Но может статься,
Тот дух был дьявол. Дьявол мог принять
Любимый образ. Может быть, лукавый
Расчел, как я устал и удручен,
И пользуется этим мне на гибель.
Нужны улики поверней моих.
И, весь в сомнениях, он решает устроить известную “мышеловку” дяде.
Он выдаст чем-нибудь себя
При виде сцены, либо этот призрак
Был демон зла, а в мыслях у меня
Такой же чад, как в кузнице Вулкана.
Внутренне им движет желание доказать, что это неправда. Это не может, не должно быть правдой. Убить дядю – значит признать свершившуюся подлость, значит, убедиться в справедливости своих горьких мыслей о мире, о людях. Значит, подтвердить полнейшее разрушение и смерть своего внутреннего мира. И он цепляется за любую соломинку, чтобы спасти его. Убедиться, что все это сон и бред своего воспаленного разума – вот чего искренне хочет Гамлет.
Мы видим отягощенность Гамлета жизнью, мучения его, причиняемые душевной болью. Это невольно превращает в философа. Можно обратить внимание на интересный факт – философствованию Гамлета удивляются все, кроме друзей.
А в это время вокруг продолжают плестись интриги. Но может ли столь чувствительный Гамлет не видеть этого.
Гамлет предлагает Гильденстерну сыграть на флейте. И на отказ и признание в неумении обращаться с этим инструментом обращается к нему и в его образе ко всем бывшим и будущим Фрейдам, бесцеремонно, с видом знатока лезущих в его душу, истолковывающих его действия и мысли, как если бы им доподлинно были бы известны все складки и лабиринты его внутреннего мира:
“Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещичка нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.”