Ден Истен
Аполлинарий и другие…
***
Ежевичкин, бережно прижимая трехлитровую банку, попрощался с соседкой и вышел во двор. С завалинки спрыгнул Аполлинарий. Моряк поднял банку и посмотрел на свет: янтарный мед был чистым словно слеза.
– Наконец-то мед нормальный раздобыл, – с удовольствием сказал он. Подмигнул коту, и оба вышли за калитку.
Аполлинарий важно вышагивал рядом, поглядывая на Ежевичкина. Ему нравился этот высокий седой человек с офицерской выправкой. Было в нем что-то простое и одновременно притягательное, располагающее и надежное. А после той недавней драки у реки, кот совсем уж его зауважал. Он даже великодушно простил ему непростительное, а именно то, что Ежевичкин – человек.
Они уже подходили к дому Глафиры Аркадьевны, как вдруг во дворе что-то загрохотало. Через секунду, выбив калитку головой, прямо в сугроб вылетел какой-то седой мужичок. И крик Капы за забором:
– Катись к херам, шаромыжник!
Следом, сверкая мехом белого песца, вылетела шапка. Хлопок закрываемой двери. Стало тихо.
Мужичок сидел на снегу, ошалело вращал глазами и хлопал вокруг себя руками в поисках шапки.
Моряк поставил банку на запорошенную снегом лавочку. Подобрал дорогой головной убор, нахлобучил на голову незнакомца.
– Что случилось?
– А я знаю?! – еврей растерянно взглянул на него. – Я пришел говорить за кота, выскакивает какая-то мадам и начинает делать мне больно! Без нежных слов и прочих реверансов!
– Вот так сразу? – недоверчиво спросил Ежевичкин.
– А я за что? – с обидой развел руками незнакомец. – Зачем бить? Шниперсон – не идиёт, Шниперсон понимает слов!
Он встал, отряхнулся.
– Вы точно в норме? – спросил Ежевичкин.
– Я вас умоляю! – отмахнулся Шниперсон. – Пойду до хаты, выпью рюмочку хорошего коньяку и буду как новый. Просто обидно…
***
Вести о том, что Шниперсон получил по хлебалу уже распространились по всему селу, обрастая подробностями.
– Слыхали, бабоньки, Соломончик-то огреб! Хи-хи.
– Интересно, за что?
– Знамо дело – за любовь!
– Какую еще любовь?
– К Глафире! Пришел к ней, клинья подбивал, деньжища немыслимые предлагал! Говорят, даже бриллианты давал! Но Глаша ни в какую! Сковородкой его приголубила.
– Да ну! Там совсем в другом дело было! Шниперсон дом хотел у нее купить, а там покупашки уже были. Капа и Егор. Городские, значит. Вот они ему по морде и дали, чтобы не лез!
– Успокойтесь обе! Егор Александрович – он вообще порядочный. Он у меня мед покупал, не торговался, сразу дал положенную сумму. Не, Егор – нормальный. И дом им не нужен, у них в городе квартира есть. Он с женой отдохнуть приехал на праздники.
– А Шниперсон тогда при чем?
– А Шниперсон всегда при чем! Мало, что ли, причин ему в бубен настучать? Я слыхала, что он котенка хотел у Глаши купить, но что-то там пошло не так.
– За котенка – в морду?
– Вряд ли просто за котенка, скорее всего, за язык его длинный. Будто вы не знаете, как он с людьми разговаривает. Князек местный бля!
– Ой, а моя Галка, дура, у него еще кредит взяла! И зятек мой, Артурчик, хоть и доцент, но тоже дурак! Я им так и говорю, кинет вас еврей, как пить дать! А они, мол, нам деньги нужны срочно! Машину ему оставили свою! Дурни-и-и!
– Ты, Степановна, выясни, за что Шниперсон в щи выхватил. Ежели и правда за котенка, то значит нужон он ему до зарезу. Может Галка твоя котенка ему подарит, тот подобреет и кидать не будет?
– Неужто он котенка не может купить? С его-то деньжищами?
– Тут дело в том, какой котенок? Выясни, что за котенок, чем приглянулся. И ищи ему альтернативу.
– Чего искать?
– Ну, похожего!
– А-а-а!
***
Собака была худой, если не сказать – тощей. Она шла по улице, медленно перебирая заплетающимися от слабости лапами. Морозный воздух с хрипом вырывался из пасти, ввалившиеся глаза тускло блестели, свалявшаяся шерсть покрылась инеем. Собаку шатало.
Лапы разъехались на укатанном до блеска снегу. Упала, закрыла глаза. Ей было уже все равно, она хотела только одного – умереть.
Навстречу ей, весело подпрыгивая, бежала маленькая Самара. На правой лапке поблескивала красная шелковая ленточка – подарок Челси. Впереди, прямо на дороге, что-то лежало. Быстрый веселый бег сменился на крадущиеся шаги. Маленькая кошечка осторожно приблизилась к лежащей собаке. Та прерывисто дышала, подрагивая.
– Эй! – Самара с опаской потрогала ее лапкой.
Собака даже глаз не открыла, продолжая подрагивать и слабо скулить.
Самара вприпрыжку бросилась к дому.
***
Майк положил перед носом собаки кусок ливерной колбасы. Но собака никак не отреагировала – похоже, от слабости она даже не чувствовала голода. Впалые бока судорожно вздымались, из пасти вырывались рваные облачка пара. Глаза были по-прежнему закрыты.
– И что делать? Она даже есть не может, – Пьер задумчиво смотрел на собаку. – Давайте маму с папой найдем?
– Я не знаю, где они! – Самара махнула лапкой, сверкнув красной ленточкой. – Ушли вдвоем куда-то. Где их искать?
Умненькая Агнесса бегала вокруг, оценивая вес собаки.
– Сейчас зима, дорога скользкая, к тому же, идет под уклон.
– Ты предлагаешь нам ее толкать? – недоуменно спросил Клим. Тут же уперся головой в облезлый бок, лапки безуспешно заскользили по укатанной поверхности.
– Я что, один буду?! – возмущенно пыхтел он. – Давай налетай!
– Нет, далеко мы ее не утащим, – возразила Агнесса. – Я предлагаю положить ее на что-нибудь и тащить.
Самара посмотрела на Майка.
– Майк, ты можешь что-нибудь достать? Покрывало какое-нибудь, а?
– Не, покрывало не подойдет, – со знанием дела мяукнула Агнесса. – Самое лучшее – это клеенка для стола. Она с одной стороны шероховатая, а с другой – гладкая.
Майк задрал мордашку, раздумывая. Молча кивнул и побежал по дороге.
***
Джек смотрел на Аполлинария и Берту, сидящих на сложенных бревнах.
– Привет, Джек! – дружелюбно мяукнула кошка.
– Привет, Берта! – хмуро отозвался пес. Ткнул лапой в сторону Аполлинария. – А это кто с тобой?
Аполлинарий фыркнул и отвернулся. Кошка покачала головой: как дети, чесслово!
Спрыгнула с бревен, подошла к Джеку. Заглянула в глаза.
– Я тебе обещаю, что Майк забудет про эту твою звезду. Утром Аполлинарий с ним очень серьезно поговорил. Он все понял! Он далеко не глупый малыш!
– Берта! – прорычал пес. – Ты доверила такой серьезный разговор такому несерьезному коту?! А сама что, не могла поговорить?! Где гарантия, что этот неглупый малыш не придумает еще какую-нибудь гадость?!
– Джек, – мягко ответила кошка. – Мне было важно, чтобы с Майком поговорил именно отец. По-мужски. Ты понимаешь, о чем я? Ты не волнуйся, до этого я хорошенько промыла мозги Аполлинарию.
– Представляю, каково тебе было, – с сочувствием проворчал пес. – Двое балбесов в семье: один великовозрастный, другой – совсем мелкий. Один смеется над моей звездой, другой – пытается ее отжать!
– Джек! У тебя уже паранойя, что ли?! – не выдержал Аполлинарий. – Да кому она нужна, эта звезда?! Угомонись!
– Угомониться?! – взвился пес. – Да я тебя сейчас самого угомоню!
Он наклонил лохматую голову и угрожающе зарычал. Кот зашипел в ответ, выпуская когти.
– Рискни, собачка!
Берта прыгнула между ними.
– А ну, заткнулись оба! Как бабки на базаре! Вы же друзья!
Пес нехотя спрятал клыки. Кот втянул когти. Оба метали друг в друга испепеляющие взгляды.
– Джек! Мое тебе слово – Майк забудет про твою звезду! Ты мне веришь?!
Джек смотрел в желтые глаза Берты. Да, он ей верил.
– Мама! Папа! – раздался за спиной писк.
Все обернулись. Маленькая Самара ткнула лапкой в конец улицы.
– Мама, папа! Мы собаку нашли! Большая! Мы ее утащить не смогли!
***
– Ну что? – спросил Акимыч.
– Сильное истощение. Много сначала не давайте, кормите потихоньку, жидким и теплым. – ответил ветеринар. – Оклемается. Интересно, откуда она?
– Сам не знаю! Джек ее во двор затащил на куске клеенки.
– Похоже, городская. Домашняя, – задумчиво ответил ветврач. – Бродячие к улице более приспособлены. Вон и ошейник есть.
Акимыч погладил подергивающуюся в забытьи немецкую овчарку. Аккуратно расстегнул брезентовый ошейник. Тускло сверкнула алюминиевая пластина. Протер пальцем, поднес к глазам.
– Хельга, – прочитал он.
***
Хельга уже почти поправилась за эти три дня, только слабость немного давала о себе знать. Положив красивую голову на лапы, рассказывала.
– Я по долгу службы много, где побывала. Последняя командировка была на Северный Кавказ, там и получила ранение. На блокпосту фуру досматривали. Запрыгнула, давай обнюхивать ящики. Тут снаружи стрельба поднялась, крики. Затем взрыв, где-то совсем рядом. Прапорщик, кинолог, скомандовал, чтобы я выбиралась из машины. Снова взрыв – уже под фурой. Грузовик аж подкинуло. Дальше ничего не помню…
Джек, Аполлинарий и Берта сидели в теплых сенях, слушая. Вид у всех был удивленный, особенно у Джека – служебных собак он еще не встречал. Точнее, он знал только одну такую – Молнию, нынешнего бодигарда Алтая. Слышал, что она раньше служила на границе, потом по каким-то причинам оказалась в стае бродячих псов. Это все, что он о ней знал.
– Меня вылечили и списали. Определили в спецпитомник, к пенсионерам, так сказать… – продолжала Хельга. – Находилась я там недолго, меня забрал прапорщик, инструктор мой. Жила у него, привыкала к гражданской жизни. Он ко мне хорошо относился, любил. Хороший человек был…
– Был? – переспросил Аполлинарий.
– Да. Был. Уехал в командировку, а через месяц в доме появилось очень много людей в траурных одеждах. Зеркала занавесили, фотографию поставили. С черной полосой в углу. И я поняла, что нет больше у меня хозяина. Жена его квартиру разменяла, меня – на улицу. Вот уже полгода гуляю. Сначала терпимо было, тепло. Еду кое-какую находила, в основном, у магазинов, на свалках. Кто-то даже подкармливал, но больше – боялись. Детей от меня прятали, гоняли.
Хельга горестно махнула лапой. Замолчала. В уголках темных умных глаз навернулись слезы. Берта подошла к ней, обняла своими маленькими лапами. Уж кто-кто, а она хорошо знала, что это такое – жить на улице и питаться объедками.
Джек и Аполлинарий переглянулись. Не сговариваясь, вышли из дома. Присели на крыльце.
– Да уж, – сочувствующе мяукнул кот.
– Уж да, – согласно гавкнул пес.
Кот протянул ему лапу, Джек охотно хлопнул по ней – словно не было между ними ссоры и непонимания.
– А ты присмотрись к Хельге, ничего так собачка, – подмигнул Аполлинарий.
– Да ладно тебе, – смутился пес.
– Не, правда! Одинокий шериф – звучит, конечно, гордо, но печально.
Джек смутился окончательно. Выбежал за забор.
– Да ты подумай! – Аполлинарий кинулся вдогонку. – А то ходишь, как псих-одиночка!
– Отстань! – огрызнулся Джек. – Что за характер?! Пойду прогуляюсь.
– Я с тобой! Жирок растрясу.
– Валяй! Но о Хельге ни слова, сам разберусь!
– Нервные все какие.
***
– Я вижу, что не крокодил, на кой он мне сдался? Несите взад, у меня до него нет никакого интересу! – Соломон Петрович с усмешкой смотрел на Степановну, прижимающую маленького дымчатого котенка. Тот, жалобно пища и выпустив маленькие коготки, царапал руки, пытаясь поглубже залезть в ее теплую шаль. Подальше от этого высокомерного дядьки.
– Соломон Петрович! – соседка взмолилась. – Хороший котенок. Ласковый. Умный.
– Степановна, возьмите глаза в руки! – скривился еврей. – Это таки обыкновенный кот, каких много!
Он уже собрался захлопнуть красивую кованую дверь, назвать которую незатейливым словом «калитка» – было бы просто кощунством.
– Породистый! – прибегла к последнему аргументу Степановна. – Я у Синициных его еле выпросила! А тот Майк – он же беспородный!
Шниперсон поморщился.
– Вы шо, с мозгами поссорились или таки никогда не дружили? Да шоб все были такими беспородными!
Дверь с грохотом захлопнулась. Степановна плюнула на кованые розы с вензелями и пошла прочь, гладя пищащего котенка.
Скрип двери за спиной. Голос Шниперсона, снисходительный и барский:
– Степановна, не торопитесь, а то успеете! Дело до вас есть!
***
К чаю Степановна так и не притронулась. Глафира и Капа сидели напротив, пытаясь осмыслить услышанное.
– Говорит так, словно руки выкручивает, паразит такой! – чуть не плакала соседка. – Вот к тебе, Глаша, отправил, договариваться насчет котенка.
– А сам почему не пришел? – поинтересовалась баба Капа, закинув в рот конфету.
– Так приходил уже! – повернулась к ней Глафира. – Забыла?
– А-а-а, понятно, – усмехнулась старушка. – Струхнул.
– Говорит, что котенок, как сыр в масле кататься будет, ни в чем отказа не получит, – продолжала Степановна. – И еще…
Она запнулась и густо покраснела.
– Что еще? – нахмурилась баба Капа.
– Он сказал, чтобы ты, Капа, котенка ему лично принесла и извинилась.
В кухне повисла тишина – только тиканье часов на стене, да мерный гул холодильника. Степановна и Глафира уставились на старушку. Та хладнокровно прожевала конфету.
– А мост хрустальный ему не построить? – поинтересовалась бабулька.
– Про мост ничего не говорил, – помотала головой соседка. Вздохнула горестно. Вот так всегда: дети безмозглые влезут в долги, тратят деньги заемные, а у родителей душа болит. Бегают, суетятся, переживают, унижаются.
Натруженные руки нервно теребили платок, спина сгорбилась, на глазах наворачивались слезы.
– Степановна, у меня с Глашей разговор был на эту тему, – спокойно сказала баба Капа. – В общем, котят надо раздавать в любом случае. Просто Глаша не хотела так скоро, думала, через месяц-другой. Майк, насколько я поняла, и так постоянно у вашего Шниперсона трется? Стало быть, тянется к нему. Его выбор. Вот Берта…
– А что Берта? Привыкнет! – оживилась Степановна. – Вы еврею так и скажите, чтобы котейку-то на замки не запирал, пусть гуляет, и с мамкой видеться будет. Чай не на Марсе живут, через три двора всего!
Баба Капа переглянулась с хозяйкой. Та развела руками.
– В общем так, Степановна! – баба Капа хлопнула по столу. – Будем разговаривать со Шниперсоном на одном языке.
– Ты имеешь в виду все эти «таки», «я вас умоляю» и «шоб я так жил»? – засмеялась Глафира.
– Нет, – помотала головой баба Капа. – Будем бить тем же самым по тому же месту. Степановна, идешь к нему и говоришь, что Майка он получит, если, запоминай: он придет сам, положит перед Глафирой двадцать тысяч рублей и извинится перед нами обеими. Или может не извиняться, но тогда за котенка выложит, скажем, пятьдесят тысяч. И скажи, никаких торгов – он не на Одесском привозе!
– Пятьдесят тысяч за кота?! – Степановна готова была хлопнуться в обморок.
– Ибо нех..й дамам дерзить! – отрезала баба Капа.
***
– …. ибо нех..й дамам дерзить! – зажмурившись, выпалила Степановна. Шниперсон округлил глаза.
– Шо, прямо так и сказала? – воскликнул он.
Степановна виновато кивнула, глядя на свои валенки.
Шниперсон пожевал губами и вдруг, совершенно неожиданно, рассмеялся. Громко и заразительно, сверкая фарфоровыми зубами. Степановна в недоумении выпучила глаза. Смех перешел в гомерический хохот, он согнулся, хлопая по коленям в абсолютнейшем восторге.
«Совсем сбрендил из-за своих денег… Может, кони двинет, а?», – с надеждой подумала она.
Через минуту смех стихнул. Еврей отдышался, вытирая слезы с морщинистого лица.
– Шикарная дама, – неожиданно одобрительно сказал он.
Степановна хлопала глазами в растерянности.
– Чем-то мою Цилечку напомнила, – добавил еврей с какой-то особенной, непередаваемой нежностью в голосе. – Такая же боевая, шо прям не могу!
Карие глаза, секунду назад веселые, вдруг моментально стали грустными.
– Цилечку? – перепросила соседка.
– Жену мою. Покойную, – печально кивнул еврей. – Да вы за нее не знаете, я тогда в Жмеринке жил. И шоб все так жили, скажу я вам, как я со своей Цилечкой!
Посветлел, вспоминая что-то. Погрозил пальцем, улыбаясь.
– Мою Цилю, на минуточку, боялся сам Веня Шлейфман! А Веню Шлейфмана, шоб вы знали, боялись все! Даже Изя Ашбель. А уж как боялся Изю Ашбеля сам Яша Бернштейн – я вас умоляю! Прямо таки до трясучки в коленях…
Степановна поспешно закивала, хотя понятия не имела, кто эти три еврея, которых боялись все, кроме Цили.
Соломон замолчал, глядя куда-то вдаль. Наверное, мыслями он сейчас был совсем не здесь, а где-то очень далеко – отсюда и не видать. Наверняка в своей Жмеринке, рядом с Цилей.
– Ладно, Степановна, – как-то устало вздохнул он. – Идите до хаты, резону нет вас гонять тудой-сюдой. Сам до них пойду.
– А с просьбой-то моей что, Соломон Петрович? – с надеждой спросила соседка.
– Пусть вернут всю сумму до последнего копья. Проценты прощаю. Получат и расписку, и машину. Без обману. Шниперсон – не рвач какой, Шниперсон просто немного учит жизни.
***
– Слыхали, бабоньки, Шниперсон за котенка двадцать тыщ отвалил!
– Во жирует! За котейку беспородную! И не пожалел же!
– Он еще и извинился!
– Получил в щи, еще и извинился? Брехня! Да скорее мир рухнет, чем Шниперсон извинится!
– Так у него свой резон в том был! Городская ему условия поставила: либо двадцатка и извинения, либо пятьдесят тыщ! Либо ваще хрен на лопате, а не котейка!
– Сэкономил, стало быть. Продуманный.
***
– Как он к тебе относится? Не обижает? Ты не молчи! – Берта потерлась мордочкой об его ушки.
– Не, мам! – весело отозвался Майк. – Он хороший! Добрый! Он мне все-все разрешает! Он мне даже кресло специальное выделил, я в нем сплю! Вот!
– Ты почаще забегай, ладно? – грустно смотрела Берта.
– Мам! Так мы же почти каждый день видимся!
– Ну, все равно, – вздохнула кошка. – Слишком рано ты взрослым стал. Скучаю.
Котенок пододвинул носом белый конверт.
– Мам, отдай папе, ладно?
– А что здесь?
– Фото Матроскина. Он просил достать.
Потерся мордочкой о нос кошки. Махнул лапкой на прощание и шмыгнул за калитку. Только шелест маленьких лап на снегу.
Ветер усилился, гоня поземку – верный признак начинающейся февральской вьюги. Берта аккуратно подхватила конверт зубами и зашла в дом. Она понимала: когда-нибудь, следом за Майком, во взрослую жизнь уйдут Самара, Агнесса, Клим и Пьер. Рано или поздно. Это жизнь, это просто надо принять. Так было, так есть, так будет. Она понимала это разумом, разумом и отпускала.
Но где бы они ни находились, куда бы ни забросила их судьба, своим любящим материнским сердцем она будет рядом. Всегда!
Майк – 1
Соломон Петрович пел, приплясывая вокруг стола, на котором разноцветной горой лежали денежные знаки разных государств. Майк, он же Мойша, помахивая хвостом в такт песни, ловкими движениями лап сортировал рублевые купюры: тысячные к тысячным, пятитысячные к пятитысячным.
Майк быстро распределил рубли в аккуратные кучки, затем приступил к иностранной валюте. Евро к евро, доллары к долларам, йены и юани – к себе подобным. Аккуратно, быстро, строго по номиналу. Профессионально.
Шниперсон развернулся к столу. Кот демонстративно хлопнул лапой по пухлой пачке юаней: всё!
– Ой-вей! – недоверчиво прищурился еврей. – Мойша, я тебе, конечно, верю, но мне кажется, ты меня обманываешь. Ты опять таки смешал японскую валюту с китайской, и мастыришь вид, что так оно и было? Ты делаешь обидно, Мойша.
Еврей подхватил обе пачки и одним движением пальцев развернул их веером. Беглый взгляд, затем – виноватая улыбка.
– Прошу пардона, был взволнован.
Кот великодушно фыркнул. Спрыгнул со стола и направился к своему законному месту отдыха и размышлений – глубокому кожаному креслу. Кресло предназначалось только для него – ни сам Шниперсон, ни его редкие гости не имели право в него садиться. Старый еврей как-то хотел примостить там свой худой зад, но, увидев возмущенный взгляд кота, долго и нудно извинялся, ссылаясь на старость и забывчивость.
Майк привалился к мягкой спинке, шмякнул лапой по большому пульту от телевизора. Ультрасовременный изогнутый экран вспыхнул яркой картинкой. Кот надавил когтем, прибавляя объемный звук. На экране молодой человек в капитанской фуражке и в белом пиджаке собирал деньги за вход в конусообразный провал, именуемый просто и незатейливо – Провал.
– А с какой целью взимается плата? – спрашивали зеваки, раскошеливаясь.
– С целью капитального ремонта Провала! – невозмутимо отвечал молодой человек. – Чтобы не слишком проваливался!
Майк задумчиво смотрел на предприимчивого Остапа Бендера, лениво помахивая хвостом. Ему уже давно хотелось создать что-то свое, коммерческая жилка в нем звенела словно струна, прося, да что там прося – требуя реализации недюжинного потенциала.
«Надо что-то замутить… Только вот что?»
Майк спрыгнул с кресла, выбежал из дома. Надо прогуляться и подумать.
Одним махом преодолев высокий забор, приземлился с другой стороны, прямо на аккуратно постриженную траву. Гордо пошел по дороге, сопровождаемый взглядами местных кошечек. За несколько месяцев он из маленького хорошенького котенка превратился в молодого красавца-кота. В голубых, зеленых, желтых и черных глазах прелестниц, породистых и беспородных, читалась заинтересованность. Даже престарелая ангора Манюня, которой в прошлый четверг стукнуло (читай: шарахнуло) целых четырнадцать лет, томно вздыхала ему вслед.
Навстречу шли две собаки: беспородный черный пес неимоверных размеров и поджарая немецкая овчарка.
– Доброго утречка! – поприветствовал Майк.
– И тебе не хворать! – без особого энтузиазма прорычал Джек. Хельга была более приветливой: дружелюбно кивнула красивой серой головой.
– Дядя Джек, тетя Хельга! Пойдете ко мне в телохранители? – неожиданно спросил Майк.
Джек аж присел от такой наглости. Мёл хвостом дорожную пыль и пытался сомкнуть разинутую от удивления пасть. От Майка он ожидал всякое (все-таки сын своего отца), но чтобы такое!!!
– А что, в этом есть необходимость? – поинтересовалась Хельга.
– Пока нет, но когда разбогатею – вполне возможно, – на полном серьезе ответил кот.
Могучие челюсти Джека клацнули, смыкаясь.
– Да кому ты нужен?! – прорычал он. – И где это видано, чтобы собаки у кота в телохранителях были?! Шнипер тебя совсем уже растащил! По ушам давно не получал?!
– Тетя Хельга! – игнорируя его угрозы, продолжал Майк. – Ну как, мы договорились? Деньги вам ни к чему, но вот достать могу что угодно: от сахарной косточки до ошейника из кожи нильского крокодила.
– Я подумаю, Майк! – Хельга затряслась от смеха.
– Подумайте, конечно, – снисходительно разрешил кот и пошел дальше своей дорогой.
Джек проворчал ему в спину.
– Весь в папашу! Такое же хамло!
– Да ладно тебе! – миролюбиво ответила Хельга. – Он же пошутил!
Джек сузил черные глаза.
– Шутник блин! Я смотрю, к котам ты настроена прямо лояльно!
– Джек, я котов гонять не привыкла. Я на службу попала трехмесячным щенком, мне всякими глупостями заниматься некогда было.
Джек сконфуженно отвернулся.
***
– Да вариантов масса… – рыжий Боренька беспокойно зашевелил носом. Пухлые щечки смешно тряслись. – Что-нибудь на что-нибудь выменять, например.
– Скучно. Детские игры это все, – Майк выпустил когти, осторожно почесал хомячка за ушком. Боренька аж глаза закатил от блаженства. – Надо что-нибудь серьезное!
– Масштабное?! – оживился Боренька. – Грандиозное?! Эпохальное?!
– Типа того, – согласился Майк. Убрал лапу, втягивая когти.
– Нужна идея, – хомячок с сожалением вздохнул.
– Так давай идею!
– Можно валерьянку котам впаривать разбавленную. Бутылек валерьянки разбавляем водой и…
– Не то, – возразил кот. – Надо что-то такое… Изящное и благородное.
– Ладно, – согласился хомяк. – Например, Дармоедовских котов данью обложить, чтобы они через наш мост не ходили просто так. Прошел на нашу сторону – плати! Хочешь обратно – плати, но только уже в два раза больше. И не только котов – всех обложить, кто в Ухтыблин-Улыбино рыло сует!
– Боренька, я догадывался о твоих мелкоуголовных наклонностях! – Майк смотрел с укоризной. – Шниперсон говорит, что выгода от какого-либо дела будет только в том случае, если и другим будет от этого польза. Он – дядька умный, я ему верю.
Хомяк расстроенно шмыгнул носом.
– Ну, тогда я не знаю. Я не такой умный, как Шниперсон. Многого не знаю, многого не видел. Сижу тут, как мышь! Целыми днями в клетке, хорошо, что еще не запирается…
Майк просиял и подпрыгнул. В восторге хлопнул Бореньку по голове. Черные глаза-пуговки, и без того навыкате, чуть не выпрыгнули из орбит.
– Мышь?! Ты сказал, мышь?! – кот возбужденно забегал по столу. Боренька смотрел с беспокойством.
– Ты гений! – воскликнул кот.
– Я знаю, – скромно ответил хомяк. – А в чем дело?
***
Мыши смотрели на кота с опаской, снизу вверх. Если бы не Боренька, то они бы никогда не вышли на диалог с ним, но хомяк был весьма убедительным. И потом, он почти такой же, как они – из отряда грызунов. Свой.
– Все знают, что между котами и мышами существует многовековая борьба, – Майк, мягко ступая, прохаживался из угла в угол. – Предлагаю закончить нашу вражду, заключив мирный договор.
– Котам нельзя верить! Так учат старейшины! – пискнула самая мелкая мышь по кличке Крошка Си. – Коты – наши заклятые враги, и люди специально заводят котов, чтобы они нас ловили. И жрали! И жрали! И жрали-и-и-и!
Крошка Си грохнулся на пол, забился в истерике, размахивая маленькими лапками.
– Крошка Си, успокойся! – прикрикнул Боренька. – Дай Майку договорить!
Мышь замерла, встала и сконфуженно пошевелила вытянутой мордочкой.
– Согласен с тобой, Крошка Си! – кивнул кот. – Но сейчас другое время, другая эпоха. Мы не просто заключаем мирный договор, мы предлагаем взаимовыгодное сотрудничество!
– Это как? – переглянулись мыши.
– Как борются с вами люди? – спросил Майк. Живя у Шниперсона, он все чаще и чаще стал отвечать вопросом на вопрос, находя в этом какую-то особую прелесть и удовольствие.
– Ну, как-как?! Будто ты не знаешь! – снова пискнул Крошка Си. – Мышеловки всякие, порошки ядовитые, котов, опять же, никто не отменял. Бывает, и кочергой отоварят. Или чем под руку попадется. И все из-за кусочка сыра или засохшей корочки хлеба! Фу, мелочные!
Мыши расстроенно загудели, согласно кивая вытянутыми серыми мордочками и возмущенно шевеля бледно-розовыми хвостами.
– Это печально, – согласился кот. – Но есть выход! Итак, как я уже говорил, сотрудничество будет взаимовыгодным. От вас требуется только одно – делать то, что вы привыкли делать, только с удвоенной силой. То есть, беспредельничать, воровать, грызть и пищать! Но это временно, пока мы не перейдем ко второй стадии нашего партнерства – люди тоже страдать не должны.
– Карт-бланш вам! – вставил умное слово Боренька.
– Это чтобы нас всех быстрее перебили?! – возмутились мыши. – Правы старейшины – котам веры нет! Где тут наша выгода?!
– Вы будете спокойно жить, без опаски быть съеденными, придавленными и отравленными, – пояснил кот.
Мыши озадаченно смотрели на него, ничего не понимая.
– Это как? А в чем тогда ваша выгода?
– Самая прямая. Не секрет, что люди от котов избавляются самым варварским способом: выбрасывают или топят! Хорошо, если просто раздают, – горестно вздохнул Майк. – А сколько их таких, брошенных и преданных, замерзающих от холодов и погибающих от зубов собак, бродит по помойкам? Много!
– То есть… Мы начинаем беспределить, а люди начинают ценить котов? – догадался Крошка Си.
– Именно! В теории это будет так: кот ловит мышь на глазах перепуганного человека, уносит ее куда-нибудь с глаз подальше, отпускает, а потом делится с ней едой, на вполне легальных основаниях. Приятный бонус – это мирное сосуществование котов и мышей. Дружбы не будет как таковой, будет равноправное сотрудничество.
– Паритет! – снова сумничал Боренька.
– Ага, щас! – снова взбрыкнул Крошка Си. – Где гарантия, что кот попадется вменяемый и не сожрет мышь? Ведь свою-то жратву потом он получит в любом случае! И зачем ему потом делиться?
– За это можете не переживать, – невозмутимо ответил кот. – Это моя забота. Я беру на себя функцию руководителя, а Боренька станет моим заместителем.
– Партнером! – блаженно закатил глазки-пуговки хомяк.
– А у вас кто главный? – поинтересовался кот. – Полагаю, ты, Крошка Си?
– Я! – гордо ответила мышь.
– Прекрасно, – удовлетворенно ответил Майк. – Обсудим детали? Кстати, Крошка Си, что означает твое прозвище?
– Ну-у-у, – смутилась мышь. – Крошка – это потому, что я маленький, а Си – это сокращенно от Сидор. Мне это имя не нравится.
– Сидор – нормальное имя, – развел лапами Майк.
– Имя нормальное, а вот рифмы – дебильные! – обиженно ответил Крошка Си.
***
Алена промокнула полотенцем покрытое испариной лицо. Акимыч плеснул из ковша – пар, клубясь, заполнил маленькую бревенчатую баню.
– Хорошо-то как, Петенька! – с блаженством протянула Алена.
– Ага! – согласился Акимыч, лежа на деревянном топчане. – Пивка бы еще холодненького!
– Никакого пива! – тотчас взвилась жена. – Квас максимум!
– Или квас, – покорно отозвался электрик.
Она обмоталась простыней и вышла за дверь. Акимыч недовольно посмотрел вслед, перевернулся на живот. Уши резанул истошный вопль жены.
– Ой, мамочки!!!
Акимыч скатился с топчана, вскочил и, скользя босыми пятками по мокрому дощатому полу, выскочил в предбанник.
– Что?! Что такое?!
Жена, уцепившись за крюк с банными вениками и поджав ноги, вопила.
– Мышь!
– Фу, ты! – рассердился Акимыч, увидев тонкий мышиный хвост, мелькнувший за тазиками. – И что? Подумаешь, одна маленькая мышка.
– Заведи кота! Срочно!
– Какого еще кота, женщина?! Джек не любит котов, только с Аполлинарием корешится! Хочешь, чтобы у нас тут каждый день побоища были?
– Тогда пусть Джек и ловит мышей! – визгливо отозвалась жена. – Вместе со своим Аполлинарием!
– От этих двоих хрен дождешься!
Акимыч раздраженно напялил трусы, толкнул дверь и вышел под ласковое июльское солнышко. Фыркнул от досады на Алену и зашел в дом.
– Твою мать! – вырвалось у него. Дом просто кишел пульсирующей серой массой. Мыши были везде: бегали по столу, стульям, креслам и шкафам. Терлись у плинтусов. Всюду валялись хлебные крошки, рваные пакеты с гречкой и пшеном. Какой-то наглый серый товарищ выгрызал ножку телевизионной тумбочки. У дивана лежал его любимый паяльник, с напрочь отгрызенным проводом. Горшки с цветами сгорбились на полу жалкими терракотовыми кучками.
Акимыч еще никогда не видел такого большого скопления мышей в одном месте. Это был полный абзац!
Он схватил швабру и принялся гонять грызунов. Те разбегались в стороны, под мебель и в углы, а затем снова собирались в кучу за его спиной и противно пищали. Акимыч, размахнувшись, ударил в самую гущу серой движущейся массы. Бесполезно, только швабру сломал. Взмах, удар – опять не попал, зато ваза, подаренная Алене сестрой, разлетелась вдребезги. Снова удар – пластмассовый корпус радиоприемника раскололся надвое, обнажая микросхемы.
Электрик растерянно оглянулся. Ему казалось, что эти серые мордочки с мелкими зубками хищно скалились в улыбках, словно глумясь. Он бросил огрызок швабры и выскочил из дома. Всем телом навалился на дверь. Выдохнул.
