Анна Кутковская
Дом, у которого вынули душу
– Расскажи мне, что еще мама говорила по телефону, и я не скажу никому – это и будет наш секрет!
– Она сказала, что устала, – после некоторой паузы сказала Карина. – И еще она сказала, что у нее снова прогерсирует шарфия.
– Шарфия? – удивился Алекс.
– Да, шарфия. И еще добавила: как два года назад.
– Может, шизофрения? – уточнил он.
– Да, точно! Шизоферния! Папа, а что это значит? И у кого – у нее?
– Шизофрения это такая болезнь, когда у человека болеет мозг, и из-за этого он начинает себя странно вести.
– У меня мозг не болеет, – тут же заверила его Карина.
– Это самая лучшая новость за сегодняшний день! – воскликнул Алекс. – Но скажи-ка мне вот что: ты что-нибудь видела или слышала необычного дома или в своей комнате?
– Нет, – ответила девочка, и по скорости ее ответа, а также по отведенным глазам, Алекс понял, что она лжет.
– А если очень хорошо подумать и вспомнить? Хоть что-нибудь? – не унимался он.
– Говорю же, что нет! Велька сказал, что не о чем беспокоиться. Ой… – девочка прижала ладони ко рту. – Пап, пожалуйста, только не говори маме о Вельке, иначе мне опять придется идти к этому ужасному доктору! А он мне не нравится. Он старый-старый, у него пальцы похожи на волосатых гусениц, а в бороде крошки. И еще от него пахнет вареной капустой, фу! Пусть это будет наш секрет, пожалуйста!
– Конечно, конечно, моя хорошая, – успокаивал Алекс разволновавшуюся дочь. – Я ничего не скажу маме.
Они еще немного посидели, вздыхая каждый по своей причине, но внезапный стук в окно заставил их вздрогнуть. За мокрым стеклом, исчерченным каплями дождя, возвышалась темная фигура. Алекс опустил стекло, за которым краснела круглая рожа местного охранника.
– Здрасти, – осклабился он. – Нарушаете, значит? А вот сейчас я штраф-то как выпишу.
– Здравствуйте, – сдержанно ответил Алекс. – Представьтесь, пожалуйста, и объясните, что конкретно мы нарушаем.
– Да как же, вон – объявление. Не видите или читать не умеете? – махнул толстяк куда-то себе за спину.
Алекс выглянул в окно и разглядел две таблички: «Парковка только для посетителей клиники» и «20 минут».
– Мы стояли меньше двадцати минут. И мы уезжаем прямо сейчас, – отрезал Алекс. – Карина, пристегнись.
– Куда! Думаете, раз на дорогой машине, значит, можно хамить? Да я при исполнении! – с этими словами он положил руку на капот машины. – Никуда не поедете, пока штраф не оплатите!
– Уберите. Руку. С машины. Пожалуйста, – медленно произнес Алекс.
– А если не уберу, то что? – с вызовом спросил толстяк, однако гонору в его тоне поубавилось.
– Сейчас увидишь, – с этими словами мужчина вышел из машины. За его спиной раздалось робкое «Папа, не надо, пожалуйста».
– И что, бить будешь? – спросил охранник, так и не убрав руку с капота автомобиля.
– Может, и буду, – с этими словами Алекс сгреб толстяка за шиворот и оттолкнул от машины.
– Да я тебя… – кинулся охранник на Алекса. Между мужчинами завязалась драка.
Алекс бил четкими, поставленными еще в юности, ударами. Толстяк хакал и хрипел, но в долгу не оставался. Удары его, пусть и беспорядочные, были весьма болезненные, так как весил он раза в два больше, чем Алекс. Неизвестно, сколько бы длилась драка, если бы их не разняли подоспевшие полицейские.
– Как всегда не вовремя, – сплюнул Алекс кровавую слюну на землю, забрызгав ботинки одного из удерживающих его полицейских.
– Полегче мне, – толкнул тот его в спину и повел к стоящему рядом уазику.
– Куда! – воскликнул Алекс, вспомнив о Карине. – Пустите, у меня дочь в машине!
– Не переживай, ее тоже заберем, – с этими словами другой полицейский открыл дверь машины и стал уговаривать Карину пойти вместе с ним.
Девочка вышла из машины, ее трясло мелкой дрожью. Она вырвалась из рук полицейского и кинулась к отцу. Тот, вырвав локоть из цепкой хватки сотрудника МВД, подхватил Карину на руки и прижал к себе.
В отсыревшем, пропахшем бомжами нутре уазика было достаточно темно, но Алекс видел, что толстяк прижимает к носу какую-то ветошь, а нос у него, судя по всхрюкам, был сломан. Алекс прижимал к себе дочь и шептал ей на ухо всякий вздор, лишь бы успокоить девочку.
Троицу выгрузили рядом с приземистым серым зданием местного отделения полиции. Внутри, на удивление, оказалось светло и тепло, в воздухе витали ароматы выпечки и кофе.
– Как вкусно пахнет, – сказала Карина, втянув носом воздух. – Прямо как в маминой любимой кофейне.
– Боже мой, с ребенком! – воскликнула пробегавшая мимо женщина, по самую шею упакованная в форму. – Пошли со мной, маленькая, хоть чаю попьешь.
Карина посмотрела на отца и, увидев его кивок, сделала неуверенный шаг в сторону женщины. Та аккуратно взяла ее за руку, одарила Алекса на прощание испепеляющим взглядом и увела девочку в один из кабинетов. Через пару минут из-за приоткрытой двери раздался гомон женских голосов, оханье и звон посуды.
– Пройдемте, – обратился к Алексу и толстяку один из полицейских.
Начали составлять протокол. Алекс не видел смысла отпираться, а вот толстяк решил сначала сыграть запанибрата – мол, оба же охраняем порядок и стоим на страже спокойствия. Но, увидев на лице полицейского недоумение, приправленное долей брезгливости, начал юлить и привирать. Сбивчивая и растянутая во времени его речь начинала раздражать полицейского.
– Так, а теперь еще раз и честно, без всяких украшательств, – сказал тот, барабаня пальцами по столу. Толстяк сдулся и буквально в нескольких предложениях рассказал, как было дело. Не забыв, однако, обелить себя.
– Значит, Вам, господин Вишневский, выписываем штраф за нарушение правил стоянки и драку…
– Говорил же нормально: заплати! Теперь будешь в три раза больше платить! – ухмыльнулся толстяк.
– Вам, господин Минюков, также штраф.
– То есть как так штраф? За что? – выпучил глаза тот.
– За превышение должностных полномочий и драку, – удовлетворенно пояснил полицейский. –Проследуйте в кассу с этими бланками.
Соперники вышли из кабинета и сразу взялись за телефоны. Толстяк начал униженно просить у кого-то денег. Алекс же, посмотрев на телефон, пришел в ужас – на экране виднелось уведомление о семи пропущенных звонках от Софии. Пригладив волосы и нервно кашлянув, он набрал номер жены.
– Вы где? – раздался в трубке голос Софии. «Как всегда – даже без приветствия», – с сожалением отметил Алекс.
– София, понимаешь, тут такое дело… – замялся он. – Мы в отделении полиции.
– Каком отделении? – с сомнением в голосе спросила женщина.
– В полиции. Мы с Каринкой в полиции.
– Ты… Что с ней случилось?! Что ты сделал с ней?! – закричала София.
– С ней все в порядке. Просто я повздорил и….
– Мне наплевать, что произошло с тобой! Назови мне адрес сейчас же, я заберу ее.
– София, послушай меня, пожалуйста! С Кариной все хорошо. Но мне нужны деньги – оплатить штраф. Не могла бы ты привезти их и заодно забрать Каринку?
– А что же твоя потаскуха тебя не выручит? – язвительно отозвалась трубка.
– Она уехала и… Да какая разница! Я прошу привезти мне деньги – мои деньги, которые я тебе сейчас переведу на карту.
– А почему сам не заплатишь, раз деньги есть?
– Не принимают они по карте, строго наличка.
В трубке повисло молчание.
– София?
– Я не глухая. Привезу, – связь оборвалась.
Облегченно выдохнув, Алекс перевел деньги Софии и пошел проведать Карину. Девочка, судя по всему, не скучала. Она сидела на высоком стуле, болтала ногами и ела пирожки, запивая их чаем из огромной, наверное, литровой кружки с рыжим котом. Женщины наперебой что-то спрашивали у нее, девочка отвечала, и все вместе они смеялись.
Алекс остановился в дверях и тихонько постучал по косяку. Женщины синхронно повернулись к нему, улыбку заменило осуждение, и только Карина спрыгнула со стула и как была, с пирогом в руке, кинулась к нему.
– Папа, папа! Ты не представляешь, какие вкусные пироги делает тетя Женя! А еще мне включали мультики и разрешили посмотреть на тебя по телевизору, – показала девочка рукой на мониторы внутреннего наблюдения.
– Это просто здорово! Но нам все равно пора домой. Что нужно сказать добрым тетям? – спросил ее Алекс.
– Можно еще пирожок? – с обезоруживающей улыбкой выпалила Карина.
Женщины, несмотря на суровость, не смогли сдержать улыбок.
– Забирай все, егоза, – протянула ей увесистый пакет одна из женщин.
– Спасибо, спасибо тетя Женя! – Карина взяла протянутый пакет. – До свидания, не болейте!
Женщины, все еще улыбаясь, тепло попрощались с Кариной, а вот на Алекса они даже не взглянули.
– Следи за папой получше, чтобы он сюда больше не попал, – напутствовала ее одна из женщин.
– Хорошо, буду, – девочка еще раз помахала рукой, и вдвоем они вышли в коридор.
Алекс только и успел, что проводить дочь в уборную. Едва они вернулись в комнату ожидания, дверь распахнулась с громовым «бах», и на пороге появилась София. Одета она была как попало, волосы взлохмачены, в глазах огонь ярости. Она схватила Карину за руку, швырнула Алексу деньги в лицо и прошипела:
– Домой можешь не возвращаться.
Каблуки ее, казалось, высекали искры из каменного пола – так сильно она ими стучала. Алекс собрал деньги с пола, разгладил мятые купюры и пошел в кассу. Женщина с равнодушным лицом приняла у него деньги, засунула их в счетную машину и, сверив фактическую сумму с суммой штрафа, убрала их куда-то под стол. Так же равнодушно шлепнула печатью по квитанции и снова вернулась к своему вязанию.
– Это все? Я могу идти?
– Мгм, – промычала она в ответ.
Выйдя на улицу, Алекс сообразил, что он остался без машины. Вдобавок ко всему дождь так и не прекращался. Хочешь – не хочешь, а пришлось возвращаться в отделение.
– Скажите, пожалуйста, где моя машина? – обратился он к давешнему мужчине, выписавшему квитанцию.
– Чего? – поднял тот голову от телефона.
– Я спрашиваю: где моя машина.
– А, это… На штрафстоянке она, нужно разрешение оформить.
– Почему Вы сразу не сказали?
Вместо ответа тот пожал плечами и спросил:
– Ну что, оформлять?
– А вы как думаете? – терпение Алекса подходило к концу. Он смерил взглядом собеседника и, вздохнув, снова полез за деньгами.
До указанного адреса он доехал на такси. Несмотря на то, что машину отдали на удивление быстро, до дома он добирался почти час – вечерние пробки никто не отменял. Усталый и голодный, дома он оказался в восьмом часу. София и Карина ужинали, не дождавшись его.
– Мама, папа вернулся! – Карина вырвалась из-за стола и подбежала к Алексу. – Пап, а я тебе пирожок оставила, который тетя Женя мне дала.
– Неси его сюда, я голодный, как волк! – Алекс зарычал, изображая волка.
Карина весело завизжала и метнулась к столу – в спасительные материнские объятия. София усадила девочку доедать, а сама вышла в гостиную, оставив ужин на тарелке.
Алекс ел на автомате, не чувствуя вкуса пищи. На вопросы Карины отвечал механически и односложно. Все мысли его были заняты тем, как задобрить Софию. Потому что, судя по ее лицу, настроена она была весьма воинственно.
Вместе с дочерью они убрали со стола и помыли посуду. Пошарив в холодильнике, Алекс нашел остатки торта и початую бутылку вина. Зная, что при дочери София будет держать себя в руках, он разложил по тарелкам торт и разлил вино.
– Зови маму, – велел он Карине. – Будем лопать десерт!
Девочка убежала в гостиную и через пару минут вернулась, ведя за руку явно недовольную Софию. Та, увидев на столе сладкое, ядовито заметила:
– Вчерашний торт – как это мило. Детям нельзя сладкое на ночь.
– Я знаю, – ответил Алекс, – но пусть сегодня будет исключение – в честь вчерашнего дня рождения!
«Это все ради Карины», – этой мыслью он ободрил себя, улыбнулся и протянул жене руку. Улыбка эта обожгла сердце Софии – она напомнила ей молодого Алекса – того, с которым они когда-то давно познакомились на чьем-то дне рождения. На секунду ей показалось, что у них все может быть в порядке, и ее губы дрогнули в ответной улыбке. Но мысль о другой женщине тут же стерла ее. Алекс, видя эти метания, понял, что придется надеяться на лучшее.
Карина увлеченно разбирала торт на составляющие и не менее увлеченно поедала их. Выдохнув, как перед нырком в холодную воду, Алекс начал говорить:
– София, прости меня. Я знаю, последние несколько лет были не самые лучшие для нас с тобой. Да и как отец я тоже не очень хороший. Я понимаю, что сегодняшняя ситуация стала верхом безобразия.
– Конечно, – хмыкнула София, многозначительно добавив при этом, – тебе же некогда, у тебя же работа.
– Я не оправдываю себя, – продолжал мужчина, пропустив шпильку мимо ушей. – Но, пожалуйста, поверь мне, больше такого не повторится.
– Естественно. Потому что больше вы никуда вдвоем не пойдете и не поедете.
– А как же аквапарк, мама? Ты же обещала! – запротестовала Карина.
– В аквапарк мы сходим с тетей Верой и Алисой.
– Не хочу с Алисой! Она говорит плохие слова и кидается в меня своими козявками!
– Значит, сходим вдвоем.
– Не хочу вдвоем! Хочу с папой! Ты обещала!
– Карина, марш спать, – сердито отчеканила София.
– Я не хочу спать, еще рано!
– А я сказала – марш спать! – с этими словами София сдернула Карину со стула.
Девочка задела рукой блюдце с тортом, и оно, изящно дзинькнув о пол, разбилось на несколько частей. Алекс нагнулся было собрать биксвитно-фарфоровое месиво с пола, но София рявкнула:
– Не трогай ничего! Я сама уберу! – и потащила упирающуюся и плачущую девочку на второй этаж, попутно отвесив ей несколько шлепков.
– София, прекрати! – крикнул он жене в спину. – Оставь ребенка в покое!
– Без тебя разберусь, Макаренко хренов!
Через несколько минут София вернулась на кухню и принялась убирать с пола осколки фарфора и торт.
– Я хотел бы попросить… – начал Алекс.
– Нет! – яростно перебила его жена. – С этого момента ты проводишь с ней время только дома! Ты просто не создан для детей! У вас вечно какие-то приключения! То руку сломали, то пчелы ее покусали, теперь вот драка! Хорош отец – ничего не скажешь! Умудрился испортить день рождения дочери дважды за сутки!
– Можно подумать, ты – идеальная мать! – дочери не было рядом, поэтому Алекс не стал сдерживаться. – Ты обращаешься с ней хуже, чем с собакой! Подавляешь ее, бьешь! Ты думаешь, если попросить ее ничего не говорить папе, она будет молчать? Как бы не так! Если начнется суд, то все это будет не в твою пользу, так и знай!
– Ты не живешь с нами, поэтому не знаешь, как тяжело мне приходится. Посмотрела бы я на тебя, если бы ты проводил с ней дни напролет.
– Я просил тебя отдать ее мне!
– Еще чего! Чтобы она жила с твоей потаскухой? Только через мой труп!
– Причем здесь это! Я снял бы квартиру и…
– Да, квартиру, в которой заправляла бы твоя потаскушка!
– Прекрати! – хлопнул Алекс кулаком по столу. – Почему ты не сказала мне, что у нее снова начались приступы?
Этот вопрос застал Софию врасплох.
– Думаешь, это так легко – растить ее в одиночку? Думаешь, я не устаю? Я устала! Я устала быть матерью! Я хочу быть просто женщиной, я хочу быть счастливой! Я устала быть сильной!
– София, но я же…. – начал Алекс.
– Что «я же», что?
– Я хочу тебе помочь, но ты не даешь.
– Не нужна мне твоя помощь, – зло крикнула она. – Мое решение о том, что я не отдам тебе Карину после развода, было ошибочным. Если хочешь – можешь забирать ее с собой хоть завтра. Вещи я сама привезу. Я устала. Мне надоело тащить этот чемодан без ручки. Я не могу ее больше видеть – чем старше она становится, тем больше она похожа на тебя. А ты предатель, и я тебя ненавижу, – она по-детски шмыгнула носом и с вызовом посмотрела на Алекса.
Он в ужасе смотрел на нее, не веря, что его жена, его София, которая всегда была доброй и отзывчивой, может говорить такие слова. И о ком! О собственном ребенке!
– Послушай, ты сейчас не в себе, – попытался он успокоить ее. – Сегодня у всех был нелегкий день. Давай завтра обсудим это.
– Ага, вот ты и сдулся, – невесело усмехнулась она. – Был папа – и нет папы. Испугался, что останешься один на один с ненормальной дочерью, которая твоей потаскухе не нужна будет. Спокойной ночи.
На кухне воцарилась тишина – только дождь барабанил по стеклу, отсчитывая ритм надвигавшейся ночи. Алекс молча сидел за столом, глядя в одну точку. А за ним, без его ведома, внимательно наблюдала пара детских глаз.
Насильно уложенная матерью спать, Карина плакал. Когда же она поняла, что слезами маму не разжалобить, то решила действовать. Откинув одеяло, спустила босые ноги на пол. В комнате царила темнота, поэтому, чтобы было не так страшно, она подхватила Матрену и на цыпочках пошла к двери. Тихонько открыла ее, так же осторожно, чтобы не скрипнула лестница, спустилась вниз и притаилась в углу за открытой кухонной дверью.
Она слышала все, о чем говорили родители. Что-то ей было ясно, как божий день, чего-то она не понимала. Но самое главное для себя она вынесла: мама больше не любит ее. Карина пыталась вспомнить, чем так сильно обидела ее. Не почистила зубы позавчера? Но мама этого и не заметила. Может, из-за разбитого блюдца с тортом? Тоже нет – мама никогда не ругала ее за такое, всегда говорила, что к счастью. От усталости и слез думалось девочке тяжело. Мысли ворочались неподъемными камнями, она часто повторяла про себя одно и то же слово по слогам в прямом и обратном порядке.
За всеми этими раздумьями она едва ли не пропустила момент, когда София направилась к выходу из кухни. Вжавшись в угол за дверью, Карина умоляла своих детских богов лишь об одном – чтобы мама не заметила ее. Но София была настолько сосредоточена на себе, что прошло мимо дочери, не обратив на нее внимания.
Карина постояла еще немного, наблюдая за отцом. Тот сидел молча и неподвижно, как статуя, потом внезапно, так, что Карина вздрогнула, хлопнул ладонью по столу, негромко выругался и пошел в гостиную.
Понурившись, девочка побрела в спальню. Забравшись в кровать и накрывшись одеялом с головой, она стала напевать себе под нос какую-то песенку. Через пару минут она услышала, как дверца шкафа, стоящего напротив кровати, тихонько поскрипывает в такт мелодии. Карина вылезла из-под одеяла. Наступила тишина.
– Велька, это ты? – шепотом спросила она. Дверца скрипнула один раз. – Мне так грустно, Велька. И страшно, вдруг мама отдаст меня злобной потаскухе?
Дверца скрипнула два раза, из коробки с игрушками выскочил мяч и подкатился к кровати.
– Уже поздно играть. Лучше расскажи мне сказку, – попросила Карина.
Едва она произнесла это, как дверцы шкафа бесшумно открылись, и одежда, висевшая на плечиках, с тихим шорохом разъехалась в разные стороны как занавес. Стенка шкафа осветилась мягким желтым светом, и на ней проступили черные тени – три фигуры: мужчина, женщина и маленькая девочка. У сказки менялись декорации и сюжет, но одно было неизменно: папа, мама и их дочь всегда были вместе, помогая и спасая друг друга. Карина счастливо улыбалась, наблюдая за тенями. В душе у нее воцарился мир и покой. Не досмотрев сказку до конца, она уснула.
***
Скрипеть мебелью да показывать сказки – единственное, что я мог. Это раньше, когда она была совсем крошкой, достаточно было подкатить к ней погремушку, помигать ночником или покачать ее кроватку. Но девочка растет, становится старше, и порой ей уже не хватает моих утешений. Да и как я могу помочь ей и утешить ее? Ведь я обычный старый дом…
У психолога
Утро снова выдалось мрачным и сырым. Дождь так и лип к окнам, размывая уличный пейзаж до серого месива. Впрочем, за столом тоже было не лучше. Даже Карина, обычно болтливая до ужаса, сегодня молчала и ничего не ела.
– Карина, солнышко, с тобой все в порядке? – забеспокоилась София.
– Да, все хорошо.
– Что же ты не ешь? Дай лоб пощупаю, – с этими словами женщина наклонилась к дочери и прижалась губами к ее лбу.
В этот момент Карина вдруг заплакала, обхватила Софию двумя руками и заговорила быстро, глотая окончания:
– Мама, прости меня, я не хотела тебя обижать, только не переставай меня любить! Не отдавай меня никакой потаскухе. Я буду послушная, я буду чистить зубы, буду убирать игрушки, только не выгоняй меня!
Слова лились из девочки дробным сбивчивым речитативом, крупные, с горошину, слезы катились по щекам.
– Ты хотела, чтобы ситуация разрешилась? Вот, пожалуйста – теперь нам точно необходимо поговорить, – произнес Алекс.
– О чем поговорить? – София делала вид, что не понимает его.
– Боже мой! Хватит ломать комедию! – вспылил мужчина. – Это невыносимо! Мы отравляем жизнь не только друг другу, но и ребенку.
– Велька сказал, что ты не отдашь меня, – всхлипнула Карина, и эти слова заставили родителей замолчать.
– Малыш, мы же обсуждали Вельку, – осторожно произнесла София. – Это просто выдумка.
– Нет! Нет! Неправда! – воскликнула девочка. – Он утешает меня, показывает мне сказки, играет со мной. Он правда есть, он живет в шкафу!
Родители переглянулись – им сразу стало не до выяснения отношений. Оба поняли, что сейчас важнее всего спасать ребенка, причем любой ценой. София начала судорожно перебирать контакты телефонной книги в поисках номера того самого капустного профессора.
Уже через час все трое сидели в белом стеклянном кабинете психолога. Помня Карину и ее проблему по прошлым визитам, он сразу начал с места в карьер.
– Ну что, моя дорогая, Велька опять вернулся? – Карина не ответила. – Что он говорил тебе в этот раз?
Карина не отвечала ни на один вопрос, даже не смотрела в сторону психолога. А тот, входя в раж, наседал на нее, задавая один вопрос за другим. Наконец, Алекс, вместе с Софией сидевший чуть в стороне и позади Карины, не выдержал:
– Оставьте Вы ребенка в покое! Вы разве не видите, что у нее стресс!
– Молодой человек, успокойтесь, пожалуйста. Доктор здесь я, мне виднее, как вести диалог с больной.
– Она не больная!
– Не кричите, своим криком Вы лишь усугубляете состояние девочки. А ее нужно жалеть…
– Не надо меня жалеть, – перебила его Карина, не прекращая разглядывать носки своих кроссовок. – Я все знаю про потаскуху и то, что мама хочет отдать меня ей.
В кабинете повисла тишина. Глаза и рот профессора округлились, он уставился на Софию и Алекса.
– Карина, ты что….. – начала было женщина, но психолог поднял руку в жесте, призывающем ее к молчанию.
– А где ты услышала это слово? Ты знаешь, что оно означает? – осторожно спросил у девочки доктор, пытаюсь нащупать ниточку диалога и раскрутить его.
– Слышала. Мама так вчера говорила, когда они с папой ругались. Она сказала, что отдаст меня и чемодан без ручки, который устала нести.
София занервничала, заерзала в кресле.
– Так-так-так, – медленно проговорил доктор, из-под очков разглядывая Софию и Алекса. – Кажется, мы копаем совершенно не в том направлении. Думаю, сначала нам нужно поговорить с мамой и папой.
По интеркому доктор вызвал секретаря, которая увела Карину в игровую, посулив ей мультики и раскраски. Выходя из кабинета, девочка не посмотрела ни на Софию, ни на Алекса. Как только дверь за ней закрылась, профессор сложил ладони домиком и вперился взглядом в пару.
– Расскажите, пожалуйста, что такого услышала Карина?
– Это личное, семейное дело, – ответил Алекс.
– Послушайте-ка, молодой человек. Мне совершенно нет дела до вашей личной жизни – я не привык копаться в чужом грязном белье. Но между вами состоялся какой —то разговор, который девочка, судя по всему, подслушала случайно. В этом разговоре было что-то, что послужило пусковым механизмом для нового приступа болезни, от которой мы пытаемся избавиться уже несколько лет с переменным успехом. Возможно, это станет ключевой точкой, опираясь на которую, мы сможем проработать вашу ситуацию и навсегда избавить Карину от ее воображаемого друга. Поэтому я спрашиваю еще раз: что такого она могла услышать?
Глубокого вдохнув и закрыв глаза, как перед прыжком в холодную воду, София начала рассказывать историю их семьи: начиная со своей депрессии и заканчивая жизнью мужа на два дома. За все время ни один мускул на ее лице не дрогнул, она как будто окаменела. На середине рассказа Алекс вскочил с кресла и принялся расхаживать вдоль книжной полки, заложив руки за спину – пять шагов туда, пять шагов обратно. Пять шагов стыда, позора и ужаса за то, что он, точнее – они с женой, натворили.
Профессор слушал внимательно, делал пометки в блокноте, хмыкал и потирал лоб. Наконец, София закончила рассказ и произнесла:
– Теперь вы знаете все. Можете сколько угодно ужасаться тому, какая я плохая мать, но я устала.
– Осуждать Вас не входит в мои компетенции, – не отрываясь от блокнота ответил профессор. – У меня лишь один вопрос: почему Вы не рассказали мне об этом во время первой встречи? Если бы я знал правду, вся терапия проходила бы под совершено иным углом. Не понадобились бы психотропы и успокоительные. Да, наломали же мы дров….
– Это мы и без Вас знаем. Лучше скажите, что нам делать.
– Что делать? Нужно сесть и все рассказать Карине, обсудить с ней сложившуюся ситуацию.
– Но ведь это будет для нее большим стрессом, – запротестовала София.
– А то, что она услышала и не понимает, что к чему, – это не стресс, по-Вашему? – метнул на нее раздраженный взгляд психолог. – Из двух зол выбирают меньшую. Если она будет знать ситуацию, у нее появятся хоть какие-то ориентиры. И это в любом случае гораздо лучше, чем та нездоровая атмосфера самопожертвования и ненависти, в которой она находится сейчас.
– И когда нужно это сделать? – спросил Алекс.
– Как можно скорее, в идеале – сейчас. Но есть одно условие, – произнес психолог. – Учитывая, в какой тугой узел все это затянулось, я бы хотел присутствовать при разговоре, чтобы корректировать ход беседы.
– И как же Вы собираетесь это делать? – усмехнулась София.
– Ну, если Вам интересно… Говорите обычным тоном, не нужно шептать или повышать голос, перекрикивая друг друга. В слова вкладывайте максимальное количество тепла и спокойствия. Дайте понять ребенку, что он не виноват в том, что папа и мама будут жить отдельно друг от друга. Если что-то пойдет не так, я дам Вам знать – например, вот так, – профессор покашлял, как будто прочищал горло.
– А что делать, если она будет задавать вопросы? – спросила София.
– Отвечайте на них максимально спокойно, без обвинений. Когда девочка смирится с мыслью, что родители живут раздельно, тогда мы сможем продолжить терапию и, я очень на это надеюсь, устранить проблему окончательно.
– Хорошо, мы согласны, – ответила София.
Секретарь, повинуясь сигналу интеркома, ввела Карину в кабинет, шепнув профессору, что девочка так и просидела, ничем не заинтересовавшись. Тот кивнул, дождался, когда секретарь выйдет и обратился к девочке:
– Карина, папа с мамой хотят поговорить с тобой и сказать тебе кое-что очень важное. Ты готова выслушать их? – та молча кивнула головой. – Хорошо, сейчас я уйду, и вы втроем поговорите.
Демонстративно взяв книгу, он скрылся за белой резной ширмой и, усевшись в ротанговое кресло, принялся шелестеть страницами. Тишина окутала кабинет невидимым коконом. Наконец, Алекс произнес:
– Карина, солнышко, ты вчера подслушала наш с мамой… – из-за ширмы раздалось покашливание, – …услышала наш с мамой разговор. Мы поступали неправильно, обманывая тебя, и теперь хотим рассказать тебе правду, чтобы ты не переживала и не боялась.
Девочка по-прежнему молчала. Слово взяла София.
– Иногда происходит так, что мама с папой перестают любить друг друга, и тогда они разводятся, чтобы не мешать друг другу жить. Но это не значит, что они перестают любить своих детей или бросят их.
– Как папа бросил меня? – спросила девочка.
– Я не хотел тебя бросать, просто обстоятельства… – начал было Алекс, но из-за ширмы снова послышалось покашливание. – Я не бросаю тебя, я по-прежнему люблю тебя.
– Тогда почему ты уходишь, если любишь меня? – не унималась Карина.
– Потому что я больше не люблю твою маму.
– Потому что папа теперь любит другую женщину, – ядовито заметила София. За ширмой снова раздался кашель.
– Но если ты разлюбил маму, откуда я знаю, что ты меня не разлюбишь?
– Потому, что ты моя любимая и единственная дочь, – психолог закашлял снова. – Выпейте уже воды, профессор! – раздраженно крикнул ему Алекс.
– А если другая дочь будет? Ты меня перестанешь любить? – спросила девочка.
– Я… Нет, что ты, что ты! Даже если у меня будет тысяча дочерей, я буду любить тебя!
– Обещаешь?
– Обещаю!
– А кому мама меня хотела отдать? И почему?
– То слово, которое ты услышала, оно… – замялась София, подбирая объяснение. – Оно ругательное, обозначает плохую женщину, которая веселится с чужими мужьями и папами.
– Получается, ты тоже потаскуха? Ты же веселилась на дне рождения с дядей Микой, и с дедушкой, и с другим дядькой.
– Детка, я просто танцевала с ними, а не… Забудь, что я только что тебе сказала, – замахала руками София. – Вот это слово, на букву «П», означает женщину, которая хочет жить с другим мужчиной, хотя у него есть свой дом, жена и дети.
– А почему ты меня хочешь отдать ей? И что за чемодан без ручки?
– Понимаешь, маме никто не помогает дома, поэтому она очень сильно устает, и ей иногда хочется побыть одной, чтобы никто не мешал, – вмешался Алекс. – У тебя так же было, помнишь? Когда ты полдня пролежала под кроватью.
– Помню, – кивнула Карина. – Но я стараюсь помогать маме, слушаться ее и не мешать, когда она просит меня посидеть тихо, потому что она разговаривает по работе.
– К сожалению, мышка моя, у взрослых есть очень много проблем и забот, которые за них никто не решит. Например, работа. Ты же не сможешь маме помочь, а работа у нее очень сложная и ответственная.
– То есть мама не будет меня никому отдавать?
– Отдавать – нет, но если ты вдруг захочешь пожить со мной, а не с ней, то я буду рад этому.
– А мама не обидится?
– Нет, мама не обидится, – проговорила София.
– Но ты все равно будешь жить отдельно, папа, – наморщила нос Карина и расплакалась. – Я не хочу так! Я хочу, чтобы мы жили вместе! Чтобы все было как раньше!
– Детка, не расстраивайся так, – принялся успокаивать ее Алекс. – Мы будем жить раздельно с мамой, но ты будешь жить там, где захочешь!
– Запомни самое главное – ты ни в чем не виновата! – проговорила София, взяв девочку за руки и глядя ей в глаза. – Мама с папой будут жить отдельно, но будут любить тебя так же сильно, как и раньше. И ты сама можешь выбрать, с кем тебе жить.
Из-за ширмы появился профессор и жестами показал родителям оставить девочку. Те послушно сели на кресла, оставив поникшую Карину на кушетке.
– Карина, – обратился к девочке психолог, – давай договоримся так: раз в неделю ты с мамой или папой будешь приходить ко мне и рассказывать мне только о двух вещах: о своей семье и о Вельке. Идет?
Девочка молча кивнула.
– Если вдруг захочешь рассказать о чем-то еще – я буду рад тебя выслушать. Но о семье и о Вельке – обязательно!
