Андрей Арсланович Мансуров
Другое Существо
Тут доктор прикусил губу и уставился в пол. Смотрел он туда довольно долго, но никто и не подумал нарушить напряжённое молчание. Доктор наконец снова поднял глаза на Мартена:
– Я тут на досуге изучил конструкцию нашего стационарного – ну, того, что на Станции! – реактора. Я хочу остаться потому, что хочу взорвать эту чёртову Станцию к чертям собачьим!
А сделать это можно только вручную. Забравшись внутрь самого реактора!
– Храбро, конечно. Но довольно глупо. Вы уж простите, доктор – не можете же вы принять на себя бремя общечеловеческой, так сказать, совести, и попытаться исправить допущенные не вами ошибки и гнусности.
– Я ни за чьи ошибки отвечать не собираюсь. Я хочу только кое-что предотвратить.
– Что же?
– Возможность новых соблазнов. Для не слишком чистоплотных, или… Ну очень нуждающихся в деньгах учёных.
Потому что буду честен: мне деньги были очень нужны. И хотя я понимал, что за нормальную, то есть – законную, работу столько платить не будут, подписал Контракт. – Доктор Сэвидж посмотрел на доктора Лессера, но тот сидел молча, тоже устремив невидящий взор в пол, – Естественно, я могу и хочу отвечать только за себя. За свой выбор. Какие причины побудили других прибыть сюда, на Станцию, я знать не могу. Да и не моё это дело. Каждый решает для себя, как вы только что сказали, сам. Но!
Если есть выбор – кто-то ещё может попасться на удочку. На крючок выгоды.
Вот я и хочу уничтожить Станцию, чтоб такого выбора, крючка, не было!
– Мысль ваша вполне ясна, доктор. Не сочтите за грубость, но аргументы ваши звучат, мягко говоря, неубедительно. Да вы и сами это понимаете. Весьма наивно было бы думать, что проклятая телекорпорация не найдёт другого места, где можно было бы проводить подобную… Деятельность!
– Да, вы, разумеется, правы, Мартен. Однако!
Это потребует от них огромных вложений. Новых. Вот я и надеюсь, что наш Проект за это время достаточно себя… Исчерпал. Что новизна, а, следовательно, и популярность и рейтинги его, упали. И Руководство как корпорации так и канала может просто посчитать, что вложение новых денег в нечто подобное же – просто не окупится!
– Хм-м… Эта мысль тоже понятна. И она-то как раз выглядит поубедительней.
Ладно, доктор. Отговаривать, собственно, не собираюсь.
Ваша жизнь – вам и решать.
Я согласен разрешить вам остаться. И взорвать. Заодно, как говорится, и следы заметём. Ну а с тобой, Парисс, я хотел бы поговорить. Наедине.
Это собрание пока давайте считать закрытым.
– Мне не нравится, как я выгляжу, мне жутко неудобно пользоваться четырьмя ногами вместо двух. И, как мне представляется, мне окажется жутко неудобно заниматься сексом.
– Тоже мне аргументы! – Мартен возмущённо фыркнул.
Но человек-богомол оказался непреклонен:
– Нет. Не аргументы, наверное. Но я уже всё для себя решил. Я не полечу.
– Неужели желание подраться перевешивает желание выжить?
– Ну… – человек-богомол помялся, – наверное, да. Я же не совсем дурак: понимаю, что хоть носитель памяти мне попался и боевой и умелый, это – не его выбор. А мой.
Да и не получится у нас жить совместно. Что на корабле, что на планете. Мартен, уж ты-то должен это понимать: мы слишком разные. Вон: уж на что люди – вроде, одинаковы. А всегда находили из-за чего повздорить: этот – белый, этот – чёрный. Этот – христианин, этот – исповедует радикальный Ислам. Этот – умный, этот – … ну, скажем так – даже не понимает, что ему Бог недодал мозга. Но подозревает, и не без оснований, что окружающие его нагло используют. Или просто издеваются над ним.
Обидно, да. Чем не повод пристукнуть того, кто умнее, но – слабее?
Пока мы с тобой вдвоём, я честно тебе скажу: не слишком я верю в то, что вам удастся договориться. И прийти к какому-нибудь консенсусу, как это называет док Лессер. Так что рано или поздно тебе придётся решать, какого из мутантов пристрелить, чтоб не тянул одеяло на себя, и не пытался всем навязать своё главенство. Или обособиться.
Ну, или придётся, что совсем уж невероятно, искать для каждой пары нас, то есть – «тварей», отдельный Дом. То есть – индивидуальную планету. Под один вид, одну расу.
Потому что даже поселись вы на островах какой-то одной, рано или поздно вы размножитесь настолько, что станет тесно. И доберётесь до соседей. И междоусобица начнётся. И не надо кривить рот – ты отлично понимаешь, что я прав. Поскольку твоя память восстановилась получше моей.
Мартен покивал. Человек-богомол говорит дело. Сомневаться не приходится – рано или поздно это начнётся.
Качание прав, требование независимости, разборки в стиле «кто кого лучше».
Слишком уж они разные. И слишком по-разному представляют себе свои цели и своё будущее. Поэтому то, что пока они вынуждены держаться вместе, сплачиваемые общими целями и желанием выжить – ничего не значит.
Когда окажутся на корабле, в изоляции и относительной безопасности – проблемы совместимости и толерантности возникнут неизбежно.
Но с другой стороны, желание остаться на Станции, и подраться вволю перед смертью, пришло в голову пока лишь одному человеку-богомолу.
Придётся так и так снова созывать общее собрание.
И рассказать об этом. И многом другом…
– Мы можем вылететь уже через девять-десять часов. Погрузка почти закончена, перекачка топлива в резервные цистерны из резервуаров Станции закончится через… э-э… шесть часов. Кое-какие мелочи мы, разумеется, ещё не успели погрузить, но погрузим. После обеда и вот этого собрания. Доктор, вы успеваете? – Сэвидж, усаженный Мартеном за отдельный столик, теперь на всякий случай записывал всё сказанное выступающими, чтоб гарантированно сохранить принятые решения, и зафиксировать, кто какой позиции придерживался. Это представлялось Мартену важным. На будущее.
– Да, Мартен. Продолжайте.
– Хорошо. Тогда я вынужден сообщить вам, уважаемые соратники, что наш друг, человек-богомол, Парисс, не летит с нами. Он тоже, как и доктор, – вежливый кивок в сторону Сэвиджа, – выразил желание остаться на Станции, чтоб, как он сказал, «дать гадам последний бой, и помочь доку взорвать всю эту с…ную тюрьму для несчастных подопытных, к чертям собачьим»!
Гул возмущения мгновенно стих, стоило Мартену поднять руку.
– Понимаю. Но мы – не люди. И каждый имеет право на собственное мнение. И решение. Поэтому я и созвал вас, чтоб вы выслушали Парисса. Парисс, прошу.
Парисс вышел чуть вперёд, развернулся к соратникам. Обвёл всех задумчивым взглядом. Из-за того, что глаза его всегда больше напоминали яблоки, располагавшиеся по бокам узкого черепа, многие взгляд этот выдержать не могли – головы опускали. Парисс покивал, словно про себя говорил «вот именно». Наконец заговорил:
– Я понимаю, что в глазах даже многих из вас – то есть, нас! – я выгляжу уродливым монстром. Карикатурной пародией на разумное существо. Страшилкой из комиксов. А ещё я понимаю, что никакой вашей вины в том, что вы, пусть и подсознательно, так про меня думаете – нет. Это всё стереотипы. Того мышления, что прорезалось сейчас в большинстве ваших голов от того, человеческого, носителя. Того бойца, с которого была снята ваша матрица навыков.
Мне жаль. Но я понимаю, что вряд ли это ваше (А вернее – не ваше!) предубеждение поддаётся осознанному переделыванию. И я буду и вам и сам себе казаться изгоем даже среди нас – искусственно созданных страшилищ. Уродов. Но если большинство из вас имеет хотя бы привычный внешний вид – две руки, две ноги! – то я и этого лишён. С моими-то четырьмя лапками и парой недоделанных ручек, и двумя клешнями.
Сам я успел ко многим из вас привязаться. И не подумайте, что мне это решение далось легко. Потому что мой внешний облик, как объяснил доктор Лессер, изменить уже невозможно. Так зачем же я буду мозолить вам глаза на корабле, да и потом – при колонизации какой-нибудь планеты? Нет уж. Будем считать меня динозавром, которого эволюция просто убрала с лица земли когда-то в далёком прошлом, чтоб расчистить путь таким тогда примитивным и крошечным, млекопитающим. Если пример неудачен – прошу меня извинить. Что вспомнил – то и привожу.
Словом, не хочу я никуда лететь. Я лучше останусь здесь, и надеру напоследок их чёртовы гомосапиенсные задницы! Пусть-ка узнают, на что способен вооружённый мутант! – Парисс продемонстрировал две универсальные винтовки, которые умудрился разместить в чехлах на длинных голенях передних ног, и два пистолета – в кобурах на задних. Гранатомёт Парисс закрепил на спине. – Жаль только, снять этот бой будет некому.
Человек-тигр, увидев, что Парисс замолчал, поднял руку. Мартен сказал:
– Да, Эдуард. Прошу.
– Не буду ходить вокруг да около, и вешать вам лапшу о том, что я к Париссу отношусь спокойно. Нет, он прав – я чисто инстинктивно боюсь его. И в первые дни вообще старался спиной не поворачиваться – уж извини, Парисс! – Парисс только кивнул, – Даже зная, и отлично мозгами понимая, что он – один из нас. И что мы друг другу не враги и даже не соперники. Но проблема не в Париссе.
Она – куда глубже. Она – в нас. Во всех нас.
Мы все хотим жить. И хотим сделать так, чтоб после нас осталось наше продолжение – наши дети. Для этого мы и погрузили чёртовы автоклавы – чтоб там, во время свободного поиска, когда будет свободное время, доктор помог нам с выращиванием самок наших видов. Однако!
Даже сейчас многие из нас отлично понимают, что рано или поздно наши будущие дети размножатся настолько, что возникнут трения и конфликты. За территорию. За природные ресурсы. За власть на планете.
Начнётся война. Много войн. Последняя наверняка кончится тем же, чем кончилась схватка между кроманьонцами и неандертальцами. Один из видов, (или, как в нашем случае – девять из десяти слабейших) будут истреблёны под корень.
Поэтому я предлагаю сразу сделать так: искать пригодные для жизни планеты. На каждой такой высаживать только один вид нас. Нет, я не думаю, конечно, что между потомками этого вида в будущем не возникнет конфликтов, и даже войн – такие вещи вполне обычная стадия развития любой цивилизации. Но! Эта цивилизация должна принадлежать одному, главенствующему над остальной природой, виду разумных существ!
И исходя из этой моей мысли я всё-таки предложил бы Париссу лететь с нами. И первая подходящая планета была бы – его!
Эдуард сел, человек-гиена, Абрахам, встал:
– Можно, Мартен? – Мартен кивком показал, что можно, – Так вот. Значит, по поводу того, что сказал Эдуард, я полностью согласен. И поддерживаю. Мы – даже мы! – слишком разные. И пусть в схватке за свои жизни у нас отлично получалось работать сообща против общего врага – людской пехоты! – во время мирной, так сказать, жизни, наше подсознательное недоверие друг к другу, как к представителям вот именно – другого вида, да и облика, неизбежно проявится. В тесном пространстве и ограниченном круге общения они неизбежны даже у людей. И даже у людей-родственников. А на «Ковчеге» нам конфликты ни к чему. Гражданская война – последнее, что поможет нам спастись. И оставить после себя потомство. Поэтому я – за такое решение, какое предложил Эдуард: одна планета – один «главенствующий» вид!
Мартен, видя, что остальные мутанты кивают, но высказаться никто не торопится, поднялся:
– Я рад, что этот вопрос встал сейчас. Потому что во время полёта у нас будет чертовски много, если мне позволят так сказать, свободного времени. На раздумья. На воспоминанья. И никто не может гарантировать, что то, что всплывёт из подсознания человека-донора у каждого из нас, будет… Полезным. И позволит нам оставаться достаточно толерантными друг к другу. В целом я поддерживаю мысль, сформулированную Эдуардом достаточно просто и конкретно: один вид – одна планета.
Но! В этом случае никто не сможет предсказать, сколько времени займут поиски пригодных планет. Поэтому.
Выращивание самок для каждого из нас будет производиться лишь после того, как будет найдена пригодная для нормальной жизни планета. Чтоб сэкономить кислород и пищу, предназначенную для такой женской особи. Так что о прелестях «походного» секса – забудьте. Секс, семья, и всё, что положено – только после высадки. Да, кстати – вот уж раз заговорили… Кто-нибудь хочет жить так, как сейчас живут… Люди? То есть – «рожать» без женщин, размножаясь с помощью только автоклавов?
Гул недовольных голосов сказал бы Мартену то, что он хотел узнать, даже если б человек-леопард, Лестер, не высказался конкретно:
– Вот уж нет! Хватит с нас этой дури! Я считаю, что нужно всё делать так, как предопределила матушка-природа. Положено женщинам рожать и воспитывать – вот пусть и рожают. И воспитывают. Никаких больше Интернатов и детских домов!
– Кто согласен с Лестером? Поднимите руки. Доктор, пожалуйста запишите: все согласны на традиционную семью.
Вот и славно. Стало быть – у каждой пригодной планеты будет один Адам. И одна Ева. И запасы оборудования, материалов и припасов мы честно поделим между всеми такими… Колонистами.
Теперь ты, Парисс. Согласен ли ты присоединиться к нам при условии, что первая планета – твоя?
Парисс старался ни на кого не глядеть:
– Прости, Мартен. Простите, друзья-соратники. Нет.
– Понятно. Что ж. – Мартен постарался скрыть разочарование, – Это – твоё решение. Обращаюсь к летящим: кто за данное предложение, прошу поднять руки.
На этот раз подняли все.
Доктор Сэвидж, ведший протокол, покивал. И устало улыбнулся.
Станция на экранах заднего обзора больше не выглядела как сплющенный диск. И даже как сверкающая точка. Теперь она казалась крошечной точечкой, ничем не отличавшейся от мириадов таких же крошечных, чуть поблёскивающих, точечек среди безбрежной черноты. Мартен повернулся к доктору Лессеру:
– Сколько времени займёт удаление на такое расстояние, чтоб нас не?..
– Мать, – Лессер обращался к корабельному компьютеру, который они тоже переключили полностью на голосовое управление, – Сколько времени нужно, чтоб «Ковчег» удалился достаточно для этого?
– Двадцать три часа восемнадцать минут. При условии, что ускорение останется прежним.
А приятный у Матери голос. Куда приятней, чем даже у Погрузчиков. А ещё бы: там – молодая и милая, тут – взрослая и солидная женщина. В Матери сразу чувствуется основательность и чувство собственного достоинства, хотя, по заверениям специалистов-компьютерщиков, никакой индивидуальности, кроме запрограммированной, в бортовые автопилоты не вкладывают. Но Мать, которой оказалось тридцать девять лет – то есть, она прослужила, фактически не выключаясь, весь срок эксплуатации малого транспортника! – понравилась Мартену сразу. И пусть её вежливость и благожелательность и запрограммированы, от них всё равно – как-то теплее.
Разгоняться форсировано они не стали – решили, что будут экономить большой, но всё-таки – ограниченный запас топлива. Оно ещё понадобится шлюпке, на которой будут спускать на подходящие планеты новоявленных Адама и Еву. Да и меж звёзд явно предстоит путешествовать не один год… Так что Лессер решил оставить всё как есть:
– Мартен. Если вы не против, пусть полёт так и проходит. Всё равно раньше, чем через пять-шесть дней эсминцы с десантом до Станции не доберутся.
Мартен коротко кивнул:
– Хорошо. Пусть так и будет. Спасибо, Мать.
– Это моя работа.
Доктор Сэвидж подготовился капитально: установил детекторы металлоискателей по всему периметру Станции, (Ну, не без помощи Парисса, естественно!) оборудовал рубку новыми мониторами, и даже вынес наружу, на поверхность, несколько особо чувствительных детекторов массы, и видеокамер с отменным разрешением. Теперь весь космос отлично просматривался и прощупывался – враг не подкрадётся незамеченным!
Реактор доктор тоже доработал: теперь чтоб попасть внутрь, и ручной лебёдкой принудительно вывести все чёртовы управляющие стержни из зоны с замедлителем и теплообменником, достаточно было просто откинуть кожух. И влезть внутрь.
Ушло на подготовку трое суток. Парисс всё это время буквально не отходил от него, помогая во всём, и даже кое-что предложил и сам. Сэвидж согласился, что флэшки и те блоки, где содержались сведения о работе, проделанной на Станции, лучше уничтожить в Конвертере, а бортовой компьютер Станции – отключить. Оставив лишь ту его часть, что отвечала за жизнеобеспечение: подачу свежего воздуха, отвод углекислого газа, поддержание температуры, полив цветов и растений в теплице. Да, доктор Сэвидж и Парисс ночевали теперь в теплице. Сэвидж хотел как бы попрощаться с природой, которую они сдуру подистребили на родной планете, но кропотливо воссоздали на искусственном месте обитания, а Париссу просто нравился запах цветущих магнолий.
На четвёртый день, понимая, что флот с десантом должен быть на подлёте, они перетащили лежаки с матрацами в рубку.
На пятый – дождались.
– Атакуем сразу с шести сторон! Тогда они не смогут адекватно сопротивляться!
Эта фразочка полковника занозой сидела в мозгу лейтенанта Паттерсона, пока резак вскрыл корпус у самого днища огромного бублика Станции. Но вот на его портативном наручном анализаторе загорелся зелёный огонёк, и соединительный рукав мягко выдохнул: внутри всё ещё имелась вполне привычная и годная для дыхания атмосфера!
– Внимание, взвод! Приготовиться! – а то они прям вот сами не знают, что им нужно приготовиться, и только и ждут его дежурной фразы! – Первая двойка! Вперёд!
Рядовой Пауль Глюк и капрал Энди Ходжинс вдвинулись в метровый вырезанный круг в борту. Поводили вправо-влево детекторами движения и тепла. Прощупали окружавшее их пространство грузового трюма сонаром.
– Чисто, лейтенант!
– Отлично. Взвод. Выдвигаемся.
Внутри трюма даже горело освещение: значит, по-крайней мере с реактором и подачей энергии в сеть Станции всё в порядке. Но выключить прожекторы он не приказал: мало ли! А вдруг хитро…опый противник в самый критический момент захочет вырубить этот самый свет, ослепив их?!
Однако хитро…опый противник придумал кое-что другое. Сверху, из отверстия шахты вентиляции, в центр их маленькой группы, вдруг спрыгнуло… Страшилище!
Монстр из ночных кошмаров! Порождение Хурракана! Чудовище!
Как именно выглядит, и чем вооружено страшилище, лейтенант толком и рассмотреть-то не успел: монстр палил со всех стволов, и от того, что все они были с глушителем, особенно страшно было наблюдать, как тела его подчинённых, словно взрывались кровавыми брызгами – как лопается, падая на асфальт, наполненный водой воздушный шарик!.. И не помогали почему-то ни бронежилеты, ни стальные нагрудные пластины!
Прежде, чем лейтенант успел сказать хотя бы слово, со всеми двадцатью шестью его подчинёнными было покончено, тварь отбросила винтовки с опустевшими магазинами, и добила тех, кто ещё чудом оставался на ногах, просто: саблевидными передними конечностями поотрубало, словно настоящими катанами, головы!
То, что лейтенантскую голову чудище приберегло «на закуску», лейтенанта вовсе не обрадовало… Уже летя к полу, его голова успела подумать: «не надо было «штурмовать» – надо было просто взрывать к …ерам собачьим эту Станцию! Вот какими делами они тут занимались – похоже, выводили монстров для рукопаш…»
Того, что монстр сказал в переговорное устройство на предплечье, лейтенант уже не услышал:
– Думаю, доктор, они там, на эсминце, отлично всё видели. Камеры были на всех этих кретинах. Сейчас-то наверняка запустят усыпляющий. Или нервно-паралитический…
Так что – давайте.
Огненный цветок взрыва не производил на таком расстоянии должного впечатления – даже при максимальном увеличении, которое давали чувствительнейшие наружные камеры, всё было похоже на вспышку спички в тёмном зале: никакой «масштабности»!
Да и кончилось всё буквально за доли секунды: это только в фильмах взрыв в космосе сопровождается красивыми и зрелищными компьютерными спецэффектами: клубы и сполохи огня, разлетающиеся осколки-обломки…
Вот и всё.
Сделали доктор и Парисс то, что хотели – дали понять проклятым топменеджерам и циничным воротилам от ТиВи, что ничто не останется безнаказанным.
Эсминцы флота наверняка уцелели, а вот десант и Станция…
Прощайте, друзья. Вы свой долг, как его понимали, исполнили.
Теперь задача мутантов доказать.
Что не зря судьба дала им второй шанс.
Можно уходить в подпространство – их дела в этой системе завершены.
Звёзды ждут.
Конец первой книги.
