Анна Кутковская
Дом, у которого вынули душу
Немое кино
София проснулась от неясного шума, плавно вливавшегося в ее комнату сквозь открытую дверь. Вместе с ним до нее долетал отблеск неяркого, мерцающего света. Женщина прислушалась: в доме не было слышно ни единого звука, кроме тихого стрекота. София осторожно встала с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Свет и звук доносился из комнаты дочери. Прижимаясь к стене, она крадучись добралась до приоткрытой двери и заглянула внутрь.
На стене, напротив детской кровати, как на большом экране, шел фильм – фигуры беспорядочно бегали, подпрыгивали, пропадали и снова появлялись. Проектора (если он был) София не увидела – луч света бил как будто прямо из стены. Женщина вошла в комнату, но невидимый киномеханик не заметил ее, так как кино продолжалось.
– Алекс, это ты? Игорь? Это не смешно! Где вы? Кто это сделал?
Софию начала охватывать паника, но потом она посмотрела на пляшущие кадры и обомлела. Там, на стене, во всех оттенках сепии, снятая нервной, дрожащей рукой пробегала вся их – ее, Алекса и Карины, – жизнь: ремонт, переезд, свадьба, праздники, рождение Карины, первые шаги девочки, ее первый день рождения и многие другие маленькие, но важные для семьи события. Не отрывая взгляда от фильма, София наощупь села на кровать дочери и не отрываясь смотрела, смотрела, смотрела…
Наконец фильм начал подходить к концу –кадры стали рваными, будто обожженными по краям. На этих кадрах была только Карина. Она стояла спиной к оператору посреди сада и смотрела куда-то вдаль.
– Карина, – шепотом позвала ее София.
И внезапно девочка обернулась. Она была такой, какой София запомнила ее последний день рождения: белая футболка с единорогом, розовая плиссированная юбочка, белые носки и розовые же кеды. На голове – две тоненькие косички. На лице – счастливая улыбка. Закат золотился за ее спиной, подсвечивая выбившиеся волосы, и создавалось впечатление, что она окутана золотым сиянием. Карина улыбнулась, привычным движением убрала волосы с глаз и вопросительно уставилась на Софию.
– Карина, детка! Ты меня слышишь?
Девочка молча улыбнулась и кивнула.
– Девочка моя, вернись! Вернись ко мне! Мы будем счастливы, все будет как прежде, даже лучше – только вернись.
Карина улыбнулась снова – на этот раз печальной, какой-то взрослой улыбкой, отрицательно покачала головой и начала что-то говорить.
– Я не слышу тебя! Что ты говоришь? – закричала София, затем обернулась к невидимому киномеханику и замахала руками. – Эй! Эй, там! Сделайте громче! Я не слышу дочь!
Но ничего не произошло, только где-то за гранью видимости стрекотал проектор.
София повернулась к стене – Карина все еще говорила. «Я люблю тебя, мамочка», – по губам дочери прочла София, а потом изображение исчезло, и комната погрузилась в темноту.
– Нет, Карина! Нет! Верните ее! – София бросилась к стене – туда, где мгновение назад стояла Карина: улыбающаяся и живая.
Женщина ощупывала стену в надежде найти потайную кнопку, которая снова запустит фильм. Она рыдала, стучала кулаками в стену, проклинала всех богов, давала немыслимые клятвы, предлагая свою жизнь в залог. Но все было тщетно. Обессилевшая, София заползла на дочерину кровать и, сотрясаясь в рыданиях, провалилась в сон.
Следующим утром она проснулась разбитая – сон на детской кровати в три погибели не прошел даром. Однако это не испортило ее настроения. София была на взводе и не могла сидеть на месте: перестирала вещи, убралась во всем доме, вычистила снег во дворе и даже помыла окна. Дом и двор блестели чистотой, а сама София не находила себе покоя. Ее возбуждение достигло пика, ей казалось, что вот-вот сейчас произойдет какое-то чудо. Так бывает, когда в детстве ждешь Новый год. Но, как и в случае с Новым годом, время шло, а никакого чуда не происходило. Нервы Софии были на пределе, она металась от окна к окну, перекладывала подушки на диване, оправляла никем не тронутые гардины на окнах. Она даже пыталась читать, но не смогла уловить ни единого слова в книге.
Когда напряжение достигло своего максимума, София пошла на кухню и достала из шкафа коньяк, принесенный вчера Алексом. Открывая бутылку, она порезалась этикеткой, кровь начала капать на стол. София зашипела и сунула палец в рот, ощутив солоноватый привкус крови. С пальцем во рту и бутылкой коньяка в руке, она стояла посреди кухни и думала («О боже, ну и дурацкие мысли») о том, как пить: с горлышка или все же налить в бокал. Затем, махнув рукой, приложилась к бутылке и сделала несколько больших глотков. Спиртное опалило горло, камнем упало на дно пустого желудка и обжигающими парами поднялось в нос. От этого на глазах выступили слезы. София крякнула, но сделала еще несколько глотков.
Напряжение по-прежнему не отпускало ее, хотя заметно ослабло. София чувствовала, как отяжелела голова, руки и ноги налились ватной легкостью, а суставы стали похожи на хорошо смазанные шарниры. Пошатываясь, она добрела до гостиной и легла на пол, не выпуская бутылку из рук. Глядя в потолок, она вспомнила вчерашнее «кино» и, не имея сил сдерживаться, закричала вверх:
– Ну давай, где ты! Покажи мне Карину снова! Или слабо?
Долгое время ответом ей была тишина. Внезапно она услышала тихий отдаленный скрип, больше похожий на стон – в дверном проеме появился слепой старец. От страха София почти перестала дышать и, парализованная им, не могла пошевелиться. Старик приближался – не шел, а будто плыл над полом. Внезапно его лицо оказалось рядом с лицом Софии, он дышал ей в ухо, и дыхание его отдавало пылью, слежавшимися тряпками, сухой бумагой и чем-то еще – терпким и затхлым. Краем глаза она увидела, что старик открыл рот, рывком взмыл вверх и опустился куда-то за голову Софии. Освободившись от его гипнотизирующего взгляда, она смога повернуть голову.
Старик повис в воздухе в нескольких сантиметрах от пола. Ноги его ниже колен растворялись белесой дымкой. Тощие руки были раскинуты в стороны, голова поднята вверх – так обычно изображают распятого Христа. Широко открытые глаза занимали все бледное худое лицо – они были настолько большие, что вытеснили даже нос и рот. Из глаз вырывались два потока света и упирались в потолок. София проследила за ними взглядом и обмерла – на потолке она видела вчерашнее «кино». Она лежала на полу, пила коньяк и смотрела на Карину: смешные, милые, комичные, нежные моменты. Все то, что она помнила о своей дочери, все то, что она забыла о ней – все пронеслось перед ее глазами немым кино. Она была единственным зрителем. Единственным критиком. Самым строгим, самым безжалостным критиком. К себе самой.
Когда фильм кончился, София молча встала и, не глядя на старца, направилась на кухню – там, на столе, лежал ее телефон. В журнале вызовов она нашла номер Игоря, набрала его и, стараясь не замечать старика, маячившего сзади, стала ждать ответа. Через несколько секунд в трубке раздался приятный женский голос автоответчика: абонент занят, но Вы можете оставить свое сообщение.
– Игорь, привет. Это София, но ты и так понял, – она покосилась на старика. – У меня все хорошо, но, знаешь, на всякий случай: запасные ключи от дома лежат за гаражом под каштаном, ты увидишь – там фигурка гнома стоит. Вот. Ну, пока.
Допив остатки коньяка, София оставила пустую бутылку на столе и скрылась в ванной. Бутылка, будто кто толкнул ее, пошатнулась, но не упала. Через минуту из ванной донесся шум воды – София набирала ванну. Опорожнив в нее полбутылки пены, она прибавила напор. Вода взбивала огромные валы пены, и совсем скоро ванна скрылась под их натиском. София выключила воду и с удовлетворением посмотрела на дело рук своих. Вода в ванне была настолько горячая, что над ней поднимался пар. Скинув с себя всю одежду, она погрузилась в горячую воду. Пена скрыла ее почти с головой.
Женщина лежала, прислушиваясь к тихому потрескиванию – это лопались тысячи маленьких пенных пузырьков. Глубоко вдохнув, София ушла под воду. Она лежала и ждала, когда потеряет сознание от недостатка кислорода. Но жжение в легких заставило ее вынырнуть на поверхность и судорожно глотнуть воздух.
– Слабачка, – проворчала она, отплевываясь от пены, попавшей в рот.
Сквозь слипшиеся от воды ресница она увидела силуэт. Протерев глаза, София вскрикнула – перед ней стояла Карина.
– Привет, мамочка, – улыбнулась девочка и села на край ванны.
– Привет, – осторожно ответила женщина, смотря куда-то в бок, потому что боялась смотреть на дочь прямо – а ну пропадет!
– Мам, ты не плачь, пожалуйста, у меня все хорошо.
– Правда?
– Да, ты только не плачь. Там, где я сейчас, мне хорошо. Но когда ты плачешь, мне становится плохо и тяжело, свет гаснет, становится холодно.
– Обещаю, я не буду плакать, детка, – произнесла София, утирая слезы дрожащей рукой.
– Да, там хорошо, – вздохнула Карина, – только вас с папой не хватает. Мне порой так скучно.
– Карина, солнышко, знала бы ты, как я по тебе скучаю, – в порыве нежности София хотела взять дочь за руку, но та отпрянула.
– Не надо, мама, ты же знаешь, что ты не сможешь, – грустно покачала головой Карина.
– Да, да, конечно, я не буду. Только пожалуйста, не уходи!
– Мамочка, мне пора, – голос девочки начал слабеть. – Я очень тебя люблю и очень по тебе скучаю.
– И я люблю тебя, солнышко! Не уходи! – София вскочила на ноги, отчаянно рванулась за дочерью, но поскользнулась и упала, ударившись затылком о край ванной. Тело женщины погрузилось в воду, остатки воздуха всплыли на поверхность воды нестройным потоком пузырей. Внезапно дом содрогнулся от фундамента до крыши, хлопнула дверь кухонного шкафа, дверь холодильника, стиральной машины – и очень скоро все незакрытые двери начали хлопать, посуда гремела и звенела на все лады. Все лампочки единовременно взорвались, и дом погрузился в темноту. Через мгновение грохот смолк также внезапно, как и начался
***
– Да возьми же ты трубку! – нервно приговаривал Игорь, нарезая круги вокруг офисного стола, но трубка отвечала ему длинными гудками.
За последние полчаса он переслушал сообщение от Софии несколько десятков раз, и с каждым разом беспокойство его увеличивалось. Совещание должно было вот-вот начаться, и ему, как руководителю компании, следовало не то, что присутствовать, а проводить его. Подчиненные начали постепенно подтягиваться, поэтому Игорю не оставалось ничего иного, кроме как отложить телефон и начать совещание.
Время тянулось бесконечно, но даже этой пытке пришел конец. Дождавшись, когда последний сотрудник выйдет из кабинета, Игорь бросил все и, игнорируя попытки секретаря выяснить, что планировать на завтрашний день, кинулся к машине. Простояв в пробках и на светофорах почти час, он наконец подъехал к знакомым воротам.
Во дворе царила тишина. Не светилось ни одно окно. Игорь нажал на кнопку видеофона, но тщетно – никто не ответил и не открыл. Он набрал Софию еще раз, но безуспешно. Дернул за ручку ворот – закрыто. Пару минут он постоял в задумчивости, затем аккуратно подогнал машину к забору, залез на нее, перемахнул через ограждение, приземлился в сугроб и, оскальзываясь на раскисшем газоне, пошел к дому. Дом, как он и опасался, был закрыт.
Прослушав сообщение от Софии еще раз, он прошел за дом, нашел каштан (хотя, видит бог, ему, городскому жителю, найти каштан в этой куче голых деревьев было весьма непросто), достал ключи и, замешкавшись у входа, зашел в дом.
Стоя в темноте прихожей, он прислушался к дому. Скрипы, вздохи и шорохи окутали Игоря. Ни единого лучика света не пробивалось в прихожую. Было то колыхание воздуха или его собственные расшалившиеся нервы, но Игорю показалось, что рядом с ним кто-то есть. А еще был запах – тот самый, что он почувствовал на чердаке, когда вытаскивал из-под завала Карину: запах сухой пыли, старых бумаг и сопревшего тряпья. Наваждение длилось всего несколько секунд, но Игорю стало неуютно – откуда-то из глубин всплыли детские страхи темноты и опасных монстров, захотелось включить свет. По памяти нащупав выключатель, он нажал его, но ничего не произошло.
– София, – позвал он. – Это Игорь
( – Уходи, ты никто! Ты лишний!)
– Ты здесь? У тебя все в порядке?
( – Ее нет здесь! Уходи!)
Снова накатило ощущение чужого присутствия. Устыдившись этого детского иррационального, но такого сильного страха, Игорь включил на телефоне фонарик и посветил им на потолочный светильник – остатки лампочки оскалились на него острозубой ухмылкой. Мужчина разулся и, обходя осколки, заглянул на кухню, в гостиную, ванную комнату и уборную – все они были пусты и усеяны острыми осколками стекла. На втором этаже его ждала та же самая картина.
Стоя посреди коридора в темноте и тишине, Игорь вдруг услышал тихий звук – будто кто-то плохо закрыл кран, и теперь вода сочилась по капле. Еще раз оглядев коридор в призрачном свете фонарика, он заметил небольшой закуток с двумя дверями. За одной из них обнаружилась уборная, за другой была ванная. Именно оттуда доносился еле слышный звук капели. Игорь в нерешительности замер у второй двери. Постучал.
– София, ты здесь?
( – Уходи! Уходи! Она моя! Она наша!)
Не получив ответа, Игорь толкнул дверь – она не поддалась. Он стал крутить ручку, наваливаясь на дверь всем своим весом – дверь поддавалась на пару миллиметров, но затем, негромко хлопнув, снова закрывалась. Было похоже, что изнутри кто-то держит ее – кто-то очень большой и сильный. Игорю даже показалось, что он слышит хрипы и сопение этого человека.
– София! Это Игорь, открой! – начал он стучать в дверь изо всех сил, параллельно напирая на нее плечом. Наконец внутри что-то ухнуло, грохнуло и дверь открылась. По инерции Игорь пробежал несколько шагов вперед, на входе поскользнулся и едва не упал – под ногами у него была огромная лужа, будто кто-то мокрый стоял здесь.
Луч света выхватил простую обстановку ванной комнаты: раковина, корзины для белья, ванну и приютившуюся сбоку от нее душевую занавеску. На полу поблескивало множество мокрых следов – маленьких, почти детских ножек, но Игорь не придал этому значение, потому что в следующее мгновение он увидел, что из ванны свешивается рука. Женская.
Мужчина бросился к ванне, чтобы вытащить Софию из воды, но понимал, что опоздал. Горячая вода сделала свое дело – тело не успело окоченеть. Игорь попытался вытащить бренную оболочку Софии из ванной, но сделать это было крайне тяжело. В панике он резко дернул ее за руку, и из груди женщины вырвался вздох.
– София! София! – он снова бросился к женщине, но понял, что это был случайный звук.
Где-то на грани слышимости раздался тонкий девчоночий смех и тяжелая шаркающая поступь. Игорь замер, прислушиваясь к этим чужим и таким неуместным звукам – они будто удалялись от него, а вскоре и вовсе затихли. Эта передышка вернула его к реальности – он понял, что необходимо вызывать полицию и врачей.
Следующие несколько часов слились для него в сплошную вереницу людей в форме, бесконечный пересказ того, как он нашел тело, где был и что делал до этого и так далее и тому подобное. Когда же его отпустили, предварительно забрав ключи, он чувствовал себя так, будто по нему проехался каток.
Возвращение Алекса
– Но ведь все было хорошо, – со слезами в голосе повторяла Ева, сидя на кровати.
– У нас никогда ничего не было хорошо, – с раздражением в голосе ответил Алекс. – Ты вечно была чем-то недовольна: то мало зарабатываю, то мало времени с тобой провожу, то много времени дочери уделяю.
– Но ты и правда….
– Стоп-стоп-стоп, – зашипел мужчина. – Ты знала, что я не брошу дочь, даже если мы поженимся – я тебя предупреждал. Поэтому не смей, особенно теперь….
– Хорошо, хорошо, – затараторила женщина. – Я больше не буду.
– А больше и не надо, – с этими словами Алекс застегнул крышку чемодана и со стуком опустил его на пол.
– Алекс, пожалуйста, останься! Ты же знаешь, она не примет тебя.
– Мне все равно, – безразлично ответил он.
– Но где же ты будешь жить?
– На крыльце. Пока не простит и не пустит в дом. Ну кто там еще так поздно! – с раздражением крикнул Алекс, глядя на зазвонивший телефон.
Номер был незнакомый, поэтому мужчина решил проигнорировать звонок. Потенциальный собеседник на той стороне телефонной трубки, однако, был весьма настойчив. После третьего или четвертого звонка Алекс все же поднял трубку.
– Алло!
– Это Алекс?
– С кем я разговариваю?
– Это Игорь.
– Надо же! Чем обязан?
– Я решил, что Вам следует это знать. София… Она погибла.
– Что? Вы шутите?
По многозначительному молчанию в трубке Алекс понял, что Игорь не шутит. Проглотив подступивший к горлу ком, он спросил:
– Как… Как это произошло?
– Я нашел ее в ванне, у нее была разбита голова и…
– Где она? Где? – закричал Алекс. – Ты уверен, что она умерла? Ты точно уверен?
– Да, я вызвал полицию и скорую помощь. Ее увезли.
– Нет, нет, не может быть, – лихорадочно засмеялся Алекс. – Ты специально издеваешься надо мной, да? Постой-постой, я понял: вы вдвоем сговорились, чтобы пошутить надо мной!
– Все расходы и организацию похорон я возьму на себя. На всякий случай сохраните этот номер, я позвоню еще раз.
В трубке раздались коротки гудки. Оглушающая пустота охватила Алекса. Он вернулся к чемодану, открыл его, разложил вещи на прежние места. Не обращая внимания на испуганные вопросы Евы, стал рыться в ящике письменного стола.
– Где же он… Куда же я его положил… Не может быть… – бормотал он себе под нос. Перерыл один ящик, второй, третий. Вывернул карманы всех курток, ветровок и пиджаков. Ушел на балкон, там разворошил ящик с инструментами и, удовлетворенно хмыкнув, вернулся в спальню с длинным сувальдным ключом в руках. После этого как был, в домашней одежде и тапочках, вышел в подъезд. Ева рванулась за ним, повисла на руке.
– Алекс, миленький! Послушай меня, пожалуйста! – плакала женщина. – Объясни мне, что произошло! Объясни, и я отпущу тебя.
Но Алекс будто не слышал ее и не чувствовал на руке ее веса. Он молча шел вперед. На лестничную площадку вышли соседи с собакой на поводке.
– Добрый вечер, – машинально поприветствовал их Алекс, не глядя в их сторону.
– Д-д-добрый, – пролепетал пожилой сосед.
– Не правда ли, отличная погода для прогулок? – по-прежнему не глядя на соседей, спросил Алекс.
– Да, в самый раз, – кивнул сосед.
– Вот и славно. А я вот тоже пойду прогуляюсь, – улыбнулся Алекс безумной улыбкой, повернувшись к семейной паре, и показал ключ: – Жену навещу в морге.
– Милый, кажется, мы зонт дома забыли, – пискнула соседка, и с этими словами оба они ретировались в квартиру.
Наконец лифт приехал. Алекс стряхнул с руки прицепившуюся к нему Еву так, будто стряхивал прицепившийся репей, и шагнул в ярко освещенное нутро лифта. Двери закрылись. С громким всхлипом женщина осела на пол. За дверью соседи смотрели в глазки, качали головами и шептались, шептались, шептались…
Алекс медленно брел по тротуару. Поздние прохожие, завидев мужчину в домашней одежде и комнатных тапочках, старались обойти его стороной. Мало ли что… А Алекс шел вперед, не чувствуя сырости, холода и порывов кусачего ветра. Мыслями он был далеко: он вернулся в день их с Софией свадьбы – самый счастливый день в его жизни. Он бормотал под нос свадебные обещания – свое и ее, вновь приносил клятву верности, повторял поздравительную речь для своих и ее родителей…
Время от времени он смотрел на ключ в своей руке. Он знал, что ему нельзя потерять этот ключ. Если это случится, произойдет что-то страшное и непоправимое. Поэтому каждый раз при мысли об этом он крепче сжимал его и шагал дальше.
Через некоторое время в голове у него не осталось ничего, кроме одной-единственной мысли – вернуться домой. Он знал, что стоит ему вернуться домой, как все сразу наладится. София уйдет от Игоря и простит его, Алекса, Карина вернется из больницы, они купят щенка, и все будет хорошо. Эта мысль придавала ему сил.
Ноги сами вынесли его на окраину города, где таунхаусы перемежались с частными коттеджами. Алекс шел на автомате: прямо по дороге, направо в переулок, снова в переулок – только теперь налево, седьмой дом по четной стороне.
Знакомые ворота и калитка встретили его тихим поскрипыванием – Алексу казалось, что они так приветствуют его. Тихо, чтобы не вызвать лишнего шума и последующих после них вопросов, мужчина вставил ключ в замочную скважину, аккуратно повернул его несколько раз, также бесшумно проскользнул во двор и закрыл за собой дверь. Если бы в это время кто-то наблюдал за всей это сценой, то в зимней поздне-вечерней темноте он не заметил бы Алекса. Но заметил бы светящуюся призрачную тень в окне второго этажа.
Ключа от дома у Алекса не было, но он отчетливо помнил, что одно из подвальных окон можно открыть снаружи, аккуратно поддев потайной замок. Это окно он поставил по просьбе Софии, когда родилась Карина. На вопрос «Зачем?» она ответила: «На всякий случай». Какой такой всякий случай мог наступить, Алекс так и не понял. Сейчас он даже не помнил этот диалог, но знал: подвальное окно можно открыть.
Дом встретил Алекса взволнованной тишиной. Промокшие насквозь тапки громко шлепали, прилипая к полу, поэтому мужчина скинул их и пошел босиком. Освещения от уличных фонарей хватало ровно настолько, чтобы он мог видеть очертания мебели и предметов. Это позволяло ходить ему по дому, не натыкаясь на все подряд.
Алекс зашел в комнату Карины, посидел на голом матрасе, спел одну из тех колыбельных, которые он пел девочке, когда она была совсем маленькой. В бывшей супружеской спальне подобрал с пола халат Софии, уткнулся в него носом и, ощутив знакомый запах, заплакал. На кухне он включил кофеварку, сварил кофе, взял из бара бутылку со спиртным и снова обошел дом. Он побывал везде, только на чердак не стал заглядывать – мысль о чердаке доставляла ему сильное беспокойство, смешанное со страхом.
Наконец он сел на свое (бывшее) кресло и, прихлебывая из бутылки, стал ждать. Тонкий парок его дыхания растворялся в темноте давно необогреваемой гостиной. Настенные часы тикали секундами, которые сливались в минуты, а те неторопливо формировались в часы. Часы, в свою очередь, текли друг за другом размеренной цепочкой. Наконец, в самый темный, одинокий и неприкаянный час перед рассветом, когда у сердечников шалит сердце, а тяжелобольные отдают богу душу, в доме раздалось тихое поскрипывание – это лестницы стонали под шагами грязнобородого старца.
Алекс пытался разглядеть его, но стоило ему сосредоточить на нем взгляд, как старик начинал дрожать, мерцать и потихоньку расплываться белесым туманом. Поэтому, чтобы не терять его из виду, Алексу приходилось смотреть в сторону, удерживая силуэт пришельца на границе периферического зрения. Старик остановился в нескольких метрах от Алекса и произнес:
– Зачем ты пришел сюда?
– Не знаю. Я помнил, но забыл.
– Чего ты ждешь? Или кого?
– Я жду Софию, – уверенно ответил Алекс.
– Ты сам ушел от Хозяйки и от Девочки.
– Знаю, – понурился Алекс. – И я хочу все исправить.
– Именно за этим ты пришел?
– Да, но как ты догадался?
– Я знал. Чего ты хочешь?
– Хочу увидеть Софию и Карину, – Алекс хлебнул из бутылки.
– И это все?
– Нет, я хочу быть с ними. Хочу, чтобы София простила меня, и все стало как раньше.
– Это принесет тебе радость?
– Да, я буду счастлив так, как никогда не был!
– Будь по-твоему, – проговорил старик, и только сейчас Алекс поняла, что тот даже рта не открыл. Но это не насторожило его, как и тот факт, что сам туманный старик взялся в доме будто бы из ниоткуда.
В доме снова повисла тишина. Теперь даже часы перестали тикать, остановив свои стрелки между пятью и шестью («семнадцать минут шестого»). Внезапно раздался громкий хлопок, пространство вокруг Алекса будто подернулось радужной рябью, после этого во всем доме загорелся свет, заговорил телевизор, а из кухни раздался смех Карины.
Алекс оглянулся и не поверил своим глазам – все было так же, как когда-то давно. Даже одежда на нем была та самая – из прошлого: синие клетчатые брюки и черная футболка с Винни-Пухом. Потянуло свежим кофе и вишневым пирогом – все так, как любил Алекс. В гостиную вбежала Карина и, лепеча что-то на своем детском языке, забралась к Алексу на колени. Он прижал дочь к себе, уткнулся носом в ее макушку и ощутил нежный, младенческий запах ее кожи и детского шампуня. В комнату вошла София.
– Наконец-то, вот и ты, – улыбнулась она.
Пересадив дочь на левое колено, он подхватил Софию, усадил ее на правое и прижался к ней.
– Я так рад, что снова оказался дома, – улыбнулся он и закрыл глаза.
