Анна Кутковская
Дом, у которого вынули душу
Точки над i
От кафе Алекс поехал домой, но уже во дворе передумал и развернулся к ближайшему кинотеатру. На большом экране показывали какой-то ужастик под названием «Мертвец на арбузном поле». Поначалу Алекс даже проникся этой историей – вполне уверенный саспенс, гнетущая атмосфера и отсутствие избитых «бу» из-за угла делали фильм приметным на фоне остальных проходных киношек. Однако и этого не хватило для того, чтобы отвлечь Алекса от невеселых мыслей. Что-то внутри мешало ему, какая-то недодуманная мысль. Так бывает, когда забываешь что-то сделать или видишь сон, но не помнишь, о чем он был. Эта заноза беспокоила его весь фильм, поэтому Алекс не заметил, как тот подошел к концу: финальная сцена с заснеженным полем плавно исчезает в темноте и появляются титры. Свет в зале начал загораться постепенно, чтобы не ослепить зрителей. Алекс наблюдал, как люди суетливо рвутся к выходу, толкаются, роняют ведерки с остатками попкорна. А ему некуда было торопиться, поэтому он решил дождаться окончания титров – вдруг покажут что-то интересное.
В зал вошла уборщица и, покосившись на Алекса, стала подметать мусор, собирать обертки и огрызки, вполголоса костеря «этих свиней» на чем свет стоит. Алекс упорно не замечал ее присутствия, а смотрел на экран. Через несколько секунд, когда последняя строчка титров исчезла, экран заполнила черно-белая рябь статических помех – как на старых телевизорах. Внезапно она сменилась черно-белой записью: пустой кабинет, обставленный с медицинской скупостью, в котором не было ничего, кроме двух стульев. На одном восседает доктор, а на другом – сгорбившийся, болезненно худой, с мешками под глазами и неопрятной бородой мужчина. Губы его начали шевелиться, после этого он резко вскинул голову, улыбнулся дикой, почти жестокой улыбкой и пристально посмотрел в камеру. От неожиданности Алекс вздрогнул – ему показалось, что мужчина смотрел прямо на него, а вся его беззвучная речь адресована ему, Алексу. Сцена сменилась черно-белой заставкой в индустриальном стиле и надписью, выполненной в этом же духе: «Отравление реальностью» – ибо сильна как смерть любовь», и экран погас.
– Ибо сильна как смерть любовь, – вполголоса проговорил Алекс. Он понял, какая мысль не давала ему покоя. И теперь, когда он это понял, в нем проснулась жажда действия. Он выскочил из кинотеатра, сел в машину и понесся к дому Софии. На полпути зазвонил мобильный телефон, на экране высветилось: «Ева». Алекс скривился, передернул плечами и трубки не взял, но телефон звонил так долго, что он испугался: «А вдруг с ней что-нибудь случилось».
– Алло, – холодно ответил он.
– Алекс, ты где? – раздался в трубке тихий голос.
– Какая разница. Чего ты хотела?
– Кажется, я сломала руку.
– Что? Руку?
– Да, она очень сильно болит и опухла.
– Вызывай такси и поезжай в травмпункт.
– Вернись, пожалуйста. Я хотела поговорить с тобой, извиниться. Мне так плохо…
Алекс выругался, рявкнул в трубку: «Жди» и на очередном светофоре развернулся к дому.
– Ну, что с рукой! – выпалил он, едва переступив порог дома.
– С рукой… – Ева молниеносным движением спрятала руки за спину.
– Да, с рукой, с рукой!
– Ну, она уже прошла… Кажется…
– Прошла? Как прошла? Покажи! – Алекс рванул Еву за руку.
– Что ты творишь! Больно! – закричала женщина.
– Значит, рука, говоришь?
– Да не сломала я руку! Не сломала! Я просто хотела, чтобы ты домой вернулся!
– Отлично! Сначала устроила пьяную истерику, теперь обманула меня. Дальше что? Измена?
– Можно подумать…
– Вот и подумай! – перебил ее Алекс и направился к двери.
– Я не пущу тебя! – Ева встала в дверном проеме.
– Уйди!
– Нет!
– Уйди, иначе…
– Иначе что? – с вызовом спросила она.
– Тьфу, пропасть! – Алекс выругался и ушел на кухню.
Через мгновение оттуда раздался стук шкафов и звон стекла. Ева закрыла дверь, спрятала ключи и заглянула на кухню. Алекс сидел за столом, в руке дымилась сигарета, на столе стоял стакан и бутылка. Женщина села рядом.
– Ты понимаешь, что теперь она – по-настоящему твое прошлое? Вас ведь теперь действительно ничто и никто не связывает.
– Я сам решу, что прошлое, а что – нет.
– Ты же сам ушел от нее, чего ты теперь хочешь? Вернуть ее? Зачем? Вы совершенно чужие!
– Я не собирался никого возвращать, – голос Алекса дрогнул.
– А зачем же ты тогда собирался к ней ехать?
– Я не… Погоди, как ты узнала?
– Можешь называть это женской интуицией.
– Да, я собирался поехать к ней, – нахмурился мужчина.
– Зачем?
– Затем. Как представлю, что она сейчас одна, в пустом доме, после всего, что произошло…
– А то, что я одна останусь, тебя не смущает?
– А что ты? Ты ребенка похоронила? Ты без мужа осталась?
– Ну, без мужа она уже давно осталась, – язвительно заметила Ева.
– Слушай, чего ты хочешь от меня? – вскочил Алекс со стула.
– Хочу, чтобы ты забыл ее!
– А не пойти ли тебе… – Алекс стукнул кулаком по стене и скрылся в спальне.
Ева слышала, как скрипнула кровать, слышала стук прикроватной тумбы, а затем все стихло. Она сидела на кухне в тишине и одиночестве – почти так, как это было до встречи с Алексом.
– Права ты была, бабуля. На чужом несчастье счастья не построишь, – со вздохом произнесла Ева и погасила свет.
***
София проснулась от заливистой трели дверного звонка. Спросонья она не поняла, где находится, но, увидев знакомый интерьер, вспомнила вчерашний вечер. Рядом в кресле заспанно моргал Игорь. Пытаясь встать, София запуталась в пледе, и пока она выпутывалась из него, Игорь был уже у дверей.
– А, снова ты! – раздался голос Алекса. – Снова отираешься тут!
– А Вы? Вам-то здесь что нужно? – парировал Игорь.
– Я ее муж!
– Бывший, смею заметить!
– А ты вообще никто!
– А я, возможно, будущий, – с насмешкой ответил Игорь.
– Хорошо же пристроился! Дом огромный, машина есть, ребенка нет – приспособленец чертов!
– Если бы не траур Софии и горе, переступившее порог этого дома, я бы и мокрого места от тебя не оставил, – в ярости прошипел Игорь.
Мужчины гневно смотрели друг на друга. Сжатые кулаки, желваки на челюстях и напряженные позы говорили о том, что драка должна была вот-вот начаться.
– Что такое? – появилась в прихожей София.
– Привет, Соня, – не отрывая взгляда от Игоря, сказал Алекс. – Скажи этому… Скажи ему, чтобы пропустил меня в дом.
– Зачем ты приехал?
– Я хочу поговорить с тобой.
– Игорь, оставь нас, пожалуйста, – обратилась София к нему.
– Пойду сварю кофе, – процедил тот сквозь зубы и скрылся на кухне.
– Ну, чего тебе? – нетерпеливо спросила у Алекса София.
– Я просто хотел сказать… Извиниться за вчерашнее. Я не думал, что Ева придет в кафе и устроит все это.
– Она и на похоронах была, – заметила София.
– Как так? Была?
– Да, была. И тебе лучше было бы с ней прийти туда, так как вы муж и жена. А ты не подумал, и получилось то, что получилось.
– В общем, я хотел приехать еще вчера, но не смог. Я просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь, может, тебе чего надо.
– Нет, мне ничего не надо.
– А кто это там у тебя? – внезапно перебил ее Алекс, выглядывая из-за ее плеча и вглядываясь вглубь дома.
– Что?
– Дома есть еще кто-нибудь кроме тебя и его? – дернул подбородком Алекс в сторону кухни.
– Никого нет, а что… – София напряглась. – Кого ты увидел?
– Какой-то мужик седой, в оборванной одежде. Кто это?
– Ты тоже его видишь? Значит, это не галлюцинация, – проговорила женщина с расширившимися от ужаса глазами. – Значит, я не схожу с ума.
– Да кто это, можешь ты мне объяснить!
– Не знаю, но это существо преследует меня с кладбища.
– Преследует?
– Да, да, – София сбивчиво рассказал Алексу все, что произошло на кладбище и вчера вечером до приезда Игоря, умолчав, впрочем, о том, что она была пьяна.
Алекс слушал ее с недоверием и страхом, но, помня тот ужас, который он пережил на чердаке во время уборки, не решился бы с уверенностью сказать, что ей это привиделось.
– Скажи мне: ты в безопасности здесь? – наконец произнес Алекс.
– Да, тем более Игорь рядом.
– Ну да, ну да, как же я мог забыть об этом хлыще.
– Алекс, пожалуйста, прекрати. Тебе лучше вернуться домой к жене. И больше… – София тряхнула головой. – Я не вижу больше причин, по которым ты должен приезжать сюда.
– Я сам решу, куда мне приезжать, – со злостью ответил Алекс. – Мой номер ты знаешь, если что – звони.
Когда дверь за Алексом закрылась, в прихожую выглянул Игорь.
– Что ему было нужно?
– А то ты не слышал, – устало ответила София, направляясь к ванной.
– Да, то есть нет. То есть я хотел сказать, что я не подслушивал.
– Он приехал проверить, все ли со мной в порядке после вчерашних событий. Мне нужно в ванную, дай мне пять минут.
София включила душ. Вода была настолько горячей, что кабинка очень быстро наполнилась клубами пара. Шум бегущей воды приглушал звуки снаружи. София закрыла глаза и стала прислушиваться к тому, что происходит внутри нее. А внутри, как ни странно, царила пустота, но не убивающая, а безразличная. Вчера на похоронах София думала, что не вынесет этого горя. Но нет – вынесла и даже продолжает жить и строить какие-то планы. Поймав себя на этой мысли, она возненавидела себя за это, но постепенно гнев стих. «Наверное, вот так и сходят с ума от горя, – думала София. – Когда тебя ничего не интересует, ты ничего не хочешь. Слезы… Я выплакала за это время их целое море, и теперь у меня их просто не осталось. Я должна плакать, ведь хорошие матери плачут и горюют по своим детям, но…» Мысли ее были прерваны неясным шумом за дверью душевой кабины.
– Игорь, это ты? – спросила София, но никто не ответил. Женщина пожала плечами – показалось.
Но через пару минут шум раздался снова, а по стеклу кабинки мелькнула чья-то тень.
– Игорь, это не смешно! – рассержено крикнула она, выключила воду и вышла из душа.
Каково же было ее удивление, когда она увидела, что дверь закрыта, а ванная комната пуста. Она повернулась к зеркалу и обмерла: на зеркале, затянутом паром, неровным детским почерком Карины было выведено «Мамочка». София мгновение смотрела на эту надпись, затем с неожиданной яростью принялась тереть зеркало, уничтожая привет из прошлого. Или из загробного мира.
– Скажи, пожалуйста, ты заходил в ванную, пока я была в душе? – спросила София у Игоря, выйдя на кухню.
– Нет, конечно. Я готовил, – показал он на стол, сервированный к завтраку. – А что такое?
– Ничего.
Некоторое время они молча ели, прихлебывая обжигающе-горячий кофе из симпатичных кружек с мультяшными щенками.
– Это Карина выбирала, – сказала София, показывая на кружку. – Она очень любила собак, на каждый праздник просила, чтобы ей подарили щенка. Но ведь собака – это такая ответственность, а она сама еще ребенок. И все заботы о нем легли бы на меня….
София поникла, отложила вилку и уставилась на кружку.
– Почему я не подарила ей эту чертову собаку? Может, тогда она была бы сейчас рядом?
– София, прекрати себя истязать, – Игорь взял ее за руку. – Собака здесь ни при чем.
– Но я так мало времени уделяла ей, ее интересам, ее жизни… Я во многом отказывала ей, – женщина была готова расплакаться.
– Нет-нет-нет, послушай меня! – Игорь взял ее за подбородок и поднял голову. – Ты была самой лучшей матерью! Ты делала для нее все, что могла! И лучшей матери на свете для нее не было бы.
– Правда? – со всхлипом спросила она.
– Правда.
В молчании они допили кофе.
– Так чего он все-таки хотел? – спросил Игорь, убирая со стола.
– Он хотел узнать, все ли у меня в порядке, не нужно ли мне чего-нибудь.
– Опомнился, – пробурчал себе под нос Игорь. – Может, мне побыть с тобой, чтобы он не досаждал тебе?
– Не стоит, – помотала головой София.
– Я вообще не понимаю, почему он до сих пор отирается рядом с тобой, – перешел в наступление Игорь.
– Он не отирается, – устало ответила женщина. – Не забывай, что мы были родителями и… Ну, ты понимаешь.
– Понимаю, но не понимаю…
– Послушай, Игорь, – перебила его София. – Я любила этого человека, делила с ним дом и постель, родила дочь. Все это не так просто вычеркнуть из жизни. Прошу, не дави на меня. Оставь меня одну, мне нужно подумать.
– О чем?
– Обо всем. Я хочу побыть одна. Я хочу отгоревать свое горе.
– Хорошо, я уйду, – Игорь понял, что спорить с ней бесполезно. – Только звони мне или пиши, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. Иначе я приеду сюда и заберу тебя к себе, чтобы ты… – замялся Игорь.
– Не сходила с ума? – усмехнулась София.
– Чтобы ты не была одинока в своем горе, – закончил он.
– Я знаю, ты считаешь, будто я схожу с ума, но поверь мне, это не так. Я буду звонить тебе, обещаю.
Игорь обреченно кивнул – как бы ни хотелось ему быть рядом с Софией и защитить ее от всех напастей, она не позволяла ему сделать это. По крайней мере, сейчас.
Одиночество Софии
Первые дни София провела в тишине и оцепенении. Еще одним ее постоянным спутником было ожидание – она ожидала, когда появится слепой старец. Но тот, если и существовал, затаился и не давал знать о себе никоим образом. И Алекс, и Игорь обрывали телефон, звонили по несколько раз в день, интересуясь ее самочувствием, но обоим она отвечала односложно и сразу вешала трубку – она не хотела ни говорить, ни слушать.
Слезы иногда прорывались наружу, и тогда она часами плакала, баюкаю на руках попавшиеся на глаза вещи Карины: пижама, игрушки, любимая кружка дочери. Все в этом доме напоминало о ней. И тогда София решилась на невероятное – убрать все вещи дочери.
В один из дней, вооружившись кучей коробок, которые ей привез Игорь, София поднялась на второй этаж и, как ныряют в холодную воду, вошла в комнату дочери. Там за эти дни ничего не изменилось: кровать стояла по-прежнему незаправленной, рядом стояли тапочки в виде щенков, на столе лежал незаконченный рисунок. Сжав зубы, София принялась укладывать вещи дочери в коробки. Сначала она делала это быстро и почти как попало, но потом каждая вещь, которую она брала в руки, начала шептать ей свою историю.
Кукла-фея с мигающей волшебной палочкой:
– Помнишь, ты купила меня, когда у Карины выпал первый молочный зуб?
Наградной сертификат за первое место:
– А я? Меня помнишь? Она получила меня на городском конкурсе детских рисунков.
Старомодный свитер – подарок от бабушки, который Карина ни разу не надела:
– Да-да, Карина не любила меня. Потому что я был ужасно колючим. Плохой подарок для маленькой девочки!
Чем дальше углублялась София в детски вещи и игрушки Карины, тем больше воспоминаний оживало внутри нее. Вот пинетки Карины – совсем маленькие, их дочка забрала для своей куклы. А вот ее детский гребешок – розовый, весь в царапинах, Карина расчесывалась им перед сном, уже в кровати. Старая соска, погремушка, крошечные вещи, которые теперь носила кукла, – глядя на все это, София будто заново пережила младенчество дочери. Она вспомнила все: свою радость, затем беспричинную тоску, а после – черную беспросветную депрессию, во время которой она возненавидела Карину. Она обвиняла ее в своей расплывшейся фигуре, в своей бессоннице, в своей депрессии. А после, когда Алекс признался в измене, и в том, что из-за нее, «из-за проклятого отродия», от нее ушел муж.
Воспоминания эти и раньше грызли Софию, заставляя испытывать невыносимое чувство вины, которое она старалась искупить дорогими подарками («А вот щенка отказалась взять домой», – не преминул напомнить ей внутренний голос). Но сейчас, когда дочери уже не было в живых, Софии оставалось только плакать и ненавидеть себя за то, что так мало любила дочь, так мало уделяла ей внимания и за множество других «так мало». Сидя на полу детской в слезах и с пинетками в руках, София как никогда остро ощутила свою любовь к дочери, которую теперь ей некуда было деть. И все, что оставалось ей, – оплакивать ее.
За два дня Софии удалось собрать все вещи Карины и спрятать их в самом дальнем углу гаража под огромным куском брезента. Но все равно то там, то здесь находила их снова и снова. Сначала это был мяч, который выкатился как будто из ниоткуда. Глядя на него, София вспомнила, что она купила Карине, когда та очень сильно увлеклась футболом. Девочка умоляла Софию записать ее на секцию, но та была непреклонна и вместо этого купила дочери мяч.
В другой раз это была книга сказок, которую Софию читала Карине на ночь, но так и не дочитала, потому что не любила она читать и всячески старалась уговорить дочь читать самостоятельно. Книга эта каким-то чудным образом оказалась на полке рядом с ее книгами, хотя София точно помнила, что не видела ее здесь никогда. Ей казалось, что все эти вещи дожидаются удобного момента в каком-то темном углу, чтобы внезапно атаковать ее. И все они, как ни странно, несли с собой лишь несчастливые воспоминания. София терпеливо складывала свои находки в гараж под брезент к уже собранным вещам, гора которых все росла и росла. Она даже подумывала раздать все эти вещи нуждающимся или отнести в церковь, однако рука ее так и не поднялась сделать это.
Ближе к вечеру, на девятый день после похорон, в доме Софии раздался звонок. Отвыкшая от громких звуков, София вздрогнула всем телом и с большой неохотой направилась к видеодомофону. На черно-белом экране она увидела Алекса, который прислушивался к тому, что происходит во дворе за забором. София нажала на кнопку ответа.
– Я просила тебя не приходить сюда.
– И тебе здравствуй, – ответил Алекс. – Я помню, что ты не хочешь меня видеть. Но сегодня девять дней, я подумал, что негоже это… Вот так, в одиночестве…
– Я не хочу никого видеть, – ответила женщина, но уже менее уверенно.
– София, пожалуйста, открой. Клянусь, я не произнесу ни слова, если ты захочешь, но открой мне. Я… – запнулся Алекс, голос его дрогнул. – Я хочу поговорить о Карине. Мне нужно поговорить о ней, иначе я сойду с ума.
София дрогнула. Она тоже хотела поговорить о Карине, высказать кому-то свою боль, растерянность, сожаление – все те чувства, что нахлынули на нее, когда она осталась одна. Задумавшись еще на мгновение, она все же нажала на кнопку открытия замка. Через минуту Алекс был в доме, натащив в прихожую снега и грязи («Как всегда. Ничего не меняется», – вздохнула про себя София). Он по-хозяйски повесил пальто в шкаф – туда, где и раньше оно висело, и остановился посреди прихожей.
– Ну, веди, хозяйка.
София, замешкавшись, пошла на кухню, Алекс за ней. Женщина включила чайник, достала чашки. Себе – кофе, ему – зеленый с молоком без сахара.
– Надо же, еще помнишь, – усмехнулся мужчина, глядя на то, как София разливает кипяток.
– Я много чего помню.
– Я вот тут принес, – с этими словами Алекс вытащил из пакета бутылку коньяка. – Девять дней, помянуть надо вроде как.
– Убери и не позорься. Это ребенок, какой коньяк! – вспылила София.
Алекс смутился, но коньяк не убрал.
Неловкость между бывшими супругами была настолько велика, что она ощущалась в воздухе как плотный туман. Алекс смотрел в чашку, вздыхал, сопел, пытался что-то сказать, но замолкал, едва открыв рот. София же неподвижным взглядом смотрела в окно. Тишину нарушало мерное тиканье часов и скрип страдающего от влажности, холода и резких порывов ветра дерева на чердаке – это дом пел свою зимнюю колыбельную для всякого, кто пожелал бы к ней прислушаться.
– Скажи, она тебе снится? – наконец нарушила молчание София, все так же глядя в окно.
– Нет. К сожалению или к счастью – нет. Мне кажется, я бы не вынес этого.
– Повезло. Мне она снится каждую ночь. Даже не она сама, а прошлое – то какой-нибудь концерт ее, то поход в кино, то поездка к морю… И каждый раз я не успеваю, опаздываю, а потом вижу ее плачущей. Мне кажется, я не успела как следует полюбить ее. Сначала депрессия, потом… – София замолчала, подбирая слова. – Потом наши взрослые проблемы. Мне кажется, я мало ее любила.
– Тебе действительно кажется, – ответил Алекс. – Согласен, были кое-какие трудности, но потом все было хорошо. И никто не смог бы любить ее больше, чем ты. А вот я…
– После драки кулаками не машут, – вздохнула София. – Что ты хотел рассказать мне о ней?
– Ну… Что… Я очень скучаю по ней. Иногда ловлю себя на мысли, что надо вот это купить для нее, и вот это. А потом вспоминаю и… Просто я так привык, что она живет не со мной, что я вижусь с ней редко, и то, что ее нет уже, никак не уложится в голове. И когда вспоминаю, что ее нет, начинаю ругать себя последними словами, что так мало времени с ней проводил.
– Интересно, если бы до сих пор жили вместе, как бы мы это перенесли?
– Мне кажется, было бы легче.
– Многие пары не могут пережить такое горе и разводятся. Или понимают, что их только ребенок и держал.
– Может быть, – пожал Алекс плечами. – Но лучше и правда было бы, если бы мы развелись сейчас, а не тогда. Может, всего этого не случилось бы.
– А как вообще так получилось, что мы дожили до этого? – София отвела взгляд от окна и в упор посмотрела на Алекса.
– Не знаю. Просто так получилось. Сначала ты нырнула с головой в материнство, потом твоя депрессия, потом ревность эта безумная и скандалы.
– Ага, получается, что во всем виновата я, а ты весь такой белый и пушистый, – усмехнулась София.
– Нет, я имел в виду, что ты… Что я… Я тоже вел себя как сволочь последняя. Конечно, мне было обидно, что ты совсем не обращаешь на меня внимания, поэтому я решил наказать тебя – приходить с работы как можно позже, чтобы ты по мне начала хоть немного скучать. А в итоге наказал сам себя… Потом твоя депрессия… Я уставал на работе, и твои жалобы – они меня просто изводили. Я понимал, что тебе нужна помощь и время для отдыха, но обида взяла верх, а потом пошло-поехало…Оба были хороши, ничего не скажешь.
И они замолчали, вспоминая свою жизнь и тот момент, где их пути впервые разошлись. С мучительной болью они вглядывались в прошлое, пытаясь понять, где нужно было подстелить соломки, чтобы было не так больно падать. Но история не знает сослагательного наклонения – пусть это и маленькая история маленькой семьи.
– Соня, ты ведь была счастлива со мной? Хоть немного, но была? Ведь так?
– Да, – прошептала она. – Я была очень счастлива с тобой, несмотря на все наши ссоры.
– И я был счастлив. Мне кажется, что это было единственное за всю мою жизнь время, когда я был по-настоящему счастлив.
– Помнишь, как ты делал мне предложение? Весь такой серьезный, наряженный, встаешь на одно колено, а брюки по швам! – сквозь слезы засмеялась София.
– Еще как помню! А помнишь, когда тест показал две полоски, я чуть в обморок не упал?
– Я думала, я сама в обморок упаду, а в итоге пришлось тебя откачивать!
– А как в роддоме перепутали и сказали, что у меня тройня!
– А помнишь…
– А помнишь…
И этих «А помнишь…» были десятки. Они смеялись, вспоминая свое прошлое. Они плакали, оплакивая свою молодость, свою любовь, свое дитя.
– Ох, Алекс, как же я тебя любила, – произнесла София. – Я была готова пойти за тобой на край света, а если надо – продать душу дьяволу.
– А теперь?
– Теперь? Теперь здесь, – женщина легонько стукнула по левой стороне груди. – Теперь здесь пустота.
– Может, не поздно начать все с чистого листа? А, София?
Вместо ответа она грустно улыбнулась, высвободила свои руки из его рук и пошла в гостиную. Через пару минут она вернулась оттуда с большим фотоальбомом.
– Смотри, что нашла. Я думала, я его потеряла, а он буквально свалился мне на голову, когда я убирала вещи Карины.
Они сели рядом, плечо к плечу, и стали листать альбом. У них на глазах оживало их прошлое: вот на снимках из фотобудки их первое свидание, вот чей-то день рождения, вот первый совместный отпуск, вечеринка в честь помолвки, десяток свадебных фотографий, новорожденная Карина и их светящиеся радостью и гордостью лица, снова Карина, Карина, Карина… София взяла в руки карточку, на которой дочка, держась за ее мизинец, стоит посреди парка. На голове девочки красная шапка с белым помпоном, белоснежный комбинезон и ярко-красные сапожки.
– Ты называла ее ягодкой, – улыбнулся Алекс.
– А ты говорил, что она как гусенок в этих красных сапогах, – напомнила София.
– Но она и правда так уморительно переваливалась в них!
Фотографии унесли их в прошлое – туда, где они любили, были любимы и счастливы. Алекс смотрел на Софию и в который уж раз задумывался, зачем он ушел от нее. Не в силах сдержать порыва нежности, он поцеловал ее в щеку. Женщина отпрянула от него, с удивлением посмотрела, но не сказала ни слова. Она смотрела на него и покусывала губу. Алекс знал: она о чем-то задумалась. Глаза ее блестели, рот слегка приоткрылся, дыхание участилось. «Я люблю тебя. Прости меня», – хотел сказать он, но телефонный звонок разрушил магию момента. София мельком взглянула на телефон – это звонила Ева.
Алекс отключил телефон и раздраженно швырнул его на стол. Гаджет заскользил по гладкой столешнице и упал на пол. София встала: подобрала телефон, начала убирать со стола, мыть чашки.
– Соня, – начал Алекс. – Сейчас не самый подходящий момент, но я хотел сказать, что я по-прежнему люблю тебя.
София обернулась к нему, подняв брови в притворном удивлении.
– Можешь кривляться, сколько хочешь. Но в последнее время я жалею о разводе. Я сам своими руками все испортил. Но если ты дашь мне один-единственный шанс, то я…
– Ты совершенно прав, сейчас неподходящее время для этого. Но даже когда оно будет подходящим, я… Я не могу принять тебя. Ты предал меня, предал Карину. Ты сделал больно и ей, и мне. Поэтому мой ответ: «Нет».
– Не отказывай сразу, пожалуйста. Обещай хотя бы подумать, – взмолился Алекс.
– Нет, не буду. Потому что даже если мы снова сойдемся, Ева будет стоять между нами. Я всегда буду помнить и думать о ней. А это – прямой путь к ревности и скандалам. Поэтому нет.
– Но… мы можем остаться друзьями?
– А зачем? И ради кого? – усмехнулась женщина. – Время, когда нам нужно было налаживать дружеские отношения, давно упущено. Пойми, Алекс, я правда любила тебя больше жизни. Но теперь это все осталось в прошлом. И сейчас я не хочу ни любви, ни страсти, ни драм – я хочу прийти в равновесие, а затем заполнить чем-нибудь ту пустоту, что образовалась после… после ухода Карины. И тебе пора домой.
– Да, пора. Еще бы знать, где этот дом, – тяжело вздохнул он и поднялся из-за стола. – Ну, что ж, спасибо, что не прогнала. Мой номер ты знаешь – звони в любое время суток.
В дверях Алекс неловко потянулся к ней, чтобы поцеловать на прощание, как он делал это раньше, но София отстранилась.
– До свидания.
– Прощай.
Дверь за Алексом закрылась, дом погрузился в тишину.
***
Я перепробовал все, чтобы сделать Хозяйку счастливой. Я отдал ей все вещи Карины, которые могли подарить ей теплые воспоминания, но она плакала. Я отдал ей фотоальбом, но она плакала. Я не прогнал бывшего Хозяина, но она все равно плакала. Люди… Они такие странные – я до сих пор не могу понять их. Они плачут в счастье, умеют смеяться в горести, могут раздуть из мухи слона, но порой не видят очевидного. Я перепробовал все, что мог, осталось последнее средство. Надеюсь, оно поможет, и тогда Хозяйка станет снова счастлива.
