Айдар Табрисович Фартов
Мяу
– Не станем пороть горячку! Чтобы быть справедливым и не ошибиться, мы должны услышать обе стороны! Виноватых поищем позднее. И ещё, – и это очень важно! Когда будете на свидании, то осторожно шепните Илье, чтобы он не болтал лишнего в камере. А я предостерегу Салавата. Хорошо?
Она поняла сразу всю глубину ответственности. Её лицо ужаснулось от осознания выдвинутых обвинений в адрес Ильи и Салавата, сполна испытав тот трагизм положения, что влечёт за собой уголовная статья, связанная с наркотиками. Справедливая злость испарилась и исчезла, как ранний туман. Женщина обмякла. Она снова превратилась в маму – мягкую, любящую и страдающую.
– Ильдар, думаете, их ждёт тюрьма?
– Не могу знать. Но им не позавидуешь. Я не имею понятия, что у мальчишек сохранилось в мобильниках, но надеюсь, что хватило ума не оставлять в телефонах компромат.
– Полагаю, они удалили всякие переписки, если затрагивали тему наркотиков? – она вздрогнула, закрыв глаза. – Боже мой, Ильдар, мы рассуждаем, как преступники со стажем!
Ильдар невесело улыбнулся. Он огляделся вокруг и сверился с картой. Ильдар знал дорогу. Он проезжал здесь в роковую полночь, но утренний мегаполис выглядел по-другому, чем ночной. Город проснулся и спешил на работу, по делам и встречам. Жидкая зарница робко осветила улицы, стирая ночные секреты и дворовые тайны.
– Мы почти на месте! – он проехал прямо на перекрёстке, выехав на дорогу, проезжую часть которого разделяли надвое трамвайные рельсы. Появились небольшие двухэтажные дома, уступив место многоэтажкам. Поток машин заметно ослабел, будто водители остерегались проезжать по внезапно сузившейся дороге, предпочитая объездные пути. Качество дорожного полотна также ухудшилось, добавив ям и неровностей.
Место для парковки отыскалось моментально, так как стоянка растянулась вдоль всей длинной улицы. Огромное здание серого цвета, опоясанным бетонным забором с колючей проволокой и установленными камерами находилось на отшибе, занимая площадь в несколько гектаров земли. Оно грозно возвышалось, внешним видом показывая свою значимость в деле исполнения наказаний для оступившихся людей. Здесь имелось два входа, достаточно удалённых друг от друга и поделённых на корпуса, разделивших арестантов по степени тяжести выявленных преступлений. Первый, к которому подъехали Ильдар и Наталья содержал людей, приговорённых судом за административные правонарушения. Второй вход, с противоположной стороны здания удерживал более серьёзных нарушителей закона, так как в данной части находился следственный изолятор. Заведение принадлежало министерству внутренних дел, о чём свидетельствовала табличка на воротах. Так же, как и ночью, здание выглядело свирепо и величественно. Ильдар заглушил двигатель. Поддавшись необъяснимому чувству, они одновременно вышли из тёплого салона.
– Никогда не думала, что буду возить Илюше передачки! – вздохнула Наталья, запрокинув голову и рассматривая окна с решётками. Она будто искала то единственное окно, за которым находилась камера с её сыном.
На душе стало гадко. Настроение Ильдара изменилось. Ушёл показушный оптимизм и искусственно навеянная бравада о том, что всё обойдётся. Он был потрясён видом равнодушной безликости, где откуда-то, в каких-то кабинетах решалась судьба Салавата – беззащитного сына, родного человека…, ребёнка и взрослого, умного и глупого, маленького и большого, но несчастного и любимого. Серое здание, серое небо и серый снег словно обступили его со всех сторон, окутали и насели, поглотив другие тона жизни. Он виновато склонил голову, будто проходящие мимо люди осуждающе смотрели на него и указывали пальцем. Они шептали и злорадно щурились: «Это его сына поймали за наркотики! Ну и поделом! Так ему и надо!». Ему залетела в голову случайная мысль. Раз сын за отца не отвечает, а, если – наоборот? Отец отвечает за сына?! Да, конечно! Сполна. Отвечает и получает по заслугам. Сын довольствуется постулатами отца, примеривает его судьбу, попугайничает в повадках и характере. Выходит, он дал Салавату неправильные примеры для подражания? Ошибся в воспитании? Позволил думать, что душа в тягости, а тело для наслаждения! Но ведь – это неправда! Ильдар всегда поступал, по совести. Нет, он не считал себя святым, но греховодником тоже не был. Или для безусого поколения отыскались другие примеры, более заманчивые и легкомысленные, за которым потянулись бестолковые юнцы? Мой, Аллах! Как же просто затуманить, обвести вокруг пальца молодой разум. Без сражения взять в плен и отобрать невинную душу.
Ильдар услышал, как Наташа что-то спросила. Он оторвался от печальных мыслей.
– Надо спросить, во сколько начнётся свидание? Не перенесут ли? – скорбно произнесла она, делая робкий шаг в сторону единственной железной двери, будто специально вырубленной в бетонном заборе.
Брелок сигнализации сделал своё дело, закрыв машину на электронный ключ. Они подошли к забору. С малым опозданием к ним прибавилась пожилая женщина в потёртом пальтишке. У неё из сумки торчал блок сигарет.
– Вы – первые? Я буду за вами! – забитым голоском проверещала она.
– Не отменят свидание, бабушка? Запустят в десять? – спросила Наталья, кивая на табличку с указанием времени.
– Они рано не пущають, – бабушка облизала бескровные губы. – Ишь, всегда с опозданием, милочка! Не торопясся! Не соблюдат график. В прошлый раз токма через сорок минуточек раскрыли.
Ильдар вскинул руку и посмотрел на циферблат. До назначенного часа у них оставалось добрых полчаса. Им надо было вернуться до иномарки. Несмотря на слабый мороз, ветер и влажный воздух пробирал до косточек. Тем более пакеты с вещами остались в салоне.
– Мы скоро подойдём! – предупредила Наталья бабушку, заметив жест Ильдара.
– Идите, идите, сердешные, – зашамкала бабушка. – Сходите до лавки. Али, что забыли купить!
Они уселись на свои места. Ильдар – водителем, а Наталья – пассажиром.
– Погреемся. До десяти уйма времени! – Ильдар повернул кругляк датчика, регулирующий температуру.
– Погреемся! – согласилась Наталья, поёжившись после сырого воздуха.
Они замолчали, угрюмо уткнувшись в окно. Каждый думал о своём…, своём сыне, попавшем в наркотическое рабство.
– Вчера весь день вспоминала Илюшку, – нарушила тишину горестным тоном Наталья. Она будто бы обращалась ни к кому, разговаривала сама с собой. Не повернувшись, смотрела в окно. – Вспоминала его детство…, каким он был маленьким. Потешным.
Ильдар посмотрел на выстраданный материнский профиль. Он понял, о чём она говорила. Вчера воспоминания также швырнули его в прошлое. Ильдар и Наталья гуляли в беззаботном детстве их сыновей – Салавата и Ильи, когда мальчишки дарили родителям радость и счастье.
– Илюшке было годика три или три с половиной…, усадила его в ванну, чтобы искупать, – с горькой улыбкой припоминала она, – Илюшке нравилось хлопать по водичке, пускать игрушечного утёнка по гребням волны. Утёнок покачивался, забавляя Илюшу. Специально для купания купила новое мыло. Помню, что земляничное. Раскрыла упаковку и дивный аромат разнёсся над ванной, словно держала в руках только что собранную в лукошке лесную ягоду. Илюшка заинтересовался. Сначала шуршащей обёрткой, а затем аппетитным запахом ягод. Он попросил меня отдать кусок мыла. Я вручила мыло в маленькие ладошки, а сама потянулась за мочалкой. И вдруг слышу, как Илья начинает неистово плеваться. Поворачиваюсь. Он весь в слюнях, выталкивает языком изо рта розовые крошки. Присмотрелась. Батюшки, это же мыло!
Наталья улыбнулась. По-доброму, по-матерински.
– На куске мыла остались царапинки его острых зубов. Он решил съесть сладкую ягоду, попавшись на манящий запах. Не подозревал, что оно предназначено для мытья.
– Смешной бутуз! – улыбнулся в ответ Ильдар. – Непоседа! А я, Наташа, вчера вспомнил, как случайно заснул в зале на диване. И всё бы ничего, но когда проснулся, обнаружил, что меня накрыли пледом. Оказалось, что Салават увидел, что уснул, убежал в комнату и вынул из бельевого шкафа плед. Укрыл, чтобы не замёрз.
– Сколько лет ему было в то время?
– Девять или десять. Учился в третьем классе.
– Боже мой, что же Илья и Салават наделали? – заломила руки Наталья. – Ведь не скажешь, о том, что они что-то употребляли? Когда они превратились из хороших мальчиков в плохих? Не знаешь, Ильдар? Почему это прошло незаметно для меня? Для вас с Лялей? Ведь не возникло ни тени подозрений, хотя бы мало-мальски, что Илюша принимает наркотики. Когда он успевал глотать эту дрянь? Ведь постоянно был у меня на виду. Говорил, что идёт с ночевкой к Вам, к Салавату, и я безропотно, с чистой душой отпускала. Кроме вашей квартиры я не позволяла ему куда-то надолго сбежать. Меня радовало, что они друзья. Импонировало, что у Салавата дружная семья и хорошие любящие родители. Нисколько не желала, чтобы Илья чувствовал себя ущемлённым и ущёрбным. Да, мы с мужем – Илюшиным отцом, развелись. Не сложилось. Но для Илюши старалась. Буквально рвала жилы, чтобы ни в чём не нуждался. Работала много. Уставала, но Илью не ограничивала. Но он понимал, каким трудом достаются деньги и не просил чего-то несусветного. Чтобы он отдохнул и развеялся, выполняя его просьбу, разрешала пойти с ночевой к Салавату. Сама была молодой и не понаслышке знаю, как интересны ночные разговоры. Секретов много. От друга ничего не скроешь. За продолжительную ночь, которая в разговорах оборачивается в короткую и быструю, успеваешь обо всём с лихвой наговориться. Я беспокоилась, что Илья будет стеснять, но зная покладистый характер Ляли и Вас, Ильдар, отпускала с чистой совестью. После ночевой, Илья возвращался сонный и сразу же заваливался на бочок в постель. Спал долго. По двенадцать часов. Не просыпался и не ходил в туалет. Порой не могла достучаться, что бы накормить. Как-то удалось его растолкать. Хотела, чтобы он поужинал со мной. Но Илюша промямлил, что нет аппетита, и снова погрузился в сон. Я шутила и сердилась. Говорила, что Илья с Салаватом медведи, ушедшие в зимнюю спячку. Полуночники! Днём спят без задних ног, а ночью развивают бурную деятельность. Но почти вся молодёжь буйствует ночью, а днём отсыпается. В этом не видно ничего странного. Разве не так?! Когда же они испортились? В жизни всегда вежливые и тактичные, и Салават, и Илюшка. Вы посмотрите, Ильдар, они даже выглядят, как братья! Оба худенькие и носят очки.
– Они и вправду похожи, Наталья! Спасибо за лестное мнение о нашей семье, Наташа! Но, правда, за правду! Илюшка нам тоже нравится. Его скромность, приветливость. И вдобавок, я причислил его к творческим личностям. Как-никак Илья играет и поёт в созданной группе. Сочиняет песни. Талант!
– Да уж! Талант! Насочинял куплетов. Скоро будет петь: «А голуби летят над нашей зоной!».
Сказанная Наташей, с беззлобным сарказмом, реплика, в котором прозвучали мягкие нотки бездумности поступка Ильи, его случайности и до сих пор склоняемой к нежеланию поверить в это упрямым материнским умом, привели Ильдара к искренней улыбке. Абсолютно неожиданно и сама того не ведая, Наталья разрядила накалившуюся атмосферу, припорошенную серым пейзажем и утренним ожиданием. Заметив смягчившееся лицо товарища по несчастью, и прокрутив в мозгу выскользнувшую фразу, Наталья слабо улыбнулась.
– По-моему, пора напомнить, что мы приехали первыми! Я не вижу бабушки, которая занимала за нами, – смущённо напомнила она.
Ильдар глянул на ворота. Людей прибавилось.
– Пойдёмте!
Свидание прошло не по отцовской задумке. «Наперекосяк!», – подумал Ильдар и тут же злобно сплюнул на землю, потому что в слове отыскалось что-то приближенно и отдалённо напоминающее о наркотиках. Они больно и словно специально клюнули его в темечко, раз за разом, напомнив о постигшей катастрофе. Ильдар заметил, что вокруг постоянно отыскиваются какие-то намёки и знаки, воспламеняя его мозг. Например, он посмотрел в телефон, чтобы проверить сообщения от жены. Листнул пальцем по экрану и среди ленты нужных вкладок, телефон выдал слово «Закладки». Его резануло. Почему он раньше не обращал внимания на подобные мелочи, а теперь готов взорваться? Эти закладки есть практически во всех программных обеспечениях сотовых аппаратов. Они удобны и позволяют вмиг отыскать любимую страничку в интернете, но лишь сейчас это слово его непомерно раздражает. Ему показалось, что наркодельцы словно нарочно издеваются над ним, как карты подкидывая укурочные термины. Они убивают тысячи жизней по стране, по миру. Наживаются на несчастье, разоряют семьи, истребляют детей. Ильдар был готов взяться за оружие, чтобы найти и самому избить, уничтожить, задушить и растерзать этих тварей. Вынести свой приговор. Безусловно, жестокий, но зато более справедливый.
По разрешению дежурного, Ильдар вошёл в караульную комнату. В тёмной клетушке пахло сырыми тряпками и гнильём. Мужчина в форме забрал у него пакет. Высыпав продукты на замызганную поверхность стола, с которого краска слетела, пожалуй, в прошлом веке, принялся раскладывать. Он хмуро и сосредоточенно рассматривал еду. Взвесил на весах порезанный, на поддоне, сыр. Затем проткнул лезвием ножа батон, видимо, в надежде обнаружить напильник для побега. Позднее с подозрением оглядел минеральную воду и упаковку сушек. Ильдар терпеливо ждал. Наконец, охранник вернул пакет. Кивнув следовать за ним, проскользнул через дверь. Ильдар оглянулся. Они очутились в более просторной комнатёнке, но с таким же отвратительным запахом стухшей еды. Ильдар увидел ещё один стол – точную копию предыдущего хлама. Отец удивился, заметив рядом со столом три табурета. Он полагал, что поговорит с Салаватом с глазу на глаз. Охранник исчез. Ильдар без спроса сел на деревянную трёхножку. Свидания с административно – осуждёнными проходили по одному. Перед ним в эту комнату заходила Наталья. Он по-джентельменски пропустил её вперёд, сам оставшись, ожидать на улице. Пробыла она недолго. Минут пятнадцать, но вышла из здания затерянной, но взбудораженной. Охранник пропускал по очереди и строго по одному визитёру. Несмотря на получасовое опоздание, когда начали запускать задубевший народ, люди не роптали. Они боялись, что их уличный бунт может как-то повлиять на привередливое настроение охранников, которые чувствовали себя в стенах заведения настоящими хозяевами жизни.
Ильдар услышал негромкий скрип и вскинул голову. Он обмер. В комнату вошёл Салават, которого конвоировал караульный. Салават также заметил отца и застыл. Мужчина в форме обошёл стол и присел на третий табурет. Для Ильдара подобное не выглядело сюрпризом. Он уже догадался, для чего лишняя табуретка установлена близко к столу. Ильдар подумал, что возникнут трудности, чтобы довести до сына информацию, чтобы предупредить, держать язык за зубами. У него возникло желание прижать сына к себе, увезти его с этого тёмного подвального помещения, с тошнотворным запахом. Он даже привстал с табурета, поддавшись сиюминутной слабости. Порыв оказался настолько сильным, что, казалось, толкающим на безрассудство. Упрятать и спасти от толпы следователей, полицейских и других ищеек, к которым он к своему удивлению теперь питал острую неприязнь. Да, Ильдар понимал, что неправ, но его чувства насыщались теперь будто от другого источника, однако оставаясь такими же чистыми и святыми, как прозрачный родник. Ильдар ощутил настроение Наташи. Наверняка ей пришли схожие мысли. Она выглядела, будто хотела взять в руки невидимый мешок и осторожно выкрасть Илью.
– Привет, папа! – Салават присел напротив отца.
Ильдар жадно вглядывался в сына. Салават глядел прямо на него, выглядел спокойным, ничем не показывая волнения, будто ничего не случилось и они находились на пляже.
– Здравствуй, сынок! Как ты? – глухо спросил Ильдар.
– Ничего, – твёрдо ответил он. – Где мама?
– Мама в больнице!
К этому сообщению Салават оказался не готов. Его лицо скривилось в страдальческой гримасе. Ему не удалось спрятать душевную боль. Ильдар увидел в глазах безмерную вину. Его сын остался прежним. Он страдал за опухшие от слёз мамины глаза и отцовскую попранную честь.
– Кормят хорошо? – Ильдар косился на прилипалу, который с невозмутимым видом ковырялся в ушах, выискивая серу.
– Да, папа!
Ильдар выискивал намёки, которые поймёт лишь Салават, но, как назло в голову ничего не лезло.
– Я принёс тебе тёплые вещи. В камер…, – отец замедлился, как часы, в котором села пальчиковая батарейка, – в комнате, наверное, холодно?
– Прохладно, папа! Это не Авсаллар!
Точно! Как он мог забыть?! «Авсаллар» – так назывался один из многочисленных посёлков в гостеприимной Турции. Именно в нём они отдыхали, загорали, купались и ели прохладный десерт. Ильдару пришла на ум гениальная мысль. Он догадался, как перехитрить неумытого охранника.
– Салават…, – сказал отец и остался доволен, что сын заелозил. Ильдар заметил, что он инстинктивно понял, что нужно дослушать отца. – Салават, сен ики дондурма ХАЕР!
Ильдар открыл рот и выразительно закрыл. Конечно, вместе с мимикой он напомнил ему старую и, возможно забытую фразу из турецкого языка. В переводе она значила совсем непонятное и сумбурное, а именно «Тебе два мороженого, НЕТ!».
– Лютфен, папа, эвет! – отозвался сын и чуть заметно кивнул.
Ильдар выдохнул. Салават его понял. «Пожалуйста! Да!». Он расшифровал намёк и тёрпкую гарь опасности. Салават с ним.
Охранник перестал ковыряться в ушных глубинах и тупо посмотрел на них. Он ничего не понял и глупо моргал рыбьими глазами. Его крохотный рот расслюнявился в куриную гузку. Но Салават дипломатично исправил неловкую картинку, приподняв статус рядового вертухая в дворянский титул виконта. Вздёрнув рваные плечи, сын вынул из кармана какой-то листочек и обратился к дежурному.
– Разрешите отдать папе? – лист прошелестел по столу, словно на санках.
Охранник напустил на себя важный вид начальника хозяйственного склада, принимающего товар по накладной. Он повертел бумагу в руках на наличие мягкости политуры, как человек, собирающийся в клозет. У него приоткрылись веки.
– Что здесь?
– Стих.
Он кинул взгляд на первые строчки рифмованных строчек и моментально поскучнел. Видимо, его интересовали только планы подкопа арестантов через кухонную канализацию. Он вальяжно вякнул.
– Можно.
– Спасибо, – задобрил Салават, словно кинул тому кусочек сахара. Потом с грустью посмотрел на отца, – почитай дома, папа! Я сочинил это сам!
И на этом свидание окончилось. Совсем не так, как представлял Ильдар. Он забрал стих и бережно спрятал во внутренний карман сложенную бумажку. Но далее разговор в желаемом русле не возобновился. Словно на середине служебной поездки у него отозвали важную командировку, приказав вернуться в офис. Он строил планы. Репетировал, какие вопросы задаст. Продумал каждую построенную фразу, отточил, словно карандаш, предложения и возможные ответы. Выбрал их из череды длиннющего списка, вьющегося, как пчелиный рой. Полил, как цветы в кадках, ожидая цветения. Ильдар планировал доискаться до правды. Вытянуть, вырвать, выскрести. Он думал, что Салават признается в том, что невиновен. Мужчина верил в это даже больше, чем в законы Кирхгофа. Для этого с его стороны нужно было так мало. Намекнуть, подмигнуть, наконец, задать вопрос. Возможно, Салават открылся бы. Но как удалить «лишние уши», которые предательски растопырились, как деревенские лопухи? Ведь, он специально пришёл, чтобы предупредить сына не взболтнуть лишнего…, опасаться каждого, кто находится рядом с ним, не доверяться, молчать и…, ещё раз молчать. Ильдар не позволит, не даст возможности уцепить и утянуть молодую жизнь на приколоченные к стене нары. Он будет сопротивляться. Встанет на защиту и, если понадобиться всеми возможными методами не позволит растоптать и задавить невиновного парня. И это вовсе не важно, что он мой сын. Впрочем, конечно важно! Салават – мой сын! Мой сын! Салават! Ильдар словно открыл для себя. Салават не может ему доверится. Это не то место, где можно раскрыть душу наизнанку. Но его глаза…, строгие глаза под стёлами очков разве могут соврать? Он общался с Салаватом на беззаветно ином разуме. Если хотите, называйте потусторонним, космическим или вселенским. Нет значимой разницы. Но для представителей сильного пола, не познавший статус отцов, это не касается. И не касается тех, кто никогда не общался с сыновьями. Поймут только настоящие отцы. Те, которые видели сыновей с болячками и страданиями. Улыбками и слезами. Которые корпели над постелью, когда ребёнок бесновался в бреду от высокой температуры, будучи совсем крохой, с булькающими соплями в носу, но с освободительным смехом в озорных зрачках после действия жаропонижающего средства. Ильдар видел и помнил всё до мельчайших подробностей. Глаза, которые горели, спасаясь с сушкой от погони хитрющей Дельки, ищущие для первой учительницы в маминой спальне «брулианды», покрывавшим зонтиком от дождя на могиле бабушки, не могут соврать. Он не всё понял, но верил в сына. Не верить – нельзя! Непозволительно. Поэтому он обрежёт его от расспросов. Не подарит провокацию им – этим сукам, чтобы сын сознался. Не позволит! Не предаст! Не отдаст! Салават невиновен и точка! А вдруг…, а если…, сказано не для его сына!
Но, что тогда? Как быть? Поэтому от безысходности, от отчаяния, чтобы заглушить тягостные минуты свидания от бессловесности, Ильдар расспрашивал совсем не о том. Но он завалил сына расспросами. Его бередило и волновало, как Салават «живёт». Он был готов предъявить претензии, написать жалобу, не зная кому и куда, если сын пожалуется на несносность бытия.
– Как кормят? Не голодаешь? – он кивнул на пакет с провизией, будто подсказывая, что принёс еды.
– Сколько человек в номере? – он упорно не мог сказать «камера». Впрочем, разве это важно? Салават и Илья, вот центр его интересов.
– Кровати, наверное, двухэтажные? – какая разница сколько набросали этажей раскладушек? Главное, Салават!
– Как ходите в туалет? На прогулку? По очереди? Чем занимаешь свободный день? – это очень важно в заточении. Главное, чтобы Салавата и Илью не ущемляли в правах.
Ильдар получал от него подробные ответы. Салават соскучился по отцу. Это было видно невооружённым глазом. Он развернулся к Ильдару, ловил каждый его взгляд, каждое движение, каждый вопрос. Рассказывал тихим голосом, словно душа умерла, но живы были лишь сожаления. Отец и сын глядели друг на дружку. И у обоих щемило в сердце. Ильдар боковым зрением заметил, как дежурный поднялся. Не задерживаясь, Салават тоже спружинил.
«Какой он у меня высокий и тощий! Он похудел ещё больше!», – отметил Ильдар снизу на табуретке, сгорбившиеся плечи и впалые щёки.
Но тут же ворвалась другая мысль. Тоскливая, разрушительная и опустошительная своей правдивостью.
«Как?! Время закончилось? Так быстро? Сейчас Салават уйдёт! Уйдёт от него…, туда…, внутрь этого серого зиндана! Снова разлука! Разлука!», – он понял, что у него отбирают сына. Ильдар был готов завыть на весь коридор.
Салават не раскис и не дрогнул. Он виновато улыбнулся отцу, что, мол, папа, извини, ты видишь сам, но я должен удалиться. Сын тут же испарился за дверью, растаял, как сновидение, как дымка, как радиосигнал. Ильдар понимал, что за забором находятся остальные родители и посетители, которые нетерпеливо следят за стрелками часов и ждут, когда он выйдет и представится возможность свидания со своими сыновьями, мужьями, братьями, зятьями, отцами. Дежурный проводит его до выхода и встретит очередного горемыку, которому будет отпущено семь или восемь минуточек законного общения.
– Увиделись с Салаватом? – Наталья страдальчески скрестила пальцы в замок.
– Да, – Ильдар сделал пол-оборота ключом, чтобы машина завелась.
– Я тоже посмотрела на Илюшеньку! – она отвернулась к окну и провела подушкой пальца по глазу к переносице.
– Вы предупредили Илью, как я просил?
– Я не знала, как это сделать! Этот бугай постоянно колошматился рядом на табурете. Надоел.
Ильдар плавно нажал на педаль газа, отпустив сцепление. Иномарка тронулась вдоль забора.
– Вам не удалось предостеречь Илью? – выдохнул с тревогой Ильдар.
– Удалось! Я сказала ему об этом прямым текстом.
– То есть? – Ильдар раскрыл рот от удивления.
– Я сказала, чтобы Илья не рассусоливал своё задержание, не гундел с соседями и закрыл варежку, – искренне призналась Наталья.
– Вы прямо так и сказали? При охраннике? – Ильдар громко расхохотался, подивившись смелостью женщины и оригинальным выбором слов. Она определённо разряжала обстановку, и он был ей благодарен за это.
– А, что делать? – отчаянно произнесла женщина. – А Вы, как предупредили?
– Намёками.
– Салават понял?
– Да.
– Слава Богу, но я так не смогла! – Наташа облегчённо выдохнула. Она помолчала, а затем произнесла, – у нас жил попугай.
Ильдар ненадолго обернулся, не теряя бдительности за рулём. Он увидел её профиль, светлые волосы и в слезинках глаза. Сейчас она расскажет историю. Вероятнее всего, случай будет связан с Ильёй. Он с интересом послушает по дороге. Речи Наташи действовали, как волшебный эликсир, обволакивая болезненные рубцы лечебным раствором.
– Попугай?! – подтолкнул он.
– Да. Волнистый попугай. Илюша учился в первом классе, когда Наполеон умер, – так скоро и внезапно завершила она.
– Интересно, – растерявшись, заметил Ильдар. Он даже притормозил возле знака, позволяющего ему двигаться по главной дороге без остановки. Мужчина помолчал, дав ей собраться с мыслями.
– Наполеон был очень шустрый попугай, – Наташа выправила историческую цепочку в правильное повествование, – весёлый и общительный. Он часто садился к нам на плечи и что-то залихватски чирикал. Илья принялся его учить словам. Он повторял попугайчику несколько слов друг за другом по несколько раз на дню. В основном, твердил его уменьшительно-ласкательное имя «Непочка!» и поклон – «Привет!». Наполеон всегда придирчиво слушал, склонив свою ярко-синюю голову, щёлкая горбатым клювом и, заглядывая по очереди выпуклыми глазами-бусинками. К счастью, Наполеон оказался очень умным и поддающимся дрессировке. Он проявил чудеса. Он тянулся к знаниям. Буквально через две недели Илюшиных уроков мы услышали от Наполеона первые звуки. Он говорил тоном Илюши и потрясающе пародировал голос. Наполеон с нами поздоровался. Это проявилось внезапно и для нас стало настоящим праздником. Больше всех радовался Илюша. А для меня это было в диковинку. Мы были очарованы и влюблены в нашего сообразительного Непочку. Словно заметив, что забавляет нас, Наполеон беспрестанно повторял слова «Непочка!» и «Привет!». Но мало того попугайчик не бросил уроки. Илья сменил репертуар, добавив новые фразы. И самое главное, смышленый Наполеон продолжил впитывать новые слова, и был готов беспрестанно дополнять словесный понос, которым мы восторгались. Мы влюбились в своего домашнего болтуна.
Ильдар слушал и не перебивал. Иногда в ход его мыслей вмешивались внутренние раздумья, так как до сих пор он находился под впечатлением встречи с сыном. Отец словно нырял в омут проблем, но искусно выплывал, не теряя нить истории с попугаем, о которой ему повествовала Наташа.
– Здорово! Умный попугай! – время от времени коротко отзывался мужчина, показывая учтивость, заодно очнувшись от дум, глубоко уводящий его в глубину неразрешённых задач.
– Так вот! Наполеон…, – реагировала Наташа, будто сама оставляла право уйти, покинуть и нырнуть ненадолго в прошлое, чтобы оторваться от бед, от горя. – Наполеон прожил у нас три года, а потом внезапно заболел. Мы с Илюшей не на шутку всполошились. Мы привыкли к нему, прикипели всем сердцем. Он стал членом нашей семьи. Когда Наполеон заболел, Илья пожертвовал настольной лампой. Он установил её рядом с клеткой. Илья говорил, что заметил, как попугай дрожит от холода. Поэтому решил добавить тепла.
Эти слова привлекли внимание Ильдара. Он вспомнил Салавата с раскрытым зонтом, который держал над ним сын под проливным дождём. Мужчина бросил быстрый взгляд.
«Два друга, два студента, два добрых и чутких сердца и один безрассудный поступок…, на двоих!», – подумал Ильдар. Он повернулся к женщине.
– Помогла лампа? – спросил он, прекрасно зная концовку истории, но надеясь на более позднее завершение печальной развязки.
– К сожалению, не помогла. У нас возникла маленькая надежда, что Наполеон поправится. Мы ездили на приём к ветеринару. Он выписал нам лечебные капли, для прикормки. Мы стали лечить домашнего питомца. Нам показалось, что ему стало легче. Илья часто заглядывал к нему, следил за чистотой клетки. Менял воду в поилке и добавлял просо. Затем я заметила, как Илюша поставил возле клетки настольный светильник. Лампа была горячей и Наполеон, приблизился ближе к свету и теплу. Мы возликовали. Наполеон принял нашу заботу. Она нужна ему! Но в одно утро, когда я только ушла на работу, раздался звонок на сотовый телефон. Заплаканный Илюша, икая и всхлипывая, сообщил, что Наполеон упал в клетке и лежит кверху лапками. Я вернулась домой. Чудес не произошло. Непочка не очнулся, как наивно надеялся Илюша. Мы похоронили нашего любимца во дворе, под берёзой. Наши глаза были полны слёз. Илюшенька сильно горевал. Я успокаивала его, как могла. Мне это удалось с большим трудом. Однажды, когда он делал уроки в темноте, я спросила, почему он не включает настольную лампу? Его ответ меня ошеломил. Илья ответил, что больше не станет ей пользоваться, так как «…под этой лампой умер Непочка!».
– Бедный Илюшка! – Ильдар отметил поступок маленького мальчика, оглушённый невосполнимой смертью пернатого и обративший свою детскую обиду на бездушный светильник.
– Я поддержала сына! Сложила провод и убрала светильник под диван. Илюше купила другой – современный и светодиодный.
– Правильно, Наталья! Старая лампа постоянно напоминала бы ему о кончине Наполеона.
Они замолчали.
«Какой светлый парень – Илья! Я в нём не ошибся. У него много доброты!», – проскользнуло в мозгу отца.
Ильдар в уличном шуме не обратил бы внимание, так как звонка слышно не было, но телефон озарился, как ночной экран телевизора. Спасло то, что он прицепил аппарат на специальную подставку в салоне.
– Алло! – отозвался Ильдар.
– Ты, где? – спросил с нетерпением в голосе Денис Машков.
– Еду домой.
– Куда?! – не расслышал одноклассник, сквозь заглушаемый офисный гул.
– Домой еду! Встречался с Салаватом.
– Как прошла встреча? О чём разговаривали с Салаваткой? Сверни ко мне на работу! Сможешь?
Ильдар подобрался.
– Конечно, смогу. Ден, ты вновь что-то выяснил и раскопал? – спросил с опустошённым сердцем Ильдар, который ожидал только скверных новостей. Каждый звонок от Дениса приносил порцию печали.
