Carinetta
Kris & Eric
Кровавая ночь
Я проснулась среди ночи от хлюпающих звуков.
Как же здорово приходить в сознание первые секунды – когда сам дьявол может танцевать у тебя на груди, но тебе плевать и совсем ещё не страшно. Пока…
Я направила взгляд в сторону всхлипов. Или сопения… Я ещё не поняла.
Под моим окном на полу кто-то сидел. Он часто сопел и иногда цокал.
Холод в спине заставил меня, чёрт побери, проснуться!
«Кто ты, сучье отродье?!» – пронеслось у меня в голове, и я, как ошпаренная, вскочила с кровати, стащила с тумбочки складной нож и вдруг узнала знакомый мне силуэт. Это был Эрик!
– Господи! – я бросилась к нему. – Что ты тут делаешь? – Я пытаюсь наорать на него шёпотом. – Ты что, через окно ввалился? Если мама нас увидит, она тебя… хотя, скорее всего, ты её… ну уж нет, за это потом и я тебя! Короче, я не знаю, кто кого убьёт – но покойники будут точно!
Эрик очень пристально, со страданием и болью смотрел мне в глаза, не моргая. Его глаза как всегда светились. Он прерывисто дышал. Но выглядел трезвым.
Я прикоснулась к его взмокшему лицу. Эрик доверчиво моргнул. Я кончиками пальцев аккуратно провела по его вздутой шее. И только сейчас заметила, что его футболка слишком мокрая и тёмная.
– Эрик, у тебя кровь! – Я схватила его за футболку, но он остановил меня, взял за руки и снова посмотрел пристально.
– Нет! – всё, что я сообразила ответить, и потянулась за складным ножиком.
Я аккуратно разрезала футболку и увидела, что грудь Эрика вся в крови.
– Кто? Они ищут тебя?!
– Нет, – Эрик снова схватил меня за руки, – иначе меня бы здесь не было. Я ведь не могу тебя подставить.
Ну уж не знаю, учитывая, что ты сидишь окровавленный в моей комнате среди ночи!
– Это я.
– Эрик?!
– Сам себя!
Он сжал мои ладони сильнее и потянулся ко мне ближе:
– Я живой!
Эрика лихорадило. Он плакал.
– Я живой, Кристина! Я чувствую! Умоляю, верь мне!
Боже, Эрик мой!
– Твой… твой Эрик отдал Криса в добрые руки. Теперь ты будешь меня презирать.
При слабом свете фонаря из окна было видно, что раны глубоко вошли в кожу. Криса? Отдал? Я не смогу об этом думать…
– Тебя нужно зашить! Оно само не заживёт!
– Я не знаю, Крис…– Эрик скорчился, пытаясь сползти по стене ниже. – Но я ведь почти не чувствую боли… – кажется, он начинает терять сознание.
Я ринулась к комоду и выхватила первое попавшееся полотенце. – Прижми! Крепко! – И схватила телефон. Ну же, у меня был твой номер!
– Только не в больничку, Крис! – голос Эрика садился и хрипел.
– Я знаю, придурок! Мой троюродный брат учится на хирурга! Я его из-под земли достану – он приедет и залатает тебя!
Вот его номер! Тот ещё, конечно, тип…
– Теперь у него будет шанс заслужить моё уважение. Ну же, бери трубку! Хрена с два ты спишь! Ты сейчас как пить дать пялишься на анимешных тёлок! О, Макс!
– Ухтышки! Как делишки, Кристинчик?
– Завали! Зашивать умеешь?
– Чего?
– Кожу зашивать уже умеешь? Раны, кровь – знакомо?
– А… Ну я ж не профи…
– Да ладно тебе! Ты целыми днями срёшь в свои сториз, какой ты нынче крутой докторишка!
– Ладно, что случилось?
– Срочно дуй ко мне. И захвати инструмент.
– Кристин, есть больницы и реальные врачи, травмпункт открыт круглосуточно.
– Ты ещё меня яйца сосать научи! А то, блин, не знаю, идиот, – с чего бы это я тебе звонила!
– Зачем ты так?
Я знаю. Мне самой больно так говорить с тобой. Но иначе ты не приедешь!
– Кристин, я не знаю, что у тебя за приключения с недавних пор, но я ответственный человек и не делаю плохих вещей.
– О, да ладно! Ты ответственный? Бред! Ты даже не знаешь, о чём я тебя прошу, – может быть, я нашла еле живую собаку на дороге и просто желаю спасти её, а до ветклиники, как до утра? В моём ведь духе? Но нет, ты тут же упал в отказняк, сходу обвиняя мня в чём-то плохом, – ты просто трусишь, прикрываясь ответственностью! Да ты никогда сам не принимал решения и не брал ответственность за свой выбор – ты всё всегда делаешь по линеечке и сваливаешь ответственность на хлипкие рамки правил и законов! Всю свою жизнь ты опирался на костыли послушания и теперь просто боишься нос высунуть из будки – самому сделать шаг под открытым небом, за который придётся и ответить самому же!
Я понизила голос до своего властного тембра:
– Хватит уже ныть о неважном. Сделай наконец что-то по-настоящему важное!
– Хорошо, Кристин. Я сейчас приеду! Только как я к тебе попаду, не разбудив весь дом?
– Слушай, человек с искромсанной грудью как-то смог! Заберёшься по газовой трубе – как все нормальные люди!
Полчаса спустя
– Сосуды не задеты, всё цело! Ювелирная выходка.
Конечно. Эрик ведь не дурак.
– Макс! – Я взяла его за руку. – Ты хороший человек. И делаешь настоящее дело.
Тату
С Крисом правда всё хорошо, скоро я его заберу. Эта мысль утолила мой страх, как бокал золотого вина в знойный час.
Сегодня день-сон, день-сюр, день-глюк. Все цвета мне видятся странно, как будто предметы стали более яркими и водянистыми. А свет настолько жёлтый и жидкий, что я не чувствую собственного веса. В желудке витает какая-то пушистая невесомость, я почти ничего не ем, чтобы не спугнуть её.
Может быть, Эрик мне что-то подмешал?
Ха-ха-ха. Клянусь, я бы так и подумала, если бы не знала себя и не помнила тысячу дней, которые вот так же выбивались из всего вороха жизни уникальной странностью.
Год назад у меня случился оранжево-шершавый день, всё время вязло во рту и спину кололо от жара, как будто на голом теле был колючий свитер. А сегодня вот выдался жёлто-акварельный денёк с перьями в животе.
Но день странный не только из-за этого.
Все мысли текут не в том порядке. Кажется, что я во сне и если вдруг пройдусь голой по улице – ничего страшного. Завтра никто не вспомнит.
И я совершаю подобные поступки…
С утра я вышла на прогулку одна. Что-то тянет меня на улицу, в Зазеркалье – хочется гулять и смотреть, что же там…
Я шла по одной старой обшарпанной улочке, и чёрная зияющая пасть дверного проёма просто поглотила меня.
Это был магазинчик со всякими чудными сувенирами и антикварной ерундой. С тёмно-зелёными стенами и почти без освещения.
Когда я вошла внутрь и освоилась, то меня чуть не сбил пожилой джентльмен, спешивший покинуть лавочку. И время будто перепутало направление…
Он что-то выбирал у витрины, кажется, перстень с тёмно-красным кобошоном.
На нём был бордовый велюровый пиджак, седые волосы собраны в серебристый крысиный хвостик. Он был стройный и какой-то непропорциональный, что-то было явно не то, но не пойму что. Пиджак был то короток в рукавах, то в самую пору. Когда он опускал ладони вниз, под прилавок, они становились вдруг такими большими. И я никак не могу понять, какого он был роста. Издалека он казался длиннющим и смотрел на продавца сверху вниз, но когда он забрал свой свёрток, развернулся ко мне и чуть не сбил меня у выхода, то мы оказались лицом к лицу, глаза в глаза. Глаза его были такими же седыми…
– О, мадемуазель! Простите Господина!
Он растворился. А мне теперь так хочется увидеть его вновь. Уверена, что он часть моей жизни.
Но я была слишком пьяна жёлтым ликёром солнца. Под тем самым местом, с которого тот господин смахнул свой свёрток, я увидела кольцо.
Кольцо. Золотое, с розовым кошачьим глазом. Вернее, это был не глаз. Это был какой-то розовый опал, довольно неровный, похожий на надгрызанную карамельку. И внутри красовалась чёрная трещина.
У меня жёлтые глаза и розовая кожа. А это кольцо – Я Наоборот! Золотая и с розовым глазом. Неровным глазом чуть кривого Зазеркалья.
Конечно же, я его купила. Как сувенир из Сна, который наконец-то не исчезнет на следующий день.
Потом в моём путешествии какой-то туман из качелей, жара от зелёного газона и мороженого, отрезвившего мою память…
Стало ненадолго пасмурно, я взяла кофе в кондитерской на одной из центральных улиц. В соседнем подвале был тату-цех. Туда я и спустилась.
– Я-то думал, меня уж не удивить буйной клиентской фантазией. – Гудвин – такое вот прозвище было у мастера, крупного мясистого мужика с чёрными волосами. – А оказывается, удивлять надо не сложным, а простым!
В меру флегматичный и самоуверенный, всё как надо.
– Что, готова? Не передумаешь?
– Дровосек хотел мозги. Лев – храброе сердце. А мне всего хватает. Из моего сердца вышел росток, и нужно всего лишь нарисовать его, чтобы дать пробиться в Мир. Через кожу. Пожалуй, мозги можешь на время демонтировать, чтоб не сумела передумать.
– Как скажешь. – Гудвин растопился в улыбке. Как же чертовски просто вас всех обаять! – Храбрости нужно? – он приоткрыл тумбу и высунул бутыль с виски.
– Обойдусь! Сколько с меня?
– Да забей. За это с тебя ещё деньгу драть. Дашь сфоткать на память, и замяли.
Надо будет оставить ему чаевые, хотя, очевидно, что это будут пивные.
– Готова?
– Да!
Зачем я это делаю… Но ведь это же сон!
Я зажмурилась. Чёрт, как же дико БОЛЬНО-О-О-О-О!
Уши мои были залиты слезами, каморка – моим стоном, а Гудвин был напуган ещё больше меня.
От шока его лицо мне показалось ярко-оранжевым, а его зелёная татуировка стала кислотной.
Но всё было позади!
– Тебе точно нормально, малыш?
– Не переживай! Просто у меня болевой порог ниже плинтуса. – Я старалась остановить карусель кружащейся комнаты.
– Может, принести чего?
– Воды! И храбрости!
Я выдула стакан, пригубила из бокала и подошла к зеркалу.
Над моей губой красовалась маленькая прописная бордовая и невероятно изящная «Э»!
– Это совершенная родинка!
– Сам не ожидал, что так кайфово получится. Тебе идёт! Ну что, сфотаемся?
– Да не вопрос!
– Хоба! А можно узнать, что это значит? Ну так…
– Э-э-э… Эврика!
– У тебя из сердца растёт эврика?
– Ага! Спасибо, дружище! Ты перепрошил мою жизнь. А это тебе на чай. За виски!
– Ну спасибо! – Гудвин снова растаял в улыбке.
…
Эрик почему-то впился взглядом в эту «Э» очень испуганно.
Честно – мне плевать. Я храню его в себе – это всё, что мне важно знать.
Хранит ли он меня?
Неважно.
Эрик и Кристина. Закрываю глаза и вижу. Эти два имени вместе похожи на битые стёклышки среди перекрещенных чёрных веток. Кристина и Эрик. Как монотонно-зелёные готические витражи, изрезанные чёрными тонкими линиями. Ну и парочка!
Почему он не трогает меня? Не пристаёт? Он и правда больной?
Маньяк, что тащится от оттенка кожи и тонких щиколоток? Для которого изрезать взглядом – уже хороший секс.
Может быть, тогда больные – единственные здоровые в мире?
Он отвёз меня домой. Я закрылась в своей розовой комнате, затопленной перистым солнечным маслом, и пялюсь в зеркало. Глаза светятся особенно жарко.
«Э» такая тонкая, прописная. Моя щека напоминает дно фарфоровой чашечки с печатью мастерской.
Во сне…
В сегодняшнем сне я впервые попробовала ЛСД.
Я стала Алисой в Стране Чудес. Мы пили чай в саду зимой.
Всё было белым-бело. А вилки и ножи стали вдруг такими ярко-ядовито-красными, что теперь в обычной жизни красный сигнал светофора кажется мне просто серым!
Зачем мы в этом сарае
– Конструкция здесь ни к чёрту. Если подбить вон те две балки – всё сначала рухнет наземь, а потом взлетит к небесам. Ты хороший человек из хорошей семьи. Нельзя, чтобы нас видели, чтобы поняли, что мы что-то значим друг для друга.
Эрик был одет странно. На нём мешком висла огромная куртка с капюшоном, я её никогда раньше не видела.
В этом сарае, в самой заднице заброшенной промзоны, Эрик наспех откупился за свою оплошность – что втянул меня в дела. Они могли заподозрить, что я что-то знаю об этом месте. Нет. Он не выдал мне о нём ни слова. Эрик не дал мне этого яда, но дал лекарство, ключ к спасению – тот, о котором не знает никто.
– Мне нужна твоя помощь. Я больше никому не могу доверять, лады? Когда через пару минут сюда явятся люди – ты их всех видела, – притворись, будто знаешь, о чём пойдёт речь. Что бы ни спросили – не отвечай, а только нахально улыбайся. Когда я дам команду принести кое-чего – так же прикинься, что втыкаешь, и просто выходи на задний двор, он не освещён. Старайся остаться незамеченной или хотя бы неузнанной, если кто-то всё-таки будет следить – и быстро чеши в сторону жёлтого зданьица, спрячься за ним и жди. Ползи по траве! Никто не должен понять, что ты покинула задний двор, ясно? Я подам знак, что делать дальше. Всё уяснила?
Есть предательское чувство гордости, что я в делах.
…
Пришедшие лица были настолько отвратительны, что я не смотрела на них. Эрик говорил с ними какими-то загадочными фразами и в один момент повернулся ко мне:
– Малыш, принеси.
Я спокойно устремилась к выходу. Как мы и договаривались.
– Набрось мою куртку, там слегка пыльно, малыш. – Эрик отдал мне свою (свою ли?) безразмерную куртку и потрепал за щёку.
Я быстро сделала, что велено.
Напялив капюшон, я вышла во двор и грубой походкой сделала несколько шагов. Потом пригнулась и мягко, почти бесшумно нырнула в траву.
Я старалась не шелестеть и не шевелить колосья, лишь иногда выглядывала, чтобы убедиться, что точно иду к жёлтому домику…
Добравшись до стен, я обогнула их гуськом и огляделась, еле успевая отдышаться. Кажется, никого. Я забралась на выступ разрушенного крыльца – отсюда лучше видно, только бы не упасть…
Телефон звякнул.
«Спасибо за жизнь» – смс-ка от Эрика. Что?
Эрик никогда не писал мне сообщений. И не звонил. Как трогательно… Это выглядит как предложение руки. Жду следующего с более подробными указаниями! Чёрт возьми, мы настоящая команда!
Это неправда
… // помехи // …
Мою руки над раковиной – руки начинают дрожать…
Доходит.
Взгляд мутнеет от слёз.
«Я спасла себе жизнь» – мелькнула радостная мысль, – пора уносить Эрика!» – и тут же боль, что он…
… // помехи // …
Я лежала на земле. Остатки взрыва ещё доносились эхом в голове, светом в стрекотании костра. Пыль больно жгла раны. Я всё ещё крепко держала в руках телефон.
Меня сейчас добьют? Странная мысль. Жарко…
Я слышу звук мотоцикла. О, это Эрик едет за мной! Взгляд ещё не фокусируется, предатель…
Нет, это кто-то огромный.
Сейчас, сейчас, Эрик! Нас убьют или заберут. Ну хотя бы увидят… Всё плывёт…
– Крис!! – знакомый шёпот, – Крис, дай знать, что слышишь!
Меня хватают за плечи…
– Лео? – подумала я, но произношу что-то невнятное. Всё так размазано во времени…
Кажется, меня поднимают и несут…
Лео посадил меня на свой мотоцикл. Звуки возвращаются, картинка стройнеет. Растянутая резинка времени вдруг сжимается и принимает прежний вид.
– Держаться можешь? Соберись, нет ни секунды! – Лео нахлобучил на меня свой шлем.
– Куда мы? Ты что?
– Вцепись крепче. – Лео уселся вперёд и завёл двигатель.
– Нет! – Я соскочила на землю. Чёрт, как резко, какая адская боль в виске через весь позвоночник…
Лео очень зло метнулся ко мне.
– Молчи и поехали, дура! Ты что, не соображаешь?!
– Где Эрик? Он уже уехал? Где мы его встретим?
– Не знаю, возможно, на том свете! Я был бы рад.
– Сукин сын, ты что, один из них?!
Лео схватил меня за плечи и впился в меня взглядом бешеной собаки:
– Это он меня вызвал! Эрик приказал мне забрать тебя! Садись быстро!
Мы стояли с Лео за углом
Я всё думаю, где нам встретиться с Эриком. Лео ведь созвонился с ним?
Обычная заправская картошка. И заправский кофе. Местные забулдыги так странно смотрят на нас. Свет такой медленный…
– Твои раны нужно обработать, – Лео достал из рюкзака пузырёк и чистую тряпку, – и как можно скорее везти тебя в больницу. Кажется, ты цела, но вдруг внутреннее, ты чертовски бледная.
– Просто мне так больно от ссадин. Меня оглушило – и я от страха покатилась кубарем с крыльца. Эрик сказал, где будет ждать нас? Сначала мы пересечёмся с ним!
– Не думаю, что он сейчас даст себя обнаружить…
– Ты в курсе сегодняшних муток?
– Не совсем… Кристин, он был с тобой сейчас на промзоне?
– Да! Не могу поверить, что он уехал без меня и лишь набрал тебе…
– Это не совсем так… Если он был с тобой, понимаешь…
Он написал мне за полчаса до взрыва. Я-то думал, ты в курсе его дел, но две недели назад он выцепил меня у клуба, и мы поговорили…
Лео отхлебнул из стаканчика.
– Он просил меня… – Лео перестал смотреть мне в глаза и пялился в свой кофе, – быть начеку. Что тебя нужно спасти любой ценой, даже ценой моей или его жизни. И я поклялся, что он может убить меня, если по моей вине с тобой что-то случится. И ещё поклялся бы убить его за то, что втянул тебя во всё это, но… его и правда было трудно напугать. Да, он умел заставить себя слушаться, но я согласился не поэтому. Он знал, что ты дорога мне. И Эрик сам казался испуганным из-за тебя. Я понял, что ему это тоже важно. Мы тогда на миг стали… как два брата, что ли. Временно, – Лео снова посмотрел на меня, – мы условились, что он отправляет мне смс с местом действа – я дую туда и жду, когда тебя забрать или даже… пальнуть… Короче, Эрик выдал мне всё необходимое для защиты, ну и ребята в клубе тоже в курсе, они неподалёку, ждут нас. Можешь переночевать на нашей базе, парни всё утроят, приютят как свою.
– Вот почему он всюду таскал меня с собой. И показывал все тайники и лазейки…
– Он боялся, что тебя… грохнут, пока он не видит. А пока ты была с ним. Он был спокоен, что защитит, ну и… Понимаешь, кто-то из шайки заподозрил, что ты нелегально влезла в дело или знаешь что-то. Разубедить было бы нереально – только убить.
– Вот же дрянь! Неужели теперь Эрик будет скрываться? Как мы его найдём? Он сказал?
– Кристин. – Лео снова пялился в стаканчик, который начал трястись. – Раз Эрик был с тобой, то он никуда не уехал. Раз он позвал меня, значит, знал… что унесёт тебя с собой в мо… что увезти тебя сам оттуда не сможет.
– Что ты…
– Он остался там.
– Но он же… Он бы не смог выжить в этом пламени!
– Да.
– Погоди! Хочешь сказать, мы его бросили?!
– Мы бы…
– Убийца!!
Всё такое лёгкое. И снова плывёт. Кажется, я коленями переворачиваю столик и вырываюсь из душных объятий забегаловки…
– Крис-ти-на-а-а-а! – слышится где-то за спиной. Время опять та-а-ак растянулось.
Что-то схватило меня огромными руками и подняло в воздух.
– Едем назад! Урод! Он там! Заберём его! Скорей! Ты что, тупо-о-о-ой! – Я реву так медленно и почти ничего не чувствую. Сон. Я скоро проснусь.
– Кристина! – не знаю, сколько времени я билась, как рыба в его руках, но что-то лишило меня сил и вернуло время в прежнюю форму. И боль от ран тоже…
– Я обещал ему!! Не просто так! Если мы вернёмся – тебя увидят те, кого не было при пожаре! И тогда тебе точно крышка! Возможно, была ещё одна бомба! Или другая ловушка! Если бы мы не уехали сию минуту, и тебя бы сейчас уже не было! Он знал, на что идёт! Не только из-за тебя, он знал, что плохо кончит в ближайшие месяцы – это был вопрос дня! Кажется, он был чем-то серьёзно болен, возможно, сидел плотно и потому влез в дерьмо наверняка! Ты вдруг стала его последним счастьем, невиноватым, и если он вызвал меня, значит, карета в ад подана, но тебе в неё нельзя было сесть!
– Вдруг он ещё жив! Ранен, но жив! Мы не можем его бросить! Вдруг ему остались считанные часы – я должна быть рядом, умоляю! – Я бодаюсь из последних сил, но Лео крепко обнял меня, парализовав мои движения. Он плачет.
Ты меня не знаешь, Лео! Я скорее умру, но сумею взбеситься так, что вырвусь из любых оков!
Смерти после жизни не бывает
«Спасибо за жизнь», – мелькнуло в моей голове.
Померещилось.
Это сообщение – самое дорогое, что у меня есть в жизни.
Больше ни гроша за душой.
// …помехи… //
Я тебя не знала, Лео. Я себя не знала, Лео! Ты сумел сжать меня так, что я не смогла и дёрнуться. У тебя тоже железная воля. И мышцы.
Ты всё сделал правильно. Но я даже признание в этом считаю предательством.
Он дал мне свою куртку, чтобы чужие приняли меня за него, а ты знал.
Почему он не касался меня? Просто потому что чем-то болел? Ему осталось недолго, и он не хотел мне зла? Он любил меня или просто не желал испортить красивую статуэтку? Кто, чёрт возьми, он был? Он становился закатом лишь в моих глазах? А я в его?
// …Он научил меня слышать его присутствие сердцем, а не ушами… //
Все эти мысли – правда. Всё, что у меня есть.
Как и смс.
Но и эти мысли – предательство. Клоуна Эрика. И его невинного мира в моём сердце.
Я держу разбитые осколки в своих окровавленных руках – правду и предательство.
Это всё, что у меня осталось.
// …помехи… //
«Я сделаю всё, чтобы забрать его вещи и маленького Криса! Вы меня знаете?! Вы все меня знаете! Жизнь, ты меня знаешь! Я разорву себе вены к х**м, но вытащу его свитер, который ещё хранит фиолетовый запах!»
Показалось.
Мои крики рядом с мамой и какими-то мужчинами. В каком-то пасмурном тумане. В холодных зелёных стенах.
Я не смогла забрать Клоуна Эрика. Моего друга – всё, что от него осталось. Мне не дали найти котёнка. Я дралась с врачом, я сломала руку от бессилия и отказалась носить гипс.
Ночевала в участке с бомжами. Не знаю, каких усилий и денег потребовалось маме, чтобы вытащить меня и замять дело. Дело с Эриком Котиком.
– Тебя затаскают как соучастницу.
Мне грозила дурка вместо тюряги.
Потаскали по психиатрам.
Может, маме угрожали те здоровяки, крышующие Эрика?
Конечно. Только так.
Я убедила всех, что не надо меня в дурку, – я всё забыла и поеду учиться. Меня предали все… Бросили меня в аду и собственной рвоте. Как это всё пережить? Это несовместимо с жизнью. Всё равно ничего не чувствую. Наверное, свихнусь, когда дойдёт наконец… Психологи… Как можно объяснить любовь людям, которые не верят в призраков?! Я не такая всесильная, как к тому же выяснилось. Я смогла остановить стаю собак, но не смогла забрать котёнка. Слёзы затвердели от напора и всеобщего холода – и застыли камнем в груди.
Слёзы – это оттаявшее сердце.
У меня не осталось ничего от Эрика, даже перед палачами в белых халатах пришлось отрицать всё, что связано с ним, – его будто и не было. Я трижды отреклась от Христа… Мама хочет так думать и делает всё, чтобы так и было. Эта жизнь – безвольная шлюха и сосёт здоровенный болт.
Его не вернуть. Его больше нет. И так теперь будет всегда.
Резкую, пилящую боль этих слов поймёт только тот, кто пережил утрату Человека.
Для остальных это тупые бессвязные звуки.
Я как будто сплю и лишь постепенно просыпаюсь оттого, что дюжина хулиганов яростно запинывает меня всё это время…
И с каждым больным ударом «Его нет!» – я просыпаюсь сильнее и чувствую боль всё отчётливее. Скоро всё тело начнёт выть – когда я окончательно пойму, что не сплю.
Эрик. Я сутками в метро слушаю наши миры. Sisters of Mersy «I don't exist when you don't see me… I don't exist when you're not here».
Да. И концы в воду.
Там вещи всё ещё пахнут им, а их топчут офицерские сапоги.
А я… В этом городе со светло-бирюзовым воздухом и холодным запахом. Я учусь в лучшем университете среди этих сострадающих и страдающих обсосков, которые и ногтя его не стоят. И эта правда – не предательство. Этих вечно как бы озабоченных и якобы переживающих за мир, которые и капли этого Мира не пережили. Живых, что и глотка жизни ни единого раза не выпили.
Я часами хожу по городу и вслух пою наших Ramones: «I just wanna walk right out of dis world cuz everybody has a poison heart».
Один из особенно холёных говнюков подстерегает меня всюду. Никогда ещё мне не были так противны ухаживания и безвкусная еда в столовой.
– Что я слушаю? Я слушаю классику! А ты?
– М-м-м… Ну и что ты в ней слышишь.
…
– А ещё я тоннами читаю классику!
– Да? И что ты, гадёныш, понял! Пф-ф-ф, ага, не продолжай. Книга изменила тебя! Бред! Как ты изменил эту книгу? Или просто зазубрил цитатки, чтобы выделываться перед тёлочками? Ты и все твои бесполезные знания – не более чем бирочка понтовой марочки с твоих низкосортных на деле джинсов. Но ты этого не понимаешь. Ты не разбираешься в джинсах – только в бирках! Ты даже не слышишь, как звучит их цвет!
Я швырнула стакан в сторону. Рык разбитого стекла остановил время в столовой.
Он не понял ни хрена – и не поймёт, даже если от этого бы зависела вся его жалкая жизнь!
Нет.
Они хорошие ребята. Правда. Но недостаточно хороши, чтобы не ненавидеть их.
А я всё так же шагаю, топча эти улицы… «There's danger on, every corner but I'm okay»…
«Walking down the street trying to forget yesterday»…
// …помехи… //
Лео… Эрик попросил его позаботиться обо мне, потому что знал, что плохо кончит.
…
– Кристин. – Где-то в тумане я сижу на каком-то стуле. Кажется, он вместе с мамой забирал меня из помещения с решётками. Лео стоит на коленях передо мной. – Ты сейчас меня не услышишь – за толщей ледяной воды, притупляющей боль. Но я положу это в её слой как записку в бутылке. Как комментарий к нашему коду. И когда лёд оттает, испарится – ты узнаешь. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой – и всегда хотел. Я тебя не оставлю, я о тебе буду заботиться. Я подал документы в соседний университет, я приеду в С. спустя месяц-другой – когда улажу дела и помогу твоей маме, как и обещал. Всё будет, я всегда буду за твоей спиной – только оттай и обернись…
…
Лео. Мой любимый, родной Лео. Прости. Не в этот раз. Не в этой жизни.
Синестезия позволяет мне видеть Эрика в песнях МультFильмов и Dusted.
Обнимать… Моего клоуна Эрика. Слушать запах его свитера…
Мир не знает, КОГО он лишился!! Какой глупый, ограниченный мир…
Я до сих пор почти ничего не чувствую за толщей удушающей воды.
Или уже не чувствую?
Сверхчувствительные люди не могут осознать горе – у них просто разорвутся вены.
Мне кажется, моё сердце умрёт. А из него вырастет псих. Так рождаются социопаты.
Нет, я не верю, что Эрик в земле! Этого, б****, просто не может быть!!! Ты живёшь либо долгую тупую жизнь, либо весь концентрат выпиваешь залпом?
Прошло уже два месяца, а я НЕ ВЕРЮ. Меня разорвёт, когда я пойму наконец, что его…
// …помехи… //
Я всегда сама могла за себя постоять! Я вижу его отражения в чёрном стекле метро. Я узнаю его волосы – на парне, стоящем напротив. Его осанку – у рокера, прислонившегося к дверям. Его куртка только что промелькнула где-то сбоку – на хулигане, в спешке выбежавшем из вагона.
Сквозь десятки газет, кричащих заголовками: «Жизнь продолжается!». Он всегда со мной.
Сегодня я возвращалась домой ночью по незнакомому району. Без страхов, без желания вернуться живой. На меня внезапно напало полдюжины пьяных подростков.
Я почуяла в горле дрожь, нащупала нож в кармане. И была готова драться. Умереть – но не отдавать самое ценное. Потому что для меня это больнее смерти. Потому что я не смогла бы простить себе оказаться побитой в ту минуту, когда думала о Нём!
Он появился во мне из ниоткуда. Я услышала свой жуткий крик – и страх улетучился. Я разбила бутылку и бросилась на подонков как ненормальная! Те разбежались. Мы остались вдвоём.
Я всегда в безопасности. О, да! Это ни с чем не сравнимое чувство!
Мой парень психопат! Он живёт во мне и не ведает ни пощады, ни сострадания! Но об этом никто не знает. Я люблю его так, что нет сил. Каждая девушка втайне мечтает о таком!
За меня он разорвёт на части любого! Он ничего не боится, ясно?
Мой парень – Эрик Котик! Никто не смеет ко мне приближаться!
