Андрей Арсланович Мансуров
Разрешенная фантастика – 3
И в этом был смысл: за установленным недешёвым хозяйством надо было постоянно приглядывать, и оно должно было находиться в зоне прямой видимости. Иначе, как метко подметил начальник партии, Владимир Николаевич, «Местные ребята – они как галки: ничего в науке не понимают, но всё блестящее, и могущее «пригодиться в хозяйстве» смело… утащат!»
– А правда, что ты купил эту дурацкую ртуть за наличку?
– Да. Ещё содрали как спекулянты: за два килограмма – сто сорок рублей!..
– Ого! Ползарплаты! Ну они и гады! Не учёные, а… А торгаши …реновы! Жульё. Пользуются тем, что институт почвоведения у нас один!.. – голоса затихли, и на склоны холма вновь опустилась тишина полуденного зноя.
Лёгкий ветерок, всегда овевающий предгорья, шевелил иссохшие стебли травы, росшей здесь, на девственных землях, неисчислимые миллионы лет, да иногда пролетали стрижи, норовя выловить роящихся в душном мареве над нагретыми холмами и долинами, мошек.
Вид местности отнюдь не располагал к умилению. Тенистых лесов, полян с дивными цветами, рек с поросшими зелёной мягкой травой берегами здесь не было. А были только застывшие в своей монументальности гряды пологих холмов, рассечённых сглаженными долинами, «украшенными» лишь всё той же выгоревшей изжелта-белой травой, каждый год упорно всходящей под весенними дождями, и своими цепкими корнями мешающей превращению этих самых холмов в плоские равнины…
Лишь вниз по склону одиноко маячил островок тусклой зелени, щедро припорошенной за лето вездесущей пушистой пылью – сад при лагере экспедиции. Да и то сказать: если бы сами обитатели восьмикомнатного одноэтажного Дома не подсуетились, и не провели трубу от Насосной станции, построенной в яме-котловане у подножия холмов – не было бы и этого сада.
И только пыльные и слегка сглаженные неспешным Временем холмы окружали бы главное и единственное строение экспедиции, похожее на самый обычный барак функционально-казённого вида.
Но когда институту Ирригации выделили этот Дом, десять лет назад, всё тот же Владимир Николаевич, бессменный руководитель Паркентского филиала, подсуетился: собрал с ребят наличные деньги, нанял экскаватор и сварщиков, и «внеплановая», но очень нужная труба была проложена.
Теперь, когда работали насосы, весь сад орошался по прокопанной тогда же, десять лет назад, системе арыков.
Яблони самых разных сортов приобрели тоже за свой счёт, в питомнике. Посадили и виноград – правда, за эти годы он выродился, и почти не давал плодов… Ведь за ним нужен уход. Кто-то должен регулярно удобрять почву навозом, выламывать непродуктивные побеги… А как же этим заниматься, если коллектив живёт неделю в городе, а другую – в Доме? Да и… Лень уже.
Зимой же многострадальный «оплот науки» навещал только сторож. Да и то пару раз в месяц. А остальные ирригаторы, разложив фотографии, таблицы и графики по рабочим столам кабинета на пятом этаже Института в Столице, бодро писали Отчёты о проделанной за «оросительный сезон» работе… И сдача такого отчёта отнюдь не являлась пустой формальностью.
Так что с отсутствием сочных плодов на заматерелых почерневших лозах все мирились – достаточно было и того, что летом всю застеклённую веранду украшала приятной вязью «резная» тень от широких иззубренных листьев, и особо срочные работы чертили прямо на теннисном столе, стоявшем здесь же.
Сама экспедиция возникновением и возможностью работы в Паркентском филиале, бесспорно, была обязана только этой самой Насосной Станции.
Построили её для освоения плодородных, но крайне сложных в орошении, богарных земель предгорий. Строители поработали на совесть: уже многие годы всё работало, как часы.
Местные председатели так называемых колхозов постепенно стали чуть не миллионерами: за наличные, официально, и не слишком, они раздавали теперь уже поливные земли так называемым «гектарщикам» – самодеятельным земледельцам, которые ещё при колхозах вовсю осваивали «рыночную экономику».
Арендовав такой участок, в соответствии со своими возможностями, гектарщик строил прямо там крытый ветками и рубероидом сарайчик, а иногда и просто брезентовый навес, и вывозил «в поле» всю свою семью. После чего вплоть до сбора урожая все они сутками пропадали посменно на этом участке, куда нанятый, опять же за наличные, трактор, посадил – или морковь, или лук, или картофель.
Работы на участке много: пропалывать сорняки, вносить подкормку из нитратов, опылять порошком серы и пестицидами от болезней, и «горячо любимого» эмигранта – колорадского жука.
И, главное: постоянный контроль этого самого полива. Поскольку рельеф сложный, и стоит зазеваться – чуть больший чем положено ручеёк воды борозду может и размыть.
И тогда – прощай, десятая, или даже четверть урожая! Так называемая «ирригационная эрозия» запросто вымывает в лёгких супесчаных грунтах десятиметровые промоины, которые засыпать практически невозможно… Как невозможно и заранее предсказать, где именно кротовую, или мышиную нору «найдёт» и ринется туда, вода.
Если же не уследить, и не «поймать» такое дело в самом зародыше, то чтобы засыпать размыв, уже нужен грузовик земли… Или три. Гектарщики не заморачиваются – просто забрасывают «испорченный» участок, и арендуют другой! Мирясь с потерями части урожая.
Поэтому во время трёх-четырехсуточного полива как арендаторы, так и научные работники почти и не спали, обходя подотчётный участок с фонарями.
Вот проблему смыва плодородных земель и пытались решить по мере достижений науки члены экспедиции Научно-исследовательского института Ирригации: предотвратить возможность ирригационной эрозии.
Для этого они разрабатывали хитрые трубопроводы с не менее хитрыми водовыпускными устройствами, позволявшими точно дозировать воду в каждую борозду.
Да оно и понятно: дедовский способ с лоточками из толя, в которых напротив борозд делают дырки гвоздём, или вообще – обрабатывают оголовки борозд кусками полиэтиленовой плёнки, или обрывками толстой бумаги от крафт-мешков, – в двадцатом веке… несколько архаичен!
Одно плохо: трубопроводы намного дороже рулонов толя и полиэтиленовой плёнки, а покупать-то их колхоз отказывается. А уж гектарщики – и подавно!..
Вот и приходится членам экспедиции проводить опытно-производственные поливы на полях «частных предпринимателей» в порядке личной инициативы, привозя каждый раз трубопроводы с собой. И быстро забирая обратно на склад в конце поливного сезона… Поскольку оставлять такое добро без присмотра… Ежу понятно!
– Марат! Марат! – громкий голос Артёма мог бы разбудить и мёртвого. Но – не Марата.
Его состояние описывалось не этим словом. Поэтому пришлось применить и руки, и растолкать храпящего на спине с широко открытым ртом повара. Храп, разносившийся по всему Дому, нисколько не мешал, однако, остальным членам экспедиции – Владимиру Николаевичу и Саше Акопяну – играть в настольный теннис на застеклённой широкой веранде. Звонкий цокот шарика и отчаянные выкрики вперемежку с не всегда цензурными репликами, повара не беспокоили.
Проснувшись, однако, Марат быстро сообразил, что от него требуется:
– А-а… Ладно. Давайте, мойтесь, а я пока подогрею. – после чего пошёл разжигать огонь в самодельном очаге.
Очаг служил верой и правдой не первый год.
Дело в том, что привозить газ в баллонах оставалось накладно, а проведение газа от Паркента, за девять километров, представлялось вообще нереальным. Так что очаг сложил всё тот же Рашид, а казан, уезжая на зиму, каждый раз вымуровывали, и забирали с собой. Дрова же приходилось везти аж из города, потому что деревьев вокруг не имелось. Ну а те, что имелись, ещё плодоносили – их рубить было жалко. Всё-таки яблоки. Их и ели, и сушили, и использовали для компота.
Зато, как говорится, еда получалась с экзотическим ароматом дыма… Впрочем, отсутствием аппетита никто из учёных и так не страдал.
– Ну что, закончили? – загнав Сашка в угол, и послав шарик неотразимым ударом в другой, Владимир Николаевич шумно выдохнул, посмотрев с удовлетворением на присевшего под столом замотанного противника: тот казался ничуть не менее потным, чем «копальщики».
А поскольку трёхсуточный полив на этой неделе уже был закончен, они с напарником могли смело отдохнуть от бегания вдоль двухсотметровой трубы с банками и секундомером, а с помощью тенниса ещё и поддерживали «спортивную форму».
– Да, Владимир Николаевич… Вы ели? – Рашид кивком головы обвёл остававшихся дома.
– Нет ещё. Вас ждали – до часу бы подождали.
– А-а… Хорошо. Сейчас двенадцать. Мы пойдём тогда помоемся, и придём. Марат как раз успеет разжечь и подогреть.
– Валяйте. Я пока салат настругаю.
– Подождите… Я с вами. – всё ещё задыхавшийся Акопян положил ракетку на край стола, и пошёл за полотенцем.
Спуск много времени не занимал. Ребята уже давно прокопали прямо по пологой стенке огромного котлована удобный ступенчатый проход непосредственно к зданию Насосной, чтобы не таскаться в обход – по асфальтированному спуску для грузовиков.
К всасывающим трубам насосов воду доставлял подводящий канал. По берегам он буйно зарос камышом, рогозом, и прочей травой, и в этих «джунглях» водились и щитомордники, и ужи, и вообще – всякие змеи, которые едят мышей, в свою очередь, питавшихся зерном, остающимся на полях после уборки колхозного урожая.
Как на личном опыте выяснили ребята, соваться в эту чащу смысла не было.
А если змей не трогать – и они относились терпимо. И сами из зарослей обычно не лезли. Правда, иногда их находили и около дома: однажды даже на стене деревянного «домика», заменявшего туалет. Таких непрошенных «гостей» убивали лопатой, чтобы другим неповадно было, и закапывали с её же помощью, подальше от жилья.
Мытьё происходило просто – с полотенцами и сланцами молодёжь прошла в торец насосной. Там из запасной трубы с краном всегда можно было получить струю тёплой мутноватой воды, подаваемой и на все поля через глубоко зарытые толстенные трубопроводы, проложенные по ближайшим водоразделам. (то есть наивысшим точкам гребней холмов) Водовыпускные гидранты маячили там через каждые сто метров: поливай – не хочу!
Правда, лет через пять из-за неизбежного отложения наносов подводящий канал, в котором толщина ила уже превышала добрый метр, должен был полностью заилиться и обмелеть, но пока – вся система работала. Поля поливались. Дехкане богатели. Фрукты-овощи мощным потоком поступали на рынки и… в соседние республики.
Раздевшись до трусов, учёные попрыгали по небольшой бетонированной площадке, что было традицией, вопя, обливаясь и шлёпая друг друга по мокрым спинам, гоняясь за наглым хулиганом, особенно сильно сдёрнувшим вниз чужие трусы, вокруг этой самой трубы.
Потом все обтирались принесёнными полотенцами и перебрасывались ленивыми, тоже традиционными, фразами о том, что, дескать, вода – просто жуть. В-смысле, грязная. Солнце – палит, как зараза… И на обед опять плов.
Помыв всё, кроме волос, научные сотрудники стали вполне похожи на цивилизованных людей. Затем переоделись в сухое – когда работаешь физически, дежурная «полевая» одежда за сезон превращается в монолитную твёрдую массу – ну, совсем как штаны в фильме «Джентльмены удачи»! – от пота и вездесущей пыли. Например, про рубаху Артёма говорили, что она сшита из мелиоративной ткани* – настолько она выгорела, потеряла эластичность, и запачкалась.
* Крайне плотный, толстый и прорезиненный материал серого цвета, гибкие трубы из которого тоже применяются для полива.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что вся рабочая одежда членов экспедиции никогда не служила больше одного сезона. Работёнка «в поле» – не из лёгких, и стирай – не стирай, а к осени всё разлезалось по швам, поскольку гнили нитки, и солнце не щадило ткань. Не говоря уже о едком поте…
Пообрывав немного слив и всё тех же яблок, росших и вокруг насосной, стали подниматься к себе наверх. Дежурный по насосной мирно спал в каптёрке, в огромном бетонном, с редкими стёклами, здании, и даже не вышел поздороваться: уже виделись утром.
Его маленький «кабинет» среди шкафов со всякими реле и выключателями был единственным местом на десять километров вокруг, где температура держалась ниже тридцати. Конечно, не хочется лишний раз вылезать! Ну а если что-то случалось с этими самыми насосами, срабатывала сигнализация – от её пронзительного трезвона проснёшься поневоле!.. Хотя техника, как правило, действовала исправно – все посадки в радиусе двух-трёх километров зависели только от Станции.
Обед прошёл традиционно весело.
Владимир Николаевич – замечательный рассказчик, а интересных и забавных случаев в его кочевой и оседлой жизни и работе случалось предостаточно. На этот раз он познакомил всех, кто ещё не был знаком, с Толиком Орловым – мрачным и крайне неразборчиво изъясняющимся научным работником соседнего отдела, уже двадцать с лишним лет проводящего исследования на НИСТО – научно-исследовательской станции в соседней области.
Исследования эти Учёный Совет Института никак не мог проконтролировать. Да и просто – выяснить, для чего они нужны, тоже не удавалось: на Отчётных Сессиях Толик (Ну как Толик – мужик лет пятидесяти!) так неразборчиво что-то бубнил, тыкая указкой в малопонятные диаграммы и плакаты, развешанные перед учёной аудиторией, что толком понять – не то, что исследовано – а и то, что сказано, не удавалось ещё практически никому. Но заказчик регулярно подписывал Толику процентовки и принимал Отчёты. Значит, работа нужная…
В Паркентский филиал Орлов заглядывал только один раз, восемь лет назад. Так что помнили его приезд только Рашид и Марат – Артём и Сашок пришли в отдел позже, прямо из Вуза.
Отметился Толик тем, что привёз с собой мрачного и неразговорчивого аспиранта со странным именем Кучкар, что в вольной трактовке Шефа означало – муж-баран. Не в том смысле, что как человек, а – самец барана. То есть, качественный производитель…
Готовили они себе сами. И, как сказал Марат, слава Богу!
Неразговорчивые почвоведы привезли с собой три решётки яиц. В первый же обед разбили прямо в казан целиком одну решётку, всё хорошо перемешали и прожарили. Затем вынули получившуюся желтоватую линзу с вкраплениями подгоревшего лука, поделили её пополам, и съели, уничтожив ещё три буханки хлеба, и все наличные запасы чая. (пять литров) И так было все три дня, пока они находились в Доме.
Водителю экспедиции Олегу пришлось съездить специально в Паркент – привезти ещё четыре решётки яиц (Благо, яйца тогда были дёшевы!), и десять буханок хлеба.
Из Научной же деятельности этой парочки широко известен факт, что Орлов с Кучкаром выкопали огромную (глубиной метра четыре) яму, которую потом сами же смело закопали… Что происходило там, в яме, спросить никто так и не решился – уж больно грозный вид был у этого самого Кучкара…
Эта версия «посещения», с обычным неназойливым юмором озвученная Владимиром Николаевичем, вызвала у всех и смех, и желание узнать поподробней об этом самом Толике… Каковое и было им удовлетворяемо на протяжении часа, когда все умиротворённо переваривали тут же, за столом в саду, сытную пищу и ядрёный салат. А шеф с Маратом – ещё и использовали тот же салат и как закуску.
Затем природа взяла своё – все разбрелись по комнатам, в поисках прохлады и сна.
Спать можно было смело. Гектарщики, да и вообще все, кто мог появиться у Дома, летом занимались своими полями и делами, и на «визиты вежливости» ни времени ни сил обычно не оставалось.
Хотя Дом и имел восемь комнат, экспедиция Отдела Полива пользовалась и жила только в четырёх. Остальные были заняты только первые два-три года, когда ещё Дом посещали сотрудники Насосного отдела, курировавшие Станцию. Позже эти комнаты постепенно расхищались, поскольку насосники не озаботились оснащением дверей крепкими и мощными засовами с амбарными замками: были вынуты даже некоторые оконные рамы из своих проёмов, исчезли шкафы, столы, и прочая мебель, и кое-где особо ретивые расхитители даже сняли часть половиц.
Но так как это происходило зимой, и числилось на балансе чужого отдела, после соответствующих Актов на Списание и Комиссий все успокоились, и всё так и было спущено на самотёк.
В первой комнате «жилой» части Дома стояла газовая плита (пережиток краткой эпохи привозного газа в баллонах), стол для еды в осеннее время, холодильник «ЗиЛ», и скамейка.
Во второй, оснащённой мощными решётками на окнах – хозяйство, привезённое лично Рашидом: муфельная печь для выпаривания бюксов с образцами почвы, электронные весы, для их взвешивания, два вполне рабочих стола, даже с выдвижными ящиками. И раскладушка. Из-за того, что Рашид, помимо работы на Отдел, ещё и проводил свои, связанные с диссертацией, исследования, он мог работать и среди ночи, вычисляя и вычерчивая сложные графики и кривые до рассвета, и спал тут же, при приборах, чтобы никому не мешать.
В остальных комнатах стояли кровати, диваны и раскладушки остальных членов отряда – в числе не менее восьми. И хотя сейчас сотрудников экспедиции было шестеро, обычно Шеф отдела имел скверную привычку: приезжать внезапно среди рабочей недели. Типа, проверять, всё ли в порядке с дисциплиной, и на какой стадии находятся проводимые работы…
Собственно, самой работы в такие дни уже не было: Марат начинал готовить праздничный обед (он же и ужин), в процессе которого, и после, местное очень вкусное вино пили ящиками, и к утру не оставалось ни спиртного в бутылках, ни еды в холодильнике, ни курева в пачках.
Приезд Шефа знаменовал собой практически беспрерывный Преферанс, купание при луне под трубой, и повальный полнейший отрубон на весь следующий день.
Но поскольку Шеф почтил присутствием на прошлой неделе, все вполне мирно расположились в прохладной и уютной тишине Дома, и спали до ужина. За толстыми кирпичными стенами вечного гула мощных моторов Станции почти не было слышно…
Такой же примерно режим работы, по уверениям всё того же Шефа, практически являлся нормой на Кубе, куда он ездил работать на три года, как действительно востребованный грамотный специалист-гидротехник.
С другой стороны, практика послеобеденной сиесты вполне подходила и в Паркенте: всё равно, когда палило полуденное солнце, расплывались изображения в теодолитной и нивелировской трубах. Да реально и ходить-то по пеклу было трудно, не то, что уж работать…
Около шести приехал Олег, с благодушного разрешения Владимира Николаевича использующий экспедиционный грузовик в «личных целях», и всех поперебудил.
У шофёра экспедиции в этот год был очередной «бзик»: теперь он увлекался пчеловодством. Купил у соседа три «улика», и теперь носился с ними, по выражению Владимира Николаевича, как дурень с писанной торбой, по всему Паркентскому району, и ставил то «на верблюжью колючку», то «на чабрец», хотя какой, к чёрту, в Паркенте чабрец!
Незадолго до этого – примерно месяц назад – у Олега «ушёл рой». То есть, из улика, стоявшего, к счастью, тогда в саду у Дома, вылетел свежесформировавшийся рой с молодой маткой, и облюбовал одну из ветвей стоявшей рядом с уликом яблони. Несчастный до глубины души Олег привёз новый, пустой, улей, и до вечера ждал приглашённого им «специалиста» – рой сам трогать боялся…
Приехавший «специалист» – чёрный от загара дехканин лет шестидесяти с узловатыми венами на жилистых руках – потребовал пилу. И смело отпилил ветку с огромным молодым роем от дерева. Подошёл к новому улику, открыл его, и конкретно треснул веткой об края этого улика. Весь рой оказался внутри. После чего осталось только закрыть крышку.
Вместе с пилением это заняло менее двух минут. Зато обмывали это событие до двенадцати ночи – а до этого Олег не пил. Ещё бы: пчёлы ненавидят запах спиртного, и могут зажалить до смерти даже хозяина!..
Ну вот, приехавший Олег рассказал, как нашёл очередного местного, согласившегося, (за деньги, конечно) дать приют его уликам на очередную неделю – «на карагач».
Поужинав, все занялись делом. Марат с Владимиром Николаевичем стали крутить маленький экспедиционный телевизор, надеясь поймать хоть что-то по его четырём каналам, Олег пошёл в сарай, натягивать вощину на новые рамки.
Артём с Рашидом посетили площадку тензиометров, после чего стали взвешивать уже высушенные в печи бюксы с пробами от последнего бурения.
Акопян присоединился к Олегу, развлекаясь его рассуждениями о пчёлках, и в свою очередь, рассказывая о своих амурных похождениях – все остальные уже были в курсе оных, а иногда и по третьему разу.
Наконец, часам к десяти все покончили с делами, и пришло время для «священного» действа.
Марат расчистил большой стол в саду, где летом происходила еда и камеральная работа, и Владимир Николаевич, Акопян, Рашид и Артём сели играть в преферанс под мощным светом двухсотваттной лампочки, вокруг которой непрерывно вились всякие ночные мошки, а иногда и «двухмоторные» здоровущие жуки.
Сверчки и цикады создавали вполне адекватное звуковое сопровождение. Огромная луна… Не мешала сложным расчётам и психологическим построениям игроков.
Занятие это и вправду, рассматривалось как полумистическое, и, в какой-то степени, священное. Если накануне за преферансом не удавалось доиграть до часу, или, хотя бы до полпервого, день обычно не задавался: еду Марат готовил подгоревшую, тензиометры нагло врали, трубопроводы не соединялись, и о достоверности топографической съёмки и речи быть не могло. Не говоря уже о том, что улики, поставленные на весы, не показывали привесу ни грамма!..
По манере игры можно было точнее, чем по визиту к психоаналитику, определить характер и привычки каждого. Акопян играл довольно бесшабашно – примерно так же, как знакомился и проводил время со всеми своими девушками: получилось сыграть заявленную игру – хорошо. Не получилось – ничего, в следующий раз повезёт…
Рашид играл, как старый хитро…опый татарин (как, собственно его, и в глаза, и за глаза, все и называли) – озабоченно хмурился, типа, блефуя, что, мол, карта слабая, теребил подбородок, – хотя все уже знали этот его финт, и не покупались…
А вообще, благодаря огромной практике, лучше него играл только Владимир Николаевич, с которым не мог сравниться даже Шеф.
Артём играл нестабильно, но иногда – творчески, чем мог поставить в тупик даже матёрых ветеранов. А поскольку ставка была чисто символической – по копейке за вист – игра не могла нанести серьёзного урона ничьим интересам, и проходила весело и азартно, с шутками, прибаутками, и анекдотами. Марат никогда не участвовал – отговариваясь тем, что для него «слишком сложно». А на самом деле просто отсыпался – днём «очень устал».
Олег предпочитал смотреть всё то, что показывал всё тот же крохотный чёрно-белый телевизор. Но обычно часов в одиннадцать ложился спать и он – с утра надо ехать проверять улики.
На этот раз всё закончилось в час. Владимир Николаевич выиграл рубль. Рашид остался при своих, Артём и Саша проиграли по полтиннику.
Почистив зубы, все отправились на боковую.
Прошёл ещё один день летней работы – вполне традиционно и буднично.
Следующее утро Артём с Рашидом начали с осмотра тензиометров, а вернувшись на базу часам к семи, позавтракали. Завтрак всегда был камнем преткновения. Марата так рано поднять не удавалось никогда. А уж заставить готовить!..
Так что приспособились привозить с собой пару килограмм сливочного масла, много хлеба, и – иногда – здоровенную палку колбасы, а иногда – брусок сыра.
Съев по паре огромных бутербродов, и выпив весь вчерашний чай (Марат, когда встанет, заварит новый) друзья отправились за два холма: яма, которую Рашид готовил к приезду «знакомого» почвоведа, Галины Стулиной, находилась почти в километре от Дома. Но её можно было смело оставлять без присмотра – спереть в ней было нечего.
Копая по очереди, поскольку поместиться вдвоём в пространстве метр на метр было нереально, они, как всегда, мирно переругивались.
– Ну ладно… Вот Галина приедет, залезет в яму, определит тебе все эти слои, и карбонаты всякие… И что тебе это даст?.. – на что следовал не менее традиционный ответ:
– Наукообразие! Вот включим в отчёт… Да и Шеф любит… И мне – для «диссера»…
На глубине трёх метров лопата Артёма вдруг ударилась обо что-то, отдавшееся странным звяканьем. Артём крякнул, затем, наклонившись, ударил ещё раз в то же место.
Звяканье повторилось. Склонив голову набок, и подбоченясь, Рашид торжественно изрёк:
– Помни, несчастный! Яма моя, и все сокровища, которые мы найдём, принадлежат МНЕ!
– Ага, два раза… Хрен тебе с маслом – все!.. Наши только двадцать пять процентов! Да и то, если остальные не прибегут с ножами и вилками, и не закопают нас в этой же яме.
Поприкалывавшись ещё пару минут – Артём воспользовался ими, чтобы не копать – они поменялись местами: Артём выбрался по оставленным специально для удобства почвоведа-Галины ступенькам, а Рашид слез на дно.
И пока Артём расчищал окрестности ямы, отбрасывая кучи рыхлой светло-жёлтой земли так, чтобы можно было ходить, не боясь сверзиться с откосов, Рашид сосредоточенно откапывал здоровенный, как они считали, «тошак». То бишь, камень по-местному, грозивший сорвать дальнейшее углубление ямы до расчётной отметки в пять метров.
Выяснилось, однако, что это не «тошак».
Когда Артём, более-менее расчистив одну из сторон, подошёл к краю ямы, привлечённый отсутствием в ней звуков, и соответственно, поступления кучек земли, периодически вылетавших наружу, он оказался весьма удивлён.
Рашид сидел на корточках перед чем-то, весьма напоминавшем плоский железный лист. Поверхность тусклого жёлтого цвета выглядела диковато – ещё бы, на глубине трёх-то метров! При ударе лезвием лопаты она отдавалась явным металлом. Запыхавшийся Рашид злился: блин, пропала яма!
– Да хрен с ней, с ямой! Чего это мы тут раскопали – вот что ты мне объясни!
– Не знаю. Нет, в-натуре, не знаю! Похоже на кусок листового железа…
– Бред какой-то… Ты же, вроде, говорил, что скорость почвообразования в предгорьях – три миллиметра в год! Вот и получается, что этой дряни… э-э… побольше тысячи лет. Да за такое время сгниёт любая «нержавейка»! Давай, вылезай. Я попробую.
Попытки выяснить границы «листа», предпринятые по всем направлениям ямы, толку не дали: он простирался во все стороны по крайней мере ещё на метр. Залегал он наклонно – от горизонтали отклонение составляло, пожалуй, градусов в пять. Цвет тусклый, но очень однородный, а поверхность выглядела ещё и очень гладкой, словно у настоящего железного листа.
– Чёрт! Насколько я помню, под землёй железо корродирует со средней скоростью четверть миллиметра в год. Это при условии его незащищённой поверхности, и при свободном притоке влаги… А здесь – даже следа нет ржавчины! И – дерьмо такое! – Артём постучал лезвием по поверхности – от лопаты-то, кстати, не остаётся ни следа!
– Да, я тоже помню учебник. Может, сверху какое-то напыление, или покрытие сверхпрочное – вроде титанового?
– Рашид, кончай. Кто тебе будет сюда зарывать фиговину с титановым покрытием, если всё такое, с этим самым титаном – летает в Космосе? А уж стоит – миллионы!..
– Ну, здорово! Космический корабль!.. Интересно, почём его можно продать? – зная Рашида, Артём понял, что тот не шутит: его коллега и друг во всём прежде всего искал личную выгоду. Впрочем, заработать на странной находке, пожалуй, был бы не прочь и он…
– Ладно. А если серьёзно – что делать-то будем? Я новую яму копать не хочу, а Галину сюда пускать бессмысленно. Тут и трёх метров не наберётся.
– Ну и шут с ней. С Галиной в-смысле… Давай всё-таки, попробуем покопать вниз по склону – вдруг эта дребедень там кончается.
Вскоре квадратная яма превратилась в прямоугольную, и метра через полтора действительно, нашёлся край «чёртовой железяки».
Он был ровный, как заводской, и за острой кромкой с толщиной не больше миллиметра, переходил в такую же поверхность, наклонённую к первой под углом градусов в сорок-сорок пять.
И поверхность эта уходила в глубину, превышавшую по крайней мере метр – больше раскопать у ребят сил и терпения не хватило.
Сидя на краю злополучной ямы, отдуваясь, и утирая едкий пот, они смотрели на странный предмет, отливающий серо-жёлтым цветом в лучах поднявшегося уже довольно высоко солнца, и вяло переругивались.
Рашид хотел копать новую яму. Артём хотел копать дальше – надо же, мол, знать, что это за хреновина такая. Сошлись на том, что ещё с часок – до полдвенадцатого – пожалуй, можно покопать. Но не раньше, чем они отдохнут с полчасика… По мере того, как ребята успокаивались, и дышали ровнее, число версий росло прямо пропорционально лени к продолжению копания.
– А что, если это, в-натуре, космический корабль… инопланетный! – Артём немного увлекался проблемами НЛО, о которых в те далёкие восьмидесятые ещё не принято было широко и спекулятивно трубить по Телевидению.
– Отличная идея. Вот уж молодцы, эти самые инопланетяне – сволочи паршивые! Они специально закопали свою бандуру именно здесь, чтобы нарушить мне почвенные изыскания! А если придумаешь ещё как нам от этой зар-разы избавится, и углубиться ещё на пару метров, я разрешаю тебе все бабки от продажи чёртовой «тарелки» оставить себе! – уже одно это заявление меркантильного до крайности «старого татарского еврея» доказывало, что он уже ни в грош не ставит раскопанное «сокровище» из Других Миров.
Артём… почесал в затылке.
Спустя ещё десять минут вялого ворчания и вздохов, он слез в образовавшийся сбоку от кромки странного предмета приямок, и стал углублять и расширять его. Когда яма достигла глубины от кромки железяки побольше метра, в ней стало удобно поворачиваться.
Артём, сделал перерыв, вытер вездесущий пот, и, положив сбоку лопату, рукавицей расчистил открывшуюся теперь гораздо лучше нижнюю поверхность.
Цвет и текстура её ничуть не отличались от того, что имелось сверху. Присев на корточки, Артём вдруг стал очень увлечённо тереть рукой с перчаткой нижний свежерасчищенный участок поверхности, приговаривая:
– Ух, ты!.. Ну-ка, ну-ка!..
– Чего там, – зашевелился Рашид, проявляя признаки заинтересованности, и даже слез в яму, наступив обеими ногами прямо на жёлтую поверхность. Но поскольку Артём продолжал остервенело тереть, он не выдержал, – Ну?! Что там?!
– Надписи!!! В-натуре!!! И – не по-нашему! – округлившиеся глаза напарника не оставили бы равнодушным никого.
– Пусти-ка! – Рашид спрыгнул в приямок, чуть не отдавив ноги молодому научному сотруднику, и нагнулся пониже, – Где?!
– Да вон же! Там, слева, где тень! – Артём подвинулся, потом залез на жёлтую поверхность, чтобы не мешать, – Подожди, пока глаза привыкнут!
Убедившись, что голова Рашида скрылась за кромкой в яме, Артём быстро выбрался по осыпающимся ступенькам, и приготовился убежать. И не напрасно.
