Carinetta
Kris & Eric
Темнота
– Надо быть очень смелой, чтобы потерять сознание при всех.
Темно. Кажется, я лежу и с огромным трудом начинаю различать то, что должна бы видеть.
– Не каждому хватает духу показать свой страх.
Силуэт тени…
– Свою слабость.
Лишь пара искрящихся глаз – как раздвоенный спьяну свет в конце тоннеля…
– И остаться беззащитной в логове зверей.
Что.
Я лежу на асфальте. На тёплой кожаной куртке. Надо мной склонился Котик в одной кофте.
Я резко села. Чёрт, от этого голова кругом пошла!
Он взял меня за локоть и остановил бешеную карусель, в которой я кружилась.
Ну же, голова, я ведь тебе доверяла! А если бы нас грохнули? На кого я могу положиться – если не на себя?! Кажется, руки-ноги целы, одежда на мне. Все вены сжались внутри.
Котик не шевелился. Всё это время. Он сидел на корточках рядом со мной и резал меня своими светящимися глазами…
Я оглянулась: на парковке никого. И машины исчезли! Вся тусовка просто вымерла – мы с Котиком сидели одни.
– Где они? – я стараюсь не завыть от страха.
– Кто?
– Ну ребята! Парни. Рема.
– Не знаю.
Я обняла колени. Кажется, это конец. Я буду биться насмерть… Или рыдать насмерть.
– Хорошо. Признаюсь! Я напугана до смерти. Которая, видимо, уже близко. Доволен?
Голос дрожит, но это уже не важно.
– И да. Я буду биться сколько смогу! Если ты ударишь меня ножом, – тут мой голос сорвался и взвизгнул от ужаса. Я ведь до усрачки боюсь боли от порезов и вообще всего острого железа… – я отвечу ему всем, чем смогу! Если ты попадёшь в мышцу – я сожму её так, что сломаю лезвие. Если попадёшь в вену – я скручу её, пока не задушу твою бабочку и не потоплю её в крови, и она не заржавеет прямо во мне! Если ударишь ножом в сердце – сердце ударит в ответ.
Пока что сердце бьёт только в мои виски.
Котик не шевелился и продолжал сверкать надо мной. Как у него это получается? У него что, диоды в глазницах? Колющие иголки закусали все мои мышцы – у меня приступ животного страха…
– Ну всё. – Котик, кажется, поднял меня. И обнял. Я ничего не чувствую.
Вдруг он резко отстранился, сделал шаг назад – и моментально спрятался в тени. Только глаза опять светятся.
– Как мне тебя щекотать? У меня ведь длиннющие руки – я тебя достану и отсюда. Может, сразу за сердце?
– Сначала поцелуй и высоси из меня желчь.
– А она у тебя точно есть?
– Вся будет твоя.
– Давай я проверю у тебя в пищеводе.
По ногам прошлись волны лихорадки. Это последняя капля яда для схождения с ума. Я теряю равновесие. И не упаду, только если сделаю шаг назад…
Котик не сдвинулся. Я сделала ещё шаг. Он по-прежнему стоит неподвижной чёрной тенью с двумя сверкающими…
Я попятилась всё быстрее, не глядя, куда иду, – тень не трогалась с места. И его куртка всё так же лежала на земле.
Когда Котик остался далеко, я развернулась и дала дёру. Я бежала так, что двигала под собой Землю. Асфальт кончился – я вот я несусь по траве вдоль поля в надежде срезать путь до «Ниагары». Я слышу только своё дыхание и свои шаги – за мной никого нет, за мной тишина, а значит, главное – не останавливаться, пока Котик не передумал и не рванул вслед. И пока я сама не испустила дух от дрожи в мышцах… И от нервного щекотания в пояснице! И ещё от дьявольского хихиканья у меня в голове.
Фонарь! Впереди вновь начиналась огибавшая поле трасса, и сразу за ней мерцали грязные, спасительные огни «Ниагары». Только бы добежать до освещённой земли – и можно отдышаться и поймать машину.
Фу… Я… за… задыхаюсь так… что, кажется, лопну от воздуха. Надо обернуться. Убедиться, что он не бежит вдалеке, и поискать тачку. Поворачиваюсь – и…
Котик стоит передо мной. В нескольких шагах. Опять за границей света – оставаясь всё той же тёмной тенью со сверкающими…
Это невозможно! Я вновь рванула вперёд уже почти со злости! На голом влажном асфальте я бы услышала шаги даже мыши – никто не бежит за мной, и под ногами мелькает только моя растущая тень!
Я остановилась. Затаила дыхание – никто не бежит. Не слышно больше ни моих шагов – ни чьих-либо ещё! Всё! Я оборачиваюсь.
Котик прямо за моей спиной.
– А!
На этот раз засветились его клыки:
– Пойдём в машину. Я отвезу тебя.
Мы брели вдоль трассы назад к парковке, где тусовались дрифтеры.
Зачем я пошла с ним? Потому что он позвал. Потому что ОН позвал.
Потому что после всего ВОТ ЭТОГО мы уже не чужие и незнакомые люди. И потому что у меня есть для него пара вопросов.
– Ты что, оседлал ветер?
– О чём это ты.
Эрик шёл слева, чуть позади меня.
– Не шути, прошу! Я не слышала твоих шагов, я не видела твоей тени!
– Возможно, – послышалось чуть ближе, – давай повторим эксперимент.
Я почувствовала щекотание в пояснице. Его палец залез мне под куртку и щекотал меня! Это тоже был он – там, в поле?!
Я шлёпнула Эрика по запястью и снова бросилась в бега. Почему я не могу ему просто врезать? Почему он не может явно напасть, чтобы я наконец защитилась по праву?!
Я чуяла, как он шлёпает по лужам и нарочито громко дышит всего в полуметре от меня, на расстоянии вытянутой руки, – и не останавливает. Что за… Я вновь остановилась так резко, как только смогла. И не поворачивалась. Он тоже остановился. Бесшумно. Я громко дышала, а он теперь будто не существовал вовсе. Если бы только я не видела его отражение в луже под своими ногами. Я опять мгновенно дёрнулась вперёд и теперь мчала что было духу, разрывая воздух, – но Эрик всё так же бежал совсем рядышком, сзади. Иногда касался пальцем моей поясницы и щекотал. И гнусно похихикивал – как ненормальный! Я устала…
Развернулась к нему лицом. Эрик будто не дышал, только нервно смеялся, обнажая клыки. Они по-прежнему светились, и прозрачные глаза всё так же сверкали, утопленные в мешковатые синяки. Чары окончательно спали. Эрик псих. Больной страшный клоун!
Мы дошли до его машины. Фу, как же мерзко! Я раздражённо ринулась к двери, как вдруг Эрик резко толкнул и прижал меня к кузову всем своим телом. При этом он совсем не притронулся ко мне руками. А голову вовсе отвернул в сторону.
Все мои жилы сжались от его наглости прикоснуться ко мне! Странно – я совсем не испытала боли от его прикосновений, как это должно было быть. Но злости – предостаточно! Ко мне притронулись?! В мгновение я опрокинула Эрика на землю.
Он лежал с открытым ртом и смотрел в небо. Я подошла ближе – его глаза упали на меня. Вид у него был, скорее, удовлетворённый, чем побеждённый.
– Ну так мы едем? Откроешь тачку?
Тачка
Всё так чисто, что приятно телу. И этот глубокий фиолетовый запах…
Мы сидели у него в машине. Я – после всего – сижу у него в машине, охренеть, да?!
Рядом с ним! Рядом с противнейшим человеком – мне почти уютно и… недосказанно. Я не могу просто так расстаться с ним сейчас же.
– Я повторял каждый твой шаг. Поэтому ты меня не слышала. Дышал вместе с тобой. И держался на расстоянии тени – так, чтобы ты её не замечала. В поле было попроще.
– Так это ты меня щекотал?
– И смеялся. И даже гладил по волосам.
– Заткнись!
– Ты слишком громко боишься, Кристина, чтобы заметить очевидные вещи. Может быть, у меня и глаза светились?
– Обман мозга. Только он не отвечает на вопрос – зачем вся эта клоунада, если ты… Ну ты…
– Не трахнул тебя?
– Заткнись, прошу! Мне больно от одних лишь слов!
Эрик достал красивую бронзовую пепельницу и закурил.
Он втягивал дым и смотрел на меня с этим мерзким прищуром. Вся его кожа бугрилась и морщинилась от его гнусной гримасы.
– И это тоже прекрати!
Эрик вопросительно затянулся.
– Всё ты понимаешь! Сними уже с себя эту клоунскую маску! Разбей её!
Я ударила Эрика по лицу, будто точно пыталась разбить его, и испугалась сама себя.
Он не выронил сигарету. И тут же расслабил лицо.
Его глаза оказались не такими уж маленькими. Гораздо больше, чем когда он щерился с оскалом, и всё так же слегка косили один на другой. Он пристально смотрел на меня с едва различимой улыбкой. И, чёрт возьми, замер так безупречно, будто остановилось время!
Я нагнулась к бардачку, не отрывая от него взгляд, – и вернулась обратно. Эрик не дышал, не шелохнулся – только хитрые глаза бегали вслед за мной.
– Как ты, чёрт тебя дери, это делаешь?!
Эрик потушил сигарету.
– Почему ты меня не ударила сразу? У тебя ведь был ножик в кармане куртки.
– Ты что, и его нащупал?
– Ты сама его щупала всю дорогу, но не воспользовалась.
– Потому что ты не нападал!
– Серьёзно?
– Вполне! Я не могу нагрубить человеку, который говорит двусмысленно, я не могу напасть на того, кто не нападает на меня! Я не знаю, что делать, когда действуют исподтишка! Велик риск ранить человека незаслуженно – и тогда это будет и моя рана тоже.
– А если бы ты не успела, рыцарь в девичьих штанишках? Если бы я повалил тебя и сделал то, чего, так и быть, не озвучу?
– Боже! – Я схватилась за голову. – У тебя бы ничего не вышло!
Я так остро чувствую прикосновения, что очумею от болевого шока, если меня начнут лапать против моей воли! Поэтому я восстану всем своим телом – ты разве не понял, когда я тебя швырнула на землю?! Я испытаю такой гнев, что начну драться, как разъярённый медоед! Потому что не смогу жить с мыслью, что со мной поступили так… несправедливо. А раз я всё равно не жилец – то терять мне нечего, кроме достоинства, так? От драки мне тоже будет невыносимо больно – гораздо больнее, чем тебе. Но в конце концов отчаявшийся мозг закормит мои вены таким количеством гормонов, что я перестану чувствовать что-либо вообще – и задушу тебя голыми руками! Даже если ты свяжешь меня и сумеешь вторгнуться – я сломаю тебя изнутри. Я могу сжать свои сакральные мышцы так, что задушу твой… Ты понял. Если бы я хотела – я бы за секунды вырастила у себя там клыки! Трогая мою кожу – ты трогаешь мою душу. У тебя бы не было шансов. Вот почему мне нужно быть уверенной, что на меня нападают!
– Это я понял. С первого взгляда на тебя – ещё в ноябре. Страсть как хотелось проверить.
Как бы мне хотелось, чтобы каждый тоже вот так сразу понимал всё это!
– Но что тебе до меня? Почему ты не врезала, пока я не прижал? Пырнула бы пару раз своим пластмассовым ножичком – я бы отвял. Лежачих ты не бьёшь – значит, не убила бы.
– Я не хотела сделать тебе больно!
Эрик по-настоящему удивился.
Он смотрел в меня очень остро своими косыми глазами. Протянул в мою сторону руку и медленно снял брошку-паучка с моей куртки. Потом поднял другую кисть вверх – и не дрогнув всадил иголку целиком в свою ладонь.
Я тихо вскрикнула. Эрик был твёрд и недвижим, как камень, глядя мне в глаза, – лишь только продолжал ковырять ладонь, из которой сочилась кровь.
– Я не чувствую боли, – убедил меня он.
– Но я чувствую! Я чувствую твою боль – даже если ты её не испытываешь! Мне больно причинять боль другому – не важно, чувствует он её или нет! А вот почему ты не… того… меня? – Он смотрел пристально, не моргая, только взгляд едва оттенился вопросом.
– Кожа – часть души, говоришь. – Эрик подкурил ещё одну сигарету. – Верю.
У тебя неповторимая кожа, Кристина. Такой редкий перламутровый оттенок розового. Считай, что мне было бы невыносимо больно попортить её. И ещё у тебя вены просвечивают на шее. – Котик мимолётно погладил мою шею своим взглядом. – Ты как фарфоровая чашечка с кобальтовым рисунком. У тебя даже оттиск над губой есть.
– Она ненастоящая. – Я застыдилась, спрятав лицо и свою фальшивую родинку руками. – Нарисованная, – пробурчала я сквозь пальцы.
– Нет, Кристина. У тебя она самая настоящая. Потому что растёт прямо из твоего сердца.
Эрик завёл мотор:
– Вернём тебя домой?
Почему? Почему такой конченый социопат и совершенно бесчувственный зверь не только не загрыз меня, но и первый, кто понял вещи из четвёртого измерения?
Ему нравятся вены на шее? Да никто, кроме него, их не замечает! Кроме него. И меня…
Вот же псих!
А я?
Я жду его. Я знаю
Я знала, что сегодня он появится вновь. Что я увижу его.
Есть такие события в жизни, которые никак нельзя объяснить причинно-следственной связью – сколько ни связывай. Сколько ни причиняй. Странности случаются. В моей жизни их избыток – назло любой поганой статистике.
Но это событие было чертовски объяснимо. Я проснулась с мыслью, что мира бы не существовало, если бы сегодня мы вновь не встретились. Будто само моё рождение и вся прожитая жизнь были лишь ради этого дня.
Наше с ним вчера – это причинище, которое не может не породить следствия.
Поэтому я надела розовые гаражные джинсы. Похожие на «Main man» Ramones, что я слушала с утра, когда одевалась. Зеленовато-бронзовая, пыльная джинсовка пропитана насквозь заплесневелым компотом этих пьяных песен… Да так, что пахнет до сих пор!
…И чёрную замшевую беретку. Ритм-гитары звучат, как крупный чёрный наждак. Я чувствую их на языке. Они такие же жгучие. И солёные.
Я вся одета в песни Ramones!
И будто бы выползла из тайного волшебного рок-гаража. Берегла этот магический джинсовый мир для рокового дня в моей жизни. Вот он.
…
– Крис? Ты как? Мы звонили вчера – твоя мама ответила, сказала, что ты уже спишь!
– Почему вы все вчера испарились? Что вообще, чёрт возьми, произошло?
– Ничего. Тебя вырубило – а ребята понапридумывали себе чёрт знает что. Макс даже решил, что у тебя передоз, – но мы ему тут же объяснили, кто ты такая, и чтоб он не смел про тебя такое подумать. Котик очень быстро среагировал – ощупал твой пульс и сказал, что ты потеряла сознание из-за чего-то там артериального… Приказал всем нам валить по домам. А сам вызвал скорую и сопроводил тебя в больницу. Ты не помнишь? Совсем?
– Да, так и было. Сказали, что ничего страшного.
– Мы перепугались до смерти! А Котик лихо разрулил, да это понятно: ему отрубившаяся девка на месте делюговой сходки вообще не сдалась!
Не помню толком, как прошёл день. Мой прикид создавал вокруг меня шар из параллельного мира. Это был цветочно-ржаво-гаечный сад из Зазеркалья. Моего любимого Зазеркалья. Любимого Кэрролла. В любимейшем пересказе любимого Орла.
Весь день я жила в гранжевом саду, таская его на себе. И даже во рту чуяла привкус ржавых железяк. Я будто испаряла бронзовую пыль – и всё вокруг меня мерцало.
Но вот несчастные уроки закончились. Я уверенно вывалилась на крыльцо, потому что точно знала, что вот сейчас увижу…
– Эрик! – послышался выдох Ремы за спиной.
Он стоял за калиткой, оперевшись на мотоцикл, и что-то втирал парочке наших гимназистов.
– Что он здесь делает? Не думала, что он водит делишки с сосунками!
Эти сосунки лишь предлог. Я медленно направилась к нему.
Все вокруг исподтишка смотрят на Котика. Кажется, его многие тут знают. Очень хорошо знают – но гораздо хуже, чем я.
Котик не смотрел в мою сторону, но в ту самую секунду, когда я подошла к нему, все остальные разбежались.
– Не думала, что ты общаешься с младшенькими.
– Нужно быть ближе к народу.
– Что за паршивый гон?
– Чтобы узнать, как у тебя дела.
– Как ты убедил их, что мы поедем с тобой на скорой?
– Ты ведь любишь старые фильмы?
– Ещё бы!
– Скажи-ка, почему?
– Потому что слабые спецэффекты и грубая детализация сваливали всю основную работу на воображение мозга. А когда мозг сам рисует действие – то верит ему и впечатляется сильнее всего. Как дети с богатой фантазией – от самых тупых сказок.
– Я просто наорал на всех и приложил телефон к уху. Всё остальное додумали они сами.
– Подвезёшь меня ещё раз?
– Места маловато.
– Не гони снова! Сюда нажопница и посочнее влезет!
– Как думаешь. Что на этот раз в красках додумают твои младшенькие?
Я обернулась на розовощёких гимназистов, с обалдевшими физиономиями косящихся на нас с Эриком.
– Что мы поехали жахаться в «Ниагару».
– Но ведь это неправда.
– Мне насрать.
– А мне нет.
Котик дал мне время уйти первой. Я медленно растворялась в воздухе и уже спиной услышала, как он завёл двигатель и упылил.
Он ведь из-за меня здесь появился? Не из-за этих недоносков! Или Котик продолжает копаться в грязном дельце? Какого хрена мне вообще на это не насрать?!
…
Мои джинсы пылают.
Я плетусь мимо розовых гаражей – и они сочувственно косятся на меня.
Мои розовые джинсы наполняются кровью стыда.
Он отверг…
Меня, мои джинсы!
Полный провал сердца в самую задницу…
Я заперлась в своей комнате, не переодеваясь. Села спиной к стене. Вечернее солнце льётся так горячо, что мне дурно, как от третьего бокала. Жар внизу живота. Сердце застряло на самом дне. Я захлёбываюсь жирными, масляными лучами заката, затопившими стены. Вместе с кровью солнца в моей комнате хлещут жгучие перечные волны Alice in Chains «Bleed The Freak».
Грудь жжёт от боли. По животу ползут тошнотворные мурашки. Дыхание влажное. Он всё-таки недосягаем – и я не могу это пережить! Где он? Я – в красной темнице. Что со мной? Я захлебнусь кровавым солнцем, затопившим наглухо закрытую комнату. Красный «Bleed The Freak» стекает и стекает со стен на повторе…
Эта песня кровоточит, как и моё сердце. Как и мои джинсы…
Она залила кровью всю мою комнату!
Мне липко и вязко.
Забегаловка
Солнце почти село. Кино за окном из алого превращается в чёрно-белое. Я не вынесу больше сидеть здесь с открытой раной – в густеющем от темноты воздухе.
Пойду проветрюсь до закусочной. Хочу сэндвич. И кофе.
Холодный синий воздух отрезвляюще лижет ноги. Слизывает запёкшиеся остатки «Bleed The Freak». То, что надо. Так мне и надо, дурочке.
В ногах уже синий, всё пребывающий океан ночи, но голова на поверхности ещё цепляется и глотает розоватый солнечный ветер.
Пара кварталов – и я буду с треском уплетать бутер в вонючей бургерной под названием «Кирпич». Потому что она стоит прямо под этим знаком у заправки.
То, что надо моим пухлым розовым бёдрам. Так мне и надо, идиотке.
Я буду возвращаться по уши в ночной пучине, и всё будет как во сне. Стемнеет окончательно. Буду плестись, перебирая ногами густое чёрное месиво осевшего неба.
– У тебя красивые щиколотки. – Под деревом стоял Эрик, – классные джинсы.
– О… Давно ждёшь? В смысле, ты что, ждал меня?
– Хочешь есть?
– Да.
– Запрыгивай.
– Нет. Давай пешком.
…
Кофе стал очень горьким от присутствия Эрика.
Человек напротив. Тот, кого я боюсь больше, чем всех людей, вместе взятых. Запертых со мной в одном гробу…
– У тебя глаза как когти. Как хелицеры птицееда. – Его неестественно чёрные, острые и жадные зрачки, казалось, источали слюну с ядом. – Ты будто на расстоянии пьёшь кровь из моего сердца. Ты это чувствуешь?
И единственный, с кем я не боюсь заговорить.
Закатный отсвет из окна заставил его лицо мерцать, точно розовый опал. И два ядовитых изумруда с хелицерами… Сюрно, даже красиво. И пьянит, сильно пьянит. Мне всё ещё не нравятся его покатые плечи… И странное ощущение от этого фиолетового запаха. Это смесь чего-то противного и… извращённо приятного. Как будто я жую горсть чистой кинзы с простудой на губе.
– У тебя волоски на руках зашевелились. Мне понравилось.
– Ты замечаешь вены на шее, волоски на теле, тащишься от щиколоток! Никто из нормальных людей так не чувствует.
– Кто сказал, что я человек. – Зрачки сверкнули с большей жадностью.
Мурашки с жутким хохотом стали бегать по мне, как скользкие сороконожки. Хватит!
Я закрыла лицо руками. Он невменяемый! Псих! Лучше бы он снова сдрапировал кожу на лбу, натянув свою скользкую маску с издевательским, раздевающим до мяса прищуром, и походил на больного мерзкого клоуна!
– До встречи, Кристина.
Я молча вышла, не отрывая ладоней от глаз. И при всём этом мне чертовски не хотелось обидеть его!
Домой! Прочь! Вот уже полгода мне дурно просто от его существования! Но почему я снова делаю шаг в это противное болото, как очарованная?!
Сон
Я рано проснулась! Мне снилась странная комната, и я в ней кое-что забыла…
Придётся лежать с закрытыми глазами и оставаться на плаву полусна – чтобы сознательно вернуться в тот дом на чешской или французской улочке, войти в ту самую спальню. И хорошенько там всё рассмотреть. Покопаться в каждом ящичке.
Белая комната. Белые крашеные неровные стены. Белая затёртая деревянная мебель. Всюду разбросано чёрное шёлковое бельё и сорочки. На туалетном столике лежит гребень, украшенный крупными красными камнями. Под ним ящичек…
В ящике лежал когтистый мёртвый указательный палец.
Палец Эрика.
Палец, который меня щекотал.
Скорее бы забыть.
Я ведь всегда хорошо разбиралась в людях. Редко ошибалась. У меня на каждого есть досье. Но кто такой Эрик, что такое «Эрик» – я ни черта не могу понять! Что это за Вселенная с искривлёнными законами физики? Это невозможно понять – как бесконечность или пустоту.
Как и до сих пор невозможно понять то, что за невыносимый хрен этот мой Лео.
