Айре Вест
Один день короля Харууна
– Нет, – коротко ответила Кайра. – Что-то ты поздно решил об этом узнать.
– Я узнавал через стражников, они докладывали, что ты не нуждаешься в еде и воде и что тебя навещают.
– Да, – ответила Кайра неопределённо. – Что-то ещё?
Харуун помялся, думая, проявляет ли он таким образом свою слабость как правитель или нет.
– Кайра, – сказал он, – я очень надеюсь, что ты раскаиваешься в том, что сделала.
Кайра отстранилась от решётки, и на её лице появилось омерзение.
– Раскаиваюсь? После того, как вы решили уничтожить всё, что мне дорого? И я ещё и должна раскаиваться?
Харуун протянул руку через решётку и схватил Кайру за грязный ворот платья, притянул к себе.
– Послушай меня, – прорычал он, вкладывая в свои слова весь свой страх, – ты знаешь законы! Ты их прекрасно знаешь! И ты нарушила их сознательно! Не говори, что не понимала, ты всё понимала, но тебе было плевать на город! Что если именно твои действия…
Он запнулся. Её действия послужили тому, что Туркас убил брата? Был отправлен в изгнание? Тому, что боги пододвинули землю? Нет, бред, Туркаса не было три месяца, Кайру арестовали месяц назад, но ведь она втайне творила свои чёрные дела уже год…
Харуун понял, что в подвижках земли уже почти не сомневается.
– Что?! – прошипела Кайра в ответ, вцепившись в его руку и пытаясь её стряхнуть. Их лица, полные ненависти, были так близко, что Харуун чувствовал дыхание Кайры. – Что-то произошло?
Харуун выпустил её, отступил, чтобы ей не вздумалось плюнуть в него или оцарапать.
– Туркас вернулся живым, – с неохотой сообщил он.
На Кайру это известие произвело такое же впечатление, как и на всех остальных, она была потрясена, но при этом не скрывала своих эмоций… радости?
– Он вернулся? Сам? Оттуда, откуда вернуться нельзя?
– Он вернулся и говорит, что видел, будто боги пододвинули землю из-за моря и теперь она движется на нас. Теперь ты видишь, к каким последствиям привело твоё безрассудство? Когда земли столкнутся, они расколются пополам!
– Врёшь! – с отчаянием произнесла Кайра.
– Не вру. Пока никто в городе не знает, все ждут, пока он придёт в себя и расскажет точнее.
Кайра поморщилась.
– Что, все думают, что это из-за меня?
– Пока нет, но ты начала свои дела год назад. Боги долго на это смотрели, и…
– Прекрати меня пугать своими богами! – взъярилась Кайра. – Кто знает, есть ли они на свете?
– А кто, по-твоему, бросает камни с неба?
– Камни летят сами, дурак! Не видел, как листья падают с деревьев? Так же и звёзды перестают светить, гаснут и падают!
– А кто покарал больших людей за то, что они натворили? Не боги? Не боги уничтожили их почти всех?
Кайра отстранилась.
– Харуун, – сказала она, – какой же ты всё-таки дурак. Уходи и расспрашивай своего Туркаса, может, он ещё что тебе наплетёт.
Она отошла и села на сено, обняла колени руками и уставилась в стену.
Харуун ещё какое-то время постоял перед решёткой.
– Ты точно отказываешься от адвоката? – спросил он.
– Я буду защищать себя сама, – произнесла Кайра. – Иди прочь. Не хочу никого видеть.
По крайней мере, Харуун сделал всё, что мог.
Он вышел из башни, провожаемый сочувственными взглядами стражников, и направился в храм, рассудив, что молитва и жертвоприношение уже должны были закончиться. Он немного ошибся: ученики, их родители и новые учителя ещё не разошлись. Харуун протиснулся сквозь тесный проём, спустился вниз по винтовой лестнице. Вход в храм был почти что замаскирован. Только если знать, куда идти, можно было добраться до нужного провала в стене. Никто не пытался расширить его или сделать дверь. Маленькие люди и молились тихо, почти неслышно, под землёй, чтобы не потревожить богов своими громкими голосами и не навлечь их гнев.
Харуун вошёл в помещение, освещённое светильниками со свиным салом. По случаю церемонии их было больше, чем обычно. Матушка уже заканчивала последнюю молитву, и он видел только затылки людей, стоящих на коленях перед алтарем. На алтарь они положили свои жертвы: кто голубя со свёрнутой шеей, кто отрез ткани, кто собственноручно сделанные бусы – всякий старался во славу богов кто во что горазд. Однако ни в коем случае дары не должны были быть слишком богатыми – опять-таки из-за страха перед гневом, который покарает того, кто стремится слишком выделиться.
– Пусть боги не смотрят вниз, как мы не смотрим вверх, – громким шёпотом, который отдавался во всех углах храма, говорила Матушка. Она стояла на коленях спиной к алтарю и лицом к молящимся, сжимая на груди сморщенные руки. – Пусть они не обратят на нас свой гнев, ибо мы послушны.
– Мы послушны! – шёпотом повторили все, кто молился. Чтобы не торчать при входе столбом, Харуун тоже опустился на колени позади всех и молитвенно сложил руки. К богам не обращались с просьбой помочь, только с мольбой не наказывать, и потому он только надеялся, что прегрешения города останутся незамеченными. Пусть всё произойдёт наилучшим образом, Викки не станет мстить убийце отца, Кайра раскается и будет прощена после служения в храме – да и Матушке уже давно нужна сменщица… И пусть окажется, что зловредный Туркас всего лишь галлюцинировал, что нет никаких огней…
В это пожелание он вложил весь свой страх и отчаяние и как будто бы освободился от них.
– Пусть боги опустят свои стопы не там, где стоит наш город, ибо мы не стяжатели, – продолжала Матушка.
– Не стяжатели! – шёпотом ответили люди.
– Пусть боги бросают камни не в нас, ибо мы кротки и нас не за что наказывать, – проговорила Матушка.
– Мы кротки! – ответил храм.
Матушка воздела руки вверх.
– Идите с миром, дети мои, и бойтесь божественного взгляда в сердце своём, – сказала она. – Да славятся великие боги, разрушители и каратели.
Зашуршали юбки, накидки. Все поднимались, каждый, прежде чем выйти, кланялся алтарю. Харуун прижался к стене, чтобы не мешать выходящим, и дождался наконец, что храм опустел.
Матушка обернулась к нему. Её седые волосы были, по обыкновению, растрёпаны, но она не заботилась о своём внешнем виде. Смотрительница храма редко выходила отсюда, передвигалась по большей части на коленях, а разговаривала шепотом, сама воплощая собой принцип не гневить богов. На неё можно было только равняться.
– Ты хотел поговорить? – шёпотом спросила она и резво подползла на коленях к алтарю, поправила кусок ткани, укрыв им мёртвого голубя. Потом она подобралась к горящим светильникам, затушила лишние.
– Хотел, – сказал Харуун. В её присутствии он и сам разговаривал шёпотом, впрочем, в храме голос старались никогда не повышать. – Ты благословила детей. Что о них думаешь?
– Хорошая смена, – ответила Матушка, глядя на него блестящими глазами из-под кустистых бровей. – Городу нужен врач. От Шуши не ожидала, но пусть будет как будет, не понравится – уйдёт к кому-то другому.
– Она упрямая девчонка, – сказал Харуун, – возьмётся за что-то и не отступится.
– С годами перестанет быть такой резвой, остепенится, – заметила Матушка, – мало, что ли, я вас повидала на своём веку? Что на самом деле тебя беспокоит, король?
– То, что Туркас вернулся, – признался Харуун, – нет ли в этом руки богов?
Матушка посмотрела на него долгим взглядом, прежде чем ответить.
– Мы этого знать не можем, Харуун, – сказала она. – Лучше бы боги на нас не смотрели никогда, но я-то знаю, что они смотрят.
Она поправила косынку на плечах, зябко поёжилась, и это была отнюдь не старческая холодная кровь.
– Мне сорок восемь лет, Харуун, – сказала она, – я вдвое старше тебя, и я многое видела и чувствовала. Но взгляд богов не спутаешь ни с чем. Иногда делаешь что-то в храме и чувствуешь: вот он.
– Тебе страшно тогда? – спросил Харуун неслышным шёпотом.
– Я привыкла, – ответила Матушка. – Дать тебе совет?
– Дай, – сказал Харуун, склонив голову.
Это Матушка короновала его в этом самом храме, как раньше короновали его мать, его деда, его прадеда… Корона уцелела с древних времён чудом, её передавали из рук в руки и защищали ценой своей жизни. Она показывалась людям только один раз на протяжении жизни короля – на коронации, а всё остальное время хранилась где-то в храме. Харуун мог бы поклясться, что в жизни не видел такой красоты – корона была сделана из золота и усыпана блестящими драгоценными камнями. Она считалась великим артефактом ещё во времена больших людей, что говорить про времена маленьких!
Он как будто снова почувствовал тяжесть короны у себя на голове.
– Не препятствуй тому, что не можешь остановить, король, – сказала Матушка. – Ты понял меня?
Харуун сжал её сморщенную руку.
– Понял, – ответил он. – Ты говоришь о том, что моя власть имеет пределы. Но что мне делать с…
В этот момент его уха коснулся отдалённый звук, как будто наверху кто-то кричал.
– Ты слышала? – спросил он. – Кажется, меня зовут.
По ступеням промчались чьи-то быстрые шаги, и безо всякого почтения в храм влетел Мелле, с разбегу бухнулся на колени, вспомнив о том, где находится.
– Харуун! – выдохнул он, силой переводя себя с крика на шёпот. – Туркас умер!
– Спасибо! – прошептал Харуун Матушке, торопливо прощаясь с ней, и вскочил.
Они выбрались наверх, и на мгновение Харууну пришлось зажмуриться от солнечного света после полумрака храма.
– Бежим! – воскликнул Мелле, и они побежали, распугивая неповоротливых толстых кур, перепрыгивая через распиленные доски, приготовленные для ремонта дома Ханы, огибая людей, большая часть которых уже знала, Харуун был уверен – знала…
Сначала возникло ощущение, что в больницу набилось полным-полно народу. Был Ватракс, заместитель Джанин на посту начальника стражи, который временно выполнял её обязанности – когда она ему это позволяла, конечно; была Анна, которая жалась к стене, комкая платок на шее и не замечая, что вот-вот порвёт его, был Остен, который держался куда мужественнее неё, по крайней мере, ничем не показывал, что первый день ученичества выбил его из колеи. Был здесь Авель Прим, конечно, по долгу службы. И наконец, когда в больницу вошли Харуун и Мелле, стало казаться, что в помещении совсем тесно.
Харуун устремил взгляд туда, где, как он видел из окна, лежал Туркас. Теперь он был, несомненно, мёртв. Взгляд его широко раскрытых глаз упирался в потолок, на губах высыхала пена, но, судя по одеялу, которое не было сброшено на пол, умер он быстро и если и испытывал мучения, то они скоро закончились.
В комнате висело мрачное молчание. Наконец, поняв, чего от него ждут, Харуун медленно подошёл к постели Туркаса и закрыл ему глаза. Осознание, что теперь он никогда не услышит правду, настигло его поздно и принесло только разочарование. Боги сказали своё слово – разве он мог этому препятствовать? Следовало расспросить Туркаса раньше! Но боги не желали, чтобы город знал правду и готовился к своей участи…
Харуун развернулся к своим подданным.
– Мелле, – сказал он, указывая пальцем на стражника, чтобы подкрепить свои слова уверенным жестом, – возьми кого-нибудь ещё, отправляйтесь к домам Нэма и Энни, проверьте, всё ли в порядке. Если да, оставайтесь при них неотлучно. Если нет, поднимайте тревогу.
Повинуясь его приказу, Мелле тут же умчался, а на улице раздался голос Джанин.
– Разве же мне дадут спокойно разродиться? – вопрошала она, поднимаясь по ступеням.
Она возникла в дверях, опираясь на неизменное копьё, которое из оружия превратилось в посох. Ватракс немедленно подставил ей стул. Джанин тяжело уселась, отставила копьё к стене и повернулась к дверному проёму:
– Заходи.
Неслышной тенью вошла Викки, скромная ученица, которая выглядела невинно и испуганно одновременно. Однако от Харууна не укрылся её взгляд, который она исподлобья бросила на мёртвого Туркаса. Затем Викки встала за стулом наставницы и спрятала руки за спиной.
– Итак, – произнесла Джанин, переводя дух, – он мёртв. Анна, ты подтверждаешь смерть?
– Да, – тихо сказала та, не отходя от стены.
Джанин вздохнула.
– Авель, протокол.
Авель Прим выхватил лист из своей папки и начал строчить на нём куском грифеля. Пока Джанин диктовала официальные фразы, Харуун обошёл вокруг постели покойного и осмотрел вещи, которые лежали рядом. Но кроме глиняной кружки и кувшина с водой на столике рядом с ним ничего не было.
– Отчего умер Туркас? – спросил Харуун, прервав Джанин. – Анна, я тебя спрашиваю. Подойди сюда. Если это инфекция, мы все в опасности!
Анна отклеилась от стены и подошла, потерянная и удручённая. Харуун понимал её – смерть пациента по врачу всегда ударяет больно, как бы они ни старались этого не показывать.
– Туркас был очень измождён, – сказала она. – Санитары помогли ему помыться и переодеться, отнесли сюда, я напоила его и дала поесть. Возможно, он не выдержал именно этого. Ни на какую инфекцию это не похоже.
– Как это – не выдержал? – резко спросил Харуун.
– Так бывает, – пояснила Анна. – Вы же все знаете, если долго голодавшего сразу обильно накормить, он умрёт. Организм не успел перестроиться.
– Ты давала ему обильную пищу? – спросила Джанин.
– Нет, только куриный бульон, кусочек мяса и немного сухарей… – робко произнесла Анна и оглянулась на Остена.
– Запишите показания врача, – велела Джанин Авелю Приму. – Вы вернулись после молитвы и нашли его мёртвым?
– Всё так, – подтвердила Анна.
– Тогда отчего он умер? – спросил Ватракс. – Он оголодал и добрался до еды, которая была приготовлена в больнице? А ты не видела, потому что была…
– На открытом уроке, – подтвердила Анна. – Когда я уходила, он спал.
– Какая еда оставалась здесь? – спросила Джанин.
– Немного бульона, куриная грудка, сухари, – перечислила Анна.
– Проверить, – приказал Харуун, указывая на печь, на которой стояла кастрюля.
Ватракс подошёл и откинул крышку.
– Мяса нет, – сказал он. Харуун сделал шаг ближе и заглянул, чтобы убедиться своими глазами.
– Он обожрался, – подвела итог Джанин. – Потрясающе. Ватракс, тебе придётся заняться похоронами.
Ватракс кивнул и вышел. Анна стояла у постели Туркаса, едва не плача.
– Как я могла? – повторяла она. – Как я могла не уследить? Не подумать?
– Учитель, это не ваша вина, – попытался Остен её утешить, обнимая её за пояс. Он ластился к ней, как ластится щенок к матери. – Учитель, не плачьте! Анна! Прошу тебя!
Харуун развёл руками, как будто тоже подводя итог. Боги распорядились так. Безмозглый Туркас… И всё же у него словно гора упала с плеч. Разговоры об огнях можно спокойно объявить бредом сумасшедшего, Нэма и Энни поблагодарить за милосердие, оказанное изгнаннику, – и тема будет закрыта.
И ещё следует послать разведку к берегу моря – чтобы самому было спокойнее.
Харуун подал руку Джанин, мазнув взглядом по Викки. Девчонка тут ни при чём, никто не замарал руки кровью, и это было правильно. Маленькие люди никого не убивают. Джанин могла бы гордиться ученицей.
Они вышли прочь, сопровождаемые Авелем и Викки. Второй раз за день Джанин опиралась на руку Харууна, а Викки теперь несла её копьё.
– Суд придётся отложить, – морщась, сказала Джанин и потрогала живот.
– Тебе больно? – встревожился Харуун.
– Ничего. Ребёнок толкается. Когда уже это закончится… Еле хожу.
– Придёшь на суд?
– Если не засну… – проговорила Джанин, отдуваясь. – А это вероятно. Пошли за мной кого-нибудь, желательно за полчаса до начала, чтобы я успела дойти.
– Могу велеть повезти тебя в повозке, даже свиней не надо запрягать, довезут руками, – пошутил Харуун.
– Ещё чего, – злобно прошипела Джанин, – растрясут, стукнут ребёнка. Сама дойду. Фух!
Она откинула волосы с лица, протянула руку за копьём и обратилась к Викки:
– Ты выбрала бесполезного наставника, девочка.
– Ты самая лучшая наставница из всех, Джанин, – сказала та, сияя глазами. – И я буду нянчить твоего ребёночка.
– Авель, – сказал Харуун, – передай всем, что суд придется перенести, пока не похоронят Туркаса.
На время похорон откладывались все дела и мероприятия. Те, кто желал присутствовать, тот присутствовал, а к обычной жизни город возвращался только тогда, когда все положенные почести были отданы смерти.
Харуун задумался, допустимо ли хоронить Туркаса так же, как хоронили бы любого другого горожанина, но потом понял, что ситуация настолько из ряда вон, что лучше просто соблюсти правило: умерший в городе будет похоронен как горожанин.
Авель ушёл с вестью, которую прежде всего должен был донести до судьи.
– Спасибо, Харуун, – сказала Джанин. – Не провожай меня, пусть Викки проводит.
И Харуун остался один на улице. Ему следовало дождаться, пока Туркаса подготовят к погребению, и участвовать в похоронах, но этот момент наступал не прямо сейчас, несмотря на то, что хоронили в городе быстро. Ведь труп мог отравить всё вокруг себя и перенести заразу. У него было около получаса.
Харуун бездумно отошёл прочь и присел на ступени первого попавшегося крыльца. Голова гудела – столько происшествий за один день ещё не случалось, прошло всего полдня, а всё уже слилось в его памяти в бешеную круговерть.
Интересно, Матушка предчувствовала смерть Туркаса или просто пыталась сказать, чтобы король не препятствовал тому, что происходит? В её словах не было скрытого смысла или всё же был? Мелькнула мысль возвратиться и спросить, но тут за его спиной скрипнула дверь, и Харуун услышал голос Ионы.
– Ты что сидишь? – спросил Иона, трогая его за плечо шершавой рукой с мозолями.
– Устал, – коротко ответил Харуун. Иона подумал и сел рядом с ним, сощурился на солнышко. Харуун скосился на него – водомер был невозмутим.
– А у колодца Сандерс? – спросил он.
– Угу, – ответил Иона, блаженно щурясь. – Говорят, Туркас помер?
– Да. Я сам ему глаза закрыл.
– Туда ему и дорога, – безмятежно ответил Иона.
– Гневишь богов, – попенял ему Харуун.
– Я не на них свой голос поднимаю, а на убийцу и мятежника, – ответил Иона. – Он думал, что притащится в город и испортит тут воду, а на самом деле боги его покарали, а нас не тронули.
– Он умер, обожравшись, – сказал Харуун после паузы, чтобы внести ясность.
– По собственной глупости, – отрезал Иона, и разговор смолк.
По притихшей улице прошёл Ватракс, неся в руках белое полотнище для савана. Он вошёл в больницу и скоро оттуда вышел, отдал какой-то приказ подбежавшему Лиаму.
– Когда суд? – спросил Иона, прервав молчание. – Переносится?
– Пусть судья решит сам, – ответил Харуун. – Зависит от того, как быстро похороним, должны за два часа управиться.
– Расправимся с ещё одной мятежницей – и не о чем будет беспокоиться, – сказал Иона. Не было удивительным, что, хотя дел сегодня должны были разбирать три, он упомянул лишь об одном. Это суд над Кайрой подразумевали все, когда говорили, что ждут решения судьи.
– Расправимся? – переспросил Харуун.
– Ты думаешь, Трейвендес вынесет приговор о помиловании?
– Я думаю, что Кайру отправят прислуживать в храме и не вставать с колен, – признался Харуун.
– За такое?
– Она никого не убила.
– Всех нас могла убить.
– Это только записи.
– А ты милосерден, король. Забыл, что она уже перешла к делу?
– Но мы пресекли.
– Посмотришь, что будет. Если бы не возвращение Туркаса…
Харуун понял, что Иона может быть и прав. Если бы не вернулся Туркас, люди не были бы встревожены. Если бы он сам не сказал Кайре о Туркасе, то она, может, и попридержала бы язык на суде. А теперь не попридержит. Всё проклятый Туркас! Даже после смерти он продолжал пакостить.
Харуун проводил взглядом Остена, который вышел из больницы и прошел по улице туда, откуда явился Ватракс и куда умчался Лиам. Через пару минут мальчик вернулся и приблизился к Ионе и Харууну. В руке у него была крысиная лапка, с которой капал жир.
– Харуун, – сказал он. – Можно мне с тобой поговорить?
– Конечно, – ответил тот. – Говори, что у тебя за проблема?
Остен замялся, облизнул с лапки жир.
– Я столкнулся с трудностями в первый день ученичества, – сказал он. – А моей наставнице нужна помощь. Я не знаю, как поддержать её в этот час. Может, ты мне что-то посоветуешь?
– Будь рядом с ней и следи за тем, что ей может понадобиться – вода, еда, отдых, – сказал Харуун. Остен спрашивал очевидное, все и так знали, что нужно тому, что потерпел неудачу и тяжело это переживал.
Остен покачал головой.
– Мне кажется, это будет долгий разговор, – сказал он. – Можно пройтись с тобой?
– Пойдём, – вздохнул Харуун. Только душеспасительных разговоров ему тут не хватало…
Остен обернулся к Ионе, помахал ему и повёл Харууна в проём между его домом и соседним. Они прошли проулок, вывернули на свалку. Это место, по мере возможности отгороженное, охраняли собаки. Сейчас там работали два неутомимых санитара, неузнаваемые в своих костюмах. Они отбирали то, что нужно было сжечь, то, что нужно было выбросить за стены города, и то, что ещё могло пригодиться в хозяйстве. Рядом с ними горел костёр, над которым стояла решётка, на решётке жарились куски крысиного мяса. Сюда же выходила задняя дверь дома мясника.
Остен по пути жадно обглодал лапку и кинул кость одной из собак. Началась грызня, но они не стали смотреть. Остен повёл Харууна вдоль забора и тащил за собой, держа за рукав, пока они не уткнулись в забор, который отделял дома от огородов. Если обогнуть огороды вдоль городской стены, можно было выйти к началу Дальней улицы, которая, в свою очередь, огибала город, и снова попасть на Главную, к воротам и больнице.
Харуун остановился у забора, увитого побегами помидор, на которых созревали маленькие, зелёные ещё плоды.
– Говори, – велел он, уже давно поняв, что речь пойдёт не о том, как утешать Анну. Остен твёрдо посмотрел ему в глаза снизу вверх.
– Я считаю, что Туркаса убили, – сказал он.
Харуун отвернулся и провёл рукой по лицу. Час от часу не легче.
– С чего ты это взял? – спросил он иронично.
– Если бы он просто объелся и получил спазмы и заворот кишок, то он умер бы медленнее, – объяснил Остен. – И откуда тогда пена на губах? А куда делись кости от мяса, которое его убило? Ведь не слопал же он и кость, которая должна была от грудки остаться! Я думаю, что его отравили.
– Отравили, – повторил Харуун. – Анна знает о твоих предположениях? Почему она сама не сказала сразу, что это отравление? Если даже ты понял…
– Анна знает. Когда всё случилось, она растерялась, потому подтвердила про смерть от еды, – тихо, но решительно говорил Остен. – Но потом она согласилась с моими предположениями, когда смогла спокойно подумать.
– Почему она не пошла ко мне сама?
– Она боится.
– Чего?
Остен замялся.
– Убийцы, если он есть? – догадался Харуун.
– Да. Она ничего не видела и не знает, но мои слова расстроили её.
– Угу. И кто же, по-твоему, Туркаса убил?
Остен скосил глаза направо и налево, как будто высматривая пути отступления, и не торопился отвечать. Харуун шумно выдохнул и присел на корточки, чтобы не торчать над забором так, чтобы было видно с другого конца огорода.
– Так, давай разбираться, – сказал он. – С чего ты взял, что его убил я? И почему ты пошёл с этим ко мне же?
– Потому что я не уверен до конца, – сказал Остен, глядя на него невозможно печальными глазами. Он тоже присел, и теперь выходило так, что они шушукаются, спрятавшись за плетнём.
– Я могу позвать Хану, и мы сейчас в точности и по времени воспроизведём мой путь по городу этим днём, – сказал Харуун. – И опросим свидетелей. И ты увидишь, что я никак не мог убить Туркаса, потому что когда я видел его в последний раз, с ним была Анна, а потом я присутствовал на площади у всех на виду.
– Ты заходил в больницу? – уцепился Остен. Умный парень, далеко пойдёт.
– Я заглядывал через окно, чтобы убедиться, что всё в порядке, – тихо сказал Харуун. – Туркас спал, с ним была только Анна.
– Что она делала? – нахмурился Остен.
– Толкла что-то в ступке… Проклятье. Давай рассуждать логически. Анна идёт на урок, перед этим будит Туркаса и поит его ядом. Напоить человека в таком состоянии легко, он даже не поймёт, что пьёт. Она возвращается уже с тобой… Вы сразу поняли, что он мёртв?
– Да, мы вошли, и сразу стало понятно.
– Дальше что было?
– Анна выбежала, стала искать стражника. Это оказался Мелле, он шёл с поста. Она сказала ему позвать тебя и начальство…
– Мелле позвал Ватракса раньше, чем меня, – понял Харуун, – я был в храме, он меня не сразу нашёл. Ватракс позвал Прима – для записи как летописца. С ним не пришла Шуша. Почему?
– Она готовится к переезду.
– Понял. Кто позвал Джанин и Викки?
– Ватракс? Его дом недалеко от дома Джанин. Он мог забежать к ней, она всё же его начальство.
– Кто угодно мог зайти в больницу, пока все были на открытом уроке, – заметил Харуун. – Всё ещё думаешь, что это был я?
– Ты был на виду, но по приказу…
– Я клянусь тебе, что это не я, и я не отдавал приказ убить Туркаса.
– Хотя мог бы, ведь это выгодно городу.
– Чтобы навлечь на всех гнев богов? Нет, спасибо.
Остен смотрел упрямо.
– Он не будет мутить воду, если умрёт.
– Он уже всё взбаламутил.
– Но кто-то пытался заставить его замолчать.
– Или отомстить за Маркуса.
– Викки всё время была с нами, она всё время была в школе, а потом вы видели её…
– Она пошла к дому Джанин…
– Дом Джанин в середине Первой, она бы не успела туда и обратно даже бегом.
– Её бы заметили. И ей нужно было достать яд. Сразу. У нас нет яда.
– Тот, кто знает травы, мог бы помочь.
– Анна?
– Или кто-то ещё.
– Например, ты сам.
Они говорили почти шёпотом, почти соприкасаясь лбами, спрятавшись за забором, сидя на корточках друг напротив друга.
– Я мог, но я этого не делал. Где были Малика и Раджан?
– Ты упираешь на месть?
– Не стоит сбрасывать со счетов… – Остен замялся.
– Преданность городу? Эта преданность может выйти боком. Если боги увидели убийство…
– Я знаю, король, потому и беспокоюсь. Мне страшно, что моя наставница – соучастник убийства.
– Не ешь и не пей ничего из её рук, – предупредил Харуун. Вряд ли это вправду была Анна… Хотя как знать. Но нет, она не могла нарушить клятву служить людям… Людям или городу? А разве это не одно и то же?
– Я не буду верить никому, пока всё не разрешится, – серьёзно заметил Остен.
Чуткое ухо Харууна уловило шорох за спиной, как будто сдвинулись листья на грядке позади него, за забором. Он быстро приложил палец к губам и заговорил уже громче:
– Не бойся за Анну, она не столь слаба, как тебе может показаться. И не думай, что зря выбрал стезю врача. То, что случилось – не твоя вина, так бывает. Не стоит опускать руки. Ты нужен нам всем, это к тебе мы понесём свое горе. Будь сильным, я говорю тебе это как король… и как пациент тоже. Ты понял меня? Заботься об Анне, и она оправится уже на следующий день.
– Я буду, – ответил Остен, принимая правила игры, – но до чего это сложно! Я боюсь, что теперь меня назовут нытиком и трусом.
– Никто не назовёт тебя так, мы все учились и ошибались, – приободрил Харуун. – И чтобы я больше такого не слышал!
– Да, ваше величество! – ответил Остен звонко и поднялся. – Я пойду к Анне. Прошу, не говори никому, что я был таким… слабым.
– Я твой король, и я никогда не буду над тобой смеяться, – заверил Харуун. – Мой долг – поддержать любого, кто обратился ко мне за помощью. Беги. И не забудь покормить Анну, она сейчас сама не вспомнит, что нужно поесть. Доброй воды!
Остен кивнул и убежал. Харуун постоял с минуту, глядя в небо и чутко прислушиваясь, не шелохнётся ли ветка у него за спиной, а потом разом повернулся и перепрыгнул через забор, повалив его и смяв кусты помидор. С грядки через заросли метнулась быстрая тень, но Харуун догнал её в два прыжка, невзирая на помятые растения, и они с Викки, которая отчаянно лягалась и царапалась, упали в межу. Харуун навалился на неё, зажимая ей рот рукой, и добился того, что сопротивление ослабло. Девчонка слюнявила его ладонь, но никак не могла цапнуть как следует, и Харуун выпустил её из объятий, впрочем, не давая ей отползти.
– Ты подслушивала, – сказал он, нависая над ней. – И не стыдно тебе? Узнала про слабость Остена и решила ему отомстить?
– Вы говорили не про него, – выплюнула Викки. – Я не дура, вы говорили про убийство!
– Ты сама сюда пришла или тебя послали?
Викки промолчала, и пришлось встряхнуть её.
– Ты сама пришла или Джанин велела за мной присмотреть?
– Джанин, – с неохотой призналась Викки. – Она беспокоится. Я только смотрела, где вы. А вы заговорили о…
– О подозрениях. Хочешь признаться в убийстве Туркаса?
– Это не я, придурок, – обозлилась Викки, ощерилась, показывая мелкие некрасивые зубки. – Я всё время была на виду.
– А твой брат? Твоя мать? Первая жена твоего отца?
– Они были на площади, ты что, не видел? Никто из нас его не убивал. Но я буду защищать того, кто убил!
– И навлечёшь на нас гнев богов! Не ты ли сегодня клялась быть маленьким человеком?
Викки молчала, тяжело дыша.
– Я рада, что Туркаса больше нет, – сказала она.
– Я тоже, – признался Харуун, – понятия не имел, что с ним делать, а теперь оно само разрешилось. Расскажешь Джанин о подозрениях?
– Ты будешь открывать следствие по делу Туркаса? – не ответив, спросила Викки. – Я не буду ни против кого свидетельствовать.
– Тебе и не надо. Ты невиновна, твои мать и брат невиновны, ты была на церемонии и ничего не видела.
Харуун поднялся, отпустив её.
– Не держи гнев в своём сердце, – сказал он. – И ты будешь достойным стражем.
Девчонка отползла, поднялась на ноги, отряхнулась, глядя с неприязнью.
– Я расскажу Джанин обо всём, что услышала и поняла, – пообещала она. – Начальница стражи должна знать об этих подозрениях. Ты веришь Остену?
– Он прав – логически. Но может и ошибаться. В любом случае – передай Джанин, что никакого следствия не будет. Ты помнишь: я сказал, что рад, что Туркаса больше нет, хотя и нельзя радоваться чужой смерти. Иди. Доброй воды тебе.
После того, как Викки ушла, он расправил помятые кустики, выровнял забор и отправился прочь тем же путём, каким Остен привёл его сюда.
Он помахал рукой санитарам, свернул за дом Ионы, перекинулся с ним, ещё сидящим на крыльце, парой слов, пересёк улицу, нырнул в дыру в заборе и пошёл так же, как крался сегодня утром, только в обратную сторону – мимо огорода с травами за больницей, преодолел второй забор и оказался на территории кошачьего дома. К самому дому он не пошёл, а присел по ту сторону забора, у той его части, что была к больнице ближе всего.
Харуун пошарил по земле руками, а потом стал последовательно осматривать пространство перед собой. Рыжий кот спокойно наблюдал за ним с поленницы. Харуун поднялся и, согнувшись, перешёл на другое место, едва не споткнувшись об играющих котят. Он обогнул поленницу и пошарил за ней, а потом выпрямился, уловив какое-то движение в другой стороне.
Не слишком далеко, но так, что он не заметил сразу, шла какая-то напряжённая возня, которая то прекращалась, то затевалась вновь. Харуун приблизился и обнаружил серую кошку, которая прижималась к земле, ворча и скрывая что-то между лап. На неё наседали ещё четверо пушистых, видимо, учуявших добычу. Харуун настиг их за пару шагов, распугал злодеев. Кошка попробовала сбежать, но он ухватил её буквально за хвост, получил по руке когтями, однако добычу свою не выпустил. Кошка рычала, в зубах у неё была зажата куриная кость. Харуун отобрал её, осмотрел и безошибочно узнал кость от грудки, которая остаётся, если съесть мясо и хрящ. Он бросил её обратно кошке и поднялся.