Антон Сорокко
APROSITUS. Ненайденный
Глава 3
Под крылом самолёта тем временем показался какой-то остров. Он раскинулся на бескрайнем синем ковре океана большим полукругом и был испещрен холмиками затухших вулканов, темными потоками застывшей лавы и каёмкой белых песчаных пляжей.
– Это Лансароте внизу, – вытянув шею к иллюминатору, снова прокомментировал Андрей. – Был я тут. Классный остров! Пляжи – сказка, лучше, наверное, только на соседней Фуэртевентуре. Мы туда с Лансароте на пароме плавали: там совсем близко.
И, действительно, в иллюминаторе виднелась южная оконечность Лансароте, небольшой пролив и северная часть нового острова, видимо, как раз той самой Фуэртевентуры.
Было видно, как из небольшого с такой высоты прибрежного городка на Лансароте отчалил крошечный паром, направившись прямиком к Фуэртевентуре и оставляя за собой длинную полоску белоснежной пены.
– Видишь вон там черную землю? – Андрей показал на западную часть Лансароте, где на большой черной подпалине зияло бесчисленное количество кратеров.
– Вижу.
– Это Долина двадцати восьми вулканов. В этом самом месте триста лет назад извергались вулканы. И знаешь, сколько лет извергались? Тридцать! Без шуток – тридцать лет подряд! Мне когда рассказали, я сам не поверил. Сейчас в эту долину экскурсии возят. В некоторых местах нам запрещали из автобуса выходить: говорят, на расстоянии тридцати сантиметров под землей уже лава бурлит, то сё.
– До сих пор? – засомневался Герман.
– Представь! – уверенно кивнул сосед. – Лансароте – это самый вулканически активный остров на Канарах! И самый интересный после Тенерифе, как мне кажется.
Он подмигнул проходившей мимо стюардессе.
– Нам там ресторан понравился. «Эль Диабло» называется, «дьявол» то есть. Там еду готовят на вулканическом огне, представь! Берут курицу, на шампур её, то-сё, а потом кладут на дырку в полу. И курица шипеть начинает! И чаёк тебе потом так же кипятят…
– Да, здорово.
Андрей тем временем отхлебнул из фляжки ещё.
– Хорошие девушки в этой авиакомпании работают… А вон видишь островок между Лансароте и Фуэртевентурой? – и указал на небольшой остров, мимо которого как раз проплывал лансаротский паром. – Это остров Лос Лобос. Мы тоже там были. По пути на Фуэртевентуру. На этом острове, представляешь, отшельник живет!
Увидев удивленно поднятые брови, он доверительно положил свою лапищу Герману на руку:
– Весь остров – это шесть квадратных километров. Меньше него на Канарах нет. И живет на нём один перец. Антонио эль фареро, Антонио с маяка. Раньше с семьей жил, сейчас один остался. То ли разъехались все от него, то ли ещё что, не знаю. Живет себе, то-сё, на большие острова переезжать не собирается, сколько ему правительство не предлагает. Говорит: «Здесь, мол, я родился, здесь и помру».
– Чем же он там занимается?
– Коз разводит. Молоко доит, сыр делает козий. Сыр, кстати, вот такой вот! – Андрей оттопырил большой палец своей огромной руки. – Ещё за маяком присматривает – это единственное там каменное строение за исключением его дома. Сейчас, правда, отшельничать у него не очень получается. Постоянно туристов возят. Нас вот привозили.
Он доверительно накрыл руку Германа своей:
– Ты если соберешься, возьми с собой упаковочку пива: он страсть как пиво любит! Поменяет его тебе на сыр или на молоко. Денег-то там нет у него – натуральный обмен, – и, прыснув смешком, добавил. – Коммунизм, построенный на отдельно взятом острове.
– Почти как у Фиделя на Кубе, – отозвался Герман улыбнувшись. Ему нравился этот здоровяк: Герман любил бывалых, непоседливых и жизнерадостных людей, а Андрей, по всему получалось, как раз к такому типу и относился.
– Да, интересно. А ты много тут объездил… Ничего, что я на «ты»? – решил он сломать последний барьер на пути к завязавшемуся знакомству.
– Да, естественно, ничего, не придумывай, – отмахнулся Андрей. – Нет, не так и много я поездил. Только на этих двух островах был, да ещё на Тенерифе.
Он показал на удаляющийся берег Фуэртевентуры, вдоль которого тянулась бесконечная полоса белого пляжа.
– Здесь на Фуэртевентуре пляж есть, Сотавенто называется. Одиннадцать километров длина! Выходишь, а вокруг – ни души! И белый-белый песок вокруг!
– Здорово.
– Не то слово! Ветра только очень сильные. Горы там низкие, продувается остров всеми ветрами. Летом даже чемпионат мира по виндсерфингу устраивают, представь! Второй после французского Бьярритца по популярности.
– Да, в Бьярритце я был, – согласился Герман. – В Бьярритце самый первый чемпионат мира по серфингу проводили. Волны там действительно океанские.
– Слушай, а сколько на Фуэртевентуре коз!!! – Андрей снова заразительно засмеялся. – Больше, чем людей, это точно! Столица острова раньше называлась Порт Коз, представляешь? Так её в Порт Роз переименовали, чтоб туристов не отпугивать!
Герман тоже не смог сдержать улыбки.
– Живут в беленьких домиках: хлевом их язык не повернется назвать, по острову бродят, рай… Козий рай!
В это время самолет чуть заметно тряхнуло.
– Турбулентность, – успокоил Андрей. – Сейчас пристегиваться заставят.
И, действительно, над головой загорелась лампочка «пристегните ремни» и приятный голос одной из стюардесс произнес:
– Уважаемые пассажиры, наш самолет вошел в зону турбулентности. Пожалуйста, займите ваши места и пристегните ремни.
– Вот ты знаешь, что странно, – задумчиво сказал тем временем Андрей. – Каким-то новым маршрутом мы сегодня летим. Обычно этот чартер летит над Европой: через Женеву, Париж, Мадрид и Фаро в Португалии, а потом поворачивает на юг и летит над океаном. Сегодня, похоже, мы через Барселону летели, над Средиземным морем и потом над Африкой.
– Да, вроде так и было, командир рассказывал. – подтвердил Герман.
– Проспал я всё, короче, – недовольно буркнул толстяк, – а видимость хорошая, всю дорогу можно было в окно смотреть.
– Да, видно всё было здорово, я весь полет по карте проследил.
– Жалко, будем надеяться, что назад мы также полетим. Но вообще, маршрут необычный.
– У меня сегодня с самого утра как-то всё необычно, – отозвался Герман, но развить эту мысль не успел. Стюардесса объявляла о том, что самолёт подлетал к Тенерифе и начинал снижаться. Всех просили занять места, пристегнуться, а сумки убрать под сиденье.
– Так, компьютер я под сидение класть не буду, – сказал Андрей, и обхватил руками черную сумку с эмблемкой «тошибы». – Растрясут ещё чего.
– А зачем ноутбук с собой возишь?
– Фотки скидываю с камеры, карты тут у меня всякие, с интернета много чего наскачивал, пригодится всё, а то если всё распечатывать, то бумаг на отдельный чемодан наберется. Так что с компьютером удобней.
Андреева соседка всё ещё спала.
– Подруга твоя как крепко спит.
– Да это не подруга. По крайней мере, пока, – он снова улыбнулся. – Мы на регистрации рейса вместе стояли. Я один лечу! Кстати, а её будить или нет? – Андрей задумчиво оглядел свою спутницу. – Давай-ка я её пристегну, пусть так спит. Минут десять ещё лететь, а потом к терминалу ещё рулить. – и негромким щелчком осторожно сомкнул на талии тяжелые замки самолетного ремня безопасности.
Для Германа это был последний звук его тихой и размеренной жизни.
Щелчок застегивающегося ремня совпал с оглушительным грохотом слева за бортом. Было ощущение, что от хлопка лопнут перепонки. Иллюминатор слева от него озарился ярчайшей вспышкой и самолет тряхнуло так, что с потолка отвалился плафон, а стоявшую в проходе стюардессу подбросило к потолку и швырнуло на пол. Самолет как будто провалился в яму и затем вынырнул на поверхность. От скачка потемнело в глазах.
«Что это?» – пронеслось у Германа в голове.
– А-а-а-а-а! – закричали со всех сторон.
Не успевших пристегнуться людей выбросило из кресел, ударило о ставшие вдруг опасными углы и швырнуло вниз, где Герману их было уже не разглядеть.
– Взорвался! Двигатель горит! – кричали люди.
Людские крики не смогли перекрыть ещё один хлопок. В этот раз уже слева по борту. Этот взрыв был чуть слабее первого. Самолет ещё раз сильно тряхнуло, а затем с какой-то потусторонней силой бросило вперёд и вниз. В салоне полностью погас свет, и человеческий крик превратился в жуткий вой какого-то гигантского стада животных, застигнутых врасплох и загнанных в угол каким-то чудовищным зверем.
«Не дай Бог… Не дай Бог… Не дай Бог… – единственное, что со скоростью тридцать фраз в секунду, проносилось у Германа в мозгу. – Не дай Бог.... Не дай Бог!!!!»
Вслед за тем самолет получил мощнейший пинок сзади и, заваливаясь на левый бок, начал стремительно падать вниз. Давление сдавленным желудком подступило Герману к горлу и заложило без того оглохшие уши. Из глаз полились слёзы, а в нос и рот забивался серый с пластмассовым запахом удушающий дым.
Глава 4
Дитер Ленгинг припарковал взятый на прокат «ситроен С-3» рядом с Туфелькой Королевы. Это горное образование, действительно по форме напоминавшее женскую туфлю, было одним из самых известных на вулкане Тейде и непременно привлекало к себе массу туристов.
С этого ракурса выгодно выглядел и сам вулкан, поднимавшийся перед ним величественной громадиной, с широким, непоколебимым основанием и узенькой светло-желтой треугольной вершиной – остатком наслоившейся во время последнего извержении серы.
– Фантастиш, – удовлетворенно причмокнул Ленгинг, и стал настраивать свой зеркальный полуавтоматический «кэнон».
«Хорошей камерой снимать – одно удовольствие», – думал он, устанавливая штатив и привинчивая новый фотоаппарат специальным винтом. Денег, конечно, отдал за него немало, но, учитывая цены на подобную технику дома, в Германии, а также срочную необходимость приобретения такого аппарата для предстоящей поездки, сделка казалась ему неплохой.
Фотоаппарат он купил за день до того у одного индуса, которых на Тенерифе, похоже, было не меньше, чем самих немцев. По крайней мере, все магазинчики, торгующие на острове электроникой, принадлежали индусам. Чувствовали они здесь себя превосходно: очень бойко тараторили по-испански, а в Пуэрто Крузе – настоящей немецкой столице Тенерифе – даже вели торг на сносном немецком. Видимо, для их бизнеса это было принципиально: в городе живёт сорок тысяч человек, добрая четверть которых – выходцы из немецкоязычных стран. Да и большинство туристов в Пуэрто Круз привозят сюда голубые автобусы немецких ТУИ и Неккерманн.
С одним из этих ассимилировавшихся индусов по имени Санджей, владельцем небольшого магазинчика на приморском променаде, Ленгинг вчера и торговался. Сначала его, было, смутила свастика, красовавшаяся на обложке изрисованной непонятными индийскими иероглифами бухгалтерской книги. «Санскрит?» – подумал ещё тогда Ленгинг. Но, перехватив его озабоченный взгляд, проворный индус успокаивающе заверил, что свастика – это символ солнца в его стране, так что пусть «майн фройнд» не пугается и спокойно выбирает себе фотоаппарат. Ленгинг, конечно, как любой немец или австриец, о свастике всё знал и без индуса.
Ловкий индус сбросил цену на камеру, но безбожно завышал стоимость сопутствующих аксессуаров – штатива, светофильтра, дополнительных объективов и даже сумочки. В итоге, Ленгинг выложил за комплект довольно значительную сумму. Тем не менее, он прекрасно знал, что индусы слывут лучшими продавцами в мире, поэтому в некоторой степени был даже доволен тем, что сторговал у проныры почти 300 евро.
Сегодня, накануне очень важной для него поездки, новая фотокамера должна была быть опробована в действии. Опять же день позволял: была пятница – основной день заезда на Тенерифе, так что народу по дороге на вулкан Ленгинг встретил немного: все были либо в аэропорту, либо на чемоданах в холлах гостиниц. Какое счастье, когда в кадр не лезут вездесущие англичане или вредные соотечественники. Поэтому делать фотографии сегодня было приятно: на смотровой площадке у Туфельки не было абсолютно никого.
Ленгинг поймал в объектив вулкан. На фоне безоблачного неба Тейде смотрелся бесподобно. Немец видел, как по правому склону вулкана неспешно поднимался голубой вагончик канатной дороги. Навстречу ему с верхней стоянки спускался другой. Если он правильно помнил, а в таких вещах он не ошибался никогда, в каждый вагончик помещалось тридцать пять человек. Курсировали вагончики с высоты 2.356 метров на высоту 3.555. Проезжали этот километр с небольшим всего за восемь минут, потому неспешность, с которой они двигались по склону, была, конечно же, обманчивой.
Тут чуткое ухо немца уловило какой-то шум. Шел он откуда-то сверху и напоминал отдалённые раскаты грома.
«Странно, – подумал он, – гром среди ясного неба?»
Грохот повторился. Обернувшись на звук, он увидел ужасающую картину. Над горным кряжем высоко в небе летел сияющий фюзеляжем самолет. Левое крыло самолета дымилось, и самолет оставлял за собой широкую тёмную полосу. Где-то у двигателей вырывалось пламя. Самолет явно терпел аварию.
– Катастрофе! – закричал в панике немец и лихорадочно начал доставать из кармана шортов телефон. Телефон путался в складках и никак не доставался.
Насколько мог разглядеть Ленгинг, горящий самолёт был явно пассажирским, очень похожим на «боинг», на котором два дня назад на Тенерифе прилетел он сам. Самолет кренился влево, в сторону горевшего крыла, так что скоро левое крыло немец уже не видел. Ясно было одно: в Тенерифе самолет не врежется. Его уносило в океан, в сторону соседней Ла Гомеры или Ла Пальмы – оба острова были рядом.
«Он сможет сесть на воду, – пронеслась в голове Ленгинга успокаивающая мысль. – Главное, чтобы он как можно дольше сохранял высоту и не столкнулся с островами. Вокруг вода, вода и вода, километры воды. Есть шанс, что все спасутся!»
Правой рукой он набирал на телефоне 112 – номер экстренной службы в Испании.
– Шайсе, нет покрытия, – выругался он, видя, что номер не набирается. Телефон издавал противное безнадежное пиликанье.
«Где же он упадёт, за Ла Гомерой или за Ла Пальмой? А ведь там есть ещё Эль Йерро, – вспомнил он карту Канарского архипелага, которую перед отъездом из Франкфурта выучил наизусть. – Самый западный остров. Он дальше всех. Но вроде бы он у самолёта не на пути. Да где же здесь берёт телефон?! Нужна какая-нибудь возвышенность!»
Не теряя ни секунды, Ленгинг швырнул штатив с фотокамерой на заднее сиденье машины, вскочил за руль и с прокрутом колёс вырулил со стоянки в сторону канатной дороги: там мобильный телефон должен был работать. В коричневую жестяную урну из-под «ситроена» отлетел мелкий камешек гравия, издав одинокий протяжный минорный звон.
В противоположном направлении, за следующим поворотом, зеленый полицейский «ниссан» уже сообщал по рации о терпящем бедствие пассажирском самолете.
Глава 5
После самой сильной перегрузки, когда казалось, что виски лопнут от вздувшихся вен, Андрею в голову пришла дурацкая, абсолютно несвоевременная по своей несерьёзности мысль: а не пора ли просматривать короткометражный фильм о прожитой жизни? За годы работы в спецслужбе он несколько раз сталкивался со случаями клинической смерти, происходившими то с его сослуживцами, то с людьми, которых в их кругу было принято называть «клиентами». По рассказам этих людей, в последние минуты перед смертью, человек видит самые важные моменты жизни, самые яркие воспоминания и самые сильные переживания, порой совсем неожиданные.
Андрей хотел, было, уже возмутиться такой несправедливости – «А почему мне ничего не показывают?» – как самолёт вдруг обрёл равновесие. Сильный левый крен не пропадал, но летчику, изо всех сил пытавшемуся выровнять самолёт, по всей видимости, сделать это удавалось. Они не падали.
«Видимо, не помру», – сделал вывод Андрей.
Гвалт в салоне мгновенно стих и наступила полная тишина. Проход между креслами одна за другой осветили тусклые лампочки аварийного освещения. Двигатели на минуту умолкли, и в салоне был слышен лишь свист ветра за бортом. За иллюминатором, окрашивая салон всполохами красноватых оттенков, будто взятых с картин любимых его бывшей женой сюрреалистов, плясали языки пламени: горел один из двигателей на левом крыле. Однако и они через мгновение исчезли: пилот отключил горевший двигатель и перекрыл к нему доступ горючего. Левое крыло, тем не менее, сильно дымило, застилая верхнюю часть горизонта серо-черным клубящимся шлейфом. Под крылом виднелся бескрайний голубой океан, блестевший на солнце тысячей ослепительных бликов.
Его новый знакомый Герман и очнувшаяся соседка справа, с которой он так и не успел познакомиться, ни живы, ни мертвы сидели в своих креслах, испуганно озираясь по сторонам. Герман обеими руками вцепился в спинку переднего кресла. Кулаки, с торчащими костяшками побелевших от натуги пальцев, заметно дрожали. Со лба текла кровь: видимо, при одном из сильных толчков он ударился об эту самую спинку. Слипшиеся от панического пота волосы прилипли к покрасневшему лбу, а золотой крестик, выскочивший из-под расстёгнутой рубашки, лежал на плече. Сам Андрей, должно быть, выглядел не лучше. Герман с трудом отвёл голову от иллюминатора: голова его явно не слушалась.
– Что это было?
– Двигатель рвануло, – Андрей взглядом кивнул в сторону иллюминатора: шея поворачиваться отказывалась.
– И как мы сейчас сядем? – рот у Германа непроизвольно изобразил некое подобие нервной улыбки. Было видно, что он сильно напуган.
– Раз не взорвались в воздухе, то и при посадке целы будем, – такая неожиданная уверенность могла удивить кого угодно, только не Андрея.
Он не считал себя фаталистом, но если что-то происходило не так, как нужно, он всегда мысленно отмерял время, либо событие, после которого хуже быть уже не могло и с оптимизмом ждал разрешения событий в позитивную сторону. Как говорил его отец, «после худшего может наступить только улучшение». И действительно: так в его жизни получалось всегда. Всё всегда налаживалось. И после первых проваленных заданий десять лет назад, и после недавнего ухода из спецслужбы в частный бизнес, и после тяжелого развода с женой в прошлом году…
Внизу с бешеной скоростью проносились пенящиеся барашки. Их было совсем немного: на Атлантике стоял штиль. Через иллюминатор было видно, что самолёт подлетал к круглому по форме острову, на вершине которого темнели какие-то густые заросли. Обращенная к самолёту сторона острова была исчерчена продольными ущельями давно утихших извержений. На склонах ущелий можно было различить многочисленные террасы, засаженные не то виноградниками, не то каким-то развесистыми светло-зелеными кустами. Ещё виднелись белые стены редких, затерянных в зелени домов.
«Ла Гомера», – заключил про себя Андрей. На этом острове он был, ещё в первый свой приезд на Канары, ещё с женой. Его отменная фотографическая память исключала вероятность ошибки на девяносто девять процентов. «Это у меня профессиональное», – любил говорить он.
Было очевидно, что на Ла Гомере их «боинг» приземлиться не сможет: скорость была слишком высока, места для маневра практически не оставалось, а сам ландшафт острова не предоставлял ни малейшей возможности отыскать ровную, пригодную для посадки поверхность. Хотя, насколько помнил Андрей, аэропорт на Ла Гомере был: аэропорты были на всех семи Канарских островах.
Летчик направлял аварийный самолет за остров.
– Там справа остров! – закричали пассажиры с правого ряда кресел. – Двугорбый остров!
– Это Ла Пальма, – уже вслух сказал Андрей, но, скорее всего, его слышал только сосед Герман.
Со своего места увидеть остров Ла Пальма, если это действительно был он, ни Андрей, ни Герман не могли: правый ряд иллюминаторов заслоняли головы пассажиров, вытягивавших шеи в попытках разглядеть клочок спасительной земли и отыскать не нём взлётную полосу. В самолёте снова стало шумно: люди начали обсуждать возможность аварийной посадки на Ла Пальме. Кто-то плакал, где-то раздавались короткие нервические смешки – всё-таки, чувство юмора – это, действительно, лучшее средство от стресса. Сидевшие у проходов пассажиры, поднимали с пола упавших и пострадавших от ушибов соседей. Кажется, обошлось без членовредительства и переломов. Выражение испуга постепенно сходило с лиц, однако чувство беспокойство у пассажиров не пропадало. Впереди была посадка.
– Раз не взорвались в воздухе, значит, и сядем нормально, – как можно уверенней и громче повторил Андрей, пытаясь говорить в сторону салона, так чтобы его услышало как можно больше людей.
– Да, да, – подхватили со всех сторон.
Пессимистов в салоне было меньше. К ним Андрей отнёс всех, кто в тот момент промолчал.
– Мне бы твою уверенность, – негромко сказала соседка, поцеловав спасительный крестик, крепко зажатый в маленькой мокрой руке.
– Не переживай, родная, всё будет нормально! – ободрил её Андрей и похлопал по её стиснутым в замок рукам.
Ожил динамик.
– Уважаемые пассажиры, говорит командир корабля Владимир Пелещин, – голос его звучал уверенно и спокойно, прогоняя из-под солнечного сплетения пассажиров остатки минутной душевной слабости. – На нашем самолете произошел самопроизвольный взрыв двигателя. Сейчас управление самолётом взято под контроль. У нас работает два двигателя, этого достаточно, чтобы совершить посадку.
За секунду вздох облегчения и восторга облетел весь салон. Повеселевший Герман ткнул Андрея в бок и облегченно провёл рукой по лицу, смахнул со лба влагу. Он, как и все остальные пассажиры, не отрывал глаз от динамиков.
«Интересный малый, – подумал про него Андрей. – Выглядит молодо, а лет, наверное, немало. Из-за того, что худой молодым кажется. Если бы я скинул килограмм двадцать, тоже бы на вид лет десять сбросил». Хотя, в свои тридцать восемь Андрей возраста не ощущал. Он перестал его ощущать где-то после тридцати, будто остановился в душевном развитии на самом комфортном для себя этапе.
– Аэродромы малых Канарских островов не предназначены для посадки тяжелых самолётов, – продолжал тем временем командир корабля. – Приземляться там рискованно. Для возвращения в аэропорты Тенерифе или Гран Канарии нам не хватит запаса высоты и маневренности. Наш экипаж принял решение садиться на воду.
Последняя фраза на мгновение ледяными тисками сжала Андрею сердце. Желудок мгновенно ушёл куда-то вниз и стал каменным. Такое развитие событий даже для повидавшего многое Андрея было в новинку. Салон оцепенел.
– Фюзеляж «боинга» – идеальная конструкция для посадки на воду, – успокаивал командир Пелещин. – Нестандартные ситуации, вроде посадки на воду, предусматриваются ещё на стадии проектирования и разработки самолётов. Садиться на воду намного безопасней посадки на землю. Поэтому я прошу вас о главном: сохраняйте спокойствие. Ничего не бойтесь. Мы просим убрать лишние предметы и сумки под кресла и надеть спасательные жилеты. Жилеты находятся под вашими креслами. Не надувайте жилеты в салоне. Наденьте жилеты, пристегнитесь ремнями и наклонитесь вперед. В карманах впереди стоящих кресел каждый из вас найдет схему, на которой обозначено положение тела при аварийной посадке. Действуйте спокойно и без паники. До посадки у нас есть три – четыре минуты. Ещё раз повторяю: ничего не бойтесь. После посадки просьба оставаться на своих местах. Бортпроводники откроют аварийные люки, и мы спустимся на воду. Сообщение об аварийной посадке уже передано всем наземным службам. Спасатели знают точное место посадки. Мы все будем спасены, – он помолчал. – Ну, с Богом!
Микрофон отключился. Андрей и Герман одновременно перекрестились, точно так же, как все остальные триста пассажиров самолёта, и стали торопливо, стараясь не суетиться, доставать из-под кресел оранжевые спасательные жилеты. Было видно, что командиру Владимиру Пелещину поверили. Андрей ему тоже верил. Стюардессы что-то быстро объясняли пассажирам и помогали надевать жилеты.
Вода приближалась. Редкие белые барашки становились всё больше и больше, всё заметней и ближе. Пассажиры нервно проверяли ремни на жилетах, кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то громко уговаривал соседей не бояться, кто-то тихо молился. Андрей вжался в своё кресло, не зная, будет лучше сгруппироваться или расслабиться. Заглянув в бледное лицо Германа и своей соседки, он молча пожал им руки и, как просил командир, наклонился вперед. В иллюминаторе над головой Германа были видны несущиеся навстречу самолёту океанские волны.
Обычно во время посадки Андрей всегда следил за плавным снижением самолёта, не отрывая глаз от приближающейся земли, будто её гипнотизируя. Хотя, скорее, именно земля гипнотизирует пассажира во время снижения. В последние секунды перед посадкой Андрей попадал в какое-то необъяснимое состояние, в момент неизвестности, в котором перемешиваются и ужас, и безысходность, и ощущение своего бессилия и безволия, и невозможность контролировать ситуацию, но, вместе с тем, и надежда, и уверенность в профессионализме лётчиков, в надёжности техники, в сознании того, что лётчик уже тысячу раз сажал свой самолёт, что всё будет хорошо, и сладость предвкушения аплодисментов пассажиров, и выход в зал прилёта и радость правоты в том, что всё закончилось хорошо, именно, как ты и думал. А по-другому и быть не могло.
Сейчас смотреть на приближающийся океан Андрей не хотел. В те последние мгновения, когда до воды, казалось, можно было дотянуться рукой, Андрей отвёл от иллюминатора взгляд, представив перед собой обычную взлётную полосу, и стал ждать касания.
Удар был сильным. Самолёт бухнулся в воду, подняв целый столб воды и залив голубым светом иллюминатор снаружи. Фюзеляж накренился влево. Андрею показалось, что ещё секунда, и они перевернутся на бок, а затем вниз головой, но самолёт подбросило вверх, будто он подпрыгнул на упругой морской волне. Следующий удар был сильнее предыдущего. Было ощущение, что самолёт пробил носом бетонную стену: пассажиров с нечеловеческой силой бросило вперёд, и Андрей подумал, что пристёгивавший его ремень продавит ему живот до позвоночника. В следующий момент его отбросило назад, ударив затылком о спинку кресла и чуть не сломав шею, в спине что-то хрустнуло, а поясницу пронзила острая боль. Видимо, самолётные ремни с трудом удерживали его грузное тело. Ударившись левой щекой о соседнее кресло и взвыв от боли, он успел увидеть в иллюминатор отрывающееся левое крыло самолета и услышал страшный скрежет лопающихся переборок и креплений обшивки. Сзади вдруг стало светло.
«Либо пробоина, либо у самолёта оторвало хвост.» – пронеслось у Андрея в мозгу.
Обернуться и посмотреть на внезапный источник света Андрею уже не удалось: его взгляд был прикован к голубому пенящемуся столбу воды. Он нёсся на них с бешеной скоростью из первого салона, заполнял собой всё пространство самолёта, подобно дождевой воде, заливающей водосточную трубу во время летнего ливня. Гул и звон в ушах прекратились. Через миллисекунду вода накрыла Андрея, унося за собой его угасающее сознание.