Джорджетт Хейер
Рождественский кинжал
Глава 15
Это прозвучало настолько ошеломляюще, что даже Мод мгновенно забыла о потере книги. Паула спросила:
– Тогда кто же получит деньги дяди Ната?
– Не знаю, – ответил Стивен. – Наверное, его ближайший родственник.
– Но ближайший родственник я! – возбужденно воскликнул Джозеф. – Это же нелепо! Мне не нужны деньги! Я не буду знать, что с ними делать! Нет, Стивен, ты слишком все преувеличиваешь! Я совершенно уверен, что когда мы объясним все...
– Нет, Стивен прав, – сказала Матильда. – Помню какой был шум, когда умерла моя тетя Шарлотта и оставила завещание на туалетной бумаге! Закон очень строг в отношении завещаний. И потом, как вы можете объяснить такую глупость, что вы не впустили двух свидетелей в комнату?
– Но, Тильда, так трудно было убедить Нага вообще что-нибудь написать!
– Ну, об этом лучше помолчать, – нелюбезно заметила Матильда. – Мы-то знаем, что вы убедили его из лучших намерений, но все это может не так хорошо выглядеть в глазах тех, кто не имеет счастья быть знакомым с семьей Хериардов.
Джозеф выглядел совершенно ошеломленным, он впервые потерял дар речи.
Послышался ровный голос Мод:
– Я уверена, Натаниель никогда не хотел, чтобы все его деньги перешли к Джозефу. Он совсем этого не хотел, – повторила она, – он считал, что Джозеф ничего не понимает в деньгах.
– Ты хочешь сказать, – зловеще произнесла Паула, – что я не получу своей доли?
– Ни одного пенни, – ответил Стивен. – Но ты можешь изводить Джо до тех пор, пока он не отдаст их тебе.
От этих слов Джозеф встрепенулся и воскликнул:
– Как ты можешь, Стивен? Как будто меня надо принуждать к этому! Если вы правы относительно всего этого – а я уверен, что вы неправы! – разумеется, я так все и оставлю! Я знаю желания бедного Ната!
– Если вы собираетесь предложить реституцию, то не стоит, – мрачно сказал Стивен. – Я ничего не возьму.
Паула внезапно удивила всех, разразившись резким смехом.
– Как чертовски смешно! – сказала она. – Ната убили, мы разрываемся между страхом и подозрительностью – и все попусту!
Матильда с неодобрением посмотрела на нее:
– Может быть, ты так представляешь себе смешное. Я – нет. Тебе, конечно, вряд ли нужен мой совет, но, прежде чем вы броситесь в крайности, не будет ли лучше узнать, что закон говорит в случае отсутствия завещания?
– Но завещание есть! – воскликнул Джозеф. – Просто потому, что правила немного нарушены...
– Хорошая мысль, Матильда, – подхватил Стивен так, будто Джозеф молчал. – Я свяжусь с Бли-сом и спрошу его.
Он вышел из комнаты. Паула все еще смеялась. Этот смех был уже близок к истерике. Джозеф попробовал обнять племянницу, но она яростно сбросила его руки.
– Оставьте меня в покое! – прошипела она. – Я так и думала, что вы все перепутаете! Дурак! Дурак!
– Если ты сейчас же не замолчишь, я надену тебе на голову эту вазу! – пригрозила Матильда.
– Неужели ты не видишь этой иронии судьбы? – всхлипывала Паула. – Он все это сделал с лучшими намерениями! О боже, какой бы из этого вышел второй акт! Я должна рассказать это Вил-логби! У него, по крайней мере, хватит остроумия оценить это!
Однако Ройдона не так просто было найти, и, даже если бы Паула нашла его, ее идея второго акта не вызвала бы у драматурга никакого восторга. Его мысли были далеки от театра. Белый, с дергающимся кадыком, он стоял перед инспектором.
– Мне кажется, – Хемингуэй выложил на стол запачканный кровью носовой платок, – это ваш.
– Нет, не мой! – попятился Ройдон. – Я никогда в жизни не видел его!
Минуту Хемингуэй пристально глядел на него, затем расправил носовой платок и показал кончиком карандаша на вышитую в углу букву.
– Я ничего не знаю! – упрямо отрицал Ройдон.
– Есть еще метки прачечной, – сообщил Хемингуэй. – Легко опознать.
Наступила ужасная тишина. У Ройдона не хватало опыта, чтобы справиться с такой ситуацией. Он был испуган донельзя.
– Вы положили платок в мусорную печь, так? – спросил его Хемингуэй.
– Нет!
– Ну, ну, сэр, для вас никакой пользы, если вы будете лгать мне! Я знаю, что вы его туда положили.
Ройдон, казалось, был сломлен:
– Я знаю, что вы думаете, но вы ошибаетесь! Я не убивал мистера Хериарда! Я не убивал, говорю вам!
– Как ваш платок оказался в таком состоянии?
– У меня шла кровь из носа! – выпалил Ройдон. Сержант Вер, молчаливый свидетель допроса, перевел взгляд на Хемингуэя.
– Вы всегда сжигаете свои носовые платки, когда у вас неполадки с носом? – полюбопытствовал инспектор.
– Нет, конечно, но я же знал, что вы подумаете, если найдете его! Я... я потерял голову!
– Когда у вас шла кровь?
– Прошлой ночью, когда я поднялся к себе. Я положил платок в чемодан, а потом подумал... я подумал, что если вы его там найдете, то вам это покажется подозрительным. Я слышал, что вы обыскиваете дом и... и подумал, что лучше избавиться от него!
– Вы говорили кому-нибудь о вашем кровотечении?
– Нет. Разумеется, нет! Кто же поднимает шум по таким мелочам! Со мной это часто бывает.
– Но сегодня утром вы испугались, что я найду платок! Вы не захотели поделиться с кем-нибудь тем, что произошло?
– Да, но я уже не мог рассказать! То есть это прозвучало бы странно. По крайней мере, мне так казалось. Все стали бы гадать, говорю я правду или пытаюсь объяснить кровь на платке. Я знаю, я поступил по-дурацки, но, клянусь вам, я не имею отношения к убийству!
– Вы когда-нибудь слышали об анализах на группу крови? – спросил Хемингуэй иронически.
– Конечно! Но если у нас с мистером Хериар-дом одна и та же группа? – возразил Ройдон. – Я подумал об этом, и мне показалось, что безопаснее будет избавиться от этой проклятой тряпицы. Потому что она только уведет вас в сторону, честно!
– Ну, если вы сказали правду, то вы доставили мне много беспокойства своим глупым поведением, – констатировал Хемингуэй.
– Сожалею. Конечно, я сейчас понимаю, как все глупо, но факт остается фактом, это дело действует мне на нервы. – Виллогби переполняло чувство горечи. – Со мной так плохо обошлись! – пожаловался он. – Меня пригласили на дружескую вечеринку, но сначала мистер Хериард был чертовски груб со мной, потом его убили, и теперь я прекрасно знаю, что нахожусь под подозрением, хотя меня все это совсем не касается!
– Ну, этот носовой платок касается вас тесно. – Хемингуэй не собирался утешать драматурга. – Вы намеренно пытались его скрыть, и это свидетельствует против вас!
– Но я не убивал! Клянусь, я не убивал! Это кровь не мистера Хериарда, это моя собственная!
– Это установят, – сказал Хемингуэй и отпустил гения.
Сержант вздохнул:
– Вы верите ему, сэр?
– Я примерно это и предполагал, когда ты мне показал платок.
– Но эта история, будто он испугался, что вы его найдете!
– Вполне возможно, так и было.
– Вы специально спросили его, не говорил ли он кому-нибудь о своем кровотечении? – Сержант выглядел разочарованным.
– Нет, мне просто хотелось знать, что делал Ройдон, если, как он утверждает, я так его напугал. Кровь из носа – глупое детское недомогание, из-за него не бегают по дому, жалуясь всем подряд.
– Значит, вы все-таки поверили ему!
– У меня есть то, что не помешало бы и тебе, парень, а именно – непредвзятость. Это работа для экспертов. Я ничего не могу сделать до того, как они скажут, что эта кровь той же группы, что и кровь мистера Хериарда. Иди лучше поищи что-нибудь на завтрак.
Сержант, чувствуя себя неудовлетворенным, последовал за шефом в холл. Там на них налетел Мотисфонт и жалобно заныл, что уже давно поджидает инспектора для серьезного разговора.
– Да, сэр, в чем дело? – Хемингуэй бесстрастно взглянул на него.
– Я не знаю, сколько еще вы собираетесь заниматься расследованием, – заскрипел Мотисфонт, – но должен заметить вам, что мое время мне не принадлежит. Я приехал сюда провести Рождество, а не оставаться на неопределенное время. Завтра у меня в городе назначено деловое свидание. Со всем уважением к вам, я уезжаю завтра утром.
– У меня нет возражений, сэр, – спокойно сказал Хемингуэй. – Вас здесь никто не задерживал.
– Я так понял, что все должны были оставаться в доме.
– Неужели, сэр? Я этого не говорил. Конечно, мне нужен ваш адрес, но я и не думал держать вас здесь.
Мотисфонт выглядел так, будто у него выбили почву из-под ног. Бизнесмен бормотал, что его неправильно информировали, когда спустившаяся по лестнице Паула перебила его:
– Думаю, вы слышали последние новости? Паула уже не смеялась, она была суровой и сердитой и, очевидно, хотела выплеснуть свое неудовольствие на как можно большее число людей.
– Какие новости? – спросил Мотисфонт.
– Значит, вы ничего не слышали! Тогда вам, наверное, будет интересно узнать, что Стивен уже не наследник, а мне ничего не полагается.
Мотисфонт изумленно поднял брови:
– Вы хотите сказать, нашли более позднее завещание?
– Нет! Ничего подобного! Просто это оказалось незаконным! – свирепо раздувала ноздри Паула.
– Неужели? Мне жаль это слышать, но едва ли это меня касается, – пожал плечами Мотисфонт.
Девушка коротко рассмеялась:
– Действительно, вам это неинтересно!
– Ну а мне, во всяком случае, интересно, мисс, – приветливо проговорил Хемингуэй. Почему это завещание незаконно?
Паула была слишком сердита, чтобы беспокоиться о том, что и кому она говорит.
– Оно незаконно, потому что не было подписано в присутствии свидетелей. Этот факт нам только что выложил дворецкий.
Мотисфонт хихикнул.
– Как типично для Джозефа! – заметил он. – Какой удар для вас и для Стивена!
– Удар! – проговорила Паула сквозь зубы.
– Приношу свои соболезнования, – неискренне посочувствовал бизнесмен. – Но никогда не стоит опережать события, правда?
– А идите вы... – грубо отмахнулась она. Мотисфонт пожал плечами и ушел. Инспектор Хемингуэй продолжил задавать наводящие вопросы:
– Ну, ну, мисс, должен заметить, это полная неожиданность! Очень неприятно для заинтересованных лиц. Как получилось, что завещание не засвидетельствовали? Мистер Блис ничего не сказал об этом.
– Он не знал. Мой драгоценный дядюшка Джо... – Паулу несло, она в лицах изображала Джозефа, Старри, Стивена, прочих и закончила словами: – Мой брат пошел звонить мистеру Блису. Он думает, что все перейдет к дяде Джозефу как к ближайшему родственнику. Наверное, он прав. В этом ирония судьбы.
– Если вы не возражаете, мисс, я подожду результатов этого телефонного звонка, – решил Хемингуэй, опуская шляпу на стол.
Она пожала плечами.
– Пожалуйста!
Долго ждать не пришлось. Стивен появился через пару минут и повел бровью в сторону инспектора.
– Взяла в поверенные Скотленд-Ярд?
– Какое это имеет значение? – обессиленно вздохнула Паула.
– Все в порядке, – вмешался Хемингуэй. – Не считайте меня посторонним.
– Мне это и не удается, – поклонился Стивен. – Вы уже стали членом семьи.
Паула дернула брата за руку.
– Пожалуйста, замолчи! Что сказал Блис?
– Не трогай меня. В сложившихся обстоятельствах, кажется, проигрываю только я.
– Ты хочешь сказать, Джо не все прикарманит? – недоверчиво спросила она.
– Ему до этого далеко. По закону собственность дяди Ната делится поровну между ближайшими родственниками. То есть Джо получает половину, а мы с тобой делим ту половину, которая перешла бы к отцу, если бы он был жив.
Глаза Паулы пристально смотрели на Стивена.
– Ты уверен?
– Нет, я ни в чем не уверен. Но это то, что сказал Блис.
Она подняла руки к вискам и отбросила тяжелые пряди волос.
– Боже мой, значит, мы все будем богатыми!
– Как посмотреть. Вы с Джо будете относительно богатыми, а я – относительно бедным. Кроме того, возьмут огромный налог. Сомневаюсь даже, что после этого наберется восемьдесят тысяч для Джозефа и по сорок нам с тобой.
– Ты сможешь содержать этот дом? – спросила она.
– Едва ли. Его продадут и стоимость внесут в общую сумму.
– Мне жаль! – механически сказала Паула.
– Как мило с твоей стороны! – снасмешничал Стивен. Он взглянул на Хемингуэя. – Интересно, инспектор?
– Мне все интересно, – ответил Хемингуэй. Мод выбрала этот момент, чтобы появиться из широкого коридора, который вел мимо бильярдной на половину прислуги. Она все еще держала в руках искалеченную книгу, которая, очевидно, поглощала все ее внимание, потому что она с ходу сказала:
– Они все говорят, что ничего не знают. Если ты это сделал, Стивен, мужественнее было бы признаться.
– Черт подери, сколько раз еще повторять, что я не трогал вашу книгу? – не выдержал Стивен.
– Ругаться незачем, – спокойно продолжала Мод. – Когда я была девушкой, мужчины не использовали грубых выражений в присутствии женщин. Конечно, времена изменились, но не думаю, что к лучшему. Я считаю, кто-то умышленно испортил мою книгу. – Ее блеклый взгляд передвинулся на лицо инспектора. – По-моему, вы ничего не делаете. – Голос Мод посуровел. – Я считаю, вы должны найти того, кто бросил мою книгу в печь. Для вас это, может быть, и неважно, но, насколько я понимаю, вы недалеко продвинулись с убийством моего деверя, так что можете пока для разнообразия заняться этим.
– Бог мой, тетя, вы же не думаете, что Скотленд-ярд будет заниматься вашей несчастной книгой! – воскликнула Паула. – Мы все уже устали про нее слышать!
– А я, – парировала Мод, – уже устала слышать об убийстве Ната и о его завещании!
– В таком случае, – сказал Стивен, – нельзя ожидать, что вы заинтересуетесь заключением Блиса.
– Конечно, нет, – ответила Мод. – Мне не нужно большого состояния и я не хочу быть обязанной жить в этом доме. Я немедленно закажу копию «Жизни императрицы Австрии». Когда я прочитаю ее, то сдам в библиотеку вместо этой.
Джозеф, который в этот момент сходил вниз по лестнице, услышал жену и поднял руки:
– Дорогая, перестань наконец морочить всем голову. Мне казалось, мы решили забыть об «Императрице»!
– Может быть, ты и решил, Джозеф, но это не твоя книга. Меня она очень интересует, и я хочу дочитать до конца.
– Хорошо, дорогая, – обещал Джозеф. – Не бойся, когда закончатся все неприятности, я достану тебе копию!
– Спасибо, Джозеф, я сама достану, не дожидаясь, пока что-нибудь кончится. – Мод повернулась и ушла к себе.
Хемингуэй взялся за шляпу. Джозеф засуетился:
– А, инспектор! Уходите? Мне не следует спрашивать, что вы уже обнаружили? Знаю, вы не будете держать нас в неведении дольше, чем это необходимо.
– Конечно, нет, сэр. Между прочим, я, наверное, должен поздравить вас.
Джозеф нахмурился:
– Пожалуйста, не надо; инспектор! Я совсем не хотел того, что случилось. Но все еще может устроиться...
– Надеюсь, сэр. Сожалею о книге миссис Хери-ард, боюсь, она считает, что я должен привлечь вандала к суду.
Джозеф устало улыбнулся.
– Думаю, мы все уже достаточно слышали об этой книге, – сказал он. – К сожалению, у моей жены есть привычка, которую молодежь находит довольно утомительной: она любит пересказывать выборочные отрывки из прочитанного. Так что чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. Она скоро забудет об «Императрице Австрии».
– В последний раз повторяю, – с угрозой сказал Стивен. – Я – не – трогал – эту – книгу!
– Хорошо, старина, оставим это, – поспешил согласиться Джозеф.
После этого инспектор, сопровождаемый сержантом Вером, покинул дом. На пути в город он был необычно молчалив, и сержант, украдкой бросив взгляд на патрона, увидел, что тот насупился. На всем протяжении завтрака в «Голубой собаке», состоявшего из холодной индейки и ветчины, Хемингуэй продолжал хмуриться до тех пор, пока сержант не осмелился спросить его, что он думает о сегодняшнем утре.
– У меня появились очень странные мысли. – Хемингуэй ковырял прекрасный стилтонский сыр. – Очень странные. Не удивлюсь, если у меня скоро начнутся галлюцинации.
– А я думал о том, что вы мне как-то сказали, – медленно проговорил сержант.
– Если бы ты больше думал о моих словах, ты бы уже стал инспектором, – ответил Хемингуэй. – Так что я сказал?
– Вы как-то сказали мне, что вы любите, когда дело стопорится и становится почти безнадежным, потому что это значит, что-то должно произойти.
– Не скажу, что это неправда, потому что очень часто так оно и бывает, но тебе не стоит запоминать подобные замечания, от этого не будет никакой пользы, – строго заметил Хемингуэй.
– Так вот, сэр, это дело уже достаточно застопорилось?
– Да, – подумав, согласился Хемингуэй. – Пожалуй.
– Вы что-то нашли?
– У меня есть ощущение, что для кого-то этим утром все случается раньше времени, – сказал инспектор. – Не спрашивай, откуда у меня это предчувствие, это то, что называют flair. Поэтому меня и сделали инспектором.
Сержант Вер вздохнул и терпеливо ждал.
– Пока я сегодня шатался по дому, более походя на бойскаута, чем на полицейского, я хорошенько, не торопясь, обдумал это дело. – Хемингуэй подцепил ломтик сыра и поднес его ко рту. – И рассматривая то одно обстоятельство, то другое, увязывая их вместе и руководствуясь flair[10] и знанием психологии, я пришел к выводу, что меня водили за нос. Ну, а этого я очень не люблю. Более того, это и начальству не понравится. – Он отправил сыр в рот и стал жевать.
– Кто водит вас за нос? – не понял Вер. Хемингуэй запил сыр пивом.
– Добрый старый дядя Джозеф, – ответил он. Сержант нахмурился:
– Пытается сбить вас со следа молодого Хериарда? Но...
– Нет, – покачал головой Хемингуэй. – Со своего собственного следа.
– Но, боже мой, шеф, вы же не думаете, что это сделал он? – задохнулся сержант.
Хемингуэй с жалостью рассматривал подчиненного.
– Ничего не поделаешь, если у тебя нет flair, ведь это французское слово, ты не понимаешь его, – поднял он палец, – но ты же в состоянии понимать простую арифметику.
– В состоянии, – пробурчал уязвленный сержант. – Прошу прощения, сэр, но я, как и все, могу сложить два плюс два и сказать, что это равняется четырем. Но пять я получить не могу. Может быть, французы и могут.
– Нет, – невозмутимо сказал Хемингуэй. – Это должно быть озарение, парень. У тебя его нет.
– Нет, но я знаю, что это такое, – непочтительно ответил сержант. – Это когда что-то мерещится.
– Когда-нибудь я разозлюсь на тебя, – предупредил Хемингуэй. – Тебя, вполне вероятно, понизят в чине.
– Но, шеф, он просто не мог это сделать!
– Ну если в этом дело, никто из них не мог.
– Я знаю, но Джо единственный, у кого есть алиби с того момента, когда Хериард пошел к себе, и до того, когда его нашли мертвым!
– Ты мне так это преподнес, что я даже не понимаю, почему я не заподозрил его с самого начала.
– Он разговаривал с мисс Клар через общую дверь в ванной. Вы же не хотите сказать, что она тоже в этом замешана? – с отчаянием сопротивлялся сержант.
– Нет, не хочу. Я собираюсь сказать, что если у тебя куча подозреваемых и только один из них был достаточно умен, чтобы обеспечить себе алиби, то надо смотреть за ним в оба глаза. Признаюсь, я не сделал этого, но скорее всего потому, что это ты меня отвлек.
Вер вздохнул.
– Скорее всего, – горько согласился он.
– Правильно, – сказал Хемингуэй. – Прекрати дерзить и подумай. В этом деле куда ни поверни, везде натыкаешься на Джозефа. Ты должен был это заметить. Возьми само сборище! Чья это была блестящая мысль? Можешь спросить у всех в усадьбе, и все дружно ответят: Джозефа! Я никогда не встречался с покойным Натаниелем, живым, я хочу сказать, но слышал о нем предостаточно. Я совершенно уверен, не такой он человек, чтобы любить рождественские приемы. Нет, это добрый старый дядя Джозеф придумал, как хорошо будет устроить настоящее старинное Рождество, когда воздух дышит доброжелательством, все забывают старые ссоры и до конца своих дней живут счастливо. Молодой Хериард не поладил с Натаниелем из-за своей красотки! Паула замучила его до полусмерти, добиваясь денег на пьесу Ройдона! Мотисфонт рассердил его незаконной продажей оружия в Китай. И поэтому у Джозефа родилась блестящая идея пригласить всех троих и тех двоих, из-за которых возникли неприятности, в Лексхэм. Если хочешь, можешь сказать, что сделал он это из лучших побуждений, хотя и бестактно. Но, с другой стороны, можешь немного расширить свой горизонт и спросить себя, не собрал ли он всех тех, кто вероятнее всего мог поссориться с Натаниелем, просто для того, чтобы обеспечить себе прикрытие.
– Ну, сэр, он не больше чем старый мягкосердечный дурак! – возразил сержант Вер. – Я таких не раз встречал!
– Он и хотел, чтобы ты так думал, – торжественно выпрямился Хемингуэй. – Ты забываешь, Джозеф был актером. Ну вот. Я немного знаю сцену. Вернее, много. Джозеф сколько угодно может говорить мне о том, что он играл Гамлета, Отелло и Ромео! Я не верю ему! Больше того, никогда не верил! У него на лице написано, что он не трагический и даже не комедийный, а характерный актер. Он играл бедного старика отца, который не мог выплатить ренты, в «Нечестивом бароне» или в «Что случается с девочками в восемьдесят лет». Он был дворецким в полусотне комедий. Он был первым могильщиком в «Гамлете»! Он был...
– Хорошо, я понял! – дошло до сержанта.
– И если я не очень ошибаюсь, – продолжал Хемингуэй, – наиболее удачная его роль – роль доброго дядюшки в мелодраме под названием «Рождество в Лексхэме» или «Кто убил Ната Хериарда?». Должен признать, очень талантливая игра.
– Не понимаю, как вы все увязываете, сэр! Правда, не понимаю! Я еще мог бы понять ваши подозрения, если бы он заставил своего брата написать завещание в свою пользу. Но он этого не сделал! Он заставил Натаниеля оставить все деньги Стивену Хериарду.
– В этом он умнее тебя, мой мальчик. Несмотря на то что он начал свою карьеру в конторе поверенного, он забыл маленькую формальность: свидетели не видели, как подписывалось завещание. Не надо многое знать о законах, чтобы понимать, что подпись на завещании должны засвидетельствовать. Ты слышал, мисс Хериард сказала, он забыл вписать какой-то пункт. Она имела в виду пункт о заверении завещания. Если его нет, то для того чтобы завещание утвердили, свидетели должны присягнуть, что они видели, как его подписывали. Так что, если бы Стивена и не признали виновным в убийстве, у Джозефа в рукаве был козырь. Спустя соответствующее время, когда дело было бы закончено, выяснилось бы, что завещание не в порядке.
– Да, но выяснилось-то не спустя соответствующее время, – возразил сержант. – Выяснилось сегодня, а дело еще совсем не закрыто.
– Да, – подтвердил Хемингуэй. – Не закрыто. Я говорил: у меня предчувствие, что все происходит быстрее, чем кто-то рассчитывал. Добрый дядя Джозеф не учел мистера Высокий стиль. По каким-то причинам, которые у меня не было времени выяснить, все выплыло наружу и Старри проболтался. Не думаю, что Джозеф этого хотел. Он не хотел, чтобы Старри вылезал со своей репликой раньше времени.
Сержант Вер почесал в голове:
– Когда вы говорите об этом, сэр, – звучит правдоподобно. Но я бы сказал, слишком это хитроумно для такого парня, как Джозеф Хериард.
– Это потому, что ты думаешь, он просто бездарный актер с золотым сердцем. Но ты не должен упускать и такую возможность: он может быть чертовски хорошим актером на сцене и при этом бессердечным в обычной жизни. Сопоставь все, что мы слышали об этом Рождестве! Ты же сам узнал массу всего от слуг.
– Ну, я не придаю большого значения тому, что они сообщили, – с сомнением сказал сержант.
– Я тоже не обращаю внимания на то, что, как они сами считают, они нам сообщили. Но слуги рассказали тебе много всего, чему они сами не придают никакого значения. Именно это и ценно! Что ты скажешь о том, что Джозеф развешивал гирлянды и ветки остролиста по всему дому, пока не довел Натаниеля до такого состояния, что тот готов был убить его?
– Ну и что из этого? – изумился сержант.
– Все сходится, – продолжал Хемингуэй. – Добрый дядя Джозеф старался изо всех сил, чтобы создать веселую и радостную атмосферу для тех людей, которые хотели этого не больше, чем Натани-ель. И это даже он должен был понимать! Фактически добрый дядя Джо довел своего брата до белого каления. Он действовал Натаниелю на нервы. Этого он и добивался. Он делал все, что не нравилось Нату, начиная с украшения дома и заканчивая похлопыванием по спине, когда у того разыгрался ревматизм.
– Да, но он из тех, кто всегда наступает на мозоль, – заспорил сержант.
– Он и хотел, чтобы все так думали, – сверкнул глазами Хемингуэй. – Подожди, и я докажу тебе, что бестактность дяди Джозефа – доминирующая черта этого дела. Собрав воедино всю информацию, которая у нас есть, что мы получим?
– Джозеф старается поддержать мир, – с готовностью ответил сержант Вер.
– Ни в коем случае! Джозеф подливает масла в огонь! Вот это более похоже на правду. Человек, который хочет мира, не приглашает совершенно несовместимых друг с другом гостей к старому скупердяю с плохим настроением, у которого уже вырос огромный зуб на большинство из них.
– Но все говорят, что Джозеф всегда пытался смягчить ссоры!
– Спасибо, я сам слышал, как он это делает. Никогда не видел такого расчетливого умения заставить рассерженного человека бегать в поисках топора! – распинался Хемингуэй. – Он даже мне действовал на нервы! Но я еще не закончил, до этого далеко. Приведя всю компанию в такое состояние, когда могло случиться все, что угодно, он изливает свой псевдоутешительный бальзам на блондинку Стивена, намекая ей, что состояние Натаниеля перейдет к Стивену и ее дело унять жениха. Если посмотреть с твоей точки зрения – еще одна попытка поддержать мир. С моей же – это гвоздь в гроб Стивена. Ни один человек не может быть настолько глуп, чтобы не сообразить: все, что он говорил такого рода девице, выплывет наружу в самый неподходящий момент. Джо хотел, чтобы мы точно знали: Стивен имел основания считать себя наследником.
– Послушайте, сэр, это уж слишком! – воскликнул сержант. – За милю видно, что он просто души не чает в своем племяннике! Посмотрите, как он настаивает, что убийство совершил кто-то со стороны! И на том, что его брат сам принес портсигар Стивена в свою комнату!
– Я обдумал эти теории, – мрачно сказал Хемингуэй. – Глупее мне еще не попадались. Они бы не убедили и младенца.
– Но вы же не можете отказаться от факта, что он любит Стивена!
– Я и не собираюсь, – ответил Хемингуэй. – Мне тычут этим в нос при каждом удобном случае. Единственное, чего я до сих пор не удостоился увидеть, так это причину такой бурной любви. С тех пор как я приехал в Лексхэм, я достаточно понаблюдал за добрым дядей Джозефом и его племянником. Стивен только и занимается тем, что втаптывает его в грязь. Этому молодому человеку ненавистен сам вид Джозефа, и он даже не заботится о том, чтобы скрыть это. Я встречал грубых клиентов, но с грубостью Стивена по отношению к Джозефу не сравнится ничто. Однако то, что говорит Стивен, не имеет никакого значения: Джозеф не обижается, он продолжает любить своего дорогого племянника.
– Ну, в конце концов, он же его племянник, и когда вы знаете парня почти что с пеленок...
– Ну, ты хватил! – скривился Хемингуэй. – Когда Стивен был ребенком, Джозеф колесил по миру, производя сенсации мастерским исполнением ролей хозяина гостиницы Гартер или своего парня плотника, очень возможно, первого гражданина, не говоря уже о правдолюбце и Вильяме, парне из деревни. Он был за две тысячи миль отсюда. Если Джо и знал о существовании племянника, то это все, что он знал о Стивене до тех пор, пока не осел у Натаниеля пару лет назад. И если ты собираешься сказать, что тогда между ними родилась близость, не сотрясай понапрасну воздух! У Стивена никогда не было времени для доброго дяди Джо! Это то и дело повторяет вся прислуга. Он всегда лез из кожи вон, чтобы нагрубить ему. И после этого я должен поверить в то, что Джозеф просто души не чает в племяннике. С моей точки зрения, он переборщил со своей любовью. Людям несвойственно обожать тех, кто только и делает, что оскорбляет их. Именно здесь первоклассно организованный план Джозефа и терпит полное фиаско. Стивен не поддержал его. Однако Джозеф рассчитывал на полоумных вроде тебя, которые подумают, что он святой, и всему поверят. Вся сложность в том, что я не полоумный и не верю в святых, которые ведут себя так, как Джозеф. Он же все время работает на публику, чувствуешь, что просто обязан похлопать.
– Когда вы так все представили... – медленно начал сержант Вер.
– Молчи и слушай. Я думаю, Джозеф с самого начала хотел повесить это убийство на Стивена, но на всякий случай, если что-нибудь сорвется, проследил за тем, чтобы и завещание его брата, когда придет время его утверждать, оказалось незаконным. Во-вторых, он обеспечил нам еще несколько подозреваемых, чтобы было на кого свалить, если дело против Стивена не выгорит. Поэтому у нас под рукой оказались мисс Хериард и ее доходяга драматург, не говоря уже о поставщике оружия Мотисфонте. И, если я не ошибаюсь, именно Джозеф убедил Ройдона читать вслух свою пьесу накануне Рождества, хорошо зная, что этим доведет Натаниеля до бешенства.
– У вас нет никакого основания утверждать это, сэр, – возразил сержант.
– Есть: он не остановил Ройдона! Могу поспорить, Джо смог бы это сделать, если бы захотел. Он позволил ему читать – бах! В результате взрыв. Натаниель уже поссорился с Мотисфонтом, теперь он ссорится с мисс Хериард и бросает несколько злобных колкостей Стивену, просто к слову. Добрый дядя Джозеф хорошо удобрил почву, после этого ему только и оставалось, что всадить нож в Натаниеля и спокойно смотреть, как мы разыгрываем из себя дураков.
– Но вы не знаете, как он смог всадить этот нож! – вмешался Вер.
– Нет, не знаю; я отложил этот вопрос на некоторое время. Справедливости ради нельзя не отметить, что сделал он все чертовски умно, так что я до сегодняшнего дня был в растерянности. Джозеф выбрал время, когда все переодевались к ужину и поэтому не могли предъявить алиби; больше того, себе он алиби обеспечил, переговариваясь с единственным человеком, который был вне подозрений.
– Может быть, дело в двери, – задумчиво протянул сержант.
– Какой двери?
– Двери между спальней и ванной, которая была общей с мисс Клар. Я хочу сказать, она же не видела его, правда?
– Если ты имеешь в виду, что она слышала магнитофон, то это вариант. Но не очень похоже. Более того, я не нашел в доме магнитофона.
– Хорошо, но если Джо все время находился в своей комнате, то как он это сделал?
– Неважно как. Мы доберемся и до этого. Сейчас я хочу проанализировать его поведение с момента убийства. Сначала дядя Джозеф организовал все так, чтобы его племянник был одним из трех, кто обнаружил тело. Это дает ему возможность в подходящее время сказать мне, что Стивен и бровью не повел, когда нашел своего дядю мертвым. – Он вам это сказал?
– Ну не так грубо. Он сказал, что его дорогой племянник не из тех, кто обнаруживает свои чувства, и у меня это должно было оставить впечатление, что мистер Стивен довольно бессердечен. Но не тут-то было! У меня мнение о людях складывается гораздо быстрее, чем думает Джозеф. К тому времени я уже уяснил себе, что Стивен был очень привязан к дяде Натаниелю и был расстроен его смертью гораздо больше, чем показывал это. Но, разумеется, Стивен нужен был в комнате Натаниеля не только за этим. Пока Джозеф притворялся, что оплакивает своего брата, Стивен осматривал окна и двери, как сделал бы любой на его месте. Таким образом была обеспечена вероятность того, что Стивен схитрил с замками. Джозефу только и осталось сказать мне, что он уверен, – окна были заперты. Когда я его спросил, как мне и полагалось, проверял ли он это сам, Джо сказал – нет, но его дорогой племянник проверил, а это одно и то же. Он знал, что это далеко не одно и то же, но прозвучало это хорошо. Так и должен был сказать мягкосердечный старый дурак. О, в этом на него можно положиться!
