Андрей Арсланович Мансуров
Запрещённая фантастика
Чёртова любовь!
Похоже, «презренный» бобар и правда, готов, чтоб его возлюбленная досталась другому, чем – чтобы её обрекли на верную, да ещё и мучительную, голодную смерть!
Валда покоробило. Но внешне он никак этого не проявил.
Он постарался изобразить то, чего по-идее, от него ждали все – радость от предстоящей женитьбы. Создания молодой семьи.
И затем – выполнения их Семьей главной задачи. Цели. Обязанности перед Общиной.
Рождения собственных детей. И надлежащего их воспитания. В Духе Общины.
Вот только…
Как он сможет этим их будущим детям вдолбить, что человек, жертвующий собой ради любимой…
Меньше достоин уважения, чем те, кто обрекает на смерть согрешившую против бесчеловечного Закона, беспомощную любящую женщину?!
И что чужак, раб – менее достоин уважения и жизни, чем эта…
Стая гиен?
Мачеха.
Рассказ.
Все имена и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.
«… и я считаю недопустимым такое положение вещей, когда звери в облике людей, ублюдки и садисты, (Да простит мне Бог, что я так называю этих детей… Вернее – эту нелюдь!) продолжают, как ни в чем не бывало, ходить по земле, рядом с нами! Разве можем мы быть спокойны за своих детей, за их Будущее, если знаем, что рядом – эти мерзавцы, эта мразь, распоясавшаяся и почувствовавшая свою фактическую БЕЗНАКАЗАННОСТЬ?! Кто может гарантировать, что они не захотят найти себе новую жертву? И кто может гарантировать, что это будет не ВАШ ребенок?!
Поэтому я требую немедленного пересмотра этих статей: Уголовная ответственность за такое преступление должна наступать не с четырнадцати, а с десяти лет! А если и это не поможет – то хоть с семи!..»
(Из выступления на 45-й Сессии внеочередного пленума Законодательной Палаты России, депутата от Уральского избирательного Округа, С. М. Матвиенко.)
Вездеход остановился.
Митяй был рад этому – от жёсткой тряски и пронзительного гудения моторов болел зад и глохли уши. Так что передышку он воспринял скорее с облегчением, чем с любопытством.
Однако не прошло и двух минут, как моторы снова взревели, и машина двинулась вперёд, немилосердно подскакивая и переваливаясь, словно неуклюжая утка, по отвратной дороге.
Через пять минут она, вроде, сделала разворот, и остановилась. Похоже, надолго.
Митяй услышал, как открылась дверца со стороны Контролёра, и обрывок разговора: тот, кажется, рассказывал анекдот водителю, и сейчас закончил его. Донеслось ржание – если так можно назвать смех из прокуренных глоток.
Раздался хлопок – почти как от пробки шампанского, и что-то зашипело, удаляясь…
Затем кто-то спрыгнул на землю – она сочно чавкнула – и обошёл машину сзади. Послышалось лязганье замков и скрежет плохо смазанных петель. Дверь распахнулась, и мрак в пространстве клетушки три на три, где Митяй провёл последние шесть часов, сменился полумраком, с непривычки всё разно заставившем прищуриться.
– Вылезай. Приехали. – в голосе Контролёра не было ничего, кроме усталости и равнодушия. Митяй, отвалив тощую спину от стенки, поднялся на затёкшие от тряски ноги, и сделал пару неуверенных шагов вперёд, к двери, моргая на свет. Контролёр отошёл от проёма и буркнул:
– Спускайся. И – без глупостей.
Митяй и не думал ни о чём таком – боль от электрокнута ещё отдавалась в полупарализованной руке острой занозой. А в затылке боль сидела уже тупой занозой: все от тех же вездесущих паров солярки… Так что он, чуть не поскользнувшись, спустился на землю по двум стальным перекладинам, заменявшим лестницу, и привычно развернулся лицом к проёму выхода.
– Ноги – на ширину плеч. – равнодушный голос взрослого не сулил ничего хорошего. Контролёр после выполнения команды снова загремел связкой ключей. Митяй почувствовал, что наручники с его кистей сняли, и с облегчением уставился на них – нет, руки на месте, и даже не протёрты до крови, как он опасался в кузове.
Пока он рассматривал и растирал вмятины на запястьях, Контролёр закрыл и запер дверь.
– Всё. Иди. – кивком он указал Митяю направление.
Косясь на торчащие из кобуры кнут и пистолет, Митяй медленно, а потом быстрее, двинулся куда указали. Оглянувшись шагов через пятьдесят, он увидел, что Контролёр спокойно смотрит на него, прислонившись к борту гусеничной машины, и сунув большие пальцы за ремень.
Отойдя ещё шагов на сто Митяй услышал звук взревевших двигателей, и оглянувшись, убедился, что машина очень быстро удаляется.
Странно. Он-то считал, что его довезут прямо до места, и он хотя бы поймёт, с кем и как ему предстоит провести «новую» жизнь. Ну и ладно. Значит, придётся топать до места самому.
Старательно обходя огромные лужи в прорытой гусеницами неширокой колее, он двинулся дальше.
Теперь, когда бензиновые пары немного выветрились из глотки и головы, он обнаружил, что сосны и ели, оказывается, ещё и пахнут по-особому. Хвоей, смолой. А земля – чем-то прелым и… грибным. Кусты и папоротник достигали в высоту метра, кое-где краснели и ягоды.
Через пять минут тайга как бы расступилась, дорога сделала поворот, и он увидел Лагерь.
Серые, почти чёрные одноэтажные бараки. Огромное здание бывшей перерабатывающей фабрики в центре. Бетонные панели, из которых оно было набрано, словно конструктор Лего, от времени и непогоды сильно выкрошились, как бы покосились, и кое-где зияли сквозные дыры.
Внутри было черно – не светился ни один проём. Впрочем, ничего не светилось вообще нигде – даром что стояли сумерки.
Туда ли его привезли? Есть ли тут вообще кто живой?..
Как ни вглядывался Митяй, ни колючей проволоки, ни вышек охраны, ни высоких стен, как в пересылочном Лагере, нигде не заметил. Вздохнув, и зачем-то ещё раз оглянувшись, он двинулся вперёд: если он хочет дойти до строений до темноты, нужно поторопиться – впереди ещё добрый километр.
На то, чтобы дойти до ворот, ушёл почти час – он неверно оценил расстояние. Наверное, из-за того, что здания оказались куда выше и больше, чем с первого взгляда.
Над воротами, распахнутыми настежь (причём одна из створок держалась на единственной петле), какой-то шутник намалевал надпись по железной перемычке: «Оставь надежду всяк, сюда входящий»*. Митяй не знал, почему здесь эта надпись, но нутром чуял недоброе.
*Данте. «Божественная Комедия».
Пройдя дальше по дороге, он обнаружил, что внутри Лагеря она ещё сохранилась: асфальт покрылся трещинами и зарос травой, но хотя бы не чавкал и не пылил под ногами.
Пока Митяй шёл к ближайшему строению, дверь в его торце внезапно распахнулась, и он увидел хоть кого-то живого в этом странном, столь непривычно тихом и зловещем до сих пор, месте. Так, что всё напоминало скорее кладбище, чем место проживания трёхсот с чем-то заключённых, как ему «в порядке информационной справки» сообщили перед перевозкой.
Из открытой двери вышел подросток. Он был, похоже, ещё моложе Митяя, и выглядел… Плохо. Рваная одежда, стоптанная обувь. Нечесаные и давно не стриженные волосы. Вместо приветствия он просто махнул рукой, приглашая внутрь. Полный нехороших предчувствий, прибывший замедлил шаг, за что был награждён сердитым окликом: «Быстрее!»
Первое, что сказал подросток, когда Митяй оказался внутри, и дверь захлопнулась:
– Снимай одежду и обувь!
На это наглое требование Митяй не нашёл достойного ответа, что сразу поставил бы наглеца на место. Зато соорудил большой кукиш, поднеся его к самому носу идиота.
Обжигающая боль в печени сказала ему, что приёмами карате здесь владеет не он один…
Когда Митяй смог, наконец, вдохнуть, оказалось, что его раздолбанные ботинки уже расшнурованы и сняты, и гад встречающий, ухватив за штанины, вовсю вытряхивает его из собственных штанов.
Попытка подсечки кончилась разбитыми губами, и добрым пинком в… то место, что лучше вслух не называть при девчонках. Так что отлежавшись, перестав выть, и смахивая невольно выступившие слёзы, Митяй куртку и рубаху снял сам.
После чего одел на себя тряпки, «любезно» оставленные ему ветераном. Однако на этом церемония встречи не закончилась. Подвернув чуть длинноватые рукава, подросток буркнул:
– Иди вперёд. Руки – за голову. Резкое движение, шаг в сторону – бью по почкам. Пошёл!
Митяй, шмыгая носом, и поминутно оглядываясь, двинулся вперёд по длинному тёмному проходу – туда, где неверным маячком мигал слабый огонёк.
Огонёк происходил из печки-буржуйки, одиноко стоящей у стены, труба её сквозь жестяной щит в окне выходила на улицу. Освещали сполохи колоритную группу подростков пятнадцати-шестнадцати лет, сидящих прямо на полу, на матрацах и одеялах. В центре явно был главный. Пахан.
«Пахан» встретил Митяя равнодушным взглядом. Вернее, даже не встретил, а просто скользнул, вновь уставившись в засаленные рваные карты в руке.
Митяй, повинуясь команде конвоира, молча стоял, ожидая, когда подойдёт его очередь.
Наконец кон закончился, и Пахан сказал, подняв хитро сощуренные глазки:
– Имя? – Митяй замешкался, и тут же получил то, что обещал конвоир. Скривившись от боли, выдавил:
– М-м-м… Дмитрий.
– Ах, М-м-дмитрий… – Пахан криво ухмыльнулся, затем помолчал. – А как тебя звали дома?
– Митяй! – сразу выпалил Митяй. Пахан поднял глаза к потолку, но, очевидно, ничего путного и вдохновляющего там не найдя, снова вперился в новоприбывшего.
– Ладно, … с ним, будешь Митяй. Идёшь к Пильщикам. – сказано было сквозь полусжатые губы, и последовал кивок одному из партнёров, – Жбан! Раз сегодня фарт не твой, покажи мальцу его место, и скажи дежурному, чтоб разместили.
Жбан, здоровенная туша килограмм под восемьдесят, явно нехотя встал, с трудом разведя ноги, сложенные так, как это делают азиаты. По виду он был лет пятнадцати – то есть, года на три старше Митяя.
Пройдя к двери, он молча кивнул, приглашая за собой. Митяй было повернулся, но вдруг снова получил по почкам. «Попрощаться». – прокомментировал новый хозяин его шмоток.
– До… свидания. – сквозь боль еле выдавил Митяй, судорожно пытаясь вдохнуть, и устоять на ногах. Однако, не желая новых неприятностей, от Жбана в очередном тёмном коридоре старался не отставать. Хотя инстинктивно держался, как научили в пересылке – в двух метрах позади.
Жбан вышел из двери в противоположном конце барака, и они двинулись по заросшей бурьяном территории. Через сотню шагов Митяй решился спросить:
– Жбан! А почему… – Жбан остановился и отвесил Митяю солидную затрещину. После чего прокомментировал свои действия:
– Во-первых, малец, не «Жбан», а – Мистер Жбан! А во-вторых, никогда не обращайся к ребятам из Свиты, и вообще, Старшим, первым. Хочешь чего спросить – подними руку, но – молчи. Ясно?
– Да… мистер Жбан.
– И не – «Да», а – «Так точно!» Ясно?..
– Так точно, Мистер Жбан!
– Ну… – смилостивился провожатый наконец, и сменил официальный тон на более ворчливый, – Чего там у тебя?
– Мистер Жбан… Я… не ел с утра. У вас бывает ужин?
Жбан покудахтал. Очевидно, это должно было обозначать смех.
– Нет, ужина у нас не бывает. И остальные дурацкие вопросы задашь своим новым «коллегам» – уже там, внутри. А сейчас пошли-ка, некогда мне тут с тобой валандаться!
Уже почти в полной темноте он довёл Митяя до самого дальнего барака. Постучал в дверь.
– Кто там? – вопрос изнутри последовал только после второй серии могучих ударов.
– Это Жбан! Открывай быстро! – внутри лязгнул засов, и дверь распахнулась.
– К вам новенький. Кличка – Митяй. Определите ему место, где спать. Остальное – завтра.
– Так точно, Мистер Жбан!
Войдя в абсолютную темноту, Митяй споткнулся обо что-то, но не упал, уперевшись руками в стену. Дверь захлопнулась, лишив его даже слабого света звёзд. В ноздри резко ударил специфический запах этого места! Пахло потом, аммиаком, плесенью…
Митяй невольно вздрогнул.
Тонкий детский голос сказал равнодушно:
– Вытяни руку! – Митяй так и сделал. Однако его просто взяли за кисть тоненькой ладошкой, и куда-то почти нежно потащили. Медленно ступая, и поднимая ноги повыше, Митяй прошёл куда-то по коридору, затем его ввели в гулкое большое пространство. Наверное, комната.
Они пересекли её почти всю. Митяй почувствовал, а затем и снова уткнулся в стену. Запах мочи стал почти нестерпим. Они остановились, и голос сказал:
– Ложись и спи прямо здесь. И не вздумай ссать под себя! Протяни руку. Это – параша!
Митяй брезгливо отдёрнул испачканную ладонь, затем, подумав, решил воспользоваться.
Теперь он понял, где он, и – кто он.
Он – в самой низшей касте. Его место – у параши.
И завтра выяснится, какие ещё унижения он должен испытать за свою злобную дурь…
Утро пришло к нему в виде здоровенного сапога, пнувшего прямо в ребро. Огромный (как показалось на первый взгляд) парень повторил приветствие, хмуро буркнув:
– Ну-ка, быстро – встал и вынес! Яма – слева!
Митяй, наученный горьким опытом пересылочной тюрьмы, вытащил, стараясь не пролить – а то сам же будет убирать! – омерзительно вонявшее ободранное ведро из-под стульчака, и медленно пронёс по коридору. Засов пришлось отодвигать самому. Яму он нашёл быстро, и убедился, что до дна её не так уж много – с полметра. Значит, автоматически отметил мозг, скоро надо будет копать новую…
Вернувшись в комнату, он наконец разглядел её как следует.
Сквозь узкие щели давно немытых стёкол просачивался клубящийся туманом полумрак. Да, на улице был туман, и в комнате – тоже. Печка стояла и здесь, но ни золы, ни дров в ней не наблюдалось. Ощупывание железного бока принесло ощущение ржавой сырости – не топят…
Трёхъярусные нары высились только вдоль одной из стен, оставляя сбоку двухметровый проход. У стены, напротив нар, и стояла печка. А всего в длину барак протянулся метров на двадцать.
Впрочем, многие койки пустовали. Митяй насчитал всего около пятидесяти занятых.
Вот, значит, на ближайшее время, его «коллеги»… Ну и что здесь положено делать с утра?
Как бы отвечая на его вопрос, с койки у самого входа поднялся тощий малыш лет десяти, и Митяй сразу узнал голос:
– Ты, новенький. Сейчас быстро умойся, да не забудь про зубы – дантистов здесь нет! Так что если что заболит – пеняй на себя. Как закончишь, тряпку в зубы – и вперёд! Закончить уборку должен до того, как встанут Старшие.
В душевой Митяй обнаружил только алюминиевые рукомойники, (под каждым – таз и ведро!) с конструкцией которых был знаком только благодаря тому, что у бабки в деревне пользовался таким же. Вечная конструкция – испортить можно только динамитом.
Здесь же, у стены, стояло два ящика: в одном грудой лежали зубные щётки всех видов и мастей, в другом – зубные пасты. Выбор поразил Митяя, но он поспешал – быстро почистил зубы Голгейтом, так как те после вчерашнего «переодевания» всё ещё побаливали.
Полы удалось домыть за час. Он справился бы и быстрее, если бы не необходимость передвигать аккуратно всю обувь и почти стоящие носки, набросанные под нарами.
Затем вошедший Старшой (тот, что разбудил его) велел залить воды во все рукомойники. Затем Митяю пришлось вновь вынести наполненные вёдра. Долить воды в рукомойники. Вытереть лужи. Затем… Он молчал и работал – уже понял, что по части битья даже давешний десятилетний пацан даст ему сто очков форы. А если не даст – так его соседи по бараку помогут осадить на место слишком борзого новичка.
Снаружи раздался странный звук – не то горн, не то рожок.
Все ломанулись на выход. Замешкавшемуся Митяю кто-то крикнул на бегу:
– Чего стоишь, как … ? Бегом – а то получишь …лей!
Митяй и припустил со всех ног, стараясь только не наступать на пятки впереди бегущих.
Минуты через две они добежали до сравнительно ровной и не так сильно заросшей квадратной площадки посередине Лагеря – плаца.
Вдоль трёх его сторон уже стояли в одну шеренгу обитатели остальных бараков. В центре стоял Пахан, и рядом с ним – паренёк с рожком-горном. Пахан смотрел на наручные часы.
Чуя недоброе, Митяй поспешил занять место в самом конце шеренги своего барака.
Едва он успел замереть, как Пахан кивнул горнисту, и тот продудел ещё один гнусный сигнал. Пахан оглядел ровные ряды своего воинства, и издал нечто вроде «Хм!»
Затем вынул из кармана какую-то бумажку, развернул. Зычным голосом зачитал:
– Пильщики! Вчерашний участок дорабатывать ещё на двадцать метров в глубину! Волочильщики – ваша задача ясна. Дровосеки – я не доволен вчерашней выработкой. Если сегодня не подгоните – уменьшу пайку!.. Повара! Вчерашняя каша подгорела. – Пахан выждал, но тишину никто не нарушил. Видать, повара сталкивались с последствиями попыток оправдаться, – Сегодня варить пшено. В шестнадцать ноль-ноль суд над новеньким. Кличка – Митяй. Всё. По местам. – Пахан снова кивнул, и горн прогнусил ещё раз.
Странно. Митяй мог бы поспорить, что народу вокруг было куда меньше обещанных ему трёхсот человек… Однако осмотреться и высказаться не пришлось – все ломанулись назад.
Добежав до барака, Митяй нашёл старшого Пильщиков, и встал перед ним, просительно подняв руку. Старшой приподнял бровь, затем одобрительно кивнул:
– Сообразительный. Похоже, выживешь. Ладно, спрашивай.
– Мистер… Старшой – я насчёт суда! Это… меня будут судить?
– А то – кого же?.. Называй меня Бык.
– Простите… Мистер Бык. А… Ведь меня уже судили?..
– Так то ж там – на воле… А теперь мы хотим здесь разобраться. Можно ли тебе позволить жить с нами. Или тебя нужно сразу – в Котёл. – равнодушный тон не позволял усомниться в серьёзности угрозы. Митяй о таком пока только слышал… Холодным потом покрылась вся спина, и голос почему-то застрял в глотке.
Поскольку Митяй замер, так и не решившись спросить о страшной догадке, Бык сам добавил:
– Ну, иди! Сегодня будешь напарником Мамсика. Норма – три дерева.
Поразевав ещё рот, но вовремя спохватившись, Митяй выпалил:
– Так точно, Мистер Бык! До свиданья!
– Сообразительный. – кивнул ещё раз Бык, – Только имей в виду: не «до свиданья», а «Желаю здравствовать!»
– Так точно, Мистер Бык! Желаю здравствовать!
Мамсика Митяй нашёл быстро – поскольку на построении уже возле их барака тот единственный стоял особняком. Остальные были или по двое, или группками.
Пар оказалось двадцать две, и два отряда – в три и четыре человека.
Бык объяснил задачу на сегодня. Никто ни слова не произнёс за всё время развода. Митяй молчал, пытаясь приноровиться и понять, наконец, что ему предстоит.
По команде все двинулись за Быком. Шли не в ногу, но между собой никто не переговаривался. Митяй тоже помалкивал. Впрочем, огромную двуручную пилу Мамсик «смело» взвалил на его плечи. За пять километров пешкодрала она натёрла Митяю обе ключицы. Слева колыхалось безбрежное и тёмное море – северная тайга. Правда, Митяю было не до неё.
Шли по разбитой грунтовой дороге, в воздухе позади оставалось висеть облако пыли.
С группой из троих старших Бык рулеткой отмерил, и протянутой верёвкой обозначил участок работ на сегодня. По фронту расставил пары. Затем обе группы с тремя и четырьмя старшими отошли в сторону, и присели под деревья, неспешно переговариваясь.
Пары занялись деревьями.
Мамсик жестом указал Митяю сесть, и сам тоже уселся прямо на опавшую и пожухшую хвою под полуметровым стволом. Они упёрлись ступнями в землю и ствол, после чего Мамсик установил лезвие на высоте полуметра от земли, и кивнул.
Первые же десять минут заставили Митяя пропотеть насквозь, и обзавестись волдырями на ладонях.
Затем он как бы вошёл в ритм, настороженно поглядывая то на напарника, то вокруг.
Наконец решился шепотом спросить:
– Ты давно здесь?
Мамсик, предварительно внимательно оглядел тылы, и сквозь зубы выдавил ответ:
– Полтора года. – Ого! Митяй поразился. По виду Мамсик был моложе его самого! Что же…
– Сколько ж тебе лет?!
– Тринадцать с половиной.
– И за что тебя?..
– За изнасилование. – Мамсик кивком показал Митяю, чтобы тот не халтурил, и тянул свою сторону как следует. Митяй не посмел ослушаться.
– И… тебя тоже… судили? Уже здесь? – приходилось делать паузы, чтобы вдохнуть.
– Атас. Работай. – Митяй заткнулся, и продолжил пилить, почувствовав, как на плечи легла чужая тень. Это один из Старших подошёл взглянуть, как движется работа у новенького.
Митяй не умничал, и добросовестно пилил, несмотря на боль в потных растёртых ладонях.
Ф-фу… Старшой отошёл, ничего не сказав. Но и ничего ему не сделав.
Минут через десять Мамсик соизволил прояснить ситуацию:
– Если засекут, что болтаем, или сачкуем – выпорют. А если повторится – лишат пайки на сегодня. Жрать хочешь? Тогда – работай. А потрепаться можно и после обеда.
Завалить даже первое дерево оказалось вовсе не так просто, как себе представлял Митяй. Уже ближе к концу работы пилу часто зажимало, спина надсадно ломила… Мамсик наконец свистнул – сразу подошла группа из четырёх весьма здоровых бугаёв лет по пятнадцать.
Толстенным пятиметровым дрыном они упёрлись в дерево метрах в трёх над головами пильщиков, и стали изо всех сил давить на него. Мамсик кивнул Митяю, и они удвоили усилия.
На дороге нарисовался ещё отряд – очевидно, волочильщики. Митяю некогда было рассматривать их – он пилил. Через пару минут интенсивной работы дерево со страшным скрипом и треском грохнулось на здоровенную прогалину, оставшуюся от предыдущих выпилов, – Мамсик только успел выдернуть пилу – и учётчик достал блокнот, и буркнув: «Мамсик-раз», что-то в нём чирканул. После чего ткнул пальцем в следующее дерево.
Это оказалось потолще, и напарникам было не до болтовни в любом случае.
Но часа за полтора завалили и его. Последовало «Мамсик-два».
Бригада волочильщиков, как ни странно, весело переругивающихся, цепляла канатами комли спиленных деревьев, и волокла в сторону – где, перехватившись поудобней, дерево тащили по подобию дороги, приведшей отряды к вырубке. Волочить, похоже, предстояло далеко. Стука топоров слышно не было.
Со всех сторон теперь слышались свистки, или выкрики. Бригадам толкальщиков скучать и трепаться уже не приходилось. Учётчик знай себе записывал. Волочильщики… запаздывали.
Третье дерево зажало пилу напрочь. Мамсик вскочил и уже жестами и свистом позвал обе бригады с дрынами. Ствол повело, и пришлось толкать поочерёдно с двух сторон, пока отрегулировали нажим, и смогли закончить и его. Буркнув «Мамсик-три», учётчик повёл свою бригаду к соседям – свист с их стороны слышался уже минуты две.
– Порядок. – отдуваясь, Мамсик, не вставая, распрямил явно затёкшую спину, и стал растирать её пальцами, положив пилу рядом с собой, – Норма есть, теперь дождёмся остальных – и в барак.
– А сами мы туда уйти не можем? – Митяй, следуя примеру напарника, недоумевал, почему нельзя уже уйти. Едкий пот жутко щипал глаза, и руки буквально отваливались. Спина с непривычки жутко болела.
– Не положено. Сиди и жди команды Старшого. Здесь вообще всё надо делать по команде. «Инициатива наказуема». – это явно было местной присказкой, – Если хочешь пожить подольше.
– А что мне… будет после суда? – решился всё же спросить Митяй.
Недобрая усмешка пересекла потное чумазое лицо Мамсика. Митяй только теперь удосужился разглядеть его получше. Глубокие морщины избороздили щёки и лоб подростка. Зато мышцы рук и поясницы, проглядывавшие в прорехи одежды, явно отличались силой и выносливостью, и выглядели, словно стальные пружины. Понятно, почему здесь все такие крепкие, и так бьют…
Когда Мамсик глянул ему прямо в глаза, Митяй был неприятно поражён тяжёлым, совсем недетским взглядом, и циничным и злобным тоном:
– А уж это, «брат», зависит только от тебя. Чего натворил – соответственно и получишь…
Странный звук нарушил затянувшуюся паузу. Словно что-то быстро вращалось и гудело.
И точно – из-за сосен выплыл силуэт вертолёта с длинным тросом, на конце которого раскачивались какие-то мешки, уложенные в подобие сети. Маленькая машина быстро проплыла к Лагерю, и зависла где-то над центром здания фабрики.
– Что это? – Митяй не мог понять смысла посещения.
– Продукты. – лаконично отрезал Мамсик.
– На неделю?
– На день.
– Мы так много едим?
– Много ест Свита. А мы – только пайку. Да и то – если заслужили.
Митяй увидел, как трос от опущенных на крышу мешков отцепили. После чего вертолёт улетел в обратном направлении. Крошечные фигурки, подошедшие к мешкам, было еле видно сквозь пыль и дымку вырубки. Митяй долго пялился туда, пока не спросил:
– А если… не заслужим – то что? Снимут с работы?
– Вот уж не-е-ет. Норма останется прежней. А не сделаешь – ещё день без жрачки. И так далее… Так погибло только при мне не то десять, не то двенадцать придурков.
Митяй только открыл рот, как раздался знакомый гнусный звук, и Бык громко объявил:
– Пильщики – в барак!
Двигаясь в строю обратно, по разбитой, и в бороздках, протёртыми ветвями волочимых деревьев, пыльной дороге, Митяй не без злорадства заметил, что у волочильщиков работы ещё валом…
Но в бараке лично ему особо скучать на пришлось: снова надо было наполнять умывальники, выносить вёдра, подтирать лужи за моющимися «коллегами». И только когда все вышли из душевой, он смог кое-как подмыться и сам. Морщась от холодной воды, смыл пот, пыль и хвою.
В бараке все уже валялись по нарам.
Найдя Мамсика, Митяй потихоньку спросил:
– А где… мне можно устроиться?
– Да на любой койке там, у двери! Потом, когда появится новичок, будешь передвигаться ближе к печке… Пока не придёт твой срок. Или не отобьёшь местечко получше… Или пока не перейдёшь в другое Подразделение.
– А что, можно и перейти?
– Самому – нельзя. Нужно сказать Старшому, что готов, мол, пройти Испытание, и т.д…
Э-э, чего я тебе зря буду всё рассказывать – подождём до суда. Тогда и выяснится – надо ли… Пока же крепко запомни: как бы не сложилось – в бараке Свиты – не блюй! Заставят убрать самого. А то и ещё чего придумать могут…
Митяй, сердце которого и без того сидело в кишках, почувствовал как дурнота подступает к горлу…
Но сдержался. Не осмелившись больше ничего спросить, прошёл к двери, и прилёг, сняв обувь, на ближайшую к той пустую койку.
Примерно через два часа вновь прозвучал сигнал – все построились, и промаршировали теперь уже в столовую.
Четыре длиннющих стола окружали простые скамейки. На них и расселись. Причём Митяй – последним в своём ряду. Напротив него оказался пацан-сосед по месту спанья. Он нехорошо ухмылялся, кидая на Митяя взгляды исподлобья.
Вдоль стола со Свитой раздатчики продвигали тележку с котлами. Им, насколько мог видеть и обонять Митяй, накладывали уж точно не пшёнку…
До пильщиков тележка дошла, естественно, в последнюю очередь. Начали, само-собой, со Старших. Дойдя до Митяя раздатчик-вертухай зыркнув злобно, спросил:
– Новенький?
– Так точно, Мистер Раздатчик, новенький! – поторопился вскочить Митяй. За что был вознаграждён полной миской неаппетитно выглядевшей и пахнувшей, обжигающе-горячей серой бурды.
Странно, но жадно поглощать хавчик Митяю, похоже, никто мешать не собирался – а то он такого наслушался в пересылке… Но отставать от других было опасно: Митяй поспешал.
После каши раздали всем и по крохотному кусочку хлеба – похоже, хлеб-то и занимал столько места в грузе вертолёта. Вместо чая – настой чего-то вроде листьев малины. Митяй как ни принюхивался, не понял, что за траву им заварили. Но выпил всё до дна, только затем отставив почерневший стакан.
Рожок прозвучал, конечно, и здесь. Поднявшись, все двинулись в бараки.
Прилечь Митяю удалось только после очередного вливания-выливания-выноса.
Но через час всё равно пришлось строиться и идти на плац – подошло Время.
Ноги у Митяя почему-то так и подгибались.
Пахан снова кивнул, и горнист продудел.
– Внимание, Лагерь! Слушается дело новоприбывшего по кличке Митяй. Осуждённый Митяй! Выйти из строя! Ко мне – шагом марш!
Митяй постарался всё сделать получше, чётко печатая шаг по выщербленному асфальту, и, встав напротив Пахана, доложился:
– Осужденный Митяй. Прибыл по вашему распоряжению, Мистер Пахан!
Пахан ухмыльнулся, не то довольный быстрой выучкой новичка, не то – предстоящей комедией. Однако тон его был нарочито нейтральным:
– Доложи, за что осуждён, статью УК и прочее – по Протоколам. Затем своими словами опиши преступление, за которое попал к нам: кого, как и почему… Понял?
– Так точно, Мистер Пахан! Осуждён Решением …-ского Областного Суда от 15 августа 204… года, по …-й статье, за убийство с отягчающими обстоятельствами. – пока заученные частыми повторениями слова сами собой срывались с губ Митяя… Но вот он дошёл до того момента, когда надо было описать всё… Своими словами.
– Ну, я… На весенние каникулы к нам в деревню привезли мальчика… пяти лет. Имя – Николай. Мы с ребятами хотели… э-э… поприкалываться над ним – показать, как у нас встречают новичков… – Митяй покрылся потом, сообразив, что именно это сейчас, похоже, и собираются проделать с ним самим. Поэтому дальше рассказ звучал уже не так бодро…
Но после поправки Пахана – громко.
– … и затащили его в сарай к тёте Клаве. Её в тот день не было дома. Ну, мы… То есть, я… Перекинули верёвку через балку, связали ему руки, воткнули кляп, чтобы не орал… Потом стали тянуть – он, вроде, подёргался, и вдруг – обмяк. Мы сняли его, но оказалось – уже поздно! – Митяй замолк было, но оглянувшись на Пахана продолжил:
– Моим… помощникам было девять и десять лет – они ещё не подлежат… судимости. А мне уже есть двенадцать, поэтому… Я был судим и приговорён… Сюда. У меня – всё. После гнетущей паузы, длившейся, казалось, вечность, Пахан изрёк:
– Митяй почти не соврал. Так всё и описано в Протоколе, который прибыл с посылкой. Только он забыл добавить, что вначале они выламывали Николаю руки на дыбе… Избили так, что на месте лица был настоящий фарш… А потом прижигали тело сигаретами.
А так – всё верно… Видать, чтобы лишнего не болтал – и повесили. И если бы не слабое звено – один из приятелей рассказал всё своей «подруге» – дело так и не раскрыли бы.
Итак, ситуация, вроде, вполне ясная. Перед нами – доморощенный садист-любитель, считающий чужую человеческую Жизнь никчёмной игрушкой. Правда, без… хм… Сексуальных осложнений. Присяжные, обдумайте ваше решение.
Присяжные – троица, составлявшая вчера Пахану компанию в карты – совещалась недолго. Вперёд вышел всё тот же Жбан. Он поднял руку.
– Говори. – милостиво разрешил Пахан.
– Мистер Пахан… Дело довольно простое. Мы посовещались. Всё же он не насиловал мальчика, как Бес, и не ел его мясо, как, скажем, Акула… Поэтому мы считаем – сто плетей, и Малый Круг.
– Внимание, Лагерь! Я утверждаю это решение! Приступить! – Пахан отошёл назад.
Несколько здоровенных бугаёв – Палачи Свиты, как потом узнал Митяй – приподняли его, и разложили на выкаченном сбоку бревне. Руки и ноги привязали, штаны-лохмотья сдёрнули.
Следующий час позволил Митяю понять, что удары кнутом, вымоченном в уксусе – крайне болезненная штука. А когда он потерял сознание, где-то на семьдесят шестом ударе, отсчитываемом хором, ему под нос сунули тряпку, провонявшую аммиаком… Сознание предательски вернулось.
