Дмитрий Владимирович Потехин
Болван
– Вот, возьми. Подарочек. Тебе и внукам.
– Ой! Что ж это такое! – испугалась старушка. – Вы нам уже и книги дарить? О-ой-и…
– Да, да, да. От всей души, – смиренно вздохнул отец Савелий, без удовольствия слушая охи и причитания взволновавшейся соседки.
Он поправил на плече тяжеленную сумку и, что-то меланхолично шепча себе под нос, продолжил путь.
Вторую книгу он оставил на пустой дворовой скамейке. Третью подарил двум девочкам, игравшим в классики. Четвертую оставил на остановке. Пятую в троллейбусе. С шестой вышла неприятность: зачуханный, злобный солдат, пролистав книгу, демонстративно отшвырнул ее и с кривой усмешкой покрутил пальцем у виска:
– Проблема у тебя, дядя!
Отец Савелий скорбно перекрестил его, как покойника.
– Это чего вы мне даете-то? – сонно пробубнил лежавший на лавке заскорузлый мужичок в мятой одежде.
– Это «Ковчег». Книга о грядущих событиях. О том, как надо изменить свою жизнь, чтобы спасти не только тело, но и душу.
– Чего?
– Свод мирских правил. Что-то вроде «Домостроя».
– А-а… Мне не надо! Я домов не строю, – отмахнулся мужик, тряхнув мутной головой. – Я ж это… по направленности-то автослесарь, не плотник! Пятый разряд у меня. А зарплата – хоть в гроб! С-суки… А вчера, слышь, пришел – жена, собака, дверь не открывает! Заначку нашла.
Отец Савелий долго передвигался по своему импровизированному маршруту с постепенно худеющей сумкой. С тоской думал о судьбе своего труда, который в лучшем случае откроют пять или шесть человек. А ведь сколько денег на тираж ушло…
«Скупец!» – одернул себя священник.
Доехал на метро до Пушкинской.
Под чистым прохладным небом кроны бульваров едва зеленели. Бронзовый Александр Сергеевич печально разглядывал цветы у своих ног. На его голове снова сидел голубь (куда ж без него!)
Отец Савелий двинулся к Красной площади, мрачно озирая тупые, лощеные, зубоскалящие лица на рекламах, жмурясь от нагло сверкающих, шумных иномарок, высматривая непристойное белье на манекенах, сторонясь пьющих пиво мужчин и женщин на сумасшедших каблуках, в обтягивающих тонкие ноги новомодных джинсах (или того хуже, в юбках на три пальца выше колен). Отовсюду веяло дикарской, совершенно языческой беззаботностью и порочным самодовольством. В воздухе бродил хаос.
– Харе Кришна! Кришна харе! Харе, харе! Кришна харе! – самозабвенно вопила процессия людей в восточных одеяниях с почти лысыми головами. – Кришна, Кришна! Харе, ха-аре!
– Откуда повылезали, господи! – взмолился отец Савелий. – Что им здесь, Индия?!
– Не пр-роходите мимо! Зах-ходите! – истошно ревел мегафон. – Только для вас, только сейчас и только у нас…
Шестилетний мальчик носился между ног, обстреливая прохожих из пищащего бластера.
Отец Савелий положил книгу на асфальт, рядом с сидящей на коленях нищенкой. Самообладание и чувство реальности покидали его с каждой минутой.
За последние десять лет он был в центре всего пять раз, и каждый такой поход заканчивался для него бессонной ночью, полной гнетущих дум.
Из «Фольксвагена» взвизгнул голосом кастрата Майкл Джексон. Размалеванный дурак в скоморошьей шапке сунул прямо под нос рекламный флаер.
Когда же в витрине книжного магазина посреди Тверской отец Савелий увидел вдруг переведенные на русский книги сумасшедшей англичанки в красочных обложках, то почувствовал, что может не выбраться из этого ада живым. Он выронил сумку, прислонился к стене и, плотно сжав веки, шепотом принялся читать молитву.
– Отец, те че плохо?
Перед ним стоял узколобый, коротко стриженный парень в дорогом костюме с бейджем.
– А… н-нет. Все хорошо…
– Ну так иди!
«Забирай меня скорей! Увози за сто морей! И целуй меня везде! Восемнадцать мне уже!»
– Мерзость! Гной! – шипел отец Савелий, дыша, как больной сердцем глубокий старик.
На крыше гостиницы «Москва» огромными буквами красовалось название марки пива.
– Господи… Ты же все это видишь! Ты же знаешь, к чему все идет! Отчего же… К-как же ты позволяешь им…
Косматый байкер в рогатом шлеме, оглушительно трындыча, пронесся мимо. У отца Савелия заложило уши.
Девочка лет двенадцати жадно ела хот-дог и сосала из банки напиток из листьев коки.
– Сгорите! Все сгорите! – вскричал он вдруг, не слыша самого себя в шуме машин.
Он чувствовал, как от гнева у него заходятся дрожью руки.
– Содом! Все! Кончено!
Он вытряхнул из сумки оставшиеся книги и, волоча ее по земле, почти бегом, дергаясь и подскакивая, ринулся в сторону метро.
Оказавшись на родном «Соколе», в покое безлюдных дворов и тихих улочек, отец Савелий почувствовал, как на душе постепенно начинает проясняться. Кошмар позади. Паломничество в царство золотого тельца завершилось.
– Ничего… Не ровен час! Мы еще посмотрим!
– О-о, чудила идет! – крикнул из окна наглый мальчишеский голос, когда священник подходил к дому.
У отца Савелия дернулась щека.
– Спаси и сохрани…
Глухов-сити
Толян ступил в обширный, оформленный в маниакально черно-белом стиле кабинет. Мышиный жесткий ковер, пепельные стены, широкий белый стол, черные стулья, ретро фотографии на стенах. В потолке сияли нервным дневным светом люминесцентные лампы.
– Анатолий Григорьевич! Добрый день!
Перед ним стоял высокий, энергичный, совершенно лысый молодой человек в очках.
– Здрасьте, – бросил Толян.
– Пожалуйста!
На столе раскинулся единственный источник живых красок в этой комнате: огромный, искусно выполненный макет того, во что в перспективе должно было превратиться Глухово.
– Хм… Интересно, интересно…
Толян медленно ходил вокруг стола, разглядывая с разных сторон свое детище. Менеджер проекта мерил комнату журавлиными шагами, суетливо показывал и рассказывал, что, где и как будет обустроено.
Казино, отель, рестораны, бары, кинотеатр, бани, стрип-клуб, магазины, парковки, электростанция.
Толян с трепетом сознавал, что у него теперь достаточно денег для воплощения всего этого.
– Мы запросили у администрации отчет о системах канализации и водоснабжения в поселке.
– Хех! Вряд ли у них там, кроме выгребных ям что-то есть.
– Я осмелюсь снова задать вам этот вопрос, – менеджер виновато улыбнулся, поправляя очки. – Что вас сподвигло сделать выбор в пользу Глухово? Этот населенный пункт совершенно…
Зазвонил мобильник.
– Простите, щас!
Толян вышел за дверь.
– Алло!
– Здравствуй, Толя.
Многозначительный, тихий, шершавый голос принадлежал Директору.
– Здрасьте, Кирилл Сергеевич!
– Как поживаешь? Давненько я тебя не видел.
– В порядке, Кирилл Сергеевич. Могу хоть сейчас к вам явиться.
– Да нет, нет, не надо. Все нормально. Просто…
– Да?
– Ты знаешь, удивительные вещи творятся в мире.
– Э-э…
– Ты когда последний раз на своей даче был?
– Этим летом. До середины августа.
– Ничего странного там не заметил?
У Толяна недобро екнуло сердце.
– Н-нет.
– Ты же близ Глухово отстроился, да?
– Да.
– Просто, знаешь… – Директор хрипло усмехнулся в трубку. – Сегодня утром открыл газету. Интервью. Какой-то денежный мешок, пожелавший остаться анонимным, вещает о своих планах превратить Глухово… Во что ты думаешь? В русский Лас-Вегас! А? Каковы замашки!
– Да аферюга обычный!
– Я тоже так думаю.
– Поставит два игровых автомата…
– Хе-хе! Да… А это не ты, случайно был?
– А-э… н-нет.
– Я просто читаю. Он там разоткровенничался, сказал, мол, у него хата поблизости стоит. Местность ему, видите ли, в сердце запала. Я прикинул: кто там еще может жить, кроме тебя? Вроде больше некому.
– Да мало ли, Кирилл Сергеевич! Может, он в двадцати километрах живет. И потом… Да что я псих, что ль? В обход вас такие схемы вертеть? И откуда у меня столько денег, я ж не Абрамович!
– Ну да, ну да… Но вообще я почему-то тебя представил. Иногда человек по тексту угадывается.
– Кирилл Сергеевич, – Толян запнулся, чувствуя, как немеет язык. – Ну что вы меня… с грязью равняете. Ну вы же про меня все знаете. Да если б я с ума сошел только! Да разве б я в газетах об этом хвастался! Вы ж меня всегда можете проверить!
«И правда, может!» – с ужасом подумал Толян.
– Ну ладно, ладно… Толя. Просто, если что-то есть за душой, лучше сразу честно признайся. Мы ж тут не волчары. Это я так. Вдруг? Мало ли…
– Да нет у меня ничего за душой.
– Ну и хорошо. Верю! А Лас-Вегас в Глухово – это, конечно, хе-хе! Забавно… было бы.
Директор повесил трубку.
Через час Толян напряженно глядел в выпуклые мертвые глаза истукана.
– Моей жизнью живешь? Интервью раздаешь газетам? Что ж ты задумал, урод?
«Не дергайся, дурак. Нормально все будет. Дело делается», – прошептал в голове болван.
– Да иди ты! – огрызнулся Толян. – Знаю… чего ты хочешь. Но ты не борзей, брат! Я тя в любой момент Моисеичу назад сдам. Или просто разобью! Понял?
Болван презрительно скривил рот. То есть, Толяну показалось, будто его рот искривлен с каким-то особенным презрением.
Толян закрыл глаза и помотал головой.
– Пош-шел ты…
Он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Для спокойствия запер ее на ключ.
«Бред какой-то! Что ж мне теперь, и Директора бояться, и его?»
Впервые Толян почувствовал, что ничего не контролирует. Это было страшно. До щекотки.
Всю ночь он хлопал глазами.
Столпотворение
– Елки-палки, мы так до ночи не доползем! – Василий Палыч стукнул по рулю костлявой ладонью.
– Папа, ты мне обещал не психовать за рулем! Опять у тебя давление подскочит!
– Но ведь сроду же не было здесь никаких пробок! Двадцать лет ездили как по маслу… Что за напасть! Самолет там у них что ль упал?
Мама тяжело вздохнула, вытирая покрытый испариной лоб.
Коля в двадцатый раз играл в тетрис, чувствуя, как ноют неподвижно согнутые в коленях ноги. Алина сидела как статуя, закрыв глаза, с наушниками на голове.
Никто не предполагал, что привычный полуторачасовой путь до дачи обернется дополнительным часом черепашьей езды от Каменки до Глухово. Жаркий, безветренный июньский вечер и душные, дребезжащие, пропахшие бензином «Жигули» все сильнее давили на психику.
– Тебя ж Петрович предупреждал, что там идет какое-то строительство.
– Ну что ж там такое строят-то, что заторы такие!
Впереди рычал и гудел бесконечный поток машин. Какие-то наглецы то и дело проезжали по обочине, поднимая тучи пыли, так что невозможно было опустить стекла.
– Понакупили иномарок, хамье! – ворчал дед.
– Еще раз пихнешь, дам тебе! – зло пригрозила Коле сестра, на миг выйдя из транса.
Коля вяло огрызнулся в ответ. До полномасштабного скандала оставалось совсем немного.
Как и все на свете, пробка, наконец-то, закончилась. «Жигули», почуяв свободу, стали радостно набирать ход.
– Щас посмотрим, что у них там… – пробурчал дед.
Коля отложил тетрис и уставился в окно. Увиденное превзошло любые разумные ожидания.
Глухово – маленький скучный поселок, по соседству с которым расположились дачи, был полностью обезображен, словно подвергся авианалету. Лязгающие лапы экскаваторов нещадно крушили жалкие деревянные домишки. За ограждениями виднелись широкие котлованы. Бульдозеры, бетономешалки, ревущие компрессоры. Сотни чумазых рабочих сновали туда-сюда с тачками и лопатами. Стоявшие в центре три каменных здания не собирались сносить, но даже их обнесли строительными лесами с явным намерением превратить во что-то совершенно иное.
«Там же дед инструменты покупал…» – рассеянно подумал Коля.
– Нет, ну ты посмотри, а! – задавленно прошелестел Василий Палыч, шаря глазами по сторонам.
Среди царящего производственного ада Коля разглядел памятник героям войны, беззащитно торчащий на краю траншеи. Его то ли пощадили, то ли до сих пор не решили, что с ним делать.
– Боже… Куда ж людей-то расселят? – прошептала мама.
– Варвары! – рявкнул дед. – Во-от она, демократия-то! Свободный рынок, едрить в кападык!
Когда они свернули на проселочную, прежде бежавшую через обширные луга дорогу, Коля увидел, что строительство идет и там.
– Пра-ально! Мы для них кто? Тараканы! – продолжал негодовать дед. – Все изгадили! И ведь ни черта же не построят!
– Да ладно тебе, – вздохнула мама. – Подземный магазин на Охотном ряду – ты тоже не верил, что построят. А какая красота получилась!
– Построят они! Для себя любимых построят! Где ты видела, чтобы у нас для людей что-то делали?
– Так они, может, и до нас доберутся, – промолвил Коля.
– Пусть только попробуют! Я им покажу! Я этих фашистов, полицаев проклятых…
Когда они приехали, ни о каком катании на велосипеде уже не могло быть и речи. Надо было ужинать, стелить постели и ложиться спать. Да и усталость после трехчасового сидения в машине накатила жуткая.
Коля вынул из рюкзака роман Стивена Кинга и, улегшись на кровать, попробовал окунуться в чтение.
Не выходило. В голову лезли воспоминания о Глухово. Кусочек знакомого с раннего детства мира, пусть даже небольшой, оказался вдруг разрушен и растерзан.
Коля пытался представить, что там могут построить. Судя по масштабам работ, планы у местных воротил были грандиозные. Коля вообразил, как на берегу реки медленно и грязно будут расти многоэтажные новостройки, появятся какие-нибудь гаражи, заборы, трубы. Ему никогда не нравилась мысль, что Москва рано или поздно доползет до Глухово. Но того, что это случится так молниеносно и нагло Коля не ожидал. Это напоминало блицкриг, о котором любил рассуждать дед в своих военно-исторических дебатах.
– Эй, тебя кто-то из твоих зовет! – крикнула с веранды сестра.
Коля бросил книгу и выбежал из дома. За калиткой стоял Алешка.
– Привет!
– Привет! Машину вашу увидел.
Без особого интереса завязался разговор.
– А ты в курсе, что там за стройка идет? – спросил Коля.
– Не-а. Тут вообще никто ничего не знает. Говорят, с мая началось.
– А это вообще законно, то, что они делают?
Алешка пожал плечами.
Коля жалел, что папа из-за работы не смог поехать на дачу. Уж с ним бы точно что-то прояснилось.
– Отец Максима Арханова, вроде сказал, что это этот… рейдерский захват. Незаконно короче.
– Как такое может быть? Это ж целый поселок! Тут же и милиция, и свидетели…
Дед, ругаясь себе под нос, искал связку ключей, которую где-то оставил минуту назад.
Коле вдруг пришло в голову, что дед, который так неистово рвал и метал, похоже напрочь забыл про разрушенное Глухово и теперь точно так же злится из-за ничтожного пустяка.
– Вот, напасть-то а! Как сквозь землю… – ворчал Василий Палыч, шурша сапогами в высокой траве. – Кольк! Иди в дом, щас клеща подцепишь!
– Кстати, у нас тут рядом тоже кое-что собираются строить.
– Что?
– Церковь, – Алешка мотнул головой. – Там, в поле. Где новые дачи стоят.
– Ну церковь – это ничего. Ладно, мне пора. Пока!
– Бывай!
Они пожали руки.
На следующий день ни дед, ни мама ни разу не вспомнили о событиях в Глухово. Алине было «по барабану».
Коля с Алешкой ездили на реку, где, к счастью, все осталось, как было прошлым летом. Правда по пути друзья отчего-то видели сразу двух мертвых птиц, лежавших в дорожной пыли со скрюченными лапками.
– Из-за чего ж это?
– Может, это из-за грозы? – предположил Алешка. – Молния в землю ударила, а птицы рядом пролетали. В Америке было что-то похожее. Целую стаю пришибло.
Они остановились на склоне. На миг Коле показалось, будто что-то вокруг все же резко переменилось. Что-то невидимое. Даже неощутимое.
«Пусто как-то…» – промелькнуло в голове.
Странное чувство рассеялось, не успев толком проявить себя.
Третий сон
Жека ждал, пока повар Зураб разложит по тарелкам лоснящиеся, поджаристо-кровавые куски шашлыка, разольет по бокалам пиво и, пожелав «вкусьно покущат», уйдет на кухню.
– Ты че, нюхаешь, что ли? – спросил он полушепотом, настороженно глядя Толяну в глаза.
– С чего ты взял?
– Вид у тебя странный какой-то. Ты это дело брось! Это Директор пусть кокос себе хоть в чай вместо сахара сыплет. А мы – сам знаешь… Только по праздникам, только со своими!
– Да не нюхаю я! – огрызнулся Толян.
– Выглядишь странно… – прошамкал Жека, жуя шашлык. – Даже не могу понять, почему.
– Короче! К делу давай!
– Да погоди, погоди! Сказать тебе хотел…
– Ну?
– С тобой что-то не так, Толян. Я те это как друг говорю. Все это чувствуют!
– Ну, епт… – Толян мрачно опустил глаза, не зная, чем парировать этот стальной довод.
Он сам чувствовал, что с ним что-то не так.
– Директор на тебя косо смотреть стал.
– С чего?
– Ты ж знаешь, да, что в Глухово творится? Директор не верит, что ты с этим никак не связан.
– А как я могу быть связан? Я че, глава администрации?
Толян нервно отхлебнул пива. Жека пожал плечами.
– Директор – гений. У него нюх особый на людей.
– Параноик он!
– Параноик не параноик, а Соловья раскусил. По пятнышку на ботинке. Помнишь, дело было?
– Н-да…
– Он пока еще не может к тебе нитей нащупать…
– Слушай, а ты че, в натуре веришь, что это я там во всем замешан?
– Не знаю, Толян. Ничего не знаю! Просто предупреждаю, чтобы ты был готов. Он уже совещается с кем-то насчет тебя. Не знаю точно, с кем, но…
– С ума все посходили… – пробормотал Толян.
И вдруг грохнул тарелкой о стол. Осколки фарфора и куски мяса разлетелись по беседке.
– Ты че?!
– Иди!
– Толян! – Жека оторопело вскочил со стула.
– Иди отсюда, иди! Без твоих советов проживу! Давай, давай! Директор заждался!
– Толян, я… как был твой друг, так и остался!
– Все, все, все! Ты мой друг, я твой друг! Токо че-то ты мне глаза режешь! Давай, вали отсюда, блин!
– Я ж ради тебя… Господь свидетель! – Жека поцеловал платиновый крест на груди и, понимающе кивнув, заспешил к своей «Бэхе».
Толян швырнул ему вслед пивной бокал.
– Др-руг!
Он сам не понимал, почему злится на Жеку. Злиться было не на кого, кроме отражения в зеркале.
Толян пришел домой и повалился на диван.
«Что я творю? Какой еще Глухов-сити? Зачем мне это надо?! Это ж не я придумал-то… Надо было русалку с колобком слушать… Епт! Какая на хрен русалка! Какой колобок! Я че, совсем поехал?!»
Толян сел, в отчаянии обхватив голову руками.
«Но ведь болван-то мне не привиделся!»
Он посмотрел в сторону камина. Вспомнил, что истукан теперь стоит наверху в биллиардной, подальше от чужих глаз.
«Пора с ним кончать! Или меня самого кончат!»
Он тут же осекся, поняв, что зашел слишком далеко.
«Его-то я разобью, а как я один из этого дерьма выпутаюсь? Даже если прикажу свернуть все проекты… А что это изменит? Наломал дров, козел! Не-ет, надо до конца идти и во всем ему верить! Иначе смерть!»
«Верь, бойся и проси!»
Толян понял, что урод снова лезет в его мысли.
– Заткнись! Сам решу!
Хоть он уже и знал, что ничего никогда сам не решит.
Ночью опять не спалось. В какой-то момент, не выдержав, Толян встал с кровати и подошел к окну покурить. Была глубокая ночь. В небе, незамутненная облаками, сияла луна. Толян зажег сигарету.
За рекой на холме ему привиделись странные фигуры. Так выглядели бы люди, если б обмазались фосфором и вместо одежды нарядились в серые лохмотья из паутины. Пять, десять, двадцать, сорок… Целая толпа призраков медленно спускалась к его дому по склону, кажется, следуя со стороны далекого кладбища.
У Толяна перехватило дыхание. Пересилив, нахлынувший приступ паники, желание спрятаться в подвал или в шкаф, Толян бросился ко входной двери, запер ее на все замки. Взял из выдвижного ящика пистолет. В следующий миг он понял, что земное оружие вряд ли чем-то поможет против загробных существ.
«Надо быстрей в машину и ехать!» – подумал Толян.
Однако было поздно: призраки уже шатались во дворе.
Толян забился в угол спальни, держа в одной руке пистолет, а в другой ночную лампу.
Незваные гости ввалились в дом, оглашая комнаты стонами и бредовым бормотанием. Они не высаживали дверь, не разбивали стекол, но в то же время вполне отчетливо топали ногами и шуршали одеждами. Это не были бесплотные духи.
Дверь отворилась сама собой. Толян увидел их вблизи.
– Вы кто?!
– Мы-ы кто?! – истерично взвизгнул призрак пожилой женщины в мохнатом берете и огромных очках. – Мы-то «кто»! А вот ты кто?! Ты кто? Ты никто-о!
– Я «кто»! – затрясся седобородый старик в галстуке. – Сорок лет работы в институте Курчатова, трижды лауреат государственной премии, доктор наук! А ты-то кто сам?
– Во-от он, наш новый символ, вы только гляньте! В трусах, да еще и с пистолетом! – вопила старуха в платке, размахивая костылем.
– Рожу-то наел на народных харчах! – басил старик в фуражке, с рядами орденов на груди.
– Вы, молодой человек, воображаете себя хозяином жизни! Так сказать, хищником! – верещал тощий доходяга в очечках и шляпе. – А вы всего лишь жертва! И мне вас жаль! Вы тот самый грядущий хам!
– Какие себе хоромы выстроил! Это я должен жить в таких хоромах! – ревел грузный дед в спортивном костюме.
Призраки вдруг, забыв про Толяна, накинулись на него с упреками.
– Вам че надо?! – заорал Толян.
– Чего нам надо? Он еще спрашивает! – завопила тетка в берете. – Тебе самому чего надо в этой жизни?! Вы же только жрать умеете!
– Я тебе сейчас все выскажу, дорогой мой! Ты глаза-то не отводи! Смотри на меня! – злобно шипел сутулый, плешивый старикашка, пытаясь схватить Толяна за лицо.
– Ты в тюрьме сидел? А я двадцать три года на севере… Не то что! Видишь, зубов не осталось! – скалил свой единственный зуб какой-то побитый инвалид.
– Я вам, простите, щас в морду дам! За все хорошее! – рявкнул, трясясь от злобы, костлявый усач, подскакивая к Толяну.
Толян нажал на курок. Призрак чуть не упал от испуга. Лихорадочно принялся ощупывать не раненную грудь.
– Ах, он стреля-ять! – заголосила толстомордая баба.
– Совсем стыд потеряли!
– Встретил бы я тебя в траншее под Курском – громыхал ветеран. – О-ох, ты бы у меня там пострелял!
– Давай, давай! Патронов на всех не хватит! – тараторила психанутая тетка.
– Вам че надо?! – чуть не плача вскричал Толян. – Че пристали, суки!
Ему было уже не страшно, но дурно. Голова шла кругом, как после ведра чистого спирта.
– Хамите, молодой человек!
– Да он хамить только и умеет! Хамить и жрать!
– Анатолий… Или как вас там? Толян, – сквозь общий ор прорезался мирный, тихий голосок, принадлежавший какому-то стручку с маслянистыми глазками. – Вы же помните, что вы должны сделать? Вот и сделайте. Прямо сейчас, на наших глазах.
– Что? Что? Что сделать? – бормотал Толян в полубреду.
– Что сделать?! Он спрашивает, что сде-елать!
– Да теперь уж ничего не сделаешь! Сделал все, что мог!
– Доброе дело, скотина, сделай! Хоть какое-то!
Толян озверел. Он схватил с кровати одеяло, вытряхнул из пододеяльника содержимое и принялся хватать призраков одного за другим, бросая их в пододеяльник, как в мешок.
Привидения с воплями носились по спальне. Возмущались, охали, сыпали проклятиями, обиженно кричали что-то из пододеяльника, грозили подать жалобу.
– Вон отсюда все! – рычал Толян. – Мой дом! Моя жизнь! Никому ничего не дам, падлы!
Толян проснулся на полу, борясь с одеялом.
Послание
Ушаня увидела в закатных сумерках бредущую по дороге фигуру в сером одеянии. Это был он.
Кошка бесшумно догнала его на своих резвых и мягких лапках. Села позади и замяукала.
Дядя Петя оглянулся.
– Ушки… – прошелестел он, нагнулся и взял кошку на руки.
Ушаня помогла человеку восстановить рассудок, дав ему своей силы. Взгляд дяди Пети преобразился. Исчезла маска скорби и безумия.
– А-ах, господи! Что бы я без тебя делал, Ушанька! Кем бы я без тебя был! – вздохнул дядя Петя, гладя свою подругу шершавой рукой по прекрасным рысьим ушам.
Ушаня нежно заурчала.
– Да… Надо ехать к нему, – задумчиво промолвил дядя Петя. – А на чем ехать-то? Автобусы не ходют… метро закрыто, а в такси не содют! И денег нет. Ладно… Не убежишь от меня, Ушань?
Ушаня, конечно же, не собиралась никуда сбегать.
Дядя Петя дошел до автобусной остановки в Глухово. Сел на лавку и стал смиренно ждать до утра. Потом, не просидев и десяти минут, двинулся своим ходом.
Он шел быстро и уверенно, привыкший покрывать пешком огромные расстояния. Кошка мирно дремала у него на руке. Вторая рука безостановочно работала посохом.
Прошло почти три часа, прежде чем дядя Петя добрался до покосившейся ограды старого, побитого временем деревянного дома и начал тыкать своей палкой в стену, до которой мог дотянуться.
Через некоторое время в окне показалась испуганная физиономия Мицкевича с всклокоченными волосами и тут же пригнулась, словно боясь поймать пулю.
– Кто там?
– Это я!
– Ты? Чего ты в такую темень! – Михаил Моисеич закашлялся и скрылся во мраке дома.
Через пару минут дядя Петя снимал свой дождевик в слабоосвещенной, пропахшей сушеными грибами и рассолом комнатушке.
– А я уж испугался, думал, все! – кряхтел Мицкевич. – То ли братки ко мне пожаловали, то ли скинхеды меня отыскали!
– Миша…
– О-ох ты какая! Тигри-ица, тигрица… – Михаил Моисеич начал гладить кошку.
Ушаня величаво сносила прикосновения еще более корявой, чем у дяди Пети старческой ладони.
– Миша, я к тебе… по этому делу, – сбивчиво заговорил дядя Петя. – Я без этой кошки снова буду не в себе. Времени мало… Что делать будем, а?
– А ниче не делать, – Мицкевич апатично пожал плечами. – Садись, щас я тебе чаю налью. Ты как сюда добрался-то?
– Пешком.
– Во дает, а! Скороход! От Глухово пешком… Может, водочки капнуть для разогрева?
Дядя Петя мотнул головой.
– Ты же понимаешь, что будет?
– Ну будет, дальше что? Я не виноват. Меня ограбили.
– Но ты ж его все это время у себя держал.
Мицкевич категорично помахал жилистой рукой, ища коробку с чаем.
– Вот только без этого, Петр! Не надо грязи! После того, как меня выкинули, я никому ничего не должен. Все! Пусть этот лоб теперь и думает, и отвечает. Если он вообще способен думать.
– Ну а люди-то?
Михаил Моисеич по-рыбьи скривил рот.
– Ну а что люди? Бывает, чего такого… Сколько их можно спасать? Пусть набьют шишек – не впервой! Мне девяносто скоро стукнет. Мне уже на многое все равно. Сын в Америке, за кого переживать-то!
Дядя Петя хмуро щупал небритый подбородок, не зная, чем тут можно возразить.
– Люди, люди… – ворчал Мицкевич. – А вот то, что меня Толик ограбил… нагло средь бела дня. Пьяный! Это не все равно. Я ж его… Они бы мне хоть что-то оставили – я б его одним взглядом… сделал. Он бы даже понять ничего не успел. А тут… Ты ведь не видел, как все было.
– Да я тебя понимаю. Но делать-то что-то надо.
– Ничего не сделаем. Даже если б захотели. Ты сумасшедший, я… еще хуже.
– У тебя «светляки» остались?
– Есть один. А ты че, пустить хочешь? Да не отзовется никто! Эти штуки еще в восьмидесятые вышли из использования.
– Ну дай, дай!
– Никто не будет связываться с джинном. Тем более с таким. Это как стихийное бедствие… как чума… – Мицкевич, кашлянув, открыл шкафчик и зазвенел барахлом.
– Вот, – он протянул другу маленькое ржавое подобие зажигалки. – Только на дорогу выйди, а то увидит кто.
– Спасибо, Миша.
– Да чего уж там… Толку нет, говорю тебе!
Дядя Петя вышел в непроглядную ночную глушь. Ушаня семенила следом.
Дойдя до середины улицы, он вытянул руку и щелкнул «зажигалкой». Мелькнула бледная вспышка. В небе, медленно проступая, засиял огромный призрачный контур треугольника. В его центре забрезжил и начал расти такой же призрачный, но как будто переливчато вращающийся круг. Постепенно круг вышел за границы треугольника, распространяясь все дальше и дальше по небосводу. Потом все разом погасло. И на месте прежних форм возникли новые видоизменяющиеся геометрические фигуры.
«Это послание разойдется по всему свету…» – с грустной тенью надежды подумал дядя Петя.
Кошка обняла его ногу пушистым хвостом. Зеленые блестки ее мудрых, спокойных глаз тоже устремились в небо.
Тем временем в Глухово не спавший из-за болей в спине Борис Генрихович вышел во двор справить малую нужду.
Поглядев в небо, он оцепенел, потом вскрикнул, чуть не упал и бросился в дом.
– Люся! Люся! НЛО! Срочно бинокль! А! Нет! Какой бинокль… Фотоаппарат! Где? Где фотик, Люся?
– Не зна-аю! – донесся из спальни сонно-страдальческий голос.
– Дура! – взвизгнул Борис Генрихович. – Говорю тебе, НЛО! Иди посмотри!
– С-сам смотри… дурак…
Борис Генрихович сдернул с жены одеяло и, бешено ругаясь, подтащил ее к окну.
Там уже все погасло.
Последний сон
Толян ехал домой после столичных дел по знакомому как пять пальцев маршруту. Приближаясь к Глухово, он испытал странное ощущение. Словно кто-то подглядывал за ним со стороны. Или что-то настойчиво пыталось приковать к себе его взгляд.
Толян сбавил скорость. Редкие фонари, обступившие шоссе, пестрели наклеенными на них назойливо яркими рекламными листовками.
Толян прикинул, кому и зачем понадобилось обклеивать листовками каждый столб на всем протяжении дороги.
Он затормозил. Вышел из машины и, подойдя к столбу, пригляделся к изображению.
С плаката на Толяна смотрел он сам. Или кто-то до крайности похожий на него в его пиджаке и галстуке.
Толян отпрянул, даже не прочитав напечатанный текст.
– Черт… – простонал он. – Че-ерт!
Он прыгнул в машину и помчался дальше. По мере того, как он приближался к поселку, истина проступала все яснее и беспощаднее. Листовками были обклеены не только столбы, но и заборы, и стены, и деревья. Даже дорожные знаки.
– Какого хрена… – бормотал Толян, надеясь, что ему это просто снится после крепкой попойки.
Подъезжая к дому, он чуть не потерял сознание. У ворот стояли две «Газели» с логотипами какого-то телеканала. Рядом слонялись люди с аппаратурой.
Едва Толян стал вылезать, как в нос ему ткнулся микрофон.
– Анатолий Григорьевич! Добрый день!
– Камеру убрали! – взревел Толян.
– Анатолий Григорьевич, мы хотели бы задать несколько вопросов о ваших проектах! – продолжала щебетать репортерша. – Это займет всего пять минут.
– Я… я… н-не могу щас!
– Но как же? Мы же все обговорили с вами по телефону!
– Не знаю! Вашу мать! Уберите камеру! Не смейте это показывать!
Толян отпихнул оператора и, судорожно нащупав ключи, принялся отпирать калитку.
Он не помнил, как припарковал машину, закрыл ворота и, слыша за спиной адский щебет журналистки, убежал в дом.
– Все! Конец! – шептал Толян, хватаясь за голову. – Амба! Все! Кранты! Попал!
Он хотел было идти к болвану, но вместо этого вдруг открыл мини-бар, схватил большую бутыль и, свернув ей шею, начал самозабвенно глотать виски.
Очнулся Толян уже на диване. Вокруг все ходило ходуном. На полу среди осколков стекла в луже спиртного звенел сотовый.
– А-а… Але…
– Толя!
Это был Директор.
– К-кирилл Серхеич…
– Я впечатлен. Очень остроумно!
Толян промямлил что-то нечленораздельное.
– Завтра утром тебя жду. Надеюсь, приедешь сам.
Толян завыл. С трудом поднявшись, взял из каминной стойки кочергу и, пошатываясь, двинулся наверх в биллиардную.
Болван стоял на своем месте, нагло тараща жабьи глазенки.
– С-сука! – облизнулся Толян. – Все… К-конец тебе!
Он размахнулся. Опустил кочергу.
