Антон Сорокко
APROSITUS. Ненайденный
Герман сам не понял, как и когда его руки оказались на бедрах девушки, но в тот самый момент, когда он ощутил тепло её кожи, он получил увесистый удар кулаком в лоб. Пригвоздив его к земле, девушка нахмурила брови и выразительно сверкнула глазами. Видимо, планы на Германа у дочери туземного вождя были совсем иные.
Больно постучав Герману по лбу костяшками пальцев, она показала рукой в сторону поляны. Сама туземка при этом не произнесла ни звука, точно так же, как и её лишенный возможности говорить пленник. Герман с трудом вывернул голову в направлении взгляда девушки и увидел следующую картину.
Охранявший до того огонь абориген сидел неподвижно, уткнувшись лицом в землю, точно он долгое время клевал носом и в итоге заснул. Позади него с необычайной быстротой двигались три длинноволосые фигуры. На их обнаженные тела были надеты юбки из шкур. Выглядели они точно так же, как все местные жители, которых Герман встретил сегодня в деревне, однако, были заметно ниже ростом и имели более субтильную комплекцию. Вели они себя престранно. Двое по очереди забегали во все пещеры, выныривая оттуда через минуту. Третий, самый рослый, каждый раз оставался снаружи, зорко оглядывая подходы к деревне и держа на перевес своё узкое короткое копьё. В отблесках красного огня по стенам метались ломаные темные тени, придавая всему происходящему ещё более зловещий вид.
«Соседнее племя пожаловало, – думал про себя Герман. – Странно, что никто не просыпается, эти трое на цыпочках не ходят».
И, действительно, тихо себя вести налётчики не пытались. Из пещер то и дело доносились звуки разбившейся глиняной посуды, хруст ломавшихся под ногами веток. Однако никто из жителей на эти звуки не просыпался.
Тем временем, каждая из расположенных полукругом пещер была осмотрена. Налётчики вернулись к костру и что-то в полголоса обсуждали. В следующий момент один из них вскинул к лицу руку и Герман с изумлением увидел на его запястье часы.
«Что за чертовщина!?» – воскликнул бы он вслух, если бы не тёплая ладонь девушки, всё ещё зажимавшая ему рот.
Перебросившись ещё парой фраз, налётчики нагнулись и подняли с земли большое неподвижное тело. Это был человек, лежавший до того на земле. Герман увидел знакомую фигуру, белую футболку и джинсы.
– Андрей!!! – Герман рванулся, было, из-под придавившей его своим телом девушки, но она лишь ещё крепче вдавила его в твёрдую землю.
Взяв Андрея за руки и за ноги, трое неизвестных нырнули в темноту леса и исчезли.
Германова спасительница, тем не менее, из укрытия выходить не спешила. Она ждала. Они неподвижно лежали в низине ещё минут десять, пока сидевший у костра туземец, наконец, не очнулся и, тут же вскочив на ноги и, схватив своё копьё, не закричал на всю деревню побудку. В расположенных в долине каменных хижинах стали распахиваться кожаные завесы, люди выбегали под звёздное небо и всматривались в освещенную костром поляну. Часовой гуанче кинулся в пещеры, призывно крича и пытаясь разбудить спящих. Он тряс их за плечи, те, непонимающе озираясь, вставали и, потряхивая головами со сна, неуверенно выходили на улицу.
– Идём! – девушка поднялась с Германа, и тот впервые смог свободно вздохнуть. – Нам нужно уходить.
Ухватившись за протянутую руку, Герман оказался на ногах. Туземка потянула его за собой, однако, против ожидания Германа, не в сторону деревни, а совсем в другом направлении – вверх, в горы, прочь от всполошившегося селения.
– Странно, – думал Герман, поднимаясь в крутую гору. – Она сказала это по-русски или я начал говорить по-гуанчски? Или я уже начинаю читать мысли?…
На мгновение он действительно усомнился, говорила ли девушка вообще, поскольку верил в то, что обострённое в минуты опасности сознание может обладать телепатическими способностями. Но затем рассудил, что в подобной ситуации это была вполне ожидаемая фраза и он, скорее всего, подсознательно перевёл непонятную абракадабру, на которой говорила дочь туземного вождя.
Двое беглецов уходили всё дальше в заросли. Герман пытался восстановить ход событий и проанализировать случившееся.
«Так, всё по порядку, – рассуждал он про себя. – На деревню напали трое неизвестных. Нейтрализовали охранника. Шуметь не боялись, значит, были уверены, что в деревне никто не проснётся. Откуда такая уверенность? Современные люди, жившие в племенах Южной Америки и Африки, утверждают, что у индейцев слух развит намного лучше, чем у цивилизованного человека: слух действует избирательно и ограничивается тем, что каждому конкретному человеку необходимо слышать. Сами по себе уши могут слышать намного больше звуков, чем те, которые мы воспринимаем, но нервная система отсеивает ненужное, и некоторые слышимые звуки просто не доходят до сознания. Именно поэтому индейцы, привыкшие прислушиваться в джунглях к опасностям и движениям дичи, могут слышать голос человека, разговаривающего в километре от них. Здесь на острове цивилизацией вроде бы тоже народ не оглушен. Почему же эти трое не стесняясь шумели и так спокойно себя вели? Каким-то образом всех оглушили? Усыпили? Использовали усыпляющий газ? Но откуда у гуанче газ? Не стыкуется. Ладно, об этом позже».
«Вопрос главный: кто нападал? На данный момент ясно только одно: эти трое – киднэпперы, похитители людей. Приходили они за мной и Андреем. В этом сомнений нет, потому что в противном случае вместо Андрея могли бы унести, допустим, того же дозорного у костра. Но его они не взяли. Значит, им были нужны мы».
«Вопрос третий. Мне это померещилось или у одного из них на запястье, действительно, были часы!?»
«Из всей этой истории напрашиваются два вывода, – Герман невесело хмыкнул. – Первый: они ещё вернутся за мной. Только вернутся уже не так открыто, потому что деревня отныне будет настороже. Вывод второй: пещеру, в которой мы с Андреем спали, обнаружили очень быстро, в течение нескольких минут, пока меня не было. Следовательно, налётчики знали, что нас поселили в деревне и знали, в какой именно пещере мы остановились. Это, в свою очередь, значит, что кто-то нас выдал. Кто мог это сделать? И почему? Или мы кому-то на этом острове перешли дорогу, раз за нас так серьёзно взялись?»
Герман на ходу сосредоточенно тёр рукой заросший щетиной подбородок, что всегда делал в минуты напряженной работы мысли. Сам он этой своей особенности не замечал, зато его коллеги по этому жесту всегда знали, что их начальник близок к какому-то конструктивному решению.
«В принципе, выдать нас мог кто угодно: о нас знала вся деревня, да, наверное, и все остальные селенья на острове, если таковые, конечно, на острове имеются. Поссориться мы успели только с теми тремя туземцами, одного из которых Андрей повалил в драке. Любой из этих троих вряд ли испытывает к нам большую симпатию, но среди налётчиков их не было. Кому ещё мы здесь мешаем? Самому вождю? Может быть. Старику Гуаньяменье? Возможно. Эти двое могут опасаться, что мы с Андреем миссионеры какого-нибудь нового порядка и что можем внести смуту в неискушенные сердца, возмутим спокойствие. Но с другой стороны и у вождя, и у Гуаньяменье уже была возможность с нами расправиться. Зачем было ждать до утра? Или они не решились сделать этого прилюдно? Сомневаюсь, что в первобытном племени есть необходимость демонстрировать демократическую гуманность. Скорее всего, это был кто-то ещё».
Мысли вихрем проносились в его голове, отыскивая всё новые странности и вопросы:
«Почему эта девушка не попыталась поднять тревогу, когда увидела киднэпперов, а вместо этого наблюдала за происходящим из укрытия?.. Как же всё-таки эти трое могли усыпить всю деревню?.. Почему нас не убили, а хотели именно похитить?.. Что с ними собирались делать впоследствии?.. Что предпримут сейчас налётчики, чтобы отыскать меня?.. И куда, чёрт возьми, его ведёт эта девушка?»
На горизонте занимался несмелый рассвет. Позади оставались тревожно полыхающий костёр, разбуженные жители деревни и тайна всего произошедшего этой ночью, единственными свидетелями которой стали дочь вождя и спасенный ею чужеземец.
Глава 20
«Есть только одно место, где его никто не станет искать», – размышляла на ходу Ико, ныряя под сосновые ветки и перепрыгивая через сереющие в ночи валуны.
Худой чужестранец, которого Гуаньяменье прозвал Германом, неловко плёлся где-то позади, запинаясь о камни и торчащие из-под земли корни сосны. К счастью для Ико, он ей совсем не противился и позволял вести себя туда, куда она хотела.
Девушка изредка оглядывалась, успевая бросать на него быстрые взгляды. Она испытывала непонятные чувства. С одной стороны, этот мужчина был чужаком, и она не должна была иметь с ним никаких отношений, с другой стороны, худой европеец ей нравился. Её подкупило то, как он пытался броситься на помощь своему другу. Ико едва смогла удержать его в тот момент. Ей нравились отважные и отчаянные мужчины, такие, как её отец или братья. Будь она на его месте, она, наверное, повела бы себя точно также. И всё-таки она помешала худому выбежать к огню и ввязаться в драку. Так чужеземец мог сразу выдать их обоих, да и вряд ли одержал победу. В тот момент его разумом правили чувства и страсти. Для победы же – учил её отец – нужен холодный рассудок, а не горячая голова. Даже если бы она помогла ему в схватке, с этими троими они бы явно не справились.
Ико решила действовать умнее. Совсем не так, как хотел поступить этот мужчина или как поступили бы, наверное, её отважные братья и отец. Она превратилась в мудрого Гуаньяменье. Это был женский инстинкт. Она решила спрятать худого так, чтобы его никто не нашел, а самой тем временем тайно разузнать, где прячутся трое врагов и где находится их пленник. Затем можно было спокойно придумать, как освободить Беременного.
Сейчас Ико вела Худого в священную пещеру. Эта пещера была захоронением реликвий, хранилищем секретов, запретным местом, входить в которое не позволялось никому из гуанче, кроме оракула Гуаньяменье и его приближенным. Гуаньяменье обещал, что любой, нарушивший запрет, разгневает великого Бога Ачамана и будет навсегда проклят и заключён в недрах вулкана, как однажды случилось с богиней Злого Духа Гуайотой.
Однако, собираясь оставить в пещере Худого, Ико не терзалась сомнениями. Европейцу нечего было бояться кары свирепого Ачамана. Чужестранец не давал клятву их Богу, а, следовательно, рассудила она, проклятье на него не распространялось: запрет касался исключительно жителей острова. Кроме того, их всемогущий Бог Ачаман сам был воином. Потому он всегда оберегал воинов. Худой чужеземец тоже был воином. И сегодня он оказался в опасности. Ико была уверена, что Ачаман примет его в свои владения и не причинит ему вреда. Когда всё уляжется, Ико будет просить у Бога прощения.
– Мы здесь, – обернулась она к уставшему мужчине, когда они поднялись уже так высоко, что даже редкие облака остались внизу, а бледная луна висела столь низко, что казалось, брось Ико своё копьё, она попала бы точно в середину.
Двое беглецов стояли на высоком обширном плато. Растительности здесь почти не было и Ико всегда казалось, что плато будто вырвалось на свободу из плена тёмно-зелёных зарослей сосны и эвкалиптов, окружавших его со всех сторон. Далее плато расширялось, поднималось вверх и неожиданно обрывалось, уперевшись в отвесный обрыв. Там проходило Ущелье Ада – ужасающая бездонная пропасть, шириной в сто шагов, разрезавшая пополам целую гору. Края пропасти соединял узкий висячий мостик, сплетенный далёкими предками из прочных лиан и корней. Глубину пропасти измерить было невозможно: гуанче говорили, что она уходит уходила к самому основанию острова. Стены пропасти были настолько отвесными, что у всякого смотрящего вниз человека кружилась голова и чудилось, что пропасть затягивает в свою утробу.
На противоположной стороне ущелья вздымалась громадная, в сто человеческих ростов, остроконечная скала. Она возвышалась над всей округой и была самой высокой горой на острове. Выше неё были только небо и звёзды. Эту скалу гуанче называли Перстом Бога. Перст Бога был началом Святой земли – владений Ачамана. Именно здесь своим волшебным посохом Бог Ачаман прочертил пропасть и вскинул свой огромный каменный палец, повелевая остановиться, развернуться и уйти прочь всякому смертному, случайно дошедшему до этого места и осмелившегося приблизиться к Его священным владениям. Не было на острове ни одной живой души, кто зашел бы во владения Ачамана и вернулся бы оттуда. Многие отважные войны острова пытались проникнуть туда, осмелившись по удали нарушить божественный запрет, однако никто из них никогда больше в селение не возвращался: за этим обрывом они исчезали навсегда, превращаясь в новые звёзды на ночном небе.
– Посмотри, сколько на небе звёзд, – объяснял маленькой Ико старик Гуаньяменье, усаживая её рядом с собой под их любимой толстой сосной у скалы. Пахло цветами и растущими вокруг стебельками аниса. – Эти звёзды – это всё люди с наших островов, принятые в царство Ачамана, переставшие жить на земле и смотрящие на нас с небес, из своего нового дома. В тот день, когда чей-то отважный сын или муж не приходит домой или когда чья-то дочь или жена не возвращается к очагу, на небе зажигается новая звездочка. Наши острова существуют уже много много лет, отсюда ушло множество славных людей, потому сейчас на небе по ночам видно столько звёзд, что бывает так же светло, как днём.
– А почему звёзды не видны днём? – спрашивала Ико, забравшись старику подмышку и согреваясь в уютном тепле его рук. Он натягивал свою теплую шкуру ей до носа, покрепче её обнимал и неспешно говорил, поглаживая свою седую бороду.
– Днём все звёзды спят, маленькая Ико. Ведь в королевстве Ачамана всё наоборот, совсем не так, как у нас на земле. Днём там наступает ночь, а ночью – день. Когда встаёт луна, звёзды просыпаются и выходят из своих хижин, чтобы с нами поздороваться. Видишь, как они мерцают? Это небесные жители машут нам с тобой рукой.
Ико тогда счастливо улыбалась и махала звёздам в ответ.
– Наивысшее счастье жить там наверху в царстве Ачамана, это лучшее, что может пожелать себе любой гуанче. Поэтому многие перед смертью идут в горы, к Священному Персту, дабы там войти в царство Ачамана и обрести вечный покой.
– И ты тоже будешь там жить? – спрашивала Ико.
– Да, все гуанче после смерти живут у Ачамана.
– А где на небе мне надо будет тебя искать?
– Видишь самые яркие звёзды на небе? Это души пророков. Я буду рядом с ними. Вон та красная – это душа пророка Йонье с Эль Йерро. Та большая желтая – душа Гуаньяменье с Тенерифе, мой отец назвал меня в его честь. А те две яркие звезды рядом друг с другом – это мать и дочь Тибиабин и Тамонанте, ясновидящие с Фуэртевентуры.
Маленькая Ико представляла, что и она когда-нибудь поднимется на эту вершину, для того чтобы встретиться с Богом Ачаманом и стать маленькой звёздочкой на ночном небе. Но только это будет ещё не скоро, а через очень очень много лет.
Находиться на плато всегда было страшновато: именно здесь, рядом со Священным Перстом, гуанче проводили обряды бальзамирования. Здесь витали души умерших, пока не поднимались на небо. Когда умирал кто-то из благородных гуанче, прежде чем бесследно исчезнуть и превратиться в звезду, он должен был оставить своё тело на земле. Пустое тело гуанче приносили к Священному Персту, промывали его морской водой, высушивали пятнадцать дней на солнце, натирали пахучими смолами и жиром и заворачивали в шкуры. Мумия благородного гуанче навечно оставалась на земле, рядом с его народом, в погребальной пещере. Многие пещеры были расположены на таких отвесных скалах, на такой высоте и в таких труднодоступных местах, что непосвященные гуанче могли только гадать, каким образом туда доставлялись мумии.
Самым почётным местом упокоения мумий на острове являлась Священная Пещера. Она находилась прямо в основании самой главной на острове горы – Перста Бога. В этой пещере никто из простых гуанче никогда не бывал. Многие даже знали о ней лишь понаслышке. Не бывала там и Ико.
Девушка остановилась перед мостом. Прислушавшись к темноте и свисту ветра в ущелье, он оглядела хорошо видимый с этой высоты остров. Её спутник во все глаза рассматривал огромную скалу перед ними и опасный узенький лиановый мостик над пропастью.
– Ты должен остаться здесь, – сказала ему Ико на своём языке. Они наконец-то добрались до места, но девушка не чувствовала ни спокойствия, ни удовлетворения. – Здесь ты в безопасности. Здесь тебя никто не найдёт. Оставайся на этом месте. Я вернусь вниз и буду искать твоего друга. Мне нужно знать, где прячутся наши враги. Как только я это узнаю, я вернусь назад.
Мужчина доверчиво смотрел ей в глаза и слушал. Он не понимал ни слова. На мгновение он показался ей маленьким мальчиком, которого она собирается бросить наедине с неизвестностью, рядом с ужасной пропастью, внутри жуткой пещеры. Она вдруг вспомнила о страшных проклятиях, которые описывал Гуаньяменье своим соплеменникам. Сейчас она испытывала судьбу этого чужеземца. А что, если Ачаман не примет его? А что, если Он отвергнет чужестранца? Мысли и чувства проносились в её голове с быстротой ветра:
«Может быть, нужно было сначала поговорить с Гуаньяменье? Спросить у него совета? Получить его благословение?»
Вместе с тем, она понимала, что не могла этого сделать: им нужно было как можно быстрей уходить из деревни. Сейчас воображение рисовало ей Худого, проваливающегося в темную бездну ущелья и появляющуюся после этого новую звезду на небе. Ей очень не хотелось, чтобы это действительно случилось. Отмахнувшись от противоречивых чувств, она дотронулась до его руки и сказала:
– Будь здесь. Спрячься в пещере. Я обязательно вернусь. Я скоро найду твоего друга.
Развернувшись, она зашагала прочь. Она решила не думать больше о худом чужеземце, а заняться главным – найти тех троих непрошеных гостей. На первый взгляд, всё выглядело легко: один из троих был ей знаком.
Глава 21
Ужинал О´Брайен в тенерифской столице. Он любил Санта Круз. По его мнению, этот город был самым испанским на Тенерифе: красивые бульвары, зелёные парки, тенистые площади с уличными кафе и фонтанами, утопающие в зелени развесистых лавров, и даже арена для боя быков. Пологие горы окружали город с обеих сторон, расстилая перед ним голубые воды Атлантики.
В столице жили другие канарцы: ухоженные, модно одетые, куда-то спешащие, обсуждающие за соседними столиками биржевые сводки, прятавшиеся от полуденной жары в кондиционированных салонах дорогих автомобилей. В Санта Крузе было много британцев. О´Брайен подсознательно любил подмечать всё большее и большее количество соотечественников в этом городе, ведь как истинный британец, он знал: остров Тенерифе всегда был в сфере интересов Британской короны.
Три раза британский флот пытался завладеть Санта Крузом. И все три раза терпел поражение. Канарцы самодовольно поместили три львиные головы на герб своей столицы, будто в насмешку над англичанами. Три головы означали три победы испанцев над английским флотом в 17–18 веках. Последнюю попытку предпринял в 1788 году знаменитый адмирал Нельсон, эталон любого британца, в честь которого на Трафальгарской площади в Лондоне установлен памятник. Именно здесь, на Канарах, в битве при Санта Крузе лорду Нельсону пушечным ядром оторвало правую руку. Канарцы хвастливо выставили эту старую пушку, стрелявшую по флотилии адмирала в своём военном музее. Однако, то, чего не смогли сделать англичане порохом и ружьями, они в итоге сделали деньгами. Сейчас практически весь туристический бизнес на острове контролировался английским капиталом.
Двенадцать миллионов туристов посещает Канарский архипелаг каждый год. Из них шесть миллионов приезжает только на Тенерифе. Туризм приносит колоссальные доходы владельцам отелей, гольф клубов, круизных линий, ресторанов и авиакомпаний. Весь остров, так или иначе, обслуживает туристическую индустрию. Ведь больше на Тенерифе нет ничего. Британские туристы из этих миллионов составляли почти половину.
Любопытным О´Брайену всегда казалось и то, что главные улицы Санта Круза носили имя генерала Франко. В противоположность материковым испанцам, канарцы Франко любили. Последний был военным губернатором Канарских островов и именно на Тенерифе, в лесах Ла Эсперанса – «лесах надежды» – в 1936 году он замыслил переворот. Перебравшись с войсками в Марокко, он высадился на испанский берег. Три года в Испании шла гражданская война, в результате которой Франко победил. В стране установился режим, который многие испанцы считают фашистским.
Однако канарцы к Франко относились совсем по-другому. Они были признательны диктатору за то, что именно он в конце шестидесятых открыл Испанию для туризма, и, во-вторых, за то, что именно он перед своей смертью в 1975 году возвёл на престол теперешнего испанского короля Хуана Карлоса Первого, возродив, таким образом, монархию.
В Санта Крузе у О´Брайена было два любимых ресторана: пиццерия «Да Канио» и ливанский ресторан «Эль Либано». В первом пиццу готовили в каменной печи, растопленной настоящими дровами, так что еда всегда приятно пахла дымком, а повар делал собственную пасту исключительного качества.
Второй был лучшим ливанским рестораном на Канарах. О´Брайен обожал ливанскую кухню и, устроившись за своим любимым столиком в уголке, всегда заказывал одно и то же: салатик «тапуле» из мелко порубленного свежайшего укропа, помидора и мяты, крем «хонмос» из кабачков, который нужно было цеплять из плошки куском горячего лаваша, тающий во рту арабский шашлык с политой лимончиком картошкой и арабское пирожное «ассат сарайе», украшенное тёртыми фисташками и мёдом, которое подавали здесь на десерт.
У этих двух столичных ресторанов был единственный недостаток: там не предлагали «Сэйнт Бренданз» – лучший крем-ликёр Ирландии, не идущий ни в какое сравнение с «Бэйлиз». О´Брайен считал, что «Бэйлиз» своим успехом обязан исключительно грамотному маркетингу и удачной рекламе.
Сегодня в «Эль Либано» у О´Брайена была назначена встреча. Его собеседник опаздывал. Он, точнее она, была канаркой. Для канарцев опоздания были нормой.
– Доверяй людям в главном, но не доверяй людям в мелочах, – О´Брайен недовольно хмыкнул, но тут же увидел приближающуюся к нему фигуру и заулыбался.
Замредактора тенерифского телеканала Канал Асуль Кармен Наварро была по обыкновению подтянута и элегантна: голубые джинсы, черная блузка, закрывающая горло, стильно уложенные короткие иссиня-черные волосы, алые губы.
– Карменсита! – О’Брайен поднялся и протянул ей навстречу руки. – Ты как всегда неотразима! Эх, будь я помоложе, да полегкомысленней….
Кармен рассмеялась.
– Здравствуйте, Лайам! Извиняюсь за опоздание – задержали на работе.
– Да, я так и понял, ничего страшного. Но я уже успел заказать тебе всё, что ты обычно заказываешь. Присаживайся, – он дождался, пока девушка сядет, и опустился на стул. – Что новенького?
– Сегодня по и-мейлу пришло очередное письмо. Ещё один человек видел Сан Борондон.
– Хм. Дай взглянуть.
О’Брайен развернул распечатанное Кармен письмо и углубился в чтение.
– То есть отдыхал молодой человек на Эль Йерро и однажды утром увидел на горизонте очертания острова, – прокомментировал ирландец в итоге. – Хорошо юноша пишет. Жаль, что это письмецо никто никогда не опубликует…
– Что я должна сделать?
– Ничего, – британец пожал плечами. – Он толком ничего и не видел. Таких свидетельств у нас с тобой были десятки. Ну, подумаешь – очертания острова, два холма, леса на склонах. С Эль Йерро это видал каждый пятый.
Им принесли лаваш и тапуле.
– Просто не давай ходу этому письму и всё. И наших людей на ТВ Канария и во всех газетных редакциях предупреди. Кроме тебя ни от кого из них сигналов не поступало?
– Нет, всё тихо. Ни из газет, ни с радио.
– Ну вот видишь. Мальчик написал тебе, потому что смотрел твою передачу и ты ему понравилась. Я его понимаю, – он ей подмигнул. – Не думаю, что он станет писать куда-то ещё. Ответь ему, что постараешься опубликовать его историю в вашем журнале, что с ним свяжешься, скажи, что кроме него никаких свидетельств никто тебе больше не посылал, ну и, как водится, поблагодари за труд. Ты же у меня директор по информационной безопасности, сама всё понимаешь.
Он снова ей улыбнулся.
– Я в любом случае должна была Вам доложить, – сказала Кармен.
– Ты молодец. Спасибо за работу.
Они чокнулись высокими бокалами.
– Что успела найти про русских?
– С этими проще, – Кармен выложила перед О’Брайеном две фотографии. – Одного зовут Андрей Ампилов, другого – Герман Портнов. Оба русские, оба из Москвы. Первому тридцать восемь лет, разведен, занимается охранным бизнесом, в прошлом – командир какого-то спецподразделения в русских секретных службах. Второму – тридцать пять, жена, трое детей, небольшая переводческая фирма. Первый на Тенерифе уже бывал, второй сюда летел впервые.
– Уже бывал, говоришь… – задумался британец, разглядывая фотографию Андрея. – А найди-ка мне, милая Карменсита, где он раньше останавливался. В каких отелях и когда? И проверь, знает ли его кто-нибудь в этих отелях лично? Можешь показать фотографию. Тебе, как журналисту, немногие смогут отказать в информации.
– Я уже всё узнала.
О’Брайен от удовольствия расплылся в улыбке:
– Вот потому именно ты у нас директор! Умница! Тогда давай рассказывай.
Кармен выложила на стол белый лист, на котором столбиком были перечислены все отели, в которых Андрей отдыхал и даты их посещения.
– Он всегда ездит через одну и ту же турфирму. А этого оператора здесь на острове обслуживают одни и те же гиды. Вот их имена, – Кармен выложила второй листок. На нём было три фамилии. – Здесь есть одно имя, которое Вас очень заинтересует…
Кармен указала на последнего человека в своём списке.
– Что?! – британец не верил своим глазам. – То есть ты хочешь сказать, что она может быть с ним знакома?!