Carinetta
Kris & Eric
Утро заново. Ещё раз
Я проснулась рано. Только через сутки. Уже понедельник.
– Тебе в гимназию не пора, малолетка? – Голос из кухни точно угадал, когда я проснулась.
– Я пойду только на информатику!
– И вылетишь до экзаменов. Отвезти? – Эрик с полотенцем на плече появился в поле моего зрения.
– Нет! Лучше забери.
– А родители?
– Я предупрежу, что снова не ночую дома. Думаю, им по фигу.
– А я не думаю. Твоя мама вчера звонила.
– Тебе? Откуда у неё твой номер?
– Я ей оставил.
– Вот дела. Видишь! Всё улажено и никого не парит.
– А меня парит. И удивляет, почему это тебя не тоже.
– Это же мои предки – конечно, они меня не парят! Шучу.
Я ушла в ванную. В огромную уютную серую ванную.
Закрылась и села на край здоровенной душевой кабины.
Я знаю, почему он вчера так поступил. Он не такая скотина. Он заказал шлемы только из-за меня. Он гонит меня подальше от себя самым жестоким для меня способом. Он сожалеет, я знаю. Не знаю лишь, больно ли ему делать больно мне, но он понимает, что должен бы это чувствовать.
– Значит, так, мелюзга. Я тебя сегодня заберу – и отвезу домой баиньки.
– А потом?
– А потом ты снова пойдёшь в школу – и я снова тебя заберу и привезу домой баиньки.
– Ах ты ссыкло вонючее! Мне есть восемнадцать, парниша!
– В выходные куда-нибудь свалим.
– Слово даёшь? Учти, взрослые не обманывают!
– Даю яйца на отсечение. – Эрик всучил мне сумку. – Опоздаешь, соплячка. Точно не подбросить?
– Точно. Не вздумай не забрать. В два.
Выкусите
Я спускалась на крыльцо, перечитывая открыточки. Несколько от инкогнито – очень красивые. А вот эти от Ремы и Лид. «Не забывай нас! Мы всегда за тебя!» – и два поцелуя в обе щёки. Ната принесла мне кактус в горшочке – помнит, что я люблю их! Лия подарила серёжки с голубыми камнями. Ещё парочка шоколадок без записок – ну точно от парней. Все они лежали на моей парте перед уроком. Ден принёс мне роскошную алую розу и мешок сладостей – он крепко обнял меня в коридоре при всех и поцеловал, даже не приставая с предложениями о свидании. Как приятно, что ему просто приятно делать мне приятно. И все учителя, кто мне встретился, поздравили меня, а Лариса Юрьевна даже приобняла. Несколько незнакомых мне ребят поздравили меня в коридорах. Но кое-что ещё я нашла у себя в сумке, в запечатанной коробочке. Я знаю, что это от Лео. Ещё не открыто, но уже любимо. И я страстно предвкушаю вечер, ведь дома меня ждут мамин торт и куча моих любимых глянцевых шариков! Как я могла не приехать сегодня домой?
Он встречал меня у сраной школы, оперевшись на свой вонючий байк, – всё как в мечтах моих тупеньких одноклассниц. Его дикий прищур вмиг переменился и растаял, когда зацепился за меня. Его глаза всегда моментально начинают блестеть, как только он замечает меня при встрече.
Эрик вручил мне тёмно-лиловый шлем.
– С днём рождения, Кристина. Нравится?
– Ещё бы! Мне ведь негде его носить, кроме как с тобой. Приходи сегодня в наш сиреневый ресторанчик – уверена, мы будем с семьёй там вечером. Мамин суровый взгляд ещё раз отведаешь.
– Я заеду побрататься. Примеряй обновку!
Эрик пристегнул и затянул мои ремешки, и мы собрались валить отсюда ко всем чёртовым бабушкам.
На этот раз никому не чудилось – всё крыльцо с завистью уставилось на нас, даже пара учителей засветили из окон свои ошалелые глаза. Все до самых кишок чуяли нас, болтали между собой о своём, но о нас, курили о нас – настолько мы с Эриком притягивали и искривляли пространство подле себя.
Да, шпана. Я – старушка Эрика Котика. И я еду с ним домой – на всю катушку слушать Ramones «The Shape Of Things To Come»!
Мы едем в С!
Я почти неделю прогуливаю гимназию. Не хочу ни с кем сталкиваться и портить последние месяцы в нашем городе. Эрик сделал мне дубликат ключей, так что если я сваливаю с литературы, то отсиживаюсь у него. Понятия не имею, где он сам бывает в это время…
– Я себя чувствую сообщником. – Вернулся.
– Что ты там мяукаешь с порога? – Я валяюсь на диване ногами кверху и читаю «Много шума из ничего».
– Говорю, соучастник я. В убийстве.
– Кого в этот раз?
– Твоего аттестата.
– Господи! Если б я хотела получать по щам от мамочки, то не пряталась бы здесь, как думаешь?
– Когда у тебя экзамены?
– В июне, а что?
– Ты их сдашь?
– Я похожа на тупореза? Конечно, сдам! Слышь! Мне достаточно их не завалить, ясно? Я выиграла олимпиаду! У меня первое место, усёк? Я уже учусь в лучшем университете.
– Ты там хоть бывала? – Голос заглох, потому что Эрик ушёл в спальню переодеваться в свою ми-ми-милую обоссанную пижамку.
– Не-а. Он в унылом городе С. Не хочу раньше времени заливать свою жизнь его сопливыми осадками.
– Ну и на кой болт ты туда валишь? – варит нам кофеёк.
– Потому что там лучший факультет кибернетики. И я там учусь, забыл?
– Давай съездим. В твой будущий город.
– В смысле? – я вскочила с дивана.
– Либо я не мужик, либо должен завтра принести тебе на порог свои яйца. Либо мы всё-таки куда-то поедем в эти выходные, забыла? Это какая логика?
– Троичная. Погоди, ты хочешь завтра рвануть… Да ладно! Клоун, ты стебёшь надо мной!
– Если не соберёшь шмот к утру, то так и не узнаешь, стебался я или нет. Заеду в шесть, на рассвете. К вечеру доберёмся, в воскресенье погуляем, в понедельник заглянешь в гости к своей кибернетике. Уже к утру вторника будешь снова ковырять ругательства на школьной парте.
– Погоди, а что я предкам скажу? Они у меня умные и догадаются, что меня уже пару дней нет в городе.
– Погнали к тебе! Вместе расскажем им о наших планах.
– Ты щас не шутишь! Ты правда рискуешь яйцами, Котик! И не потому, что мы никуда не поедем, а потому что мама их тебе открутит!
– Сама не обоссышься на это поглядеть? – Эрик так безразлично шевелит ноздрями, нюхая грязные чашки, в тот момент, когда я готова расхохотаться над ним.
– Только кофе допьём! И печенье съем! Понял? Дай мне семь секунд – и даже не вздумай передумать!
…
Так. Мой мысленный, чёрт тебя дери, дневник – ты ещё записываешь, что я тут в тебя думаю?
Я уже засыпаю у себя в комнате – скажу только, что мама никому ничего не открутила!
Мы едем в С.!!!
Дорога
Утро выдалось туманным. Мама наполовину проснулась, только чтобы проводить меня одним глазом. Она отправила меня с Котиком в другой город на три дня – точно рехнулась! Она что, хроники на заборах о нём не читает?
Спать хотелось дико, но я спать совсем не хотела. Мы рвали на всех парусах в объятья рассвета. Ни одна ополоумевшая псина не поверит, что Котик очаровал маму Кристины и поехал с последней выбирать университет.
В город с ледяным запахом…
Мы часа два ехали молча, пока Эрик не спросил:
– У тебя есть музыка цвета, как это небо?
– Ещё бы! Ведь я сама цвета этого неба!
Я врубила Dusted. Когда началась «Atmosphere» – я вдруг поняла, что эта песня не цвета неба. Она цвета Эрика. Она с самого начала всё своё существование была цвета Эрика. «It le-e-e-eaves you» – это же форма его глаз! Мои же глаза самовольно источали слёзы, и мне впервые было не стыдно за них. Мне было впервые не страшно показывать такие «странные» слёзы. Я была уверена, что именно такой человек, как Эрик, – даже в мыслях не нападёт и не поранит их. Именно он, кто смеётся над чужой кровью, никогда не захочет посмеяться над моими слезами.
Эрик заметил мой шмыгающий нос.
– Знаешь что, – он резко повернул на просёлочную дорогу, – у нас есть полчаса форы.
Мы выехали почти в голое поле. Эрик? На своей вылизанной полуспортивной тачке?
– Я чуть в твоё отполированное сиденье не наложила! Ну ты и козёл!
– Горный! Выгоняю козу из стойла погулять!
– Да пошёл ты! А-а-а-а-а-а-а-а!
Ну всё, Кристина, приехали. Вот здесь он тебя и закопает.
Мы остановились.
Бёдра покрылись гуськой. Вздыбившиеся волоски натянули кожу так, что даже глазам стало больно. Если это смерть, то нет ничего волнительней!
– Выпрыгивай!
Я послушно вышла. Эрик забрался на капот, потом на крышу и протянул мне руку:
– А теперь запрыгивай!
У него с головой не в порядке.
– Двери оставь распахнутыми!
Я схватилась за его запястье и повторила восхождение.
– Ты же пылинки с неё сдуваешь!
– Всё ради одного момента! Он настал. Один раз живём, соплячка. Что за песня сейчас заиграла?
– «Property Lines»!
– Сойдёт для пляски?
Я стала кружиться так жадно, как будто всю жизнь шла к этому. Как будто вот он – главный миг, ради которого я жила!
Мы танцевали на крыше безупречной машины посреди поля. Музыка от наших взмахов разлеталась в жёлтую пыль, забрызгивая ещё розовое небо. Мои волосы врезались в лучи, и масляные капли срывались с взбесившихся прядей.
«Heard her, not leave you home!»
Я случайно полоснула его прядью волос по губам. Это был… поцелуй? Почудилось… Едва ли заметный? Улетевший вместе с ветром.
«Under HERS I HEARD THE WORLD!»
Мы ехали дальше по трассе. Так скоро небо опять стало розовым, только позади нас.
Я рисовала внутренний мир Лео ярким – и всюду натыкалась на противоречия. Я пытаюсь не рисовать мир Эрика даже хоть сколько-нибудь цветным – но всюду нахожу тому подтверждения.
Иногда мне кажется, что я такая же, как и он…
Иногда мне кажется, что он такой же, как и я.
Как может музыка так походить на человека? Ты знаешь, что эта музыка похожа на тебя?! Что она звучит, как ты! Вот так, как ты ведёшь свою машину сейчас… Вот это «у-у, у-ууууу!» из «Pale light». Это же твои руки! И губы. Пальцами ты натягиваешь себе клоунскую улыбку – вот как звучит эта песня. Да весь альбом – это ты, Эрик.
Неприятности по пути
Я узнала эту кассиршу! Наглая бабёнка с внешностью овечки.
Пару лет назад мы с мамой ехали по этой же трассе и остановились на этой же заправке.
Как и тогда, она моментально изрезала меня отравленным взглядом.
Многим кажется, что я часто выдумываю и накручиваю себя, ведь с виду все так добры ко мне. Но нет. Я очень точно распознаю, сколько людей тут же набросятся на меня, если вдруг начнётся заварушка. Они безошибочно чуют, что я ранимая, а из ран можно пососать вдоволь. Как будто через тонкую кожу так отчётливо пробивается запах крови и мяса. Люди – хищники.
И мне больно.
Я тогда так трусила к ней подойти и купить батончик. Силилась приблизиться к гиене, что сосёт мой страх своими глазищами. Я надела броню, подкатила, пошатываясь, и выдала что-то типа: «Ты, сучка! Продай-ка мне вон то дерьмо!» – да таким грозным тоном, что та шмара правда испугалась и сделалась просто лапочкой.
Ну и как это выглядело со стороны?
Неоперившаяся стерва обидела несчастную продавщицу.
Тьфу!
А что бы сделала я на её месте? Разве стала бы виновато улыбаться в ответ, если бы на меня наехали ни за что? Только если бы знала, что есть за что. Если бы за мной уже был грешок! Иначе бы я расстроилась, разозлилась – но никак не была бы готова мгновенно подлизаться в ответ! И что это доказывает?
Люди думают, что я нападаю. Бред. Они даже не замечают, что я даю сдачи, и какого мужества и решимости мне стоит подойти, будучи уже исколотой ножами – от жестоких и презирающих взглядов.
Но сейчас мне так насрать. Я почему-то впервые не боюсь подойти и заговорить. Мне совсем не страшно.
– Вон ту хрень с нугой и орешками. Кинь парочку.
…
Эрик поспешил переставить машину неподалёку от заправки – сказал, нужно сделать кое-чего. А я решила прогуляться вдоль закрытых на ночь магазинов автозапчастей и череды забегаловок.
Я услышала неприятные крики. Несколько подпитых подростков кутили рядом с новороченной тачкой. Как пить дать, родительской. Из окон торчали какие-то флаги и доносилось дешёвенькое музлишко. То, что ничем не пахнет и похоже на пластиковую плёнку убогих расцветок. Её ещё часто путают с благородным рэпом недалёкие умишки. Мерзко. Мне почти всегда мерзко и жутко слушать такую дешёвку, но сейчас я почувствовала силу над ней. Вдруг ребятки закричали хором:
– Губернатор членосос!
Вообще не исключаю подобных пристрастий у последнего. Да мне насрать. Но как же меня бесит эта скользкая радость и гордость от поливания кого-то грязью. О, а я узнаю флажки. Кажется, это та самая партия, которая вообще-то почти сердечно поддерживает меньшинства.
Меня впервые не трясёт при виде шайки отморозков. Не трясёт от их снимающих кожу взглядов. Не трясёт от мысли, что я сейчас пойду на рожон, и мне отвертят башку.
– Членосос, красотулька? – самый паршивый с обесцвеченным каре заметил меня.
– Ты всего за минуту дюжину раз проорал «губернатор», «член» и «сосать». Как считаешь, это по Фрейду?
– Не понял, крошка. – Пф-ф-ф, эта тощая тушка устрашающе двинулась на меня.
– Хорош! У меня сиськи больше, чем твои яйца, мальчик!
Я очаровательно улыбнулась ему. Мальчик смутился, но продолжил медленно двигаться ко мне. Всё больше улыбаясь мне в ответ. Вот ведь идиот.
– Повтори, красавчик, что-то я притупила.
Довольный ублюдок подошёл ко мне вплотную:
– Губернатор членосос. Просто запомни, малыш.
– Точно. Давай, чтобы я запомнила наверняка, – ты набьёшь это себе на лбу. И тогда на тебе будут два слова: губернатор и членосос – всё, чему ты себя посвящаешь и что ты из себя представляешь! И да, вы разве не поддерживаете однополые пристрастия? Где-то тут воняет двуличием – заткнуть бы твой же рот твоим же флагом, чтоб перекрыть всё разом.
Я плюнула ему в рожу и толкнула со всем презрением, какое у меня нашлось.
– Ты чё, э!
Я попятилась и тут же уткнулась в тёплое тело.
– Проблемочка? – приятно защекотало ухо.
Эрик гибко обогнул меня и вышел вперёд.
– Пока ты горланишь это здесь, в тихоньком тёпленьком местечке, членосос, конечно же, не ты. Только появился я – и ты больше не в тихом безопасном месте.
– Да знаешь, сколько постов я сделал? Знаешь, сколько людей выйдут за меня на улицы?
– Меня сейчас вырвет. – Я отвернулась с отвращением.
Эрик одной рукой схватил этого ублюдка за шею и поставил на колени.
– Я вышел на твою улицу – и сейчас рыльник тебе вскрою, гниломудина.
Шайка дружков робко ринулась к нам, но я шагнула им навстречу, вытащив напоказ монтировку. Которую Эрик любезно вложил мне в руку, когда подкрался сзади.
– Ты льёшь говно из хлебала, которое знает, что его не услышат и не накажут. – Не пойму, куда надавил пальцами Эрик, но хлебало над вздувшейся шеей было явно в панике. – А ждал, что девочка сможет тебя наказать? Правильно. Она не станет. Я накажу.
Эрик вытащил нож – и мне не было страшно. Я не хотела остановить его, хотя не выношу вида насилия, что со мной. Он вселяется в меня…
Одна шмара из шайки ахнула. А Эрик просто отрезал белобрысые патлы и затолкал ублюдку в рот. Ногой повалил его на землю и не спеша подошёл к тачке.
– Не надо, его папа убьёт! – взвыла другая девка.
– Мы сейчас уедем, пожалуйста! – взмолились ребята и робко пошли за Эриком.
Эрик лишь вытащил по очереди все торчавшие флаги, поджёг их и бросил на капот. Вернулся ко мне, и мы зашагали в сторону нашей машины.
Ребятки бросились тушить пламя прямо руками, глупые.
Как же меня удивляет низкосортный страх – перед отсутствием страха другого.
Вот почему я не боюсь того, кто не боится. Он не предаст со спины.
Мы уехали.
Он всё сделал правильно. Он не натворил дел – не подставил меня и не сорвал поездку. Он не спрашивал, кто прав и виновата ли я в чём-то, – он просто защитил меня без всяких причин. Или ему просто нравилось пугать людей? Я обернулась на мгновенье. Как чудесен огонь. Лодыжки замёрзли…
С.
Мы весь день гуляли в этом бирюзово-кристальном воздухе.
Большой шумный город с воздухом из битого стекла и серого жемчуга.
Над нами громыхнуло.
– Где спрячемся? У тебя полторы секунды на раздумья!
– Что? Фотокабинка?
Мы бежали до остановки под ливнем, где Эрик вызвал такси.
Я заметила кое-то душераздирающее.
Книга мокла под дождём.
Я подняла её и прижала к себе.
– Машина через семь минут будет. Всё хорошо?
– Как же так… Это ведь книжка. Живая.
– Давай вечером просушим её и почитаем – это будет наш лучший подарок ей. А завтра её саму подарим читалке в каком-нибудь кафе.
…
Университет оказался просто чудесным! Кругом белые стены, белые колонны и белые широченные лестницы! Я уже познакомилась с несколькими будущими преподавателями – это… это просто люди из пространства на парочку измерений выше нашего! Это четырёхмерные и пятимерные люди! И я буду с ними каждый день! Только вот… неужели я буду здесь каждый день. И каждый день без Эрика? Я пока не скажу себе этого. Не сейчас.
А книжка оказалась бесценной. Это был справочник по ремонту карбюраторных двигателей. Которые сейчас никому не нужны… Но ни они, ни книжка от этого не стали хуже! Я забрала её домой.
Кровавая дама
На его пачке были следы моей помады. Я курила сигарету вместе с бризом. Я вдыхала дым с туманом. Поперхнулась и закашлялась.
– Пытаешься курить море? А слабо курнуть солнце? – Эрик запрокинул голову, сжав сигарету в зубах, и глядел на вечернее солнце сквозь горящий уголёк, как через прицел.
– Затянись! – процедил он.
Я взяла в рот сигарету и посмотрела на солнце так, что огонёк на её кончике коснулся и затмил собой часть яркого солнечного пятна. Я затянулась. И меня вставило окончательно от мощного потока косого закатного света в глаза.
– Что, втащило? – Эрик заметил, что я окосела. – Дай-ка кое-чего покажу.
Эрик вскочил, подошёл к краю обрыва, присел и заглянул вниз.
– Солнце ещё не утонуло, но ты всё равно увидишь. Поди сюда!
Я с радостью послушалась.
– Гляди на вон тот выступ прямо над водой. Да повнимательнее!
Солёная гладь уже окрасилась в алый, а куски отвесной скалы были в тени и казались сплошным мутным пятном без рельефа.
Я нагнулась ниже, настырно вглядываясь в не пойми что. Вдруг все выступы в перспективе выстроились в силуэт женщины, которая вытянула голову над водой и раскрыла рот, будто желая напиться, а на её шее зияла рана, из которой сочилась красная кровь – и вытекала прямо в море.
– Кровавая дама!
– Так и знал, что ты оценишь! Это будет наш с тобой хард-рок судьбы.
– А облака в отражении похожи на пену изо рта! Это настоящий сюрреалистичный сон наяву!
– Видишь – ты тоже её видишь.
– А другие?
– Не-а. Я рассказал о ней когда-то взрослым. Никто не разглядел блюющей кровью женщины, но все посмотрели на меня с ужасом и поволокли к психиатру. Представь: мне было шесть, а я испытывал очарование и невероятное возбуждение при виде этой окровавленной бабы.
Весь этот алый сон облил ледяной водой мои рёбра. После сегодняшнего мне уже точно нет никакого смысла пробовать наркотики.
Вдруг до меня дошло: Эрик провёл своё детство и вырос здесь! Вмиг земля подо мной сделалась тёплой. Я еле заметно прижала ладонь к траве, чуть страстно. Эрик заметил это. Он проскользил пальцем по волоскам на моём предплечье.
– Тебя всё это опасно сводит с ума, не так ли.
– Тебя это не удивляет?
– Таков закон твоей жизни. Тебя всё сводит с ума.
Не знаю, что чувствуют под кокаином, но я сейчас – в дерьмо пьяная от табака, солнца, кровавой дамы и… просто не чувствую ног! Они отнялись!
– Послушай. Если бы ты нарисовал её – и объяснил взрослым, где есть её губы, где шея и глаза…
– Тогда бы все всё поняли? – Эрик смотрел на меня хитро и испытующе. – Щас. Дел мало. Тебе ведь не пришлось всё рисовать и объяснять, да? Ты что, когда кому-то признаёшься в любви, прилагаешь словарь с транскрипцией и толкованием слова «люблю»?
Интересно. А великие музыканты сами понимают, какую терзающую душу музыку они порой создают? Или создают одни – а понимают пусть другие? Закат осознаёт, как он красив, как он меняет жизни людей, что не столь сильны и прекрасны, но умеют видеть? Солнце хоть представляет, какую опьяняющую мощь потоками валит в мою бедную голову? Все ли видят красоту, что создают?
– Что стало с твоей мамой?
Эрик хмурился, сильнее обычного косил глаза в песок.
– Ты можешь не…
– Могу. Но когда ещё меня спросят? И кто это будет?
Моя мама была редким сердечным человеком. Это главное, что нужно знать каждому. Сраный мир должен помнить, кого он теряет. Когда доктора увидели моего клоуна, знаешь, о чём они подумали? Что мне нужна помощь. Вернее, смерть – если честно читать их мысли.
А мама верила, что я добрый клоун Эрик. Что клоун не виноват, что его создали жутким… Мама заболела. Потом её не стало.
– Я бы хотела её знать. Мир, слепой глупый мир не знает, чего лишается. Это всё равно, что в смесь из песка с дерьмом бросить десяток изумрудов, а потом забрать один – дерьмо и не заметит.
Мы вернулись в наш город поздно ночью. Эрик привёз меня домой.
Это далеко не одно и то же
Я наконец доплела себе фенечку из резисторов! А ещё сделала из старой платы украшение для цветов: зелёный цвет очень похож на траву, а микросхемы и другие элементы – это ведь жуки с лапками! Я откопала старые лаки для ногтей и раскрасила чипы в божьих коровок и других всяких букашек.
– Твой Эрик такой классный! – Мама вошла на кухню, когда я корпела над платой.
– Диана Валерьевна! И вы туда же? Куда ветер дует, туда и вашу юбку клонит?
– А что, мама у тебя не может быть, как все девочки?
– А если все пойдут прыгать с девятого этажа?
– Тебе ведь он тоже нравится!
Совсем не так, как другим. Я сама не понимаю, почему он мне нравится… И понимаю прекрасно.
– Взрослый он только, ты не находишь, дорогуша? Сколько ему? Лет двадцать пять уже есть, хоть и выглядит юным.
Взрослый, мам. Как бы он не выглядел даже старше, чем ему положено…
