Джули Дейс
Наше пересечение
– Что бы ты там не хотел спросить, мальчик, лучше придержи это в себе, – шипит Джорджия и обращается к мужу, отталкиваясь от стола. Бокал в её руках дрожит, стремясь упасть на пол. – Я буду в гостевой, мне что-то не хорошо.
Её худенькие синеватые ножки перебирают на высоченных каблуках, и она скрывается в толпе гостей. Вильям даже не провожает жену взглядом, проявляя холодное безразличие.
– Ну конечно, знаю я, как ты устала, шлюха.
Я хотел что-то сказать, но решил признаться, что это не моё дело и никогда моим не будет.
Он опрокидывает в себя очередной стакан виски. Скользкий взгляд исследует зал и останавливается где-то на одном из столов. Я перестал обращать внимание на него и просто абстрагировался от мира.
– Я вижу её. Вижу Грейс.
Всего два слова – вижу Грейс – и моё сердце прекращает свою работу. Липкое чувство страха скатывается по моей спине, и я уже не сомневаюсь, что это не капельки пота. Страх окутывает мою голову сильными тисками, заставляя следовать за Вильямом с пустым взглядом и без каких-либо лишних движений. Да я даже не дышу, мать его. Страх увидеть её сейчас счастливой с ним, убивает меня. Но если она будет несчастна, то я также пропаду. Отсюда нет выхода.
Как только мы подходим к самому дальнему столику, я замечаю Арчера. Его, впрочем, трудно не заметить. Он стоит рядом со стулом, оперевшись на него, в чёрном смокинге и лакированных туфлях. Его глаза выражают непонятную мне боль, а губы сжаты в тонкую линию. Но как только он замечает нас, фальшивая улыбка скользит по его лицу. Он впивается в меня взглядом, не обращая внимания на Вильяма. Сначала мелькает шок, но он тут же сменяется на ликование. Арчер знает, что выиграл эту битву. Сукин сын.
– Рад видеть тебя здесь, Диего, – в его тоне слышатся насмешливые нотки, но я уже прекращаю его слышать.
Потому что она поднимает на меня свои глаза. Услышав моё имя, она дёргается, как от пощечины, и практически падает со стула, над которым возвышается Арчер. В белом пышном платье, она выглядит ещё лучше, хотя нагота ей идёт больше.
Зелёные глаза цвета свежей летней травы, которая покрыта росой, смотрят на меня в полном непонимании, замешательстве. Она тоже не знала, что я здесь окажусь. Видимо, праздником рулит лишь её отец. Я позволяю себе осмотреть её, что доставляет мне больше боли, чем удовлетворения: её кожа на три тона бледнее, чем в последний раз, когда мы встречались; а розовые пухлые губки, которыми она целовала мне шею, когда я заставлял её кончать, искусаны до крови. От вида последних я начинаю свирепеть и с трудом сдерживаю себя, чтобы не убить Арчера.
– Грейс, – рявкает её отец неподалёку. Кажется, мы совсем забыли, чтобы вокруг есть кто-то, кроме нас двоих, – я привёл тебе твой свадебный подарок, неужели ты не хочешь поблагодарить меня, дорогая?
Её носик морщится, как и каждый раз, когда она старалась сдерживать себя в руках, чтобы не надрать кому-нибудь зад. Моя малышка не может сдаться так просто.
– Спасибо… отец, – хрипит она, не сводя с меня глаз.
На её лице отображается боль, и я почти тянусь, чтобы коснуться её щеки, как Арчер выскакивает передо мной, загораживая её.
– Не думаю, что хочу, чтобы ты трогал мою жену, – рычит на меня этот ублюдок.
– А я не думаю, что спрашивал твоё мнение. И она не твоя жена.
На последних словах мой голос срывается на крик. Где-то рядом хихикает Вильям.
Теперь я понял, зачем он привёл меня сюда. Он хотел лицезреть весь этот цирк. Ему доставляет удовольствие наблюдать, как кому-то больно.
– Будущая. Будущая жена, Диего.
– Я перережу твою глотку, а когда ты будешь захлебываться в крови, я скажу тебе то же самое. Потому что она не твоя.
– А чья же? Чья? – смеётся Арчер. Он запускает ладонь в свои пшеничного цвета волосы. – Неужели твоя?
Не помню, как я подлетел к нему. Последнее, что я вообще видел, это мой кулак, прилетевший ему в челюсть. Голова Арчера дёрнулась, а сам он почти упал, если бы не Грейс, которая схватила его за спину.
– Достаточно, – прогремел Вильям и схватил Арчера за локоть. Тот испепелял меня яростным взглядом, пока его белки наливались кровью, – пойдём, Арчер. Оставим их вдвоём. Им есть о чём поговорить.
– Но…
Вильям перестал его слушать и уже утянул за собой.
Я не следил за ними, чтобы убедиться в том, что мы остались вдвоём. Мне было откровенно наплевать на это. Единственное, что сейчас мне важно, – это она.
Закусив губу от волнения, она неловко поднялась со стула и оказалась рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. Но ни один из нас не решался подойти ближе. Мы смотрели друг на друга, выжидая чего-то, исследуя каждый дюйм наших тел. Её лицо нездорового оттенка склонилось набок, изучая меня также пристально, как и я её. Её зелёные глаза потемнели, и я четко видел боль, отразившуюся в них. Эта была уже не моя Грейс, в которой горел огонь, заставлявший меня умирать от нетерпения. Она была моим криптонитом. Грейс могла убить меня и воскресить. Только ей было подвластно это. Что-то иное промелькнуло в её взгляде, и я не успел уловить это что-то, потому что она уже закрыла глаза. Её веки дрожали, а ресницы начали покрываться влагой и склеиваться. Эта картина сжала моё сердце, и я не смог просто смотреть на это.
Взяв её за ладонь, я не ждал, когда она сплетет наши пальцы. Я повёл её в сторону туалетов. Не беспокоясь о том, где женский, а где мужской, я затащил нас впервые попавшийся и закрыл дверь на ключ, чтобы никто не смог помешать нам.
Медленно повернувшись к ней, я ожидал, что она накричит на меня, станет бить кулаками мою грудь, чтобы выбраться. Но ничего из этого не последовало. Она стояла ледяной глыбой, смотря на меня покрасневшими пустыми глазами. Что с ней стало…
– Грейс, – от боли мне хотелось выть, но я ничего не мог поделать. Сердце наливалось кровью, когда я увидел её такой впервые, – что бы ни произошло, пока тебя не было со мной, я знаю, что тебе было паршиво. Я вижу это. Скажи мне почему, и мы выберемся из этого дерьма вместе. Забудем всё это и начнём заново. Больше не будет никаких ссор. Я расскажу тебе все свои тайны, а ты можешь молчать, правда. Главное, чтобы ты была рядом, – она смотрела в пол, сжимая в руках ткань. – Грейс, ты слышишь меня? Мы справимся с этим.
Я с замиранием сердца наблюдал за ней, пока она безмолвно стояла, уткнувшись взглядом в пол, избегая встречи со мной.
Не выдержав, я пошёл в её сторону, и тогда она отмерла.
– Не подходи, – прохрипела она. Казалось, что Грейс сорвала голос от долгого крика, – отойди от меня, Диего… пожалуйста.
Я замер на месте.
– Я не понимаю.
– Тебе и не нужно понимать это, – выдыхает она, и черты её лица вмиг ожесточаются. – Что сказал тебе отец?
– Много чего. Про свою первую любовь, например.
– Аннабель… – в её голосе слышится грусть.
– Ты знала её?
Грейс отрицательно качает головой.
– Не так хорошо, как хотелось бы. Пока отец не убил её, она часто навещала меня, когда мама была в… неважно где.
– Твой отец убил её?!
– А ты сомневался? – хмыкает она, вытирая мокрые глаза.
– Он сказал, что она умерла от СПИДа, – и я поверил ему.
– И как думаешь, откуда у неё эта болезнь? Её изнасиловали по просьбе моего отца. Но разве сейчас это важно? Я спрашивала о другом. Что он предложил тебе, если ты поедешь с ним?
От её жесткого тона неприятный холодок проходится по всему телу.
– Он пообещал мне, что убьёт тебя, если я откажусь от поездки сюда.
Я, конечно, не думал, что она будет в шоке, но я надеялся, что, хотя бы удивлю её этим. Но нет. Она даже не изменилась в лице.
– Ничего нового. А теперь послушай, Диего, я люблю тебя. Слишком сильно, чтобы позволить отцу сделать то, что он хочет сделать с тобой.
– Мы разберёмся с этим вместе, – перебиваю её. От осознания того, что она все ещё любит меня, я загорелся надеждой. Секунда и я уже стоял впритык с ней и гладил её по щеке.
Она закрыла глаза и, словно кошка, требующая нежности, льнула к моей руке. Тепло разлилось в моих венах, спустя долгое время отсутствие Грейс рядом со мной. До этого момента я даже и не знал, насколько сильно скучал по ней. Но даже этот контакт длился недолго. Она дёрнулась и резко убрала мою руку. Схватив её своими ладонями, она сжала её и посмотрела мне в глаза. Я видел решительность, на фоне страданий и безвыходности в одном её взгляде.
– Мы не справимся с этим, потому что нас уже нет. Есть я, и есть ты, помнишь? Я писала это в письме.
– Ты написала его, чтобы оттолкнуть меня, – рычу я, выдернув свою ладонь из её рук.
– Практически всё было написано с этой целью, да. Я и не сомневалась, что ты поймёшь это. Но другая часть была правдой. Диего, это уже не важно.
– Ещё как важно. Я скучал по тебе. Мы все скучали…
Стон, наполненный боли, срывается с ее губ, и я осознаю, что иду в правильном направлении.
– Мария совсем изменилась. Ей не хватает тебя. Она перестала принимать таблетки, и это сильно сказывается на её поведении. Пару дней назад она почти воткнула нож в руку Даниэлю, когда тот хотел коснуться неё. Мои родители постоянно спрашивают о тебе. А Этан и Скарлет не выходят из дома, ища утешение в объятиях друг друга. Оливер потерял не только лучшего друга, но и тебя. Это убивает его изнутри, он уже не такой, как прежде. Полли уехала к родителям и от неё вообще не слышно вестей. А Саманта, которая, наконец, призналась ей в чувствах, нуждается в твоей поддержке, потому что ей сейчас паршиво, как никогда раньше. А я просто умираю без тебя рядом. Ты нужна мне, Грейс. Нужна всем нам.
Истошные рыдания наполняют комнату.
– Уже ничего не вернуть, как же ты не понимаешь. Он разрушит всем вам жизнь, как рушит её мне.
– Вместе мы со всем справимся, – я обнимаю её, уткнувшись носом в её волосы. Вдохнув полной грудью этот аромат, я, наконец, почувствовал себя там, где должен быть. Не в туалете, конечно. А с Грейс. Она – мой дом.
– Прости меня, но все кончено. Сейчас я стану женой Арчера, и отец оставит всех в покое.
– Ты не станешь его женой, – рычу я, как не в себе.
Грейс выпутывается из моих рук и идёт к двери. Напоследок она последний раз смотрит на меня.
– Каждый день рядом с ним я буду помнить только тебя. Помни об этом и никогда не забывай.
Она выходит из туалета, оставляя меня там смотреть ей в след. Как бы я хотел сейчас уйти, но я не могу, потому что договор с Вильямом обязывал меня остаться до процесса бракосочетания. Поэтому собрав волю в кулак, я выхожу именно в тот момент, когда все гости сидят на своих местах, а около свадебной арки стоит Арчер. Ад начался.
Решив остаться в тени прожектёров, я встал рядом с напитками, откуда видел всё. И, несомненно, меня заметил Арчер. Ублюдок подмигнул мне и отвернулся к священнику. Грейс пока рядом не было, и я ужасно надеялся, что она сбежала.
– Тот скользкий тип искал тебя.
Я поворачиваюсь на голос и вижу ту самую маленькую брюнетку, что утёрла нос Вильяму.
– Хрен с ним. И ты права, он чертовски скользкий.
Девушка улыбается мне уголком розовых пухлых губ.
– Что ты делаешь здесь? Ты не похож на всех тех, кого пригласили на эту недосвадьбу.
– Вильям – тот урод – отец невесты, девушки, которую я безмерно люблю.
Непонимание отражается в карих глазах официантки. Я осознаю, что даже не знаю её имени и уже открываюсь ей, хотя не делал этого никогда прежде. Что-то в ней притягивает.
– И ты позволишь ей выйти за другого?
– У меня нет выхода. Она сдалась, а я не могу в одного тащить нас из этой ямы.
– На твоём месте, я бы поступила именно так. Если ты любишь её, то ты должен идти до конца. Чего бы это ни стоило, – говорит она, и в этот момент её телефон в руках вибрирует. Она смотрит на подсвеченный дисплей и улыбается. – Я убью тебя, придурок. Папаша из тебя так себе.
Сначала я не понял, что это адресовано не мне, но, когда она показала фотографию, где маленькие, примерно годовалые мальчик и такого же возраста девочка все в муке корчат рожицы, до меня дошло.
– Если бы он не шёл до последнего, то их бы сейчас не было. Я бы не просыпалась из-за детских визгов, умоляющих меня включить мультики. Мы бы не устраивали вечер кино, когда под конец они засыпали, и нам приходилось брать их на руки и укладывать спать в кровать. Хотя мы прекрасно знаем, что они просто притворяются, но все равно делаем вид, что ничего не понимаем. Не было бы детских рисунков на холодильнике, где мама больше папы в три раза. Мои глаза порой скошены, а иногда их всего один, но как объяснить сыну, что я не циклоп, если он даже не знает, кто это. Ничего бы этого не было.
Она замолкает, все ещё улыбаясь, но я уже не смотрю на неё. Мое внимание обращено лишь на неё. На Грейс, которая держит белый букет своими маленькими ручками, идя под руку с отцом, на лице которого гордая счастливая улыбка, что не скажешь о Грейс. Классическая музыка сменяется другой, выбивается из меня воздух. Эта любимая песня Грейс. Это далеко не свадебная песня, поэтому я не понял, почему поставили именно ее. Но, вслушавшись в слова, я осознал, что Грейс знала, что отец приведёт меня сюда. Эта песня стала посланием мне от моей прежней Грейс, пока она ещё не стала той, в чьих чертах я еле узнаю свою малышку.
– Это она? – еле слышно шепчет брюнетка рядом со мной, и я еле заметно киваю, следуя взглядом за каждым шагом Грейс, когда она оказывается рядом с аркой. – Она несчастлива так же, как и ты. Это видно, парень. Сделай так, чтобы вы смогли рассказывать свою историю вашим детям, вспоминая этот момент, как какую-то шутку.
Я не успеваю сказать ей спасибо, потому что она уже исчезает в толпе.
Вильям подводит Грейс к алтарю, шепчет ей что-то на ухо, на что она кивает, отпускает её руку и отходит в сторону. В его глазах блестят слёзы радости, отчего я начинаю сомневаться в том, что он – монстр. Хотя нет, не сомневаюсь, потому что понял, что Грейс наступила ему каблуком на ногу, из-за чего он и прослезился. Матери Грейс нигде рядом нет. Арчер берет Грейс за руки, и они вместе оборачиваются к священнику. Тот начинает напутственные слова, затем Арчер произносит свою клятву, но я даже не слушаю это. Я увлечён одной лишь Грейс, по щеке которой скатывается горькая слеза. Когда наступает её черёд, песня затихает. Тишина поглощает зал, пока Грейс в слезах ищет в зале меня. Как только её глаза находят меня, с её губ вырывается первый всхлип:
– Я клянусь быть тебе во всём опорой, нежно любить тебя и терпеливо оберегать нашу любовь. Говорить, когда нужны слова, и хранить молчание, когда слова не нужны. Я согласна согласиться попробовать морковный пирог.
– Нет, малышка, пожалуйста…
Она взяла речь из любимого фильма «Клятва», после которого плакала больше часа на моей груди. Тогда она сказала мне, что обязательно произнесёт её на своей свадьбе. На нашей свадьбе…
– Жить, где хорошо твоему сердцу и считать это своим домом, – произносит она последние слова, продолжая смотреть на меня, захлебываясь в слезах.
Я не слышу больше ничего, кроме жуткого звона в ушах. Моё сердце уничтожено, и с остатками себя, я ухожу на улицу и вызываю такси в ближайших бар.
Прошлое в прошлом, Грейс. Там ему и место.
Глава 2
Странно находиться тут – в своём родном мире, откуда я родом. Я не был тут несколько лет, а кажется, что сразу несколько десятков. Привычный испанский, лишь туристы, лопочущие на своих языках. Забавно понимать и тех, и других, и в какой-то степени мне даже нравится слышать и видеть эмоции людей, которые рассматривают город. Прилетая сюда, я не испытываю тех эмоций, что и другие. Я знаю тут всё, для меня это обыденность и привычный ежедневный круговорот.
– Диего, милый, я приготовила твою любимую паэлью, – щебечет голос бабушки, пока я, расставив локти по коленям, пытаюсь вырвать собственные волосы к чертям собачим.
– Я не хочу, спасибо, ба, – говорю я, не поворачиваясь к ней.
– Тебе плохо?
Мне не плохо, мне дерьмовей некуда.
– Всё в порядке, солнце напекло, и сегодня голова болит. У вас тут жуткая духота.
– Дорогой, это не Принстон, не ходи без головного убора, тем более утром, – обеспокоено продолжает она, пока я с трудом, но улыбаюсь её заботе.
– Всё в порядке, – киваю я, поднимаясь с кровати, – бывает с непривычки, я же прилетел один день назад, нужно привыкнуть.
Янтарные глаза рассматривают каждую клеточку моего лица, и, кажется, находят какие никакие, но ответы. Бабушка обладает сверхспособностью видеть то, что тяжело распознать обычному человеку, у неё будто рентген в глазах. Ей всегда удавалось невооружённым взглядом увидеть каждую потайную клеточку души, маме в какой-то степени тоже перешёл её талант, но бабушка – это наш личный рентгенолог. От неё не ускользнёт ни одна деталь внутренних чувств. Поправив волнистые локоны каштанового цвета, которым она красит волосы, хотя я считаю прекрасным то, что у неё уже появилась седина, бабушка прищурилась и окинула меня проницательным взглядом. Ощущение того, что на лбу написалась целая книга из собственных переживаний – ударило и зомбировало. Такое чувство, что я попал в кабинет флюорографии, где мне необходимо стоять смирно и выполнять просьбу дышать и не дышать.
– Не переживай, у меня просто переломный момент, – успокаивающе, улыбнулся я, оставив поцелуй на макушке, – зачем ты красишь волосы?
– Ещё один? – хмуро спрашивает она.
– Жизнь соткана из таких моментов, ба, нужно время, чтобы их залечить и исправить. Так всё-таки, зачем? По мне, так тебе подходит естественность, а ты пытаешься её скрыть.
– Это как маска, Диего, которую ты сейчас надел на себя.
– Не хочу, чтобы ты пряталась от кого-то, и вообще, как тебе удаётся скакать с темы на тему? При чём, ты отлично справляешься с тем, чтобы их объединить в одну.
– Легко. Ты пытаешься меня обмануть.
– Возможно, но эта ложь во благо, – обняв её за плечи, я снова улыбнулся.
– Я не хочу, чтобы ты обманывал меня и всех нас в целом.
– Уверяю тебя, вам не за что переживать, скоро всё наладится, и я стану тем дураком, что был в школе.
Лицо бабушки озаряет улыбка, по которой читается то, что она вспомнила былые времена, хоть и не самые красочные.
– Даже не думай, – она качает головой, и в ответ награждает меня тёплой улыбкой, которая вновь сменяется хмуростью и задумчивостью.
– Я не о плохом, – сразу останавливаю её тропинку к прошлому дерьму я, – это была подростковая дурость, где хочется показать себя. Думаю, от них уже давно остались только кости или они гниют за решёткой.
– Надеюсь, ты мне не врешь.
– Ты сама всё видишь. Паэлью?
– Тебе ловко удаётся увернуться от темы, но ты знаешь, что меня не проведёшь, – кивает бабушка, – и когда ты успел передумать?
– Сейчас, – искренне смеюсь я, выходя из комнаты, – дедушка уже мог покрыться слоем льда или пыли, пока у нас велась беседа по душам.
Бабушка следует за мной, пока я спускаюсь по лестнице и чувствую её пристальный взгляд на затылке.
– Я бы не стала говорить так громко, думаю, что это были лишь её предпосылки.
– Вполне возможно, ба, но это ничего не меняет. Со временем всё вернётся на круги своя.
Родители отослали меня, словно я маленький мальчик, которого невозможно взять под контроль. Хотя, я не могу их винить, мне действительно нужна смена обстановки, и Испания подходит для подобного рода изменений. Не знаю, по какой причине семья не подумала, что я вернусь к прошлому тут, но, вероятно они тоже понимают, что это была глупость. Кроме того, я давно не был у бабушки и дедушки по линии своего донора спермы. Мы редко общаемся по телефону, а видимся ещё реже, но это не меняет того, что я отношусь к ним с теплотой, как и они к нам. Наша семья – это что-то из ряда безумия и нарушения всяких жизненных тонкостей, типа: родители по чьей-то линии должны негативно относиться к своим внукам, если сын идиот. Идиот, он и в Африке останется идиотом, – так они описывают собственного сына, что даже забавно, ведь мы все с ними согласны. Я обязательно должен заехать к ним, это как дело чести, да и надобности. Мама постоянно поддерживает с ними связь и передаёт мне от них привет. Уверен, они знают о моём прилете и приедут сами, если этого не сделаю я.
– Ты, наконец-то, решил, что пора оставить четыре стены? – улыбается дедушка, приспустив очки и посмотрев на меня карими глазами.
– Я выходил вчера, – усмехаюсь я, занимая место за столом, – не делайте из меня отшельника или егеря.
– Часовая прогулка на машине с открытым стеклом из аэропорта до дома не считается.
– Я ещё не вклинился, нужно время.
– Ты улетаешь через неделю, вклинишься на шестой день? И зачем улетать так рано?
– Я должен работать, – выдыхаю я.
– И сколько ещё ты должен работать? – смеётся дедушка, зная мою правду.
– Я.. не знаю, – жму плечами и падаю на спинку стула, – договор был до конца года.
– Энрике, ты разве не видишь? – улыбается бабушка, наполняя тарелки моим любимым блюдом в её исполнении.
– Что не вижу?
– Он решил остаться.
– Где? – вступаю я.
– В университете, Диего. Я вижу, что тебе понравилось работать в такой должности, даже не отрицай.
– Мы прекрасно понимаем, что меня не оставят.
– С чего ты так решил? – коротко улыбается дедушка.
– Хотя бы, потому что я судим.
– Говоришь так, словно виноват во всех смертных грехах. Оступился, с кем не бывает. Тем более, ты этого не совершал.
– Я был замешан, и суд решил иначе.
– Они не вправе указывать учебному заведению в том, кого брать на работу.
– Да, но есть какие-то рамки, кого не допустят к студентам.
– Ты уже с ними работаешь, значит, уже допущен.
– Тебя не переспорить, – выдыхаю я, смотря на дедушку, который победно улыбается, как и бабушка.
– Я всего лишь констатирую факты и действительность. Это работа твоя, думаю, ты и сам понимаешь.
Похлопав меня по плечу, дедушка коротко улыбнулся и пододвинул тарелку ближе. В их компании мне по-особому спокойно. Они не спросили, почему я решил приехать, что со мной не так, но, как известно, бабушка слишком проницательна, она буквально видит наперёд. В Принстоне на меня давили не только стены в квартире, но и семья, которая пыталась утешить, чего я не желаю. Утешить меня в силах только понимание того, что это всего лишь мой очередной кошмарный сон. Но, к сожалению, это моя реальность в виде жизни. Я словно прохожу полосу препятствий в виде ям с дерьмом, но с этим покончено. Я покидаю её. С приездом в Испанию, я отрекаюсь от всего и кладу перед собой новый чистый лист, где должен написать историю с нуля. Прошлое в прошлом, там ему самое место. Была моя грань, я хочу всё завершить. Меня променяли на слащавого принца. Я знаю и уверен, есть и были тысячи способов всё исправить, но она выбрала не тот, который хотелось бы мне. Она не боролась, да и нужно ли бороться? Путь наименьшего сопротивления подстать Грейс, которая вскинув подбородок, зашагала по нему в образе принцессы. Я познакомился с другой Грейс, это не та девушка, что сейчас: она срывалась с места и была готова уничтожить каждого на своём пути; она спорила и была остра на язык; она боролась за себя и за нас, как минимум, отстаивая наши отношения. Это образ, который как бомба разлетелся осколками разные стороны. Она оказалась другой: девушкой, которая легко отказывается от чувств в пользу новых или старых. Человек, который проник в мою душу, узнав секреты, которые на протяжении жизни, я несу в гордом одиночестве – оставил меня. Предательство? Это то чувство, что я ощущал на протяжении всего времени после её ухода. Раздавлен и сломлен? Больше нет. Я закрываю эту книгу и подставляю к ней огонь, исходящий из зажигалки. Она горит на моих глазах и в моих руках, оставляя после себя лишь пепел, который благополучно уносится со сквозняком.
Тарелка пустеет совершенно незаметно, а я, оправдываясь желанием подышать свежим воздухом, выхожу на улицу и следую без определённого маршрута. Узкие улочки едва вмещают в своё пространство туристов, где-то приходится слиться со стеной, чтобы позволить другим пройти вперёд, ведь я еле перебираю ногами. Желание встретить кого-то из прошлого и одновременное нежелание сталкиваться со своими демонами – терзает душу, как и воспоминания о ней. Кадры фотоплёнки уже спешат забить сознание, но я тут же встряхиваю головой, потому что сам себе запретил думать о ней. Выхожу на более оживленную улицу, чтобы создать иллюзию наполненности собственной жизни.
Идея оборачивается крахом. Среди оживлённой толпы, я чувствую себя ещё более одиноким, чем прежде.
Медленно дохожу до порта, где десятки яхт, кораблей и рыболовных лодок мирно покачиваются из стороны в сторону благодаря лёгкому морскому прибою. Первый раз в жизни я ловлю себя на желании запрыгнуть в любую и укатить куда-нибудь подальше на край света, если он существует. Моя жизнь соткана из потерь. Один за другим, я обретаю и тут же теряю. Но это ещё не самое смешное. Забавно то, что я теряю именно в тот момент, когда понимаю ценность и принимаю собственные чувства. Стоит только сказать «я люблю тебя», как предмет моей любви исчезает по любым причинам. Я не виню Алисию, она ушла не по своей воле. Картинки с ней плывут перед глазами, я позволяю им внедриться в голову. Она – моя память, та, что я любил, но понял это с её смертью. Всё было слишком по-детски. Но, возможно, так и нужно. Ребёнок не умеет обманываться чувствами, он любит искренне, без желания получить выгоду. Алисия любила именно так. Будь она живой, куда бы занесла меня жизнь? Это невозможно представить, но тогда, в тот самый вечер, я уже хотел отойти от поганых дел, чтобы быть с ней. Я не успел сказать ей о чувствах, и это гложет меня. Она должна была знать, что я любил её или люблю сейчас. Хотя, это уже не так важно, я лишь могу верить и надеяться на то, что она где-то рядом, просто я не могу видеть её. Уверен, сейчас она смеётся также лучезарно и звонко, потому что я совершил одну и ту же ошибку: я не успел раскрыться до конца, но успел сказать о любви.
Подбираю камень и бросаю его с такой силой, благодаря которой не вижу, где он пошёл ко дну, как и я сам. Я буквально чувствую, как вместе с ним, также скоротечно падаю вниз. Хотя, кажется, что я даже не падаю вниз, я застыл между прошлым, настоящим и будущим. Словно сила гравитации больше не воздействует на меня. Кроссовки занимают место по правую руку от меня, а ноги погружаются в воду. Двенадцать градусов тепла и пасмурная погода делают море холодным, но этому я даже рад. Сознание словно получает невидимые волны для забвения, и благодаря ногам – леденеют мозги, из-за которых память не может функционировать, запуская кадры из прошлого.
Пару раз я чувствовал заинтересованные взгляды, но шея словно наполнилось свинцом, из-за чего я не могу повернуть её и посмотреть на своих наблюдателей. Но в этом даже нет нужды, мне просто плевать. Чистый лист я начинаю валять в дерьме, отличный способ начать с нуля.
Я не знаю, с чего начать. После смерти Алисии, я просто утонул в алкоголе, одноразовом сексе и куче навоза, хотя, кажется, что ничего не изменилось, разве только продолжительность моего отчаянья. Если бы не Мария, да и чего говорить, отец Грейс, который привёз меня к той, что вновь вытерла об меня ноги – я так бы и продолжал свой загул. В прошлый раз помогла мера пресечения в виде условного срока и исправительных работ в университете, то сейчас хорошего пинка я должен дать самому себе. Я больше не хочу помнить её. Не хочу помнить её слова. Не хочу помнить взгляд и клятву, которую она вроде давала Арчеру, а смотрела на меня. Я больше не хочу прошлого. Странно, что подобный шаг в корне может перевернуть в душе всякие чувства. Как говорится: словом, можно убить. Наверно, в какой-то степени у неё это получилось. Словом, можно растоптать, но ещё им можно заставить ненавидеть. И то, как показательно она смотрела на меня в те секунды на свадьбе – доводит до приступа гнева. Я начинаю ненавидеть её всей душой и сердцем, конечно, если они ещё остались.
– Мы не справимся с этим, потому что нас уже нет. Есть я, и есть ты, помнишь?
Эти слова помогают ненависти внутри расти, словно на дрожжах. Она не стала бороться, даже не попыталась. Это не моя Грейс. Это фальшивка. Я ошибся в ней.
– Если бы он не шёл до последнего, ничего этого бы не было.
Новые слова, которые звучали от незнакомки. Бесконечный круговорот между двумя диалогами, в которые периодически вмешивает третий с отцом Грейс. Где-то он даже прав: любовь делает нас слабыми, заставляет ненавидеть. А ненависть я чётко улавливаю внутри самого себя. Я ненавижу её за то, что она сделала это с нами. Ненавижу за то, что уничтожила нас. Уничтожила меня.
– Если ты любишь её, то ты должен идти до конца. Чего бы это ни стоило.
До чего шёл тот парень? Дошёл ли он до моей точки? Терял первую любовь в аварии, видя собственными глазами, как полыхает машина, внутри которой до пепла горит твоя любовь? Не смотрел ли на вторую, которая смогла нагло пробраться в душу и сердце, восстановить их и снова уничтожить, выйдя замуж прямо перед тобой, при этом, говорить клятву и смотреть в твои глаза? Кажется, бесконечности подобного в моей жизни ещё не достаточное количество. Где-то этот кувшинчик с дерьмом ожидает своего следующего шанса. Что дальше? Может, я снова ступлю на ту же дорогу? Отдам часть себя, а потом она придёт домой с пузом и представит мне свою новую любовь: «Привет, Диего, это мой ненаглядный, у нас скоро будет ребёночек, может, ты пойдёшь нахрен?». Яростное желание вернуться в тот день, найти эту брюнетку и вытащить из неё всё то, что она имела в виду – пылает пожаром в грудной клетке. Я хочу знать, что он сделал. Я хочу знать их историю от и до, чтобы потом посмеяться и рассказать свою. Сомневаюсь, что во многомиллионном городе возможно отыскать её. У меня нет никакой информации, кроме той, что она брюнетка и не являлась обслуживающим персоналом, которого, кстати, всегда включают в список работников на вечер. У меня есть ещё одно – эту недосвадьбу устраивала её подруга, и если это действительно так, то, кажется, она недалекого ума, либо деньги для неё стоят на первом месте, других вариантов нет. Если я прав, то хочу увидеть их дружбу, где одна соглашается на подобное, а вторая, придерживаясь другого мнения, всё равно помогает ей. Да и плевать на всех. Возможно сейчас, моя Грейс нежится на пляже, любуясь своим тупоголовым дружком-женихом. Плевать дважды на каждого из них.
Поднимаюсь с пирса, подхватываю кроссовки, игнорирую чужие взгляды, сжигающие спину, и плетусь менять собственную жизнь, как изначально планировал. Это не парочка пунктов, а целый список, который я должен составить. Есть только один, которого я пугаюсь, как собственного отражения после недельного запоя: скорость.
