Дарина Мишина
Нижнебург. Облачная Фабрика
– Это мой церберьер, Рон. Самое милое существо на свете.
– Ага, очень… милое. – Майя сглотнула.
Рон пристально посмотрел Майе в глаза, громко гафкнул, вырвался из рук Катрины, поцарапав хозяйку до крови и побежал к Майе. Майя со страху залезла на тумбочку с тремя зеркалами и поджала под себя ноги. Рон прыгал внизу, но никак не мог допрыгнуть. Лапки его были слишком короткими.
– Рон, фу. Рон уйди! Рон на место, – ругалась Катрина, но пёс не слушал.
Рон лязгал зубами и пытался цапнуть Майю. Катрина схватила пса в охапку и крепко прижала к себе. Майя спрыгнула с тумбочки и выскочила в коридор. Катрина швырнула Рона на кровать и выскользнула следом, захлопнув дверь. Церберьер остался скулить и царапать когтями дверь.
– С ним первый раз такое, честно. Рон у меня хороший, никогда никого не кусал, на гостей не лаял. Что с ним – ума не приложу.
«Даже знать не хочу, – перевела дух Майя»
– Чего? Ты что-то сказала?
– А? Что? Нет, ничего.
Катрина представила Майю двоюродной прабабушке. Своих детей у двоюродной прабабушки не было. Она не признавала себя прабабушкой, предпочитая, чтобы её называли тётей. Однако к ее мнению практически никто не прислушивался.
Прабабушка Владлена была миниатюрной почти кукольной дамой за девяносто с морщинистым лицом, будто пересушенное в духовке овсяное печенье. У неё тоже была металлическая дверь вместо сердца. Ее иссохшиеся мочки свисали прямо до узеньких плеч, и вот-вот грозились лопнуть. Несмотря на это она продолжала требовать, чтобы ей надевали самые крупные серьги с необработанными рубинами. Ей вечно было холодно, и она куталась в норковую накидку, даже сидя у раскочегаренного камина. На деле, она боялась, что шубу попросту украдет кто-то из прислуги, либо сама хозяйка. Хотя Клара не смогла бы впихнуть в меховой рукав даже свой пухлый мизинец.
Прабабушка, сидя перед камином, бормотала что-то под нос. Стоило ей заметить девочек, как она усадила их напротив себя и начала рассказывать.
– Я отчетливо помню войну с масколикими, когда еще Полуночник не владел 9-тью тайными комнатами…
– Прабабушка Владлена… Это ж было 266 лет назад… А тебе всего 92…
– Не перебивай, когда я рассказываю! Я помню эти события! Помню, как свои семь пальцев.
– Их у тебя пять… Я эту историю слушаю не знамо в какой раз, – вздохнула Катрина.
Майя не могла сосредоточиться. В гостиной то и дело раздавался ритмичный стук. Это тиканье как от часов проникало в мысли, влезало в голову и мешало соображать. Это был стук сердца Руси, находящиеся за стеной с огромными золотыми лицами-масками. У каждого лица во рту была блестящая дверная ручка. Что спрятано за этими дверьми, Майе знать не хотелось.
– Даралина! – топнула хилой ножкой прабабушка Владлена – ну я же рассказываю. А ты…
– Да-да-да… Я вся во внимании, – ответила Катрина.
– Почему она называет тебя Даралиной?
– Это её племянница. Мне каждый в нашем роду хоть раз говорил, что я точная копия своей бабки. Такие же ржавые кудри, такой же вздорный характер.
Внезапно что-то пошло не так. Взгляд прабабушки Владлены на секунду прояснился. Майя уловила в нем осознанность и растерянность. Старушка оглядела с головы до ног Катрину с Майей и глаза её расширились от злости и презрения. Дрожащим костлявым пальцем она указывала Майе прямо в лицо и взвыла:
– Ах ты, Чертова Клумба! Что ты опять забыла на пороге моего дома?! – голос у старухи оказался истерично визгливым.
Майя оторопела. Она никогда не только не была внутри Руси, но и ниже уровня метрополитена не спускалась.
– ВОН! ВОН! ВОН ОТСЮДА! Я прокляну тебя Медея…
Краем глаза Майя заметила, что у вошедшего в гостиную Димитрия Л’Горностаева губы расплылись в недовольную тонкую нитку.
– Медея, – одними губами прошептала Майя, – Медея окта Малахита. Мама.
Клара Л’Горностаева будто услышала шепот Майи, встала с кресла и подхватив прабабушку Владлену под мышки увела её из гостиной в сторону коридора БАМ, куда выходили все гостевые и детские спальни, туда, где находилась комната самой Владлены.
Катрина, заметив тревогу на лице Майи, схватила её под руку и незаметно от Димитрия, сосредоточенно смотревшего на золотые маски-двери, вытолкнула в примыкающую Ручную комнату.
В домах Нижнебурга Майю уже ничего не удивляло. У Руси были глаза, язык, уши, кровеносная система, сердце, мозги и желудок, а посреди дома в отдельно-отведенной для этого комнате располагалась настоящая рука. Рука Руси занимала собой все пространство Ручной комнаты, лежа неподвижно на полу, словно огромный спящий бульдог.
Майя сидела будто громом пораженная. Она не знала кто, что и как, но когда-то её мать побывала в этом доме, оставив в памяти и душе его обитателей неизгладимый след.
Глава 6:
Бабушкина помощница
Руся была настолько огромным особняком, что одной коротконогой Кларе Л’Горностаевой не хватило бы сил поддерживать дом в порядке и чистоте. В штате семьи числилось больше дюжины слуг. Эти слуги даже издали не напоминали тех, что были в обычных человеческих особняках.
Здесь был зубочист, который отвечал за кормёжку Руси и приятный запах в доме. Слуховик и телескопщик следили за работой охраны, вечно подслушивая и подглядывая. Книгосчёт ежедневно подпитывал мозг Руси стопками умных книг и следил за порядком в хозяйской библиотеке. Травопол контролировал прополку сорняков в саду. Важное место занимали три дверохлопа, которые целыми днями бегали и закрывали непослушные двери. Само собой был суповар со своими помощниками и четыре дрессировщицы пыли, под руководством главной. Была также таинственная зодчая, которая управляла домом, персона настолько важная, что о ней боялись говорить.
Ужин начался с выстрела из двуствольного ружья в потолок. У Майи аж заложило уши. Таким оригинальным способом Димитрий звал зубочиста.
Зубочист хозяину послеполуденный выпуск главной газеты Нижнебурга «Оттеняемый». Половину первой полосы занимала собой фотография Майи и Катрины. Димитрий Л’Горностаев усмехнулся под нос и обвел в своем настенном календаре восьмое за этот месяц число серебряной перьевой ручкой с красными чернилами. Любое попадание семьи в газеты считался престижем – хорошим или плохим было это упоминание не имело для Димитрия значение. Его лишь заботил имидж. Сегодня все газеты пестрили заголовками о девочке, ворвавшейся в Нижнебург из Надземного мира.
Стены в столовой понизу были отделаны резными сосновыми панелями, поверху – обиты оливково-зелёным бархатом. Главная парадная люстра не горела, вместо неё столовую по периметру освещали керосиновые лампы. Их изумрудно-голубые расписные плафоны с изображением стрекоз погружали комнату в мерцающий зеленым светом полумрак. Скатерть на длинном овальном столе из черного шелка была заставлена затейливыми столовыми приборами. Тарелки имели вид распустившихся алых маков. Ложки походили на ракушки гребешков. Зубцы десертных вилок были искривлены, как стебли морских водорослей. А ручки ножей украшали фигурки дриад – древесных нимф.
Убранству дома Л’Горностаевых позавидовали бы многие музеи, но хозяева воспринимали окружающее скучающе, как нечто обыденное, не стоящее внимания. Все уселись на свои места. Был здесь также ещё один парень, с которым Майя не успела познакомиться. Он не походил на Л’Горностаевых. Никита относился к нему по-приятельски и называл «Аскольдом». Майя в нерешительности стояла рядом со своим стулом до тех пор, пока брат Катрины не начал отпускать в её сторону шутки:
– Твоя зверюшка ждёт команды «место»? – поинтересовался Никита у сестры.
– Смотри, чтобы она не впилась зубами в твоё горло!
Никита упорно продолжал делать вид, что Майя – существо безвольное и несамостоятельное, слабое и жалкое.
Майя села за стол и почувствовала себя ещё более скованной. Вместо того чтобы есть она ковыряла принесенную еду на тарелке, не понимая как повара из зеленого горошка умудрились сделать стейк, а из палтуса – карамельный десерт. Есть не хотелось, особенно от периодических выстрелов в потолок Димитрия Л’Горностаева.
Рядом с тарелкой на маленькой кружевной салфеточке лежала маленькая вытянутая золотая пилюля. Точно такие же вынул из своего стола Полуночник и незаметно проглотил целую горсть.
– Что это? – шепнула Майя Катрине.
– Золотые пилюли. Золоту чужда сущность разложения. Эти пилюли продлевают долголетие подземельных жителей, лечат ото всех болезней.
– У меня всё хорошо. Мне не нужны пилюли.
– Для профилактики, – Катрина одним движением запихнула свою пилюлю глубоко в горло, – Сколько живут в вашем мире люди в среднем?
– Около 70-80 лет, наверное.
– Наши самые богатые люди могут дожить до 150 лет, а то и больше. Чем старше ты, тем больше тебе нужно.
Майя глянула на прабабушку Владлену, которая проглотила две пилюли, вместо одной.
– Только такое было раньше… – продолжала Катрина, – после выходки Полоза всё изменилось. Золотых пилюль практически нигде не достать, также, как и золота в Подземельном мире. В Нижнебургской лечебнице имени Мулифена грей Ночникова практически нет лекарств, такой смертности от болезней ещё никогда не было. Всё золото теперь у Полоза. В его царстве всё из золота. Так по крайней мере говорят… Те, кто были на той стороне.
– Откуда тогда у вас эти пилюли, если золота в стране нет?
– Мы их получаем… – Катрина замялась, – просто получаем. Просто. Это не важно.
Катрина сделала вид, что увлечена едой в тарелке. Майя всё равно не стала глотать пилюли сомнительного происхождения. Незаметно она сунула свою в карман.
«Сколько же живёт Губернатор… если он глотает столько золотых пилюль? – подумала Майя»
– Ты что-то сказала? – уточнила Катрина.
– Нет, ничего.
Майя чувствовала, как за ней пристально наблюдают. Она оторвала глаза от тарелки, обвела взглядом всю столовую и подняла глаза вверх. На тяжелой деревянной балке, которая подпирала потолок, лежала на животе девушка.
На вид ей нельзя было дать и двадцати. По черному простому платью до колен и торчащему белому фартуку, Майя догадалась, что это была одна из дрессировщиц пыли. Её платиновые волосы были острижены коротким ёжиком, карие глаза сливались с черными зрачками. У неё были очень широкие плечи, которые она сутулила, невольно стараясь их уменьшить. Она безо всякого стеснения впилась глазами в Майю. На лбу её образовалась недовольная тоненькая складка.
Дрессировщица пыли оценивающе смотрела на Майю как на бракованный товар, пришедший по почте. Она была недовольна увиденным и с каждой минутой всё больше и больше разочаровывалась.
Осознав, что её заметили, девушка скрылась в тени потолка, там куда не доставал свет кованных люстр. Казалось, что дрессировщица пыли мерцала: она то растворялась в темноте, то четко проявлялась. В руках она сжимала маленький пульт, а на поясе её крепился крепкий трос. Майя только открыла рот, как девушка быстро нажала на кнопку и трос утянул её в темноту потолка, будто гимнастку на цирковой арене. Она бросила Майе на прощанье что-то маленькое, напоминавшее формой монетку.
«Монетка» пару раз перекувырнулась в воздухе и приземлилась прямо на подол клетчатого сарафана Майи, затерявшись в складках. Девочка нащупала упавший предмет и попыталась его рассмотреть в изумрудно-синем свете керосиновых ламп. Это была выпуклая деревянная пуговица ручной работы, покрытая латунной краской, с изображением театральной маски. Такие пуговицы Майя видела только у одного человека в своей жизни…
Майя всё больше и больше убеждалась в том, что её бабушка вела многоходовую игру, которую ей ещё предстояло разгадать.
Новые люди в жизни Майи на этом не закончились. После ужина Майе предстояло пройти особый ритуал-посвящение в обитателей дома. По правилам Подземельного мира дом должен был принять нового обитателя и одарить. Либо не принять и отвернуться от него. Однако прежде Майю ждало неприятное знакомство:
В картинной галереии Уральский хребет её остановила девушка лет шестнадцати с ярко-розовыми волосами, сплетёнными в затейливой узловатой прическе. Волосы её были столь насыщенного цвета, которого даже при желании в природе не встретишь.
Майя с интересом смотрела на розоволосую и не могла оторвать взгляд от ее кожи. Белая как айсберг, гладкая как мрамор, при этом безжизненная и холодная. Кожа, которая боялась солнца. Лишь маленькая родинка над губой нарушала весь перфекционизм лица девицы. Она бормотала что-то под нос, а родинка подрагивала и подпрыгивала. Это было единственное что делала похожей ее на человека, а не на куклу с идеально выпрямленными волосами.
– Приветик. – улыбнулась она, обнажая жемчужные зубки – Я – Селеста. – она дружески протянула руку для приветствия.
– Я – Майя Сазонова.
– Л’Сазонова – поправила Селеста и улыбнулась в снисходительной улыбке, – так исторически сложилось, что все саламандерсы прибавляют приставку Л’ вначале своих фамилий. Но ты не переживай, скоро привыкнешь к новым правилам. Я часто навещаю свою слабоумную тётю Фелисию в Нижнебургской лечебнице, по десять раз за день учу её пользоваться кофейной чашкой. Если что я тебя поправлю.
Майя поджала губы, игнорируя попытку Селесты назвать ее слабоумной. Сейчас её куда больше волновало посвящение в обитатели дома.
– А если Руся не примет меня к себе? – спросила Майя у Катрины.
Селеста рассмеялась, как будто услышала что-то уморительное.
– Конечно, он тебя не примет. Можешь на это даже не рассчитывать. Он никого не принимает. Если после твоего имени не стоит Л’Горностава надеется на что-то бесполезно. Руся даже от меня отреклась, хотя до этого полчаса водила по своим коридорам, но тайную комнату так и не открыла. Это условность, дряхлая традиция.
– Дряхлые здесь только твои мозги – выгнула бровь Катрина. Она не стремилась защищать семейные традиции, зато любила перечить.
– Знаешь, когда я стану членом вашей семьи Русе придется меня принять. После нашей свадьбы я перепройду принятие. И тебе, Катрина, придется признать мое существование, – гордо взмахнув волосами, Селеста удалилась.
Катрина презрительно фыркнула:
– Для Принцессы Фламинго свадьба – очередная игрушка и показуха, мимолетная прихоть. Готова спорить, если они с Никитой и поженятся, то разведутся на следующий же день.
Сама Катрина никогда не собиралась замуж, мечтая об открытии школы, где не будут «дрессировать» девочек. Параллельно она хотела стать первой губернаторшей Ночи и возглавить Облачную Фабрику. Порой фантазии Катрины противоречили правилам и реалиям Подземельного мира, но девушка, проведя большую часть сознательной жизни в закрытом пансионе, этого не понимала.
– Ей же столько же лет, как и нам. У вас это законно? Так рано вступать в брак?
– В Подземельном мире совершеннолетие наступает в 16 лет сразу после 30 августа – после того, как у тебя забирают сердце и устанавливают вместо него дверь.
Майя судорожно сглотнула.
– Неужели это делают всем?
– Нет, только нам саламандерсам и керамикам. У теневиков всё по-другому. Им просто замедляют сердцебиение.
– Но зачем?
– Чтобы чувства не брали верх над разумом. Это и считается в Подземельном мире взрослением – холодная голова.
– А если я в Нижнебурге, – Майя боялась этого вопроса, – то мне…
– Тоже вынут сердце.
– Но я этого не хочу.
Майя не знала, чего ей не хочется больше: взрослеть или лишаться сердца.
– Кто ж этого хочет.
Вопрос был риторическим, однако в этот момент Катрина почему-то завистливо посмотрела на брата.
Глава 7:
Малахитовая шкатулка
Коридор Имён – так называли узкую шахту, тянущуюся вдоль всего цокольного этажа особняка Руси. Здесь пахло горечью, гнилью, грибами и черной землей. Коридор состоял из тридцати трех арочных секций, сложенных из массивных шепчущихся камней. Шепчущиеся камни сотрясались мелкой дрожью, в коридоре эхо увеличивало её в сотни тысяч раз. От этого шёпота закладывало уши.
Пока у Майи не было собственного молотка или долото, чтобы выбить своё имя на поверхности камня. Скрепя сердцем Димитрий отдал ей в пользование молоток кого-то из своих далеких предков. Рукоятка молотка была корява словно корень, но удобна для держания в руке, а головка представляла собой заострённое с одной стороны и тупое с другой каменное кофейное зерно. В мире Подземельном мире вообще очень многое держалось на кофе – напитке взрослых.
Этим молотком Майя должна была выбить своё имя на одном из шепчущихся камней. Дальнейшей инструкции ей не сказали. По-видимому, никто не верил в то, что у неё получиться понравиться Русе.
Именами были покрыты первые двадцать шесть арочных секций. Имена были даже на полу, потолке и в самых неудобных углах. Имена принятых членов подсвечивались синим цветом: Люда Л’Собольева, Шимон Л’Горностаев, Эдуард Л’Горностаева, Нада Л’Пташкина. Были здесь и имена умерших членов семьи – черные: Сик Л’Горностаев, Власта Л’Гусьева, Милош Л’Горностаев. Майя не успевала прочесть всех. Она выдохнула и ударила заостренным носком молотка по камню. На удивление шепчущийся камень оказывался мягким как масло. Он послушно проминался под каждым ударом молотка. Меньше чем за минуту Майя выбила на стене своё имя и фамилию, помедлив лишь на приставке Л’.
Внезапно её охватил порыв эйфории. Сию секундное неиссякаемое желание куда-то бежать со всех ног что-то делать.
Майя точно знала куда ей идти и что делать. У нее включился внутренний компас. Она ринулась вперед, разогнав в сторону собравшихся Л’Горностаевых. Она минула картинную галерею Уральский хребет, даже не обратив внимание на масляную живопись на стенах. Затем резко внутренний компас отключился.
Она впала в ступор и непонимающе уставилась на пустую стену. Никакого намека на дверь или арку, даже окошка здесь не было. Наверное, про это и говорила Селеста. Зверь-особняк Руся водит за нос, мотает по комнатам и резко прекращает вести дальше. Внезапно Руся решила, что Майя не достойна получить от неё какой-либо дар.
Только стоило Майи об этом подумать, как стена перед её носом покрылась мелкой рябью и содрогнулась, словно водяная гладь, колышимая ветром. Из обоев начали выступать очертания двери, барельефный фигурный узор в виде лилии. Обои в этом месте начали трещать по швам и расходиться в стороны – скрытая от глаз сосновая дверь прорывалась на свободу.
Там за дверным проёмом была пустая комната с обшарпанными стенами, похожая на кладовку. На полу стоял маленький ларец, вытесанный из темно-зеленого камня. Каменные узоры превращались в диковинных птиц, перерастали в свирепых волков, венчали собой крышку в виде большеглазых филинов.
Никто не верил в то, что Майя, не имеющая ни фамилию Л’Горностаева и не соединенная узами брака ни с одним из членов семьи, получит что-то в дар от Руси.
После часа восторженных и удивленных охов, все разошлись по своим комнатам.
В своей комнате Катрина первым делом бросилась к столу, где лежало три свёртка из темной крафтовой бумаги, перемотанные грубой бечёвкой. Катрина развернула и придирчиво рассмотрела содержимое:
– Чашка без ручки, пружина и гвоздь… – как мило, спасибо.
Катрина смела все подарки в помойку. Майя узнала такие подарки, вернее узнала их абсурдность.
– Мне такие же приходили… когда я была дома… в Надземном мире…
Катрина удивилась и непонимающе посмотрела на Майю.
– Если ты пришла из верхнего мира, этого не может быть. Такие подарки дарят цветочные крёстные. У каждого жителя Подземного мира их хотя бы по одному, если ты знатного рода – то у тебя их три. Когда ты рождаешься, Часы Флоры на Облачной Фабрике подбирают тебе персональную цветочную комбинацию. Часы Флоры – одна из 9-ти тайных комнат Облачной Фабрики.
Катрина задрала рукав левой руки и Майя увидела на предплечье яркое фиолетовое пятно, по форме напоминающее чертополох, с черными прожилками, колючками и контурами.
– У меня такой нету, – Майя оглядела свои руки.
– В детстве всем посыпают руку особым порошком, который вырабатывают Часы Флоры и у тебя появляется такой знак, соответствующий твоему характеру.
– Что значат эти подарки?
– У них должен быть смысл, но… этот смысл уловим только крёстными.
– Можно же пойти и расспросить их?
Катрина расхохоталась.
– Невозможно. Крёстные знают о твоей судьбе всё. Это информация не должна попасть к тебе. Ни один подземелец не в праве знать, когда он умрёт, когда получить повышение, закончит ли школу и так далее. С ними может встречаться только Губернатор и не более двух раз за своё 10-летнее правление.
– Ого, – вдруг сказала Катрина, вглядываясь в лицо Майи – у тебя цветные глаза!
– Ой.
Майя подбежала к зеркалу обнаружила, что зелёная линза куда-то делась.
– Видимо она соскользнула. Нужно где-то другую достать. Не люблю, когда люди пялятся на меня как на диковинку. У вас в Подземельном мире есть линзы?
Катрина покачала головой.
– У нас не принято скрывать свои особенности. Если ты что-то скрываешь, то скрываешь от Облачной Фабрики – это карается по закону изгнанием.
Катрина ещё что-то хотела сказать, но мялась.
– Это плохо, цветные глаза. В Подземельном мире это считается предвестником печальной судьбы… Но ты же не отсюда, да? – пыталась взбодриться она, – значит тебе волноваться не о чём.
Майя уже не знала, откуда она.
Девочки лежали на кровати в гостевой комнате, отданной в распоряжении Майи, рассматривали шкатулку и её содержимое.
– Мне как-то неловко всё это принимать, – отнекивалась Майя, – возьми половину?
Катрина отрицательно качала головой.
– Но ведь наверняка дверь открылась благодаря нашей связи. Руся посчитала, что я Л’Горностаева. Следовательно, наполовину эти вещи твои —Майя протянула Катрине шкатулку, предлагая взять что-то из ее содержимого.
Катрина оценивающе глянула на выпуклую узорчатую пуговицу с изображением профиля какой-то девицы, крупные серьги, которые знатно оттягивали мочки, неудобные кольца с огромными камнями, заслонявшими собою руку, тяжелый наголовник-кокошник, усеянный камнями зеленой и красной палитры. Катрина выбрала самое незначительное украшение, небольшой кусочек малахита в виде слезы с красными разводами и черными вкраплениями. Камешек был не больше ногтя и висел на простенькой шелковой нитке.
Майе наоборот понравились все эти украшения. Они тяжелые были только на первый взгляд. Надевая их, она чувствовала тепло, будто ей пригревало солнышко, или теплая печка.
Только Катрина успела завязать новое украшение на своей шеи, как оно налилось холодом и начало морозить шею. Саламандерс вскрикнула от неожиданности – в руках украшение не казалось таким ледяным. Камень со всей силы впечатался в горло девушки и шелковая нитка закрутилась в узел и принялась душить. Катрина закашлялась, схватилась обеими руками за горло и принялась сдирать с себя кулон, но нитка не поддавалась.
Майя почувствовала ту связь, о которой говорил Полуночник, её горло тоже сковывало и сжимала чем-то, хотя шея была свободна. Она подбежала к Катрине и со всей силы рванула нитку кулона на себя. Нить послушно ослабла и лопнула. Злосчастный камень-слеза отлетел под кровать, стукнувшись о стену.
Катрина осела на пол, глотая воздух ртом и вдыхая полной грудью.
– Это мне не принадлежит, – просипела она – все были очень удивлены тем, что Руся одарила тебя именно этим подарком шкатулкой из малахита. Каждый камень обладает душой. Некоторые виды остаются верны своим хозяевам и не принимают других владельцев, особенно это касается краж. Шкатулка была выкрадена моим прадедом почти восемьдесят лет назад во время войны Бронзы и Гранита. Никто ни разу не смог надеть эти камни на себя. На них наложено проклятье – камни замучают до смерти тех, кто не имеет права их носить.
Майя нервно сглотнула и на всякий случай стянула с головы резной каменный ободок с самоцветами, вынула из мочек серьги и вернула все в шкатулку. Камни не пытались её задушить или заморозить. Ей наоборот, казалось, что от них исходит какое-то тепло. Однако осознавать на что способны эти украшения было страшно.
Майя убрала шкатулку под кровать, оставив себе лишь одну побрякушку – маленькую выпуклую пуговицу с девичьим профилем. Глаза у девицы были зеленые нефритовые. Ресницы – пушистые. Губы – пухлые. Коса как ночь. Одежда – из зеленого бархата. Уборы изукрашены дорогими каменьями. Они напоминали те, что лежали в подаренной Майе шкатулки. А может это была просто игра малахитовых узоров и воображения. Майя пришила эту пуговку на блузку вместо той, что потеряла в Делителе-делючек, и тут же забыла.
Глава 8:
Месть Селесты
– Давай я проведу тебе экскурсию, – с этих слов началось первое утро Майи в особняке Л’Горностаевых.
Брыкаться и сопротивляться диктаторскому духу Катрины было делом бесполезным. Майю поволокли изучать родословную семьи, даже не дав почистить зубы.
Девочка бродила в портретной галерее Уральский хребет, где висели портреты всех членов семьи Л’Горностаевых с десятого века до наших дней.
– А это мой пра-пра-дедушка Хронос. И его жены: Грация Л’Дятлова, Аполлинария Л’Рысьева и Анастасья Л’Зайцева. Опережая вопрос, почему так много. Пра-пра-дедушка известен тем, что ел всех своих жён, спаслась только последняя жена Сабрина Л’Фазанова. Она подсунула ему вместо себя камень. Пра-пра-дедушка Хронос им и подавился.
– А её портрет где?
– В кладовке – неопределенно махнула Катрина в сторону помещений для слуг – семья отреклась от неё после того, как дед подавился камнем.
– Но она же спасала собственную жизнь!
– Она хотела прибрать к рукам всё состояние деда.
– А почему твой портрет завешен бордовой тканью? – спросила Майя.
– Я не портретична! – закатила глаза Катрина – и не вздумай заглядывать под бархат, растворю тебя в щелочи и скажу, что так и было.
Майя прыснула. Она начинала привыкать к алхимическому сарказму Катрины.
Майя ходила от картины к картине и не могла понять одну вещь. Если большая часть изображенных походила внешне на людей, то также встречались люди, будто собранные из множества мелких деталей: колесиков, металлических плиток, пружинок. Другие были настолько мрачны, с выбеленными лицами и смолистыми волосами, что походили на мертвецов.
– Почему на портретах все изображенные разные? – Майя указала на портреты.
– А это… В Нижнебурге живёт несколько народов. Я и вся моя семья – саламандерсы. Мы ничем не отличаемся от обычных людей внешне. Саламандерсы чаще всего аристократы – самая богатые роды Подземного мира. Есть вторые, – Катрина указала на мрачных существ с белой кожей и темными волосами, – это теневики. Они видят мир в черном и белом свете, всех делят на плохих и хороших. Они заседают в правительстве и судах. Наш губернатор тоже теневик, но косит под саламандерса. Есть третьи, – керамики. Это люди, состоящие из болтиков и шестерёнок. Живые роботы. Они очень работоспособные и сильные, но умом не отличаются. Из них редко выходят профессора или учёные. Зато они превосходные рабочие. И есть четвёртые масколикие…
– А что делают они?
– Ничего. Их всех уничтожили 266 лет назад во время государственного переворота. О них запрещено говорить.
– Почему запрещено?
– Запрещено и всё!
Катрина с тревогой глянула на настенные часы в виде букета васильков. Их множественные циферблаты с золотыми стрелками в окружении витражных лепестков показывали время в каждом уголке подземельного мира.
– Ой-ой. У Рона по расписанию кормежка. Если не кормить это чудище шестнадцать раз на дню или недосматривать чтобы каждая голова поела, то будет плохо…
– Я лучше здесь останусь, – деликатно улыбнулась Майя, опасаясь, что Рон решит поужинать ею.
Майя ходила от портрета к портрету, разглядывая причудливые золоченые рамы с растениями, вензелями, резными листьями, зверями и птицами, как тут заметила Селесту. Принцесса Фламинго решительно шла к Майе через весь коридор. Только теперь лицо её не излучало фальшивую улыбку, его искажал настоящий гнев.
– Ах, ты жалкое создание! Как ты вообще смеешь вторгаться в чужие жизни! – всплеснула руками розоволосая, ее губы презрительно скривились, – Ты просто ничтожество!
– Прости, что? – опешила Майя, – откуда столько гнева?! Это из-за дара Руси?!
Селеста прикусила губы, явно не желая признавать, что ревнует.
– Все люди ничтожны. Им не место тут. – Селеста крутанула прядь розовых волос – Слабые. Беззащитные. Ранимые. Пугливые. Они всего бояться. Высоты, темноты, пауков, старости, смерти… Знаешь, чем знаменита семья Л’Горностаевых во всём Подземельном мире? Разведением самых породистых церберьеров – трёхголовых псов. Если одна собака справиться с человеком за семь минут, угадай, сколько на это потребуется трём головам. Посчитай сама, математика не мой конёк.
– Никита проболтался… – поняла Майя, догадываясь, что он заметил вчера агрессию Рона.
– Конечно, он мне всё всегда рассказывает. Я член этой семьи, а ты никто! Знаешь, что делают с теми, кто не знает своего места?
– Не надо собак! – голос Майи предательски задрожал.
– Ух ты! – восхитилась Селеста, широко улыбнувшись.
Селеста гордо вскинула голову, а потом снова вернулась к Майе и эффектно протяжно свистнула.
Сперва Майя не услышала ничего, а затем за закрытой дверью за спиной у Селесты раздался дикий лай и завывание как минимум девяти глоток. Дверь с грохотов стукнулась о стену, чуть не слетев с петель. В коридор вломились трёхголовые доберманы. Их шерсть переливалась темно-синим бархатов в огне подвесных люстр, глаза были белые словно у слепых.
Майя тревожно сглотнула. Она хотела закричать, но голос от страха сел. Вместо него девочка услышала приглушенных хрип, исходящий откуда-то из глубины желудка.
– Знаешь, почему они меня слушаются? Я им почти как хозяйка, а вот ты – нет – Селеста издала долгий свист. Трёхголовые доберманы оскалились, а Майя попятилась.
«Главное не бежать и не бояться, – внушала себе Майя, не отрывая взгляда от псов. – Они чуют страх».
Майя не нарочно сделала резкое движение, споткнувшись о складку ковровой дорожки. Один из трёхголовых доберманов рванулся в ее сторону. Нервы девочки сдали. Она круто развернулась и понеслась, куда глаза глядят прямо по коридору до первой попавшейся двери.
Дверь из цветного матового стекла с легкостью распахнулась, открывая перед Майей вид на внутренний двор особняка. Через двор вели множество дорожек из битого гранита. Растения, произраставшие здесь, не были знакомы Майе. Их бутоны светились в полумраке люминесцентными яркими цветами.
Майе было некогда рассматривать красоту подземельной ботаники, она судорожно мотала головой в поисках чего-то высокого. Взгляд её остановился на девяти мраморных статуях, возвышающихся на полуметровых постаментах. Все статуи-женщины походили на греческих нимф, только в руках они держали не атрибуты искусства, а каменные цветы. Они выстроились полумесяцем вокруг маленького фонтанчика, свысока взирая на всё бездушными и одновременно красивыми фиолетовыми глазами-аметистами.
