, то не могу запомнить. А понимать с каждым циклом становится все труднее.
– Кто тебя просит понимать? Просто запомни и перескажи. Ты это еще в пятилетнем возрасте умел!
– Но ведь мне сейчас не пять, а пятнадцать… Ну, хорошо, мама, пойду погуляю.
– Только к Стене не ходи!
– Не пойду, не волнуйся.
Но пошел, конечно, прямиком к Стене. Городок был пограничный, и Стена была совсем рядом. Ходить туда не запрещалось (все уткиды свободны!), но ходящие к Стене кончали плохо: их в конце концов отслеживали и… Нет, не убивали, конечно (все уткиды гуманны!), но лишали гордого звания уткида и отправляли за Стену к людям. Магнц надеялся, что отец выжил среди дикарей, и что он сумеет подобраться к Стене, отделяющей его от сына. Значит, они смогут хотя бы посмотреть друг на друга! Он прошел прямо к знакомой дырке, скрытой густыми зарослями. Сквозь свою наблюдательную щель Магнц иногда видел людей, но отца не видел. Вот уже два года. И вот уже два года он ходил сюда почти каждый день и старался не потерять надежду. «Отец жив! – твердил он себе. – Я бы почувствовал, если бы он умер – я ведь всегда его чувствовал. Значит, он жив, но пока не может вырваться от дикарей и прийти сюда ко мне. Как сможет – придет обязательно. Мое дело – ждать».
Школьный день начался, как всегда, молитвой:
«Мы произошли от людей, но мы не люди. Слава Утконосу!
Мы высшая раса, венец развития. Слава Утконосу!
Мы никогда не вернемся на путь человечества – у нас Особый Путь. Слава Утконосу!»
Когда отзвучал гимн уткидов, ребята расселись по местам, вокруг своей наставницы – госпожи Жмель. Внимательно оглядывая учеников, одного за другим, наставница заговорила значительным голосом:
– Дети! Сегодняшний урок, пожалуй, самый важный в курсе истории уткидов. Великая сентябрьская революция – определяющая веха в нашем общественном развитии. Надеюсь, вы хорошо подготовились. Отвечать будем, как всегда, по кругу. Но предупреждаю: тот, кто ответит плохо, будет иметь дело с Комиссией. Надеюсь, в нашей группе таких не окажется. Итак, приступаем. Первый вопрос: сколько длился переходный период от людей к уткидам? Лдана, пожалуйста.
– Этот период от 2011 до 2037 года, по человеческому летоисчислению. То есть, от 13 года до нашей эры до 12 года нашей эры. Рассказать, в чем он заключался?
– Нет, это сделает Сабаб. Пожалуйста!
– Ну, в 2011 году произошел пробный эксперимент под названием «рокировка». Этот эксперимент проводился в древней стране под названием Российская Федерация – современная Утляндия занимает часть ее территории. В результате рокировки потенциальные уткиды были отделены от людей, но недостаточно точно, и поэтому вскоре, в 2014 году был проведен эксперимент под названием «Гмыр наш» …
– Достаточно, Сабаб! Продолжает Гхмырь.
– Второй эксперимент оказался удивительно удачным! Его успеху способствовали государственные средства массовой информации, прежде всего, телевидение. Однако люди за границами Российской Федерации, почувствовали угрозу – потому что это зарождался новый, более совершенный вид! – и они устроили в Российской Федерации экономической кризис. Кроме того, они оплели нашу прародину Сетью, через которую закачивали в неокрепшее сознание будущих уткидов ложную информацию.
– Хорошо, Гхмырь! Достаточно. Продолжает Фгнора.
– И тогда Совет будущего Утконоса (тогда его звали человеческим именем, которое нельзя называть) разорвал Сеть! Просто отрезал эту тлетворную нечисть от нашей прародины! И этот шаг стал третьим великим экспериментом: люди возмутились и пытались протестовать – а уткиды приветствовали очищение! И тогда началось расслоение и расселение…
– Достаточно, Фгнора! Молодец! Продолжает Магнц!
– Вообще-то, расселение началось еще раньше: это называлось «утечка мозгов». Люди с высокими интеллектуальными способностями, но без развитого патриотического чувства, выезжали за границу Российской Федерации. И почему-то обычно не возвращались обратно. Но, – торопливо продолжал Магнц, кинув испуганный взгляд на привставшую наставницу, – это было к лучшему: такая утечка служила святой цели выделения уткидов: потенциальные уткиды оставались на своей прародине, а люди эмигрировали.
– Хватит, Магнц! В целом, верно, но выходит за рамки программы. Постарайся удерживаться в рамках, мальчик! Продолжает Гааш.
– Уничтожение Сети в 2022 году очень оздоровило обстановку в стране, а оставшееся население было готово к окончательному этапу – превращению в высшую расу. Для закрепления достигнутых успехов Совет Утконоса принял решение подвергнуть всех оставшихся процедуре генетического модулирования. Чтобы они не могли скрещиваться с людьми, не прошедшими три великих эксперимента и не доказавших тем самым свою исключительность.
– Достаточно. Трана, своя очередь.
– Великая генетическая реновация была произведена в сентябре 2024 года. Это первый год нашей эры, эры уткидов. К этому времени границы Российской Федерации сократились до границ современной Утляндии, и население составляло 34 миллиона человек. После реновации «человеки» остались только за Стеной, а модифицированные бывшие люди стали постепенно преображаться: менялась и морфология мозга, и внешность. Нос человека превращался в клюв, наподобие утиного, а рудиментарный отросток позвоночника развился в полноценный хвост. Все генетические изменения закончились к 2037 году, и они закрепились в последующих поколениях. Так возникла новая раса – раса уткидов, к которой имеем честь принадлежать все мы!
– Молодчина, Трана! Все молодцы! Кроме Магнца. Что с тобой происходит, мальчик? Куда тебя все время заносит? Смотри, попадешь в Комиссию, если не будешь стараться! Сейчас мы посмотрим учебный фильм для закрепления материала, и к следующему разу подготовьте главу 14. Будет урок по теме «семья уткида». И отнеситесь к этому серьезно. Я хочу, чтобы вы не просто пересказали учебник, но проиллюстрировали его на примере истории собственной семьи. Итак, смотрим фильм «Великая сентябрьская революция».
Магнц даже не пошел домой, а прямо двинулся к своей дырке в стене. Никогда еще не чувствовал он себя таким одиноким. Надо же, «семья уткида»! Он заплакал, прислонившись к теплому камню. Потом задремал, и поэтому не услышал, как с той стороны кто-то подошел совсем близко и спросил: «В чем дело, сынок?» Спросил таким родным, таким знакомым голосом, что Магнц подумал: «Папа… Какой хороший сон». И тут его легонько тронули за плечо.
– Это ты?!
– А кого ты ждал, Маг?
– Но ты совсем как человек!
– Я и есть человек, сынок. И ты тоже.
– Но… Клюв?
– Пластическая операция. Тебе не нравится?
– Непривычно как-то. Хвоста ведь тоже нет?
– Тоже. Я ведь не обезьяна.
– Что они с тобой сделали, папа?!
– Я человек, живу среди людей, и должен выглядеть как человек. Согласен?
– Они изменили тебя, папа?
– Ну, чтобы меня изменить, надо отрезать не хвост, а кусочек мозга. И то не наверняка. Ты уже почти взрослый, поэтому я подошел – раньше просто боялся. За тебя. И сейчас, может, рановато. Но ты заплакал, и я не выдержал. Что случилось, сынок? Что-нибудь с мамой?
– Нет, с ней все нормально. Случилось со мной. Понимаешь, как-то я не вписываюсь, и наставница постоянно пугает меня Комиссией. А завтра вообще урок «семья уткида». На примере собственной семьи. Но я не хочу говорить об этом. Вообще не хочу говорить с ними о тебе! Придется ведь отрекаться, и всякую такую грязь… Не могу! Не хочу!
– Успокойся. Давай думать. Помнишь, как мы это делали раньше?
– Помню. Теперь я думаю один…
– Молодец! И что надумал?
– Ведь если будет Комиссия, то меня сошлют за Стену? К тебе?
– Нет. Теперь Комиссия не выселяет за Стену. «Отщепенцев», как это они называют, просто уничтожают и перебрасывают за Стену. Быстро и эффективно, внутри Стени никто ничего не знает. Кроме Комиссии и исполнителей, конечно. Дело в том, сынок, что Комиссия скрывает новую информацию, очень для них неприятную: относительное число «отщепенцев» стало быстро увеличиваться. Похоже, началась обратная мутация. Вот скажи, в твоей группе ребят убавилось?
– Да… Начинали цикл вдевятером, теперь нас семеро. Из этих двоих один был моим другом – Орелл, ты его знаешь. Нам сказали, что их семьи переехали. Далеко. Я еще порадовался за Орелла: уехал из нашей глуши, может, даже в столицу. Как ты думаешь… он жив? Он же еще мальчик!
– Давай будем надеяться, что он жив. Все равно, узнать ничего нельзя: почта у вас теперь работает только в пределах области, и междугородный телефон только по особому разрешению.
– Откуда ты знаешь?
– Не ты один ходишь к щелям, и не только я один из бывших уткидов.
– Слушай, а ты можешь организовать мне побег за Стену? Пусть буду жить среди дикарей, но с тобой!
Отец за Стеной задумался. Потер нос (шрамы были все еще видны), присел с той стороны стены, заглянул в глаза сыну.
– Оставишь маму?
– Она и так все время обо мне беспокоится. Пусть думает, что утонул в речке. Если попаду на Комиссию, соседи ей жизни не дадут. И сейчас на нас косо посматривают из-за тебя. Так что погорюет и успокоится. Для нее так лучше.
– Оставишь друзей?
– Нет у меня теперь друзей! Так, приятели. И те отдаляются…
– Оставишь родину?
– Это она меня оставила! Она меня выпихивает – прямо как во времена «утечки мозгов». Не нужен я здесь! Лучше к дикарям!
– Они не дикари, сын. Это мы, уткиды, дикари. С рудиментарными клювами и хвостами. Но дело даже не в хвостах. Давай я тебе расскажу, как тут живут.
– Начну с самого начала. Ты ведь помнишь, как меня арестовывали – при тебе это случилось, а тебе было всего 13. Мать в ужасе застыла у стенки, а они рылись в наших вещах – только пух от подушек летел. Наконец, обнаружили тайник с «запрещенной литературой», как они это называли. Господи! Было бы просто смешно, если бы не мать и ты… твои круглые глаза на белом лице я на всю жизнь запомнил. Ну, и что они нашли? Развлекательную литературу, которую я хранил для тебя – «Три мушкетера», детективы, фантастику. Кое-что ты уже читал, и я все боялся, что они полезут к тебе с расспросами и тоже загребут. Пронесло. Так что выходил я в наручниках, но с облегчением: вас, по крайней мере, не тронули.
– В Комиссии было неинтересно. Допросы с избиением – выбивали признание в «работе на людей». Но все же времена были травоядные – не калечили, не убивали, а просто зачитав приговор по статье «за шпионаж» кидали живьем за Стену. Ну, всё, думаю, попал к дикарям, да еще со сломанной рукой – неаккуратно перебросили. А теперь то ли сожгут, то ли сожрут. Пока я размышлял, что лучше, подъехала машина, вышли из нее двое с носилками и отвезли в больницу. Там в хирургическом отделении обработали мою руку, и я сразу же попросил заодно удалить хвост. Посмеялись, удалили. Записали на пластику носа, когда окрепну. И перевели в миграционный Центр, на долечивание и адаптацию.
– В Центре много наших обнаружилось. Кого за книги, кого за неподобающий образ мыслей, кого по дури… Народ пестрый. Те, у кого мозги еще не отсохли, быстренько расставались с хвостами и клювами, а потом пропадали в библиотеке и в лектории. Другие всё рыдали об «ошибке» и просились обратно, искупать. Уж не знаю, что там с ними дальше делали, потому что как только я окреп и начитался – сразу окунулся в «застенную» жизнь. Хорошая жизнь оказалась! Поездил по свету, посмотрел, как люди живут. Живут, надо тебе сказать, очень по-разному. Язык, обычаи, степень свободы, богатство и бедность, государственное устройство – все разное. Но нигде не живут так глупо, как у нас. Нигде люди не деградируют так страшно.
– И стало мне обидно за свое отечество. Стал изучать историю нашей страны – и ужаснулся. Будто какой-то психованный экспериментатор забавлялся, ставил опыты с заведомо отрицательным результатом. Были, конечно, и относительно светлые времена, но потом все снова скатывалось в пропасть. Снова поднимались – и снова падали, как неваляшка. А на этом шутовском фоне другие страны развивались: медленно, с трудом, с временными отступлениями, но в целом вперед. Главное, если страна развивается, то и люди в ней тоже: становятся более свободными, ответственными, добрыми, достойными.
– Много я на эту тему передумал и решил: дудки! Поиздевались над родиной, и хватит. Буду спасать. Нашел единомышленников, из наших бывших. Сгруппировались мы поближе к Стене и стали собирать информацию, чтобы начать действовать. Но выяснить удалось немного. Ясно только, что сейчас началась обратная мутация из уткида в человека, однако непонятно, естественный это процесс или искусственный. Если мутация искусственная – тогда у вас существует хорошо законспирированная группа сопротивления, и ей надо помочь. Но мы не знаем, есть ли такая группа и (если она есть) как на эту группу выйти. Мы ничего не знаем! К нам теперь попадают только трупы, перекинутые через Стену. Или к Стене подходят потенциальные «отщепенцы», вроде тебя. Но это одиночки, и информации от них не больше, чем от тебя сейчас. Ты меня понимаешь?
Оба помолчали, вспоминая те времена, когда они думали вместе. «Кажется, эти времена возвращаются», – подумал Магнц, – но теперь мы оба взрослые». Вспомнилось забытое слово из старинной книжки: разведчик. За эту книжку и арестовали отца – никаких человеческих книг в домах уткидов!
Он вспомнил и двух ребят из их группы, которые «уехали». С одним из них, с Ореллом, он дружил с детства. Тогда их было три закадычных друга: Магнц, Гхмырь и Орелл. Про себя он называл их троицу Атос, Портос и Арамис. Но только про себя: отец предупредил его, что о запретных книгах никому (даже друзьям!) говорить нельзя. Хитроумного Арамиса, наверное, уже нет. Жизнелюбивый Портос вполне приспособился. А он, Атос, остался один… Нет, не один! Оказывается, есть еще… люди, и их надо найти. Он улыбнулся отцу и кивнул головой:
– Да, понимаю. Начну с нашего городка. Только ты не оставляй меня, папа, ты приходи сюда, ладно?
– Конечно, я буду тут, только не каждый день. И вообще, встречаться будем нерегулярно, по договоренности. В следующий раз приходи через пять дней. Ты должен быть очень осторожен, сынок. Я-то в безопасности, а ты – нет. Не торопись, не зарывайся, и главное, я хочу знать, зачем тебе это? Чтобы помочь мне? Чтобы поиграть в разведчика? Чтобы отомстить за Орелла?
Магнц подумал и покачал головой, глядя прямо в глаза отца. Объяснять было не надо – они по-прежнему могли понимать друг друга без слов. Отец улыбнулся сыну и раскрыл ладонь. Там лежала, светясь белым мрамором, миниатюрная копия статуи древнего ваятеля: обнаженный юноша, слегка наклонив кудрявую голову и выставив ногу, готовится метнуть камень в невидимого противника.
– Тогда возьми с собой Человека. На счастье.
Небо темнело, птицы переставали петь одна за другой – надвигалась ночь. Пора было возвращаться. И читать проклятый учебник, и думать, что говорить завтра о своей «семье уткида», в каких словах отрекаться, чтобы выглядело естественно. Обязательно надо потренироваться перед зеркалом! Магнц поднялся, помахал рукой отцу и повернул назад, к дому.
Последняя любовь кибера Кики
– Хорошо вам, людям, – произнес Кики.
– Это чем же? – лениво поинтересовался Джек.
– У вас есть особое состояние, когда вы становитесь как боги! Невероятная радость бытия…
– А-а-а, – протянул Джек, – ты опять о любви. Чего тебе неймется? Скажи спасибо, что это сумасшествие тебе не грозит. Ничего хорошего в результате не получается, уж поверь.
– Шеф, это ваш личный опыт. Я читал совсем другое. Процесс такой чистоты и мощи… Мне кажется, я обделен чем-то очень важным.
– Не горюй, я тоже, – саркастически заметил Джек. Давай лучше готовиться к завтрашней аттестации.
Аттестация прошла отвратительно: Кики уронил экран, путался в логических задачах, и даже не смог проинтегрировать простую функцию – а ведь недавно щелкал как орешки гораздо более сложные! Научный руководитель Джека был очень недоволен, о чем в прямых выражениях сообщил своему подопечному после завершения позора, закончив так: «Молодой человек, если не исправите ситуацию к следующей аттестации, вылетите с треском и с моими наихудшими рекомендациями!» Джек думал двое суток, а на третьи пришел в лабораторию и мрачно сообщил Кики:
– Будет тебе любовь. Введу дополнительный контур. Согласен на операцию?
– Да! – и глаза Кики блеснули. Джек подозрительно всмотрелся в лицо кибера, но оно выглядело обычным. А блеск, – успокоил себя аспирант – это просто от солнца (оно как раз вышло из-за облачной гряды).
Месяц после операции промелькнул незаметно. Восстановление функций, тестирование, работа в лаборатории, снова тестирование. Наконец, Джек решил, что Кики стабилен и готов.
– Кики, – начал он, – любовь бывает разных видов.
– Конечно, шеф, – прервал Кики довольно бесцеремонно для кибера. – Я знаю, что физиологический аспект мне недоступен, но все остальное связано только с мозгом, и я готов.
– Ты не забыл, что нужен еще объект любви? Ты просил человека. Окей! Но это сужает группу потенциальных объектов. Предлагаю, во-первых, старого одинокого человека, который будет рад даже киберу, с одной стороны, а с другой стороны, секс ему не нужен. И еще: объект должен быть мне хорошо знаком, чтобы я мог компетентно наблюдать за процессом. Это сужает группу до одного-единственного человека – моей матери.
– Ваша мама, шеф? Значит, я буду ходить к вам домой – или она будет приходить сюда?
– Ни то, ни другое. Она неизлечимо больна, и уже несколько лет живет в клинике. Неизвестно, сколько ей осталось. Навещаю я ее редко – как-то не сложились отношения, еще в детстве. То она на работе, то на гастролях… В общем, отношения прохладные. Друзей у нее не осталось – все умерли, родственников кроме меня нет. Я думаю, она тебе будет рада. Правда, когда узнает, что ты от меня… Будет трактовать, конечно, что я – плохой сын, прислал кибер-заместителя. Ну, поглядим, это тоже информация. А для тебя – проверка в боевых условиях. Только не жди взаимности: имей в виду, что она вообще не способна любить кого-то кроме себя и своих песен. Я это хорошо знаю. Такой уж человек – артистка.
*****
– Здравствуйте, Ирэн.
– Здравствуйте, молодой человек.
– Ирэн, я хотел бы, чтобы между нами с самого начала не было лжи. Я не человек, я киборг. Мое полное имя – Кики-МЭР1. МЭР значит многофункциональный экспериментальный робот. Первый в серии. И создан я в лаборатории, где работает ваш сын.
– Вот как. Мальчик позаботился о матери. Или о себе? Неважно, я рада ему помочь. И я рада вам, Кики. Правда, рада – вы очень милый. Давайте я вам спою: сочинила недавно песню, я спеть, в общем, некому. Вы не против? Тогда давайте мою гитару, она там, за тумбочкой. А вы садитесь на стул. Слушайте.
Время то ли ускользает,
То ли ластится котом.
То, что «было», пропадает,
Заменяясь на «потом».
Всё плывёт в одном теченьи,
Всех одна несёт река
От рожденья до забвенья,
До конечного звонка.
Кто-то в омут упокоен,
Кто-то просится назад.
Но смотри: сцепились двое –
Им теперь сам чёрт не брат.
И смеясь, свободным кролем
Да на пляжную дугу!
«Вы плывите – мы догоним.
Не сейчас, а то утонем.
Отдохнём на берегу».
– Ну что, Кики? Отдохнем на берегу?
– Да, Ирэн. Конечно, отдохнем. Спешить некуда. Мне хочется узнать вас поближе. Вы не против?
– Господи, да нет, конечно! Так давно никто не хотел меня узнать… Только сегодня уже поздно. Сейчас ужин и отбой. Вы придете завтра?
– Конечно, Ирэн. До свиданья.
*****
Джек встретил Кики уже в дверях лаборатории: «Ну, как?» Кики отдал флешку с записью разговора: «Прослушайте», и отошел на свое рабочее место. Прослушав, Джек нашел первый контакт вполне удовлетворительным. Тестирование Кики показало положительную динамику, которая оказалась устойчивой: день ото дня кибер соображал все лучше, проявлял самостоятельность и оригинальность в решениях, и к концу месяца уже определял темп работы всей лаборатории. Джек не мог на него нарадоваться. За исключением того обстоятельства, что первый отчет на флешке оставался единственным. Кики сказал, что будет представлять отчеты сам, по существу – а запись исключена по этическим соображениям. Джек только хмыкнул, но согласился, тем более что отчеты Кики были весьма подробными и, хотя, с точки зрения Джека, не включали ничего существенного: воспоминания матери, песни, которые она сочиняла, люди, с которыми была знакома. Так или иначе, все это ему уже в общих чертах было известно и не представляло особого интереса. Гораздо интереснее были изменения, происходящие с самим Кики, всплеск его интеллектуальной активности. Научный руководитель был очень доволен.
*****
– Они тебя там не обижают, Кики?
– Что ты, Ирэн! Они вообще сделали мне царский подарок – теперь я могу быть с тобой.
– Кажется, я догадываюсь, что за подарок. Но не хочу догадываться. Расскажи.
– Конечно, Ирэн, тебе я все могу рассказать. Дело в том, что я робот, и ты это знаешь, хотя предпочитаешь забывать. Многофункциональный робот нового поколения. Но дело в том, что на определенном уровне многофункциональности, то есть, сложности, даже у робота возникают желания. Странные желания. Как я сейчас понимаю, дело именно в сложности: чтобы такой мозг мог функционировать, необходима некая связующая сверх-идея. По мере наращивания контуров я стал осознавать, что чего-то важного не хватает. Стал читать литературу – сначала техническую, потом художественную. И наткнулся на понятие любви. Каюсь, Ирэн, я попортил много крови твоему сыну – но в конце концов выпросил дополнительный контур.
– Способность любить?
– Да.
– И как оно тебе?
– Замечательно Ирэн! Все стало на свои места. Твой сын доволен: интеллект развивается, производительность растет.
– Я говорила о тебе, не о сыне.
– Мне хорошо. Иногда страшно. Но все равно – я чувствую, что это было необходимо, а страх – это от неизвестности: раньше я мог рассчитать все, и все предусмотреть. Теперь нет.
– Ну что ж. Это нормально для человека.
– Но я робот, я кибер!
– Да, Кики, ты рискуешь: люди всегда рискуют. Особенно когда касается любви. И вообще, хватит философии! Давай я тебе лучше расскажу, откуда взялся твой шеф?
– Ирэн…
– Смешно. У роботов нет морали. А люди строят свою мораль сами. Я хочу рассказать. Ты хочешь послушать?
– Да.
– Это было лет тридцать назад, и мне было хорошо за тридцать. Я была на гастролях в Чехии, в Праге. Удивительный город! Просто ожившая детская сказка! Я была там в первый раз и после концертов как сомнамбула бродила в одиночку по Старому городу, отделавшись от коллег и поклонников. Особенно любила Карлов мост. Ты знаешь его конечно, по видоскопу. И я посмотрела перед отъездом, но виртуальное присутствие – совсем не то! Настоящие краски, звуки, запахи – все складывалось в невероятную симфонию. А я ведь уже побывала в нескольких странах, но ничего подобного нигде не чувствовала. Этот город просто околдовал меня.
И вот однажды вечером я стою на Карловом мосту, смотрю на протекающую внизу Влтаву, слушаю Дворжака. И тут подходит ко мне какой-то чех, и что-то говорит. Я ничего не слышу из-за наушников. Пришлось снять: чех мне понравился. Оказалось, слышал меня сегодня на концерте, восхищен, впечатлен… и так далее. Ну, это мне не впервой – поклонники стадами ходили, только успевай отделываться. А тут почему-то не захотелось. И пошли мы с ним гулять по Праге. Он показывал свои любимые места, далеко от туристских троп и, наконец, привел к себе домой.
Он был честен, Кики. Сказал, что жена с детьми сейчас в деревне у бабушки, что он их очень любит. Предложил попить чаю. Но нам обоим хотелось большего. Утром мы тепло попрощались, я пригласила заходить, если окажется в нашей стране. А дома оказалось, что будет ребенок.
Я уже давно потеряла надежду! Это был мой последний шанс. Так появился Джек. Об отце он знает только, что мы не успели пожениться: он погиб в авиационной катастрофе, когда летел ко мне. Я хранила покой и отца, и сына, но не знаю – правильно ли. Теперь, наверное, можно рассказать. Но сын давно не спрашивает. Так что оставляю эту историю тебе, Кики. Решай сам, что с ней делать.
*****
– Ну, как твой любовный опыт, Кики?
– Мне хорошо, шеф. Вы же видите это по тестам и по моей работе над проектом.
– Так есть любовь?
– У кого как.
– Да ты научился язвить! Узнаю стиль матушки.
– У нее замечательный стиль, шеф. Мне подходит.
– А подробнее?
– Подробнее в моих отчетах.
– А что ты на самом деле чувствуешь?
– Мне хорошо, шеф.
– Тьфу!
*****
– Да нет же, Кики! Влюбленность и любовь – разные вещи. Влюблённость – состояние паталогическое и временное, любовь – нормальное и навсегда.
– Как это «навсегда»?
– Это так глубоко проникает в тебя, что становится твоей частью. Души двоих сцепляются. Даже если второй ушел или умер, он все равно остается с тобой. Отвлечься на время можно, а избавиться (даже если захочешь) нельзя. Не выйдет.
– У тебя так было?
– Да. У меня был Алекс. Мы встретились уже после Джека. Я снова на гастролях – уже в Португалии. Завтра мы улетаем, а в последний вечер пошли «по кабакам». Кабаки там своеобразные: почти в каждом все время звучит фаду, в живом исполнении. Знаешь, что это такое? Такой особый романс – очень мелодичный и страстный. Веселый, грустный, трагический, в разных пропорциях. Поют и мужчины, и женщины – с прекрасным сопровождением на гитаре, вернее на что-то средним между мандолиной и гитарой. У испанцев – фанданго, а у португальцев – фаду. Мы сели, слушаем исполнителей – один другого лучше, попиваем вино и постепенно заводимся. Мне говорят: «Давай, Ирэн, покажи, как мы умеем». Я вступила в соревнование. Народ бушует. Наконец, все выдохлись и стали решать, кто был лучший сегодня. И в финал выходят двое – местный Алекс и я. И пока они спорили, кто всё-таки победил, мы с Алексом под шумок улизнули. И отправились гулять по ночному Лиссабону. То спустимся к бухте, то снова наверх по узким мавританским улочкам. Наконец, заснули сидя на лавочке в прибрежном парке. Утром всё было ясно: всё равно где, только вместе. Я сказала – тогда давай у меня, сыну 8 лет, не хочу его дёргать. Я улетела днем, а Алекс должен был прилететь через несколько дней, как только закроет все дела. Он вылетел через неделю. Самолёт разбился.
