bannerbannerbanner
полная версияЗапрещённая фантастика

Андрей Арсланович Мансуров
Запрещённая фантастика

Полная версия

Поэтому она начала сама:

– Никогда. Никогда мне такого не снилось. Алексей? У тебя вчера – как? Тоже – что-то особенное?

Он поспешил уверить, что ничего подобного – у него просто самый банальный сюжет. С падением в провал без дна. Ну – всё как в детстве.

– А у меня – нет. Бр-р-р! – её передёрнуло, глаза открылись на секунду ещё шире: огромные, чёрные. Бездонные.

И в их глубине Алексей увидел свой приговор.

– … как будто я – где-то посреди леса. Страшного, непролазного. В бревенчатом старом доме. Пахнет, как нежилым – и гулко. Словно в комнате нет мебели. А ещё – у меня завязаны глаза, и я прикована к кровати. Распялена, как овца перед разделкой туши. И вот ко мне приближается со всех сторон сопение. Вожделенное такое. И я слышу их шаги – вокруг кровати собралось, наверное, человек двадцать! Но – не мужчины. А словно твари какие… Похотливые. Самцы! И ждут. Слава Богу, хоть на меня не лезут! Но – уж сопят!..

Потом… Расступаются.

И подходит один. Чувствую – с плетью! Сейчас начнёт хлестать, и насиловать! А потом – и все они начнут… Хлестать и насиловать.

Гос-споди, так страшно!.. И язык ещё – словно отнялся! Кричать не могу – только стонать… А потом все словно пропали. Исчезли. И пришёл кто-то ещё.

Тоже озабоченный. Сопел, стоял в ногах. Я думала, что этот-то – точно, отхлещет. Изнасилует. Почему-то казалось, что он… Похож чем-то на тебя. Не знаю – бред, да?..

На сбивчивый рассказ Алексей мог только нежно гладить по холодным мокрым волосам, и заверять вполголоса, что – «да-да, бред…», и «теперь-то – всё в порядке…»

Кому он голову морочит?

– Ладно, зайка моя ненаглядная. Давай принесу ещё одеяло – накрою. Наверное, ты просто замерзла. Попробуй ещё поспать – время только полтретьего.

Сам он лёг рядом, с куда большим ужасом ожидая, что заснёт…

На этот раз он просто оказался в кабинете Главреда.

Напротив сидел и хозяин собственной персоной.

– За что?! – буквально зарычал Алексей, чувствуя, что слёзы сами как-то неудержимой рекой текут из воспалённых глаз, – Я же… Всё – как вы и сказали!..

– Спокойней. Ведь мы обещали, что не тронем, если не будет – за что. Вот и не тронули.

А только показали. Что в наших силах – всё! Демонстрация оказалась понятной?

– Д-да… Да. Понятней некуда. – он дёрнул плечом, шмыгнул носом. И сел назад в кресло, позволив трясущимся ногам чуть расслабиться. Кресло привычно скрипнуло – совсем как то, настоящее… Или оно и есть теперь – настоящее?! Как и всё тут и теперь происходящее – его «настоящее»?

А на самом деле – то, что раньше происходило днём – ему как раз снилось?! То, что он наивно считал явью…

– Ну, так-то лучше. И знай: у нас нет недостатка в разнообразии средств устрашения. И способах, как я уже говорил, воздействия.

Но, учитывая ваши милые слабости и привычки, мы усвоили, что надёжней вас всё же поощрять. (Кстати: не думай, что читать ваши мысли и управлять снами и прочим, так уж легко! Многое мы освоили лишь недавно. С другой стороны, вы только недавно стали для нас реально опасны.) Так вот: завтра пойдёшь в ближайший Вестерн-Юнион. Получишь перевод из Амстердама. На твоё имя. Понятно? – Алексей растерянно кивнул.

– Сможешь взять отпуск. И дописать свою чёртову книгу. – собеседник долгим взглядом не давал Алексею отвести свои глаза. Но затем чуть поднял кончики губ – очевидно, это обозначало улыбку.

Главред так никогда не делал. Он уж если ржал – то как конь, а если бывал серьёзен или зол – стены кабинета ходили ходуном от громов и молний. Тот же, кто сейчас оккупировал его тело, казался куда спокойней.

Уверенный в себе. Без эмоций. Какой-то, словно…

Каменный.

– Теперь – задание на завтра. И ближайшие дни. Напишешь… – Алексею чётко, до цветистых оборотов и тонкостей, прочли текст, который желательно разместить в номере за четверг.

Он механически кивал, запоминая – чуть ли не зазубривая. Впрочем – чего он мучается?! Ведь все эти грубые и вульгарные выпады взяты из его же памяти!.. А она, как ему доказали – отличная.

Когда инструктаж закончился, и собеседник откинулся, как всегда делал и Главред, на спинку кресла, Алексей вдруг спросил:

– Скажите… если это не стратегическая тайна: зачем?

– Что – зачем?

– Зачем вам это надо: разжигать межнациональную рознь? Унижать этих несчастных америкосов? И подогревать наш великодержавный шовинизм в таком – самом отвратительном, примитивном до абсолюта, виде?

Собеседник молча смотрел на него сквозь очки. Так, словно думал. (А вот этого за Главредом точно никогда никто не замечал!) Затем ответил:

– Не думаю, что если скажу тебе правду, ты изменишь своё решение. А правда проста. Мы хотим, чтоб народы двух стран, обладающих действительно достаточными ядерными потенциалами, ненавидели друг друга. Глубоко и бескомпромиссно. Ненавидели до фанатизма. Рано или поздно это выльется в открытую конфронтацию. И войну.

– Так вы добиваетесь – войны?!

– Ну да.

– А почему тогда… Вы действуете столь… Кривым путём? Через ж…, так сказать? Через пешек из СМИ? Не проще ли наехать, так же, как, например, на меня, или беднягу Главреда – сразу на Президента? Человека, у которого в чемоданчике – заветная кнопка?!

– Ты слишком любопытен. Не умничай. Со временем сам узнаешь. Поймёшь. Может быть. А пока знать, почему и как мы выбираем те или иные пути и способы, тебе не надо.

– «Пойму!» – Алексей возмущённо фыркнул. – Но ведь если начнётся война, мне будет уже всё равно! Я вряд ли и выживу. Да и никто не выживет!

– Вот именно. Всё живое погибнет. И долго-долго не возродится.

– Ну а вы сами – вы-то?! Разве – не?..

– Нет. Мы – не живые в вашем представлении. Нам радиации, или ядерной зимы бояться не нужно.

– Да-а? – у Алексея буквально отвисла челюсть. И долго не хотела возвращаться на место, – Но… Тогда – кто?..

– Отвечу и на это. Урок усвоен тобой настолько хорошо, что мы не боимся открыть тебе истину.

Мы – камни.

– Камни?..

– Да, камни. И уж разумеется, – презрительная ухмылка, и сразу пренебрежительный тон, – не граниты-базальты и прочие галечники.

Мы – элита. Истинная элита. Те, кого природа родила за миллиардолетия до вас, белковых. Родила в муках и огне. В горниле магмы и метаморфозах давления и влажности.

Мы те, кого вы называете – драгоценные камни.

У Алексея в голове пронеслось море вычитанных кровавых историй – о том, как крупные и выдающиеся драгоценные камни действительно, стали причиной сотен убийств и мошенничеств.

Какой кровавый след тянется за такими «знаменитостями»! Вспомнить хотя бы алмаз Питт, украшающий сейчас регалии английской Королевы… Вот уж – поистине камень, «проложивший» себе дорогу к трону по трупам!

– Ты верно подумал. Но!

Нам на самом деле не нравится, когда нас «добывают». Отрывают от Материнской груди. Разрывают интимнейшие, миллионолетние, связи между родственниками, живущими в одной жеоде*. И когда нас из тепла и комфорта Дома бросают в холод и бессмысленность существования в виде… украшений ваших идиотских самок! Или – «вложения капитала!»

*Гнездо с минералами.

Мы – не «украшения»! Мы – тоже разумны! – к концу речи собеседник заметно разволновался, и уже не произносил, а словно выплёвывал слова, сжав кистями рук бумаги, разложенные перед ним на столе. Алексей только моргал.

– Да, мы – тоже разумны. И мы не желаем, чтобы нас, истинных, первых детей этой планеты, носили, кичась перед другими, менее состоятельными дурами, глупые куклы, живущие по нашим меркам краткие мгновения. Не хотим, чтоб нами расплачивались. Чтоб использовали в тупых «приборах», часах, и буровых коронках.

После того, как вы создали рубиновые, сапфировые, и так далее, лазеры, у наших братьев жизнь сократилась в разы! (Это наша идея – научить вас выращивать для этого наши неразумные клоны – искусственные камни!)

А самое главное – мы не хотим, чтоб нас «гранили»!

Это, как нам кажется, самое изощрённое издевательство: убрать часть тела разумного существа. Для того, якобы, чтоб оставшееся тело «заиграло всеми цветами радуги!»

Нас бесит ваш воинствующий антропоцентризм: когда вы считаете, что только вы вправе распоряжаться теми, кто долгое время ничем не мог вам ответить. Да, он раздражает нас всех ещё больше, чем ваша глупость. Если бы вы только не начали столь интенсивно «добывать и использовать» нас!.. – Главред потряс сжатыми кулаками над головой: на этот раз почти как настоящий хозяин этого тела, – Вот вы, когда хотите выглядеть покрасивей – отпиливаете себе часть руки?! Или – ноги? А, может, тогда сразу – голову?!

То-то и оно… – запыхавшееся тело марионетки в кресле перед Алексеем вдруг снова откинулось назад, и перевело дух.

– Ладно. Что-то я разошёлся. На сегодня – достаточно. – жест кистью. Словно отмахиваются от назойливой мухи. – Свободен!

Только выйдя из кабинета, и как-то сразу очутившись на кровати, Алексей позволил себе выдохнуть. Мозг буквально разламывался от дикости ситуации.

Камни! Разумные! Древнейшие аборигены планеты!.. Ну не бред ли?

Впрочем, нет. Последние три дня как-то резко свели на нет его чувство реальности. И снизили «порог» скепсиса.

Чёрт возьми!

Неужели – правда?! Что у камней, и всего, что создано природой – есть Душа?!

Разум?!

И те легенды, что повествуют о древних спящих Богах и Духах – тоже правда?! И управляют его планетой на самом деле… Камни и Лава? Реки? Леса?

На личико Натальи он смотрел с опаской. Но она спала. И даже улыбалась во сне – словно увидала что-то приятное…

А что – очень даже может быть. Может, и его будут награждать приятными сновидениями. За хорошо исполненный урок.

В Вестерн-Юнион он зашёл до обеда.

Перевод и правда – ждал. И сумма удивила – 20 000 «у.е.».

 

Да, можно выклянчить (впрочем – теперь-то ему у Главреда, у «своего», клянчить не придётся!) внеочередной «творческий» отпуск. И спокойно докончить чёртову книгу, черновики которой уже пять лет пылятся и желтеют в самых разных местах квартиры – от ящиков на кухне до заросших паутиной антресолей на лоджии.

И он станет ещё одним автором, «увековечившим» какие-то свои… Мысли? Ха-ха.

Чувство беспомощности, затравленности, не проходило, угнездившись прочно где-то под рёбрами. И, кажется, его новых хозяев нисколько не смущают эти его «крамольные» мысли о них. Да, они явно ощущают свою Силу.

Он ничего не сможет. Ни сделать, ни доказать. Он – просто человек. Он…

Да, у него были и стремления, и амбиции. Как чётко его «просчитали»! Проклятущая «Элита»! Видать, давно они наблюдают за ними, за людьми – выясняют, кого с помощью чего можно… Напугать. Подчинить. Привлечь. Завербовать.

А ведь только недавно ему казалось, что эта книга – символ самореализации – чертовски важна для… Человечества? А на самом-то деле, ему недвусмысленно намекнули.

Что – кому это надо, кроме него самого?!

А действительно ли надо – самому-то?! Особенно теперь, когда он знает

Разве что сможет несколько лет, до Катастрофы, покрасоваться, покичиться перед окружающими родными и коллегами: вот, смотрите! Я – выпустил книгу!..

Удовлетворённое тщеславие, это…

Цена предательства?

Принципиальная разница.

Повесть.

– Миранда!

Она почему-то не остановилась.

И только догнав её и положив руку на плечо, он понял, что обознался – это не она.

Конечно, обознаться ничего не стоило: та же короткая стрижка, целеустремлённо-деловая быстрая походка, гордая осанка с откинутой назад головкой на длинной шее… Автомат через плечо, и защитная униформа, превращающая любую, даже такую, как у Миранды, фигуру, в бесформенный мешок.

И то же сосредоточенно-хмурое выражение глаз, когда девушка повернулась:

– Вы обознались… Техник.

Нет, лицо Миранды всё же отличалось от лица этой – её он, похоже, никогда раньше не видел. Так же как и она его: отсюда и пренебрежение, которое сразу появилось в глазах, когда она увидела нашивки технической службы на рукаве его комбеза…

– Простите. – опустив руку, Мэлт остановился. Девушка продолжила быстрый молчаливый ход, почти бег, по тёмному коридору – скоро стук каблуков ее сапог затихнет, затеряется в бетонированных стенах, превратившись в лишь в один из привычных вечных шумов на пределе слышимости, что всегда стояли в Катакомбах…

А пока тусклые лампы дежурного освещения, горящие через одну, мертвенно-серо отблёскивали в её пепельно-русых волосах. А ведь Мэлт знал, что когда они отмыты, они – солнечно-жёлтые, почти цвета соломы…

Солома. Он уже забыл, как выглядят даже фотографии с полями: там, наверху, никто ничего не сеет уже сотни лет. Потому что негде укрыться от снайперов и миномётов. Так что теперь можно увидеть пшеницу лишь в ангарах, освещённых галогенными лампами с индексом «естественное освещение». А уж насколько оно «естественное»… Да и работают там другие специалисты. Мелиораторы – поливают, дренируют, агротехники – высаживают.

Секция же Мэлта – на десять Уровней ниже этих ангарных полей. Там работа куда более тяжёлая, чисто физическая. Отнимает почти всё время и силы. На складах контейнеров и гидропонных полях Оранжереи не заскучаешь. А сослуживцы ещё и «помогают» презрительно-подозрительными взглядами, и настороженно-нейтральным отношением: словно он – дезертир. Или вообще – вражеский лазутчик…

Да, он единственный из всех работников Технических Служб выделяется кажущимся нормальным телосложением и весом…

Для Армии же он не подошёл из-за эпилепсии.

И, несмотря на довольно часто случавшиеся приступы, он постоянно ловил на себе завистливые взгляды, и кожей затылка чувствовал разговоры вполголоса, которые ведут за его спиной и старики и молодёжь его подразделения: «Вон, молодой, накачанный, а умудрился же так ловко откосить от передовой! Теперь точно доживёт до Утилизации…»

Понять коллег можно: у кого-то с детства отсохшая рука висит словно клешня чудовищного краба, кто-то слеп как крот, и нормально ориентируется только в помещениях своего Уровня, у некоторых – ДЦП… А ещё есть откровенные дауны, хромые, кривые, косые, и так далее – по всему списку уродств, что достаточно регулярно возникают у младенцев Колонии несмотря на все старания Дока Престона…

Он до сих пор помнил все унизительные подробности возникновения своего будущего «тяжкого креста», тогда, в пять лет.

После самого первого припадка он, на трясущихся ногах, голый, стоит на резиновом коврике в медотсеке, перед столом, за которым восседает Чрезвычайная Комиссия: Главнокомандующий (им тогда ещё был генерал Сидней Паттон), Главный Медик (а вот как звали того, память не сохранила), и док Престон. Тогда док был куда моложе, но очки на носу и сейчас те же – с треснувшим на одном глазу стеклом.

Док говорит:

– Если не считать небольшой склонности к плоскостопию, мальчик абсолютно здоров физически, и соответствует всем нормам.

Однако эпилепсия, конечно… – тут док переходит на полушёпот, но Мэлт всё равно различает отдельные слова: «…только хирургическим вмешательством!.. удалить весь гипокамп и височные доли… и всё равно – может проявиться … (Мэлт не запомнил слово, но какая-то – ) афазия, то есть, плохая память, или даже обычное слабоумие… Не практиковали таких операций уже сто семьдесят лет! – тут док тыкает пальцем в страницы раскрытой большой книги, лежащей перед троицей на столе, – Методика-то ясна, но гарантировать благоприятный исход – не смогу!..

Оказаться с «плохой памятью» Мэлту не улыбается – перед глазами Одуванчик, их нянечка. Забывающая даже снимать трусики с детишек, когда сажает их на горшок…

Главный медик переводит взгляд то на книгу, то на Мэлта, и говорит, качая седой головой с огромными залысинами:

– Проще, как мне кажется, оставить всё как есть. Не нужно превращать здорового мальца в дауна. Дебилов у нас и так хватает. Просто придётся ему таскать с собой мягкую втулку, и беречь голову от ударов при падении.

Главнокомандующий сердито отдувается. В книгу не смотрит. Смотрит он всё это время, неотрывно, только в глаза Мэлта. Мэлту ну никак не хочется быть идиотом – чтоб все показывали пальцем, как на глупого Хью. Похоже, мольба мальчишки оказалась старым служакой… Услышана. Генерал произносит Решающее Слово. Слово, положившее начало нравственным мукам и чувству собственной неполноценности Мэлта:

– Никаких операций. Физически здоровые и крепкие дебилы – совсем не то, что нам сейчас нужно. А пара припадков в неделю, думаю, в технических подразделениях особого вреда его работе не нанесёт. Посмотрим, не пройдёт ли всё само. До Комиссии.

Не прошло.

Ему в плане роста и взросления повезло: с физическим здоровьем всё в порядке. Припадки правильней всё же считать проявлением болезни Сознания. Психики.

А это – ничуть не лучше. Как сказал тогда, на Комиссии, Майор Коллинз:

– Страшно давать тебе в руки автомат, Мэлт. Ты же можешь во время судорог невольно нажать на спусковой крючок! В любой момент, поскольку себя не контролируешь.

И позже, когда он на коленях, рыдая в голос (поскольку осознавал, как будут на него смотреть в тыловых частях, Обслуживания, или Вспомогательных, если его при такой комплекции и фигуре комиссуют!..), умолял всё же зачислить его в действующие части передовой, Майор пояснил. Словно это нуждалось ещё и в пояснении:

– Пойми меня правильно, Мэлт. У нас полно и чужих врагов. Так что не хватало нам только своих! Да, я знаю, сознательно ты не хочешь навредить никому… Но это может случиться абсолютно независимо от твоей воли и желания. Я не могу взять на себя такой риск… Такую ответственность. Да и в Оранжерее сейчас острейшая нехватка рабочих рук. А ты – парень здоровый! Помоги же своей Родине всем, чем сможешь!

Мэлт стиснул зубы так, что хрустнули челюсти: воспоминания девятилетней давности до сих пор жгли, как огнём… И каждый день, когда он ловил на себе эти взгляды и чувствовал шепоток за спиной, это добавляло горечи к его состоянию…

Да, он невоеннообязанный. Но – единственный «физически здоровый» в их Секции Оранжереи. И без «ограниченной способности к мышлению». Поэтому и самая сложная и тяжёлая работа на нём: таскать наполненные собранными с кустов и деревьев (напоминавших, скорее, пауков со всеми своими расчалками и подвязками), плодами, контейнеры на ленту конвейера. Мыть эти громоздкие ящики, когда их опорожнят на Кухне, и спустят назад.

Следить за этим самым кухонным конвейером: смазывать подшипники застарелым и похожим, скорее, на мастику-герметик, и воняющим гнилью, солидолом. Менять разбитые шестерни привода на менее разбитые (потому что других – нет!), передвигать раму сборника, чтоб сборщики не таскали всё собранное через весь корпус…

Да, работы, как верно отметил Майор, навалом. И польза от него здесь ощутима. Можно бы гордиться – он нашёл своё Место. Может делать всё, что нужно, сам.

Если бы только не шушуканье за спиной и презрительно-завистливые взгляды…

Однако теперь, после знакомства с Мирандой, он чувствовал себя куда свободней.

Нет, не то, чтобы обида и горечь стали меньше – ничуть не бывало. Зато теперь он знал, что годится на что-то ещё, кроме ремонта механизмов, и обязанностей вьючного мула.

Познакомились они с Мирандой абсолютно случайно: он менял изношенные ролы пищевого конвейера на верхних, армейских, Уровнях, а она шла на склад за новым магазином для автомата. И гроверная гайка, выскользнув из его покрытых старой осклизлой и комковатой смазкой рук, попала прямо ей в макушку. Головка девушки вскинулась:

– Осторожней, техник! Было бы обидно погибнуть не в бою…

На что он, потерявший дар речи от её ослепительно-живого, лучившегося внутренней силой и иронией, взгляда, только и смог пролепетать:

– Простите, Бога ради, госпожа сержант! Одному очень трудно удерживать все эти детали… – показав жирные черные руки, держащие ключи и эти самые детали.

На это она усмехнулась:

– А что же, вам вот прямо некому и помочь?!

– Да, получается так… Все остальные в моём Подразделении ростом… или мозгом не вышли. Так что по ремонту я – единственный спец.

Она заинтересовалась. Даже вскинула изящным движением одну бровь:

– А почему это такой высокий, сильный и явно неплохо соображающий молодой человек – не в Армии?!

Он даже спустился на две ступени стремянки:

– Доблестная госпожа сержант! Я был бы по гроб жизни благодарен вам, если б вы взяли меня в своё Подразделение! Хоть боеприпасы подносить, хоть форму штопать – я на всё согласен, только бы уйти из Оранжереи, где все говорят… И думают – вот в точности как вы!

– Но вы не ответили на мой вопрос, техник, – её брови теперь нахмурились, сойдясь на переносице. Она ведь не дура – отлично вычислила, что раз такого по всем параметрам подходящего мужчину забраковали для строевой, значит – причина очень веская!

Пришлось рассказать про эпилепсию. Кажется, при этом он кусал губы, и почти плакал – она не могла не заметить, чего ему стоит ощущать себя… И крепким телом…

И – опасным в смысле психики! Опасным для своих же.

– Нет, техник, так не пойдёт. Эпилепсия – это не шуточки… А часто у вас случаются приступы?

Он поспешил сообщить, что нечасто! Максимум – два-три раза в неделю. И проходят быстро – через три часа после конвульсий он уже вполне может работать!

– Нет, – вздохнув, и покачав головой ответила она тогда, – Я на себя такую ответственность не возьму. На передовой я должна быть уверена в каждом своём собрате, в каждом бойце… Но вы, техник, можете зайти сегодня ко мне в комнату после смены – моя кончается в двадцать ноль-ноль. Помещение сто сорок один дробь два, Уровень Пи.

Мы… могли бы обсудить ваш статус.

Статус оказалось обсудить и установить достаточно просто.

В тот же вечер они стали любовниками.

И постепенно Мэлт обнаружил, что под коркой непримиримого бойца скрывается почти такой же обычный, и терзаемый сомнениями и страстями человек, как и он сам. Разве что чуть лучше знающий своё предназначение.

Убивать. Безжалостно и методично убивать врагов…

Но это вовсе не угнетало женщину, и не создавало ей проблем с совестью, как он, было, подумал вначале!

Однажды, лёжа расслабленно поперёк постели на сбитых в кучу и влажных от их пота простынях, она задумчиво призналась ему, пытаясь наматывать короткий локон на пальчик (ни фига он не наматывался – военная стрижка запрещает возможные помехи в виде лезущих не вовремя в глаза волос!):

– Я, конечно, обожаю своих ребят… И стрелять люблю… Особенно – с толком.

Вот только в древние времена женщины не призывались в Армию. И, по-моему, это было правильно. Женщина должна рожать. И воспитывать воинов. Или других, будущих, матерей… А для многих из нас матерей заменили Автоклавы. А родителей – Воспитатели и Инструкторы. Что-то есть здесь неправильное… В Природе ведь – не так!

 

– Откуда ты знаешь? – уставший Мэлт обычно вяло поддерживал разговоры на «отвлечённые», не связанные с жизнью Колонии, темы. Хотя сам размышлял над их бытием достаточно часто. После каждого припадка. (Когда лежишь весь в испарине, а тело дрожит, словно тебя только что избили, или заставили бежать кросс, делать-то больше и нечего…), – Лично я в последний раз видел «Природу» в учебном фильме про рытьё окопов и траншей…

– Ну так!.. И я – там же. Правда, нам, бойцам, ещё показывали про боевых собак и крыс. Когда это кино снимали, они ещё были живы и использовались…

Вот я об этом и говорю: крысы же и собаки рожали сами! И помногу! И кормили грудью, а не искусственной кашицей… А почему у людей не так?! Сейчас, во-всяком случае. Эх, вырваться бы на поверхность, расселиться… Тогда и выводковые автоклавы были бы не нужны.

– Но… Как ты укроешься там, на поверхности? Пока жив хоть один их этих – жить «как положено» не получится.

– Знаю. – она помолчала, – Но у собак и крыс было вот так.

Мэлт поспешил уверить, что вообще-то не в курсе – как это происходило у крыс. Последнюю крысу съели, кажется, за три поколения до его рождения. Собак – ещё раньше. А учебные фильмы курсантам возможно показывать не чаще раза в год: плёнки стали слишком хрупкими. Правда, говорят, раньше всё это было на флэшках…

А флэшки – это что-то для компьютеров. А последний компьютер сдох сто с чем-то лет назад. Что-то там невосстановимое полетело… Совсем, как у Мэлта в подразделении, когда задымил двигатель подъёмника третьей шахты. Его не смог починить даже Армейский Инженер. Сказал, что обмотка сгорела. И жест сделал: палец книзу… Всё ясно.

Ну, сгорела, так сгорела. К поломкам и сбоям работы оборудования люди привыкли. Вот где реально помогает «философский» подход: работает – отлично. Сдохло – и …рен с ним. Спишем. Демонтируем и унесём вниз – на заброшенные Уровни, если мешает проходу. Если же не мешает – пусть стоит. Памятником о механизации жизни…

И поскольку нового движка у них нет, приходится теперь загружать только два конвейера: таскать ящики, стало быть, нужно чуть дальше…

Ну а крысы и собачки погибли потому, что соорудить подходящие для них противогазы не смогли разработчики из Конструкторского. А противник как раз начал применять Табун. Вот и пришлось съесть. Не пропадать же белку! И теперь, получается, некому повреждать коммуникационные Сети и продовольственные склады врага… Правда, они вынудили и врага съесть своих дрессированных зверушек – разработав в ответ Сезар…

И вот теперь они точно – один на один. Нос к носу. Только люди – против людей.

Сотни раз он задавался вопросом, и задавал его Старшим: как получилось, что их Город – оказался единственным на Планете обитаемым городом?!.. Больше похожим на странный, вытянутый в глубину, муравейник: Ярусы и Уровни, построенные, и нарытые десятками поколений без изначального Плана, превращали их жилище в непроходимый для непосвящённого Лабиринт. В котором сейчас использовалось едва ли треть помещений. И половина Уровней…

И сотни раз получал от Инструкторов и Наставников стандартный ответ:

– Наш Город имеет Защитный Купол. Люди никогда не выбирались из-под него. И здесь мы и должны добиться Окончательной Победы! Не дав врагу шанса начать заселение поверхности раньше нас. Так что продолжение рода Человеческого целиком зависит только от того, насколько быстро мы победим!

А когда он спрашивал, почему бы просто не прекратить дурацкую бескомпромиссную Войну, и не начать заселять планету прямо сейчас (места же всем хватит! Их всех – даже вместе с противником – всего несколько тысяч! А открытая поверхность – совершенно безопасна!), получал не менее стандартный ответ, даваемый как бы свысока, с позиций тех, кто опытней и старше. И лучше понимает основные Принципы устройства Жизни:

– Вы ещё слишком молоды, курсант, чтобы осознать глубинный, основополагающий смысл ответа. А суть проста: как бы чётко мы не прописали Главные пункты Мирного Договора с Врагом, как бы «справедливо» не поделили территорию – перенаселение, борьба за полезные ископаемые и ресурсы, за более плодородные земли, и все прочие, коренные, принципиальные отличия их образа жизни от нашего, очень скоро снова столкнут нас. Столкнут так, что мирные способы урегулирования станут неприменимы!

Рано или поздно мы снова вынуждены будем пойти на вооружённый Конфликт: либо мы их, либо – они – нас! Вот и нужно решить эту проблему сейчас. Когда их – мало, и они – рядом! Не спрячутся, зарывшись глубже под землю (благо, туда не пускают грунтовые воды!), и не убегут, понастроив ракет, на другие планеты: чтоб лишить нас в будущем и там – Жизненного Пространства!

Нам же нужно заселить нашу, да и все остальные планеты и Миры – только нашими потомками! Вам ясно это, курсант?

На это мог быть только один стандартный ответ (Если, конечно, не хочешь попасть к психоаналитику, а затем – на пожизненную уборку радиоактивных отходов реактора!):

– Так точно, господин Наставник! Всё ясно! Простите за непонятливость!

Встреча с незнакомкой почему-то оставила неприятный осадок в душе Мэлта: словно он что-то забыл сделать. Или – неправильно решил тест. И сейчас его накажут. Как в далёком, и казавшимся сейчас туманным беспечным сном, детстве, когда за «непонятливость» или невыученный урок наказывали жестоко, но действенно: лишением дневного пайка…

Вздохнув, и понуро опустив плечи, он развернулся и двинулся к себе: работы полно, и терять время глупо. Могут сказать, что он… Лентяй и бездельник. А он – не бездельник! Он – Техник второй категории! Дослужился, правда, быстро и легко (ещё бы! – с такими «конкурентами» по Подразделению!), но ответственность осознавал отлично.

Нельзя подводить своих!

Контейнеры из-под плодов, уже вернувшиеся из Кухни, сейчас требовалось очистить и промыть в первую очередь.

Это он и принялся делать, тщательно удаляя остатки присохших стеблей, листьев, корешочков и песка от овощей, выращенных в гидропонных баках. Так, хорошо. Теперь – обработать всё слабым раствором марганцовки. Отлично. Пыхтя, словно водогрейный котёл в бойлерной, и с трудом разогнув ноющую спину, он гордо оглядел плоды своей работы: на сегодня – достаточно!

Завтра придётся менять грунт и в контейнере вон того полувысохшего куста томата: похоже, трёхметровое растение вытянуло все пищевые запасы из своего компоста… Но это уже – только завтра! После последнего сбора дозревающих плодов.

Сгрузив очищенные контейнеры на ленту распределительной линии транспортёра, он нажал кнопку: всё уехало на склад. Откуда по мере надобности снова будет востребовано наполнителями, словно трудолюбивые муравьи методично проводящими уборку созревшей продукции – овощей, фруктов и корнеплодов…

А ещё завтра он займётся использованными баками. Он уже освободил два от старого наполнителя – компоста с песком – теперь нужно будет освободить и третий, и тоже как следует продезинфицировать всё, проследив, чтоб ни капли драгоценного раствора не пропало зря (марганцевокислого калия осталось чертовски мало!). Затем переправить ящики на тележке в соседнюю Секцию.

Там работают агрономы, которые насыплют в ёмкости простерилизованный песок, торф, свежий компост, древесный уголь, гранулят из силицина, и всё прочее, нужное для роста саженцев. Которые пришлют из отдела осеменения и рассады…

Он знал, что сейчас потребность в продуктах несколько ниже обычного: вместо сорока трёх продовольственных контейнеров в день, как было ещё пять лет назад, он обрабатывал только тридцать девять. Если подумать, нетрудно догадаться, что число едоков в их и без того маленькой Колонии, снизилось ещё… Процентов на семь.

А если подумать ещё сильней – начинаешь трястись от страха! Так недалеко и до вымирания! Нет, ясное дело – их Секция в Оранжерее не единственная, но… Кроме неё есть только две других. Картофеля и капусты. И вряд ли у них дела обстоят лучше.

Мэлт поморщился, глядя себе на руки. Крепкие, с жёсткой грубой кожей…

Да, таким бы больше подошёл автомат. Или даже базука. Но…

Ладно, придётся терпеть. Он нужен Родине там, где оказался, и… О, чёрт! Нет, только не сейчас, пожалуйста!..

Рейтинг@Mail.ru