Антон Сорокко
APROSITUS. Ненайденный
Глава 22
Представшее взору зрелище впечатляло.
Герман стоял в двадцати шагах от колоссальных размеров скалы у входа в огромную тёмную пещеру. Вход представлял собой высокое, метров в тридцать, округлое отверстие. Снаружи стены были сплошь увиты плющом, с отвесных скал свисали странные желтоватые с проседью соцветия, повсюду торчали круглые плоские кактусы и тянулись вверх худосочные деревья. Зияющая чернота пещеры делала её похожей на гигантский человеческий рот. Бурная растительность нависала над входом подобно пышным усам, а вросшие в землю массивные, в половину человеческого роста, валуны напоминали редкие нижние зубы .
Необъятный массив скалы, в основании которого находилась пещера, широкой переносицей уходил в небо. Справа от него бледнела луна, и вся картина напоминала человеческое лицо невообразимых размеров, на котором луна была огромным всевидящим оком. Казалось, какой-то неведомый подмигивающий гигант холодным взглядом наблюдал сейчас за карликом Германом, в изумлении и страхе застывшим перед его ликом. Луна и звёзды заливали неприветливое плато сюрреалистическим светом и делали абсолютно неуместным присутствие на нём человека.
Войдя в разинутую пасть пещеры, Герман остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Спустя мгновение Герман увидел такое, от чего волосы на его голове зашевелились, а тело покрылась предательскими мурашками.
По периметру просторной пещеры были расставлены большие плоские камни, на которых в продолговатых корзинах были разложены люди. Камней с людьми было не меньше сотни. Разной формы и размера, эти камни объединялись удивительным однообразием лежащих на них фигур. Люди лежали в одинаковых позах: на спине, с вытянутыми вдоль тела руками. Они были одинаково завёрнуты в шкуры вместе с головой и одинаково стянуты узкими кожаными ремнями на щиколотках, коленях, талии, у предплечий и на шее. По теням и впадинам на тканях, скрывавших лица, Герман догадался, что под шкурами скрывались пустые глазницы и провалившиеся носы черепов. Германа вдруг понял, что он смотрит на мертвецов.
Вокруг него лежали мумии! Сотни набальзамированных гуанчских покойников.
Ещё со времени учёбы в институте Герман помнил, что канарские гуанче стали одним из немногочисленных народов на земле, которые знали, что такое мумификация. Причём их способы мумификации практически совпадали со способами мумификации древних египтян и племён инков в Южной Америке. Объяснить эту связь времен и культур до сих пор никто из учёных не мог.
Герману стало жутко. Как любой нормальный человек, он боялся кладбищ. Он никогда не любил на них бывать и помнил, как ещё в детстве, читая о приключениях Тома Сойера, покрывался гусиной кожей и поплотней подтыкал под себя одеяло, дойдя до того места, где два отважных мальчугана затаились ночью среди могил! Став взрослым, Герман научился переносить визиты на кладбища, однако разглядывание чужой смерти, ощущение чьей-то утраты и пугающего горя, невыразимых эпитафиями тоски и отчаянья, никогда не казалось ему увлекательным занятием. «Покойник потому и называется покойником, что его нужно оставить в покое!» – сказал он как-то своей жене.
Сейчас, когда Герман столкнулся лицом к лицу с таким количеством мертвецов из другой, чуждой и полу понятной доисторической цивилизации, ему стало ещё больше не по себе.
– Этого сейчас и не хватало… – подумал он вслух ради того, чтобы просто услышать свой голос. От неожиданного эха, гулко разнесшегося в окружавшем его безмолвии, он невольно вздрогнул.
Согласиться остаться здесь в полном одиночестве было безумием. Когда дочь туземного вождя убрала свою горячую ладонь с его руки, развернулась и пошла прочь, он едва не остановил её. Ему совсем не хотелось, чтобы она вот так уходила. Ему на секунду показалось, что она уходит навсегда. Но он замер на полушаге, на полуслове, на полувдохе, убедив себя в том, что она вернется, что она знает, что делает, и что его глупые сантименты могут только помешать. Герман понимал: девушка что-то задумала и уже начала действовать согласно своему, недоступному его пониманию плану.
Ещё эта туземка пыталась что-то ему объяснить. Женский голос и певучий древний язык на этом безжизненном плато показались ему райской музыкой. Он не понял ни слова из того, что она говорила, но жесты её были настолько красноречивы и выразительны, что он догадался, о чем шла речь. Дочь вождя просила его спрятаться в пещере. Она объясняла ему, что должна уйти, но что обязательно вернется.
Ещё не веря тому, что на его истощенную переживаниями душу выпало очередное испытание, Герман тогда согласно кивнул.
– Хорошо. Я останусь здесь и буду тебя ждать.
Девушка замолчала, пристально на него посмотрела, коснулась его рукой и, не говоря больше ни слова, направилась назад. Он смотрел ей вслед. Совсем скоро её стройный силуэт скрылся из вида, и Герман остался один. Сейчас, вспомнив об этом, Герман, сам не понимая почему, тяжело вздохнул.
Тем временем нужно было оглядеться.
Обширность первобытного некрополя впечатляла: помимо каменных плит, которые Герман уже успел разглядеть, на сводчатых стенах гигантского саркофага Герман увидел ещё два этажа погребальных пещер. Пещеры наверху были совсем небольшими, вдоль каждого этажа шла узкая галерея, подъём на которую терялся где-то в темноте. Почти все пещеры на галереях были наглухо заложены камнями, чёрной пустотой зияли немногие. Каждая ниша, видимо, предназначалась для одной мумии, но количество этих пещер говорило о том, что компания мертвецов у Германа подобралась сегодня не маленькая.
– Чувствуй себя как дома, Герман, – попытался он себя подбодрить, но получилось кисло и не смешно.
В то же время его рациональный ум, по своему обыкновению, искал позитивные стороны в создавшейся ситуации.
«Я сейчас вижу древние мумии! Только представить себе! Причём столько! Когда ещё я бы смог это увидеть!? И я, быть может, первый европеец, который видит настоящее гуанчское кладбище таких огромных размеров!!!»
От этих мыслей голова шла кругом.
Насколько он мог судить, обычных захоронений в пещере не было совсем: этот некрополь был населён исключительно мумиями. Если он правильно помнил, у гуанче существовали пещеры и для обычных захоронений, но они, как правило, устраивались отдельно от мумий. Бальзамировали гуанче исключительно благородных соплеменников, то есть Герман находился сейчас среди усопшей гуанчской знати.
Прикинув примерное количество увиденных здесь умерших, Герман вдруг понял, что мумий за многие века здесь должно было скопиться невиданное количество. Старец Гуаньяменье сказал ему сегодня, что гуанче жили на этом острове ещё до испанцев. Герман знал об этом и из курса истории испанской конкисты. Первым документально подтвержденным визитом европейцев на Канарские острова, стало путешествие генуэзца Ланчелотто Малочелло, в 1312 году открывшего остров Лансароте, в честь него и названного на испанский манер Лансаротом. Окончательно испанцы завоевали Канары в 1496 году.
«Получается, что некоторым здешним мумиям может быть более пятисот лет! – мысленно восклицал Герман. – Уму непостижимо!»
В какой-то момент он даже пожалел о том, что не был ни археологом, ни этнографом, ни антропологом. Подобное открытие с подобающей классификацией находок, квалифицированными объяснениями, выводами и какой-нибудь далеко идущей теорией, тянуло бы на открытие века, на Нобелевскую премию! Возможно, он станет первым и единственным человеком в цивилизованном мире, которому довелось увидеть настолько древние гуанчские мумии. Нужно было тщательно осмотреть и погребальные пещеры, и сами мумии.
«Бояться древнего кладбища просто смешно! – он с негодованием отмел недавние страхи. – Его надо воспринимать не как кладбище, а как исторический памятник, как археологическую находку!»
Какое поразительное стечение обстоятельств привело его к этой находке! Как ему повезло, что именно сюда туземка его отвела. Счастливая случайность! Если он поддастся сейчас сиюминутной слабости и своим нелепым предрассудкам и всё как следует не исследует, то никогда себе этого не простит.
Судьба всегда даёт человеку возможность насытить жизнь событиями! Однако событиями подобного масштаба – нечасто. Возможно, теперешний шанс – один из миллиона!
В этот момент Герман почувствовал себя Шлиманом. Он всегда восхищался этим человеком. Генрих Шлиман, сын бедного немецкого пастора, сделал себе состояние на торговле. В сорок один год он забросил свой прибыльный гешефт и решил осуществить свою детскую мечту: найти описанную в гомеровской «Илиаде» древнюю Трою и в итоге это ему удалось: несколькими годами позже он открыл миру город, пролежавший под землей три тысячелетия! Впоследствии, он вел раскопки в Микенах, на острове Итака и в Тиринфе. Шлиман, по мнению Германа, был человеком действительно выдающимся.
Герман решительно двинулся вдоль постаментов, с аккуратно уложенными на них мумиями. Он шел медленно и осторожно, будто боялся потревожить сон усопших вождей, нарушить какой-то потусторонний порядок. А может, просто по-детски боялся того, что какая-нибудь из мумий вдруг встанет со своего погребального камня и с ним заговорит. Наверное, именно так должны были себя чувствовать люди, первыми оказавшиеся внутри Египетских пирамид. Наверное, так в какие-то моменты мог чувствовать себя и Шлиман.
К счастью, занимался рассвет, и в пещере становилось светлей.
На первом ярусе пещер его внимание привлекло нечто странное. Вначале он даже не понял, чтó именно показалось ему странным, однако в следующий момент он уже стоял как вкопанный, удивляясь предмету, выходившему за всякие рамки его представлений о первобытных кладбищах.
На стене, слева он него, у входа в одну из не замурованных пещер висел большой католический крест.
Глава 23
Другого выхода у Осборна не оставалось: нужно было срочно доложить о неудаче шефу.
– Дьявол! – в который уже раз выругался Осборн и начал набирать на номер О’Брайена. Антенна спутниковой связи на мачте катера пришла в движение, автоматически раскрылась и стала похожа на маленький перевёрнутый вниз головой зонтик.
– Доброе утро, сэр, – пролепетал в трубку Осборн, когда услышал О’Брайена. Он ещё раз пожалел о том, что придётся выложить О’Брайену не самые лучшие новости. – Мы на объекте. Здесь всё под контролем. Улов есть, но не большой. – перешел он на кодовый язык. – Поймали одного тунца, второй сорвался. Видимо, кто-то спугнул. Мы продолжаем рыбалку.
Ответом Осборну была оглушительная тишина. Эта пауза показалась Осборну вечной.
– Не думаю, что рыба далеко, сэр, – начал он объяснять, не дождавшись ответа. – Сети стоят, живец подброшен. Думаю, к вечеру будут результаты.
– О´кей, Осборн, – ответила, наконец, трубка. Голос О´Брайена звучал слишком спокойно. – Держи меня в курсе и постарайся больше не портить мне утро подобными звонками.
Собеседник на том конце дал отбой. Осборн молча повесил трубку. Обычно такие сдержанные ответы у шефа означали только одно – он вне себя от ярости. Осборн не хотел даже представлять себе, как повёл бы себя шеф, если бы этот разговор состоялся не по телефону. Вывод он сделал один: единственный способ себя реабилитировать – это как можно скорее исправить ситуацию. Поиграв мышцами тренированного тела, он обернулся к стоявшим позади Танцору и Молчуну.
Глава 24
– Откуда здесь крест?! В первобытном некрополе, среди мумий!?
Изумлению Германа не было предела. Он тут же направился к таинственному распятию. Под ногами хрустели сухие сосновые ветки и шуршали камни. Помимо этих звуков вокруг стояла мёртвая тишина. В прямом и переносном смысле.
Размером крест был в половину человеческого роста. Потемневшее от времени дерево стало чёрным, хотя, возможно, просто казалось таковым от недостатка света. На стене крест удерживали каменные клинья, вбитые под перекладиной распятия. В центре перекладины были аккуратно вырезаны буквы: M. D.LXXX.IV.
– Римские цифры! – мозг Германа принялся лихорадочно восстанавливать благополучно забытую со времен института латынь. – «М» означает тысячу, «D» – половину тысячи, «L» по-моему, пятьдесят, плюс три десятки «Х» и четвёрка. Тысяча пятьсот восемьдесят четвёртый год!
Герман провёл рукой по гладкому, отполированному историей чёрному дереву. Он не мог поверить, что прикасается к настолько древнему артефакту. Он осмотрел крест со всех сторон, но других надписей не обнаружил. Ясно было одно: крест определенно имел отношение к пещере, у входа в которую Герман сейчас стоял. Заглянув внутрь пещеры, он увидел продолговатое помещение с низкими сводами. Сереющие рассветные сумерки освещали две погребальные плиты, установленные друг напротив друга по обеим сторонам от него.
Он подошел, чтобы рассмотреть их поближе.
На плитах в полуистлевших плетёных корзинах покоились точно такие же мумии, что и снаружи. Правда, на этих двух тлен был много заметней. Пропитанные древними маслами шкуры местами прогнили и рассыпались, обнажая белые человеческие кости. На головах у мумий шкуры истлели совсем: на Германа пустыми черными глазницами смотрели покрытые остатками иссохшей кожи черепа. Провалившиеся носы и редкие торчащие наружу зубы придавали черепам жуткий ухмыляющийся вид.
Стараясь не смотреть на эти ужасные остатки лиц, Герман отвёл взгляд и, не контролируя себя, перекрестился.
«Господи, насколько мы бренны, – подумал он. – Насколько бренна жизнь и сиюминутны наши переживания…»
Однако от философствования на тему человеческого существования его отвлекла ещё одна интересная находка: в дальнем конце пещеры, в самом тёмном углу, в едва заметной нише стоял обитый ржавым железом сундук. Герман придвинулся к нему.
Сундук был приземистым и совсем небольшим. По форме он напоминал увеличенную в размерах шкатулку. Крышка сундука была покрыта толстым слоем пыли. Было видно, что к сундуку не прикасались уже очень долгое время.
«Сколько лет стоит здесь этот сундук, никем не тронутый – десять, пятьдесят, триста?» – у Германа перехватило дыхание.
Насколько позволял тусклый свет, Герман осмотрел сундук со всех сторон. От острожного прикосновения к торчащим с боков проржавевшим ручкам, из-под пальцев посыпалась ржавая труха, поэтому ручки Герман решил больше не трогать. Просунув пальцы вниз, Герман проверил дно сундука и попробовал его приподнять. Для своих скромных размеров, сундук оказался на удивление тяжелым. Дрожа от волнения, Герман представил, что может в этом сундуке содержаться. Нужно было срочно вынести сундук на свет.
Стараясь не растрясти содержимое, будто у него в руках был поднос с дюжиной хрустальных ваз, он, едва дыша, медленно приподнял сундук над землей и, осторожно ступая, направился к выходу.
Выход из пещеры был залит утренним солнцем. Герман оглядел окрестности, бессознательно восхитившись открывавшимся с этой возвышенности пейзажем, и устроился на ближайшем камне, поставив сундук перед собой. Он смахнул с крышки толстый слой душной пыли ладонью, отчего рука почернела. Сейчас сундук можно было осмотреть как следует.
Сундук был сделан из дерева. Дерево было из дорогих пород, и красноватый оттенок до сих пор угадывался сквозь патину времени. Витые кованые скобы опоясывали сундук на углах, по бокам висели проржавевшие ручки. Медные клёпки давным-давно окислились и позеленели. У сундука был красивая крышка: плоская, с гравировкой, с переплетением ажурного железа и кованым отверстием замка. В центре крышки возвышалась овальная панель, в которой был сделан оттиск некого замысловатого вензеля. В витиеватом узоре угадывалась буква G. Из отверстия замка торчал исхудавший под натиском ржавчины ключ с тем же самым вензелем.
Герман собрался с духом и повернул ключ. Издав неприятный скрежет, ключ отомкнул давно не пользованный механизм. Герман задержал дыхание и потянул крышку наверх. С жутким скрипом крышка поднялась, обнажая перед Германом свои сокровенные внутренности. Пахнуло духотой и временем.
«Наверное, именно так и должна пахнуть вечность», – подумал Герман.
Древняя пыль угодила ему в нос, и он чихнул. С одинокого странного вида куста поодаль в небо вспорхнула пичуга. Пытаясь удержать выпрыгивающее из груди сердце, Герман заглянул внутрь сундука.
На дне лежали по-настоящему антикварные вещи: медная подзорная труба, старинный морской компас, растрескавшаяся курительная трубка, потускневший кинжал без ножен, несколько почерневших монет, книга в потёртой обложке, остатки пера для письма и сложенный вчетверо лист пергамента. Всё содержимое было почти в идеальном состоянии.
Пергамент, лежавший сверху, был извлечен на свет первым. При ближайшем осмотре, он оказался высушенным листом какого-то растения, по всей видимости, пальмы, из которого после обработки жирами, маслами и последующей прессовки в тропических странах делали бумагу. Нечто похожее пару лет назад Герман покупал на Кубе: подобные пальмовые записные книжки и фотоальбомы были довольно распространенным сувениром в тропиках. Посмотрев на лежавшую в сундуке книгу, Герман убедился, что и книга сделана из того же желтовато-зелёного спрессованного листа.
Боясь, что высохший пергамент может оказаться слишком ломким, Герман аккуратно ощупал лист на сгибах и осторожно его развернул. К счастью, бумага не треснула и не рассыпалась. Перед Германом появилась выцветшая, нарисованная от руки карта острова.
Надпись над картой гласила: «Sao Brandan. Terra Non Trabada». Надпись была сделана на португальском: конечные «н» в португальском заменялись на «о» и поэтому испанское «сан», то есть «святой», в данном случае писалось как «сао». Едва дыша, Герман расправил карту перед собой и принялся скрупулёзно её изучать.
Сомнений не оставалось: на карте был изображен тот самый остров, на котором он сейчас находился. На древнем плане Герман узнал очертания «рыбьего хвоста», на который их с Андреем выбросила волна, и горную гряду, отделявшую «хвост» от остальной части острова, через которую они перебрались благодаря ночному наводнению. Сам остров по форме напоминал растянутую в стороны восьмёрку или даже фигурку человека. Окружность меньшего размера, занимавшую северную часть острова, можно было принять за голову, окружность побольше, располагавшуюся в середине – за большой круглый живот, а «рыбий хвост» внизу – за ноги с расставленными в разные стороны носками.
Судя по рукописной карте, вся территория острова была покрыта холмами и впадинами, а в центре «головы» и «тела», были изображены две самые высокие островные вершины. Получалось, что Герман и туземная девушка сегодня поднялись как раз на одну из них – на южную.
Оказалось, что на острове есть несколько озёр и что на перешейке между холмами течет довольно широкая река, разделявшая остров на две половины. Перешеек располагался в низине, к которой плавно, террасами, спускались горы. Почти всю территорию острова бороздили ущелья и горные разломы, один из которых находился у Германа прямо под ногами. Ландшафт острова наводил на мысль о том, что недавнее ночное землетрясение было здесь явлением не редким.
Селений на острове оказалось предостаточно. Неизвестный автор изображал их скоплениями хижин и человеческими фигурками. Большинство селений находилось, тем не менее, на обратной стороне реки, то есть в той части острова, на которой Герман ещё не был. На карте были также отмечены несколько пещер. Некоторые пещеры древний картограф пометил крестиками. Видимо, крестики должны были означать захоронения или кладбища, поскольку самый большой по размеру крестик находился как раз на том месте, где Герман сейчас пребывал.
На карте были обозначены и прочие достопримечательности. Странной формы, загнутые к земле деревья, что росли ближе к вершинам острова, круглые столбы, беспорядочно разбросанные по всей территории, каменные изваяния всевозможных причудливых форм, одно из которых напоминало большую ящерицу, а другое – женскую туфельку. Последнее было помечено автором как «башмачок Гуайоты». Кто такая эта Гуайота, и женщина ли это вообще, на карте не пояснялось. В районе «рыбьего хвоста» Герман обнаружил изображение того самого креста, на который они с Андреем наткнулись, обследуя побережье накануне. Едва видимая поблекшая надпись под крестом гласила: «Крест Святого Брандана».
«Видимо, того самого, в честь которого остров назвали Борондоном. – логично рассудил Герман. – Интересно, что это за Святой? И кто установил его на берегу: гуанче в честь этого Брандана или автор карты? А может, сам Святой Брандан этот крест на берегу поставил?..»
При любом варианте получалось, что этот крест стоял на берегу ещё при жизни неизвестного картографа, то есть до 1584 года, и был древнее креста, висевшего у входа в погребальную пещеру.
Герман отложил карту. Значит, он действительно на легендарном Сан Борондоне! Гуаньяменье говорил правду! Исчезающий остров – не миф, а реальность!
Он склонился над остальными находками. Воображение с бешеной скоростью уносило Германа всё дальше и дальше в глубину веков, пока он извлекал на свет компас, подзорную трубу, кинжал и старые португальские дублоны. Наконец, он вынул из сундука высохшую книгу. Обложка открылась с лёгким хрустом, но тоже не порвалась. На титульном листе по-португальски было написано: “Joham Gonçallvez из Сетýбаля. Записки капитана, прожившего на острове Святого Брандана с 1570 по 1584 год вместе со своим слугой Lourenço Nunez”.
Руки у Германа задрожали.
«Невероятно! Невероятно! Невероятно!» – вот всё, что в тот момент мог выдавать его потрясенный мозг. Книга была сделана из тех же толстых зеленоватых страниц, которые он начал осторожно листать, впиваясь глазами в побледневшие от времени чернила.
В руках Германа были неровные строчки воспоминаний, написанные почти полвека назад человеком, проведшим на острове Сан Борондон четырнадцать лет! Уникальный исторический документ, ценность которого было трудно себе представить! Возможно, автор записок был единственным европейцем, кому посчастливилось здесь оказаться. Получалось, что эти записки были сродни оригиналам дневников Колумба о походе в «Индию», хранившимся за семью печатями в недосягаемых недрах испанского Архива Индий в Севилье. В этом красивом севильском здании шестнадцатого века, рядом с которым Герман не однажды сидел в кафе за чашкой ароматного андалузского кофе, на резных полках кубинского дерева хранилось тридцать восемь тысяч ценнейших документов, связанных с открытием Америки, включая, помимо прочего, и знаменитую «новую» карту мира Хуана де ла Коса, которую Герман знал наизусть.
«Капитан Гонсальвес! Канарский Колумб!!! Подумать только!»
Почерк у капитана Гонсальвеса был разборчивым, а португальский язык в написании – почти точной копией испанского. Герман, позабыв обо всём, углубился в чтение, по обыкновению, обхватив правой ладонью свой давно небритый подбородок. Он не слышал ни утреннего щебетания птиц, ни свиста ветра вокруг. Не увидел Герман и поднимавшегося из океана солнца, которое на считанные минуты вдруг подсветило туманную вершину острова Ла Пальма – в этот момент самого ближнего к Сан Борондону канарского острова. Сегодня на рассвете Ла Пальма была заметна как никогда.