Андрей Арсланович Мансуров
Другое Существо
– Чёрт. Думаю, вы правы, доктор. Я, как наиболее долго проживший, могу в полной мере оценить те фрагменты биографии моего «донора», что не относятся к его чисто боевым навыкам. Мало того: я даже вижу во сне многие из тех событий, что когда-то происходили с ним. А скажите… Мы можем посмотреть, кем были наши доноры?
– Думаю, да. В сейфе начальника СВБ должно храниться подробное досье на всех сотрудников Станции. И, разумеется, там должна быть и информация по уже использованным матрицам памяти доноров. И даже тех, до кого очередь ещё не дошла.
Пробуждение доктора Сэвиджа происходило необычно.
То есть, он смутно осознавал, что сейчас находится вовсе не в своей постели, и впереди – не обычное утро и рабочий день. Но кошмар, который он старался забыть, всё-таки кое-что оставил в памяти… Поэтому когда открыл глаза, и оказалось, что вокруг – жидкость, а руки-ноги запеленуты в бандажи для ускоренного сращивания костей, это не явилось совсем уж сюрпризом: некие ужасные воспоминания ореолом смутных обрывков присутствовали в голове, недвусмысленно говоря о том, что кошмар – не совсем кошмар.
А реальность.
Однако сейчас болеть ничего не болело, и он понял, что находится в баке автодоктора достаточно долго: похоже, ему вводили обезбаливающее всё то время, пока аккуратные бесчувственные манипуляторы состыковывали раздробленные кости назад, в их привычную конфигурацию, а плавунцы и гелевая полибелковая паста затягивали и зашивали раны, что образовались, когда осколки ломаемых костей прорывали его плоть.
Но предаваться ощущениям и воспоминаниям особо долго не пришлось: оглядевшись повнимательней, он заметил, что снаружи кое-кто терпеливо ожидает его пробуждения, удобно расположившись на принесённом в зал с реанимационным оборудованием обычном стуле.
Сэвидж невольно почувствовал холодок, пробежавший вдоль позвоночника: перед ним сидел человек-волк. А ведь только… (Проклятье! Когда же это было? Сколько времени он уже в баке? Ладно: как бы там ни было – не больше пары суток!) около недели назад он видел последний бой этого бойца. Волку тогда отрубили до локтя одну из рук, но произошло это уже в то мгновение, когда его когти вспороли брюшину гладиатора, выпустив наружу петли сизо-жёлтых кишок, которые волк, воя от боли и злости, когтями ног раскидал по всей арене, добив врага ударом когтей уцелевшей руки в горло!
Для человека-волка это оказалась четвёртая схватка, и его «ремонт» в баке (Возможно даже – в этом самом!) занял всего шесть часов. После чего рука прижилась, приобрела прежнюю прочность, и вообще – стала как новенькая. Стало быть, и его собственные травмы скоро залечатся, и можно будет снова самостоятельно ходить… Пока до него снова не дойдёт очередь – разозлённого майора Сэвидж хотел бы увидать в последнюю очередь. Но вот вопрос – а жив ли вообще майор?!
И кто же это его сюда поместил, если его пробуждения ожидает мутант?!
Неужели майор… Сморозил …рню, и позволил поубивать и свой, третий, отряд?!
Хм-м… А похоже.
Иначе за ним и его пробуждением приглядывал бы человек. Может, и не боец-особист, а какой-нибудь доктор из штата учёных. Но ведь можно же просто… Спросить!
Сэвидж, преодолевая сопротивление бандажей на руках, подвсплыл так, чтобы лицо оказалось на поверхности. Заметивший его поползновения мутант поспешил подняться со стула, и подойти поближе. Доктор сумел зацепиться за край бака левой, слабее повреждённой рукой, а правой вынул загубник кислородного прибора:
– Здравствуйте. Что здесь произошло? Почему я – в баке? Кто… вы?
Мутант, вставший на стул, который он подтащил к прозрачной ёмкости, чтоб голова оказалась на уровне головы Сэвиджа, и тоже взявшийся руками за края бака, усмехнулся. Не сердито оскалился, а вот именно – усмехнулся. Но вот отвечать на вопросы начал в обратном порядке:
– Я – человек-волк. В баке вы потому, что наш предводитель, ромэн, посчитал, что раз вас мучили и собирались убить наши враги, вас обязательно нужно спасти. Потому что «враг моего врага – мой друг». – Сэвидж не мог не отметить разумности и циничной рациональности такого подхода, – А произошло здесь восстание. Мы смогли освободить почти всех бойцов, узников Лабиринта, и захватили оружие. Затем многие из нас, конечно, погибли, зато наши охранники и тюремщики – солдаты! – погибли все. И сейчас их тела отправились в конвертер.
– А что с… э-э… учёными?
– Их мы тоже убили. Всех. Вернее – почти всех. В живых мы оставили только вас и доктора Лессера.
– Почему? – Сэвидж мог и не спрашивать – сам догадался.
– Потому что только вы с ним находились в людском аналоге нашего Лабиринта – сидели в камерах с решётками и замками. Доктор Лессер чуть не погиб от переохлаждения, потому что его, вероятно, пытали не столь грубыми и древними методами, как вас. Ему досталось, конечно, поменьше, поэтому он и поправился раньше. И сейчас работает.
– Да-а? И что же он делает?
– Под его руководством мы готовим к старту спасательный корабль.
– И что же будет, когда его подготовят?
Человек-волк недоумённо взглянул в глаза доктору:
– Как – что? Мы все попробуем спастись бегством! Потому что не думаете же вы, доктор, что те солдаты, которые прилетят сюда на СОС майора, будут к нам или вам с доктором Лессером более… Снисходительны?
Сэвидж поморгал. Почувствовал, как челюсть открывается, но слова не идут.
Чёрт его задери!..
Человек-волк, или его предводитель прав на все сто!
Ничего хорошего ни мутантам, ни им с коллегой Лессером от «спасателей» ожидать не приходится, особенно если майор в отправленном рапорте упомянул о своих подозрениях в их адрес.
В самом лучшем случае – рудники в недрах спутников Урана! Пожизненно.
Вылезти из бака Сэвидж смог только почти через сутки – его оранжевый огонёк никак не желал сменяться зелёным. С другой стороны и хорошо, что полежал подольше: так надёжней. Не хотелось бы, чтоб сломанная в двух местах правая нога хрустнула под ним в самый неподходящий момент!
Ладно: терпимо. Осталось одеться – вон его вещи, на спинке стула! – и приступить.
К работе.
Посредник и выглядел как посредник.
Непроницаемое лицо, выражением напоминавшее хищного кондора, квадратная челюсть, холодные стальные глаза: словно у профессионального игрока в покер. Или наёмного убийцы. Поперёк правой щеки – застаревший шрам. Двух передних зубов недоставало. Но Мартену было плевать: если этот козёл зря тратит его время, ничто из арсенала похожего на наёмного убийцу громилы, маячащего сейчас за плечами посредника, не поможет – ни тому, ни другому. Ни позволить запугать себя, ни работать бесплатно Мартен не собирался.
– Я вас внимательно слушаю, Колин.
Человек, предложивший называть его именно так, хотя Колин из него был – как из гнилой палки крюк, а, скорее уж, какой-нибудь Фукусида или Ташизаки, моргнул. Похоже, он вполне заценил и то, что оттопыривало Мартеновскую куртку под левой мышкой, и трёх якобы равнодушно взиравших на их неразлучную парочку сталкеров в потрёпанной одежде, которая почти и не скрывала ни обрезов, ни бейсбольных бит, ни метательных ножей за поясами, и которых Мартен пригласил на всякий случай для «прикрытия».
– Вы, Мартен, несомненно, деловой человек. И не захотите выслушивать комплименты, посчитав их за попытку задобрить вас, или запудрить вам мозги. Однако! Если б не определённый авторитет, заработанный вами, именно в качестве непревзойдённого уличного бойца, и не вполне конкретная проверка пару дней назад – приношу запоздалые извинения! – мы бы сейчас с вами тут не сидели.
Мартен просто коротко кивнул, показывая, что вполне оценил проявленный к нему интерес, и трезвую оценку возможностей и способностей. Инцидент с тремя «чужими» придурками получил наконец объяснение. Хотя и не совсем такое, какое Мартен хотел бы услышать. Самодеятельные «вольные художники» всегда предпочтительней наёмников под чьим-то прикрытием…
– У меня к вам деловое предложение. Несколько странное на первый взгляд, но вполне конкретное.
Вы позволяете снять с вашего мозга психоматрицу, а я плачу вам тысячу долларов наличными. Мелкими, подержанными и побывавшими в обращении купюрами.
Мартен откинулся на спинку скрипучего стула. Чтоб выиграть время, обвёл как бы равнодушным взглядом помещение бара Большого Мо, где проходила по его требованию встреча.
А что: нормальное помещение. Если таковым считать крысиную полутёмную нору с низким потолком и отвратительным запахом плесени, прогорклого масла, и гнилой капусты. Старый Мо «баловал» постоянных клиентов в том числе и обедами. Но сейчас сам хозяин предусмотрительно скрылся из-за стойки в кладовке-чулане, словно предчувствуя, что «переговоры» могут кончиться и обычным итогом: всеобщим мордобоем с крушением черепов и прочих костей как оружием, так и чиненной-перечиненной мебелью на финишном этапе разборок.
Мартен спросил:
– Почему я? И почему – именно сейчас?
– Не лукавьте. Почему вы – вы отлично понимаете. Вы – лучший боец в трущобах этой дыры. Почему же – именно сейчас… В-принципе, могу и ответить. Крупнейшей телекорпорации страны для одного из развлекательных каналов понадобились участники. Для нового реалити-шоу. С драками и единоборствами. А поскольку ФБР научилось отлично отслеживать человеческие клоны профессиональных бойцов, а неприятности моим хозяевам не нужны, то они поступают просто. Вселяют человеческую мнемоматрицу (подправленную, разумеется!) с навыками такого бойца как вы, в синтезированное тело… Не совсем человека.
Вам понятна основная мысль?
– Да. Да, вполне. – Мартен подумал, что действительно: бои без правил, и по правилам, что в последние годы наводнили буквально все каналы, кроме тех, что специализировались на новостях, экономике, и истории, стали широкой публике… приедаться.
И руководство, там, на телевидении, наверняка сломало голову над вопросом, что бы ещё такого выдумать, чтобы привлечь публику и поднять рейтинги. Ну, соответственно, и свои доходы.
Да, бои сейчас привлекают. Не то, что «новости». (Собственно, какие сейчас, в полуразрушенной, и за восемьдесят прошедших лет только-только начавшей оправляться стране, могут быть «новости»?! О том, что в северном Арканзасе открыли наконец завод по переработке сахарной свеклы в сахар? Или о том, что в Великие озёра впервые после вскрытия многометровых льдов вернулись – пусть пока и колёсные! – пароходы? Вот именно – три «ха-ха!») Вон: даже в допотопном плазменном телевизоре старого Мо тоже идёт какой-то бой. Между мужиком в белой набедренной повязке, похожим отвисающим ниже колен животом на сумоиста, и тощим высоким воином в доспехах а-ля древний Рим. Бой не вызывал ни у кого из присутствующих в баре интереса: явно – компьютерная графика…
– Стало быть, ваш канал хочет вернуться к тем невинным забавам, что услаждали, так сказать, избалованных и кровожадных плебеев и патрициев Рима… Думаю, схватки людей и не совсем людей с… дикими животными? А вернее – с искусственно созданными придумщиками вашего канала существами, похожими на «Чужого»? Или, скажем, на жукоидов из «Звёздного десанта»? Генномодифицированными мутантами, изобретёнными сценаристами и инженерами-бодиформистами чёртовой Корпорации? И за всё это пользователи элитного платного канала готовы отстёгивать нехилые бабки? – Мартен замолчал, обдумывая ещё варианты. Посредник всё это время просто молча смотрел ему в глаза. Выражение его лица оставалось непроницаемым, словно у передней части мясорубки. Мартен подумал, что именно этот безжалостный и равнодушный «прибор» ему посредник и напоминает: такой и правда – не остановится ни перед чем. Но запугать Мартена реально – невозможно. Как и запудрить мозги. У него нюх на такие дела.
Но сейчас, похоже, этот профи ничего не скрыл и не приукрасил. И дела обстоят именно так. Что ж. Вполне логично. Как и обращение к нему, да и наверняка – к десяткам или сотням других сталкеров, одиночек, изгоев-бандитов. Паразитирующих – Мартен на свой счёт не обольщался! – на том запасе, на старинных предметах и изделиях, что пока чудом сохранились в Зонах. И под завалами крупных городов.
Собственно, предложение его заинтересовало.
Никакого риска. Его-то «психоматрица» останется при нём. А что там будут делать с копией его сознания – их личное дело, ему на это плевать. Ведь он – он! – сам так и останется здесь, в этом городе. Да он переезжать никуда и не собирался. Никогда.
Н-да, вариант, вроде, вполне подходящий. Ведь не нужно ничего делать, или что-то конкретное в Зоне искать, как иногда ему заказывали. Съем матрицы безопасен и безболезнен. И занимает, насколько он знает, всего часа три. Но главное не это: получив тысячу наличными можно примерно два-три года… Просто отдыхать. Съездить на какую-нибудь заброшенную ферму в пригороде. Подышать «свежим» воздухом. Или просто поваляться в берлоге. Отлежаться. Почитать – книг у Мартена накопилось целых восемнадцать штук.
Однако нужно хотя бы поторговаться. И высказать мысли. О том, что думает по этому поводу. Чтоб посреднику жизнь-то малиной не казалась.
Мартен раскрыл превратившийся, как он чувствовал, в тонкую полоску сжатых ниточек губ, рот, и продолжил свою мысль с того места, где остановился, словно ничего и не произошло:
– Общая идея мне понятна. Думаю, что будучи безмозглыми, или со своими, так сказать, «базовыми», мозгами, такие… существа или животные не имели бы против современных приёмов боя, и оружия, никаких шансов. Смотреть оказалось бы неинтересно. И, вероятно, именно поэтому вы, вернее, сценаристы и инженеры-бодиформисты канала, и хотели бы, так сказать, несколько повысить их интеллект? И возможности? То есть – оснастить и кое-какими уже «встроенными» инстинктами и навыками боевых искусств?
– Планы, политику и стратегию канала я обсуждать не имею права. Так же как и раскрывать вам все их разработки и секреты. Сами понимаете: конкуренция. Более того: я и сам знаю не всё. А только то, что мне сообщили, когда предложили эту работу. Поэтому будем считать, что я вам на этот вопрос не ответил.
– Понятно. – Мартен снова поджал губы, словно не нравится ему это странное и подозрительное дело, побарабанил пальцами по залитой липкими потёками из больше похожего, если честно, на мочу, пива, столешнице, – Торг уместен?
– Уместен. Но больше, чем ещё пятьсот долларов накинуть при всём уважении, – посредник обвёл взором помещение, словно улыбаясь, а точнее, ехидно щурясь, коллегам, прикрывавшим Мартена, и давая понять, что вполне просекает ситуацию, – не могу. Мой бюджет жёстко лимитирован.
Мартена подмывало сказать, что лучше бы был лимитирован не бюджет, а жадность руководства корпорации. Да и самого посредника. Но вместо этого просто сказал:
– Деньги вперёд.
Деньги, оставшиеся после доли, которую он «за работу» честно выделил прикрывавшим его задницу коллегам, Мартен, сделав огромный крюк, передал на сохранение Хромому Барни. Уж на него можно положиться. Учитывая, что за «банковские» и посреднические услуги он дерёт восемь процентов.
В берлоге уже ждал более-менее очухавшийся напарник. Томас.
– Ну, как прошло?
– Нормально. Ты оказался прав. Этих дебилов подослал как раз «Колин». Проверка.
– Ну и… Сколько предложили?
– Штуку. В настоящих долларах. Подержанных и мелких. Выторговал полторы. Уже передал на сохранение Хромому Барни. Получишь, если со мной…
– Ты так не шути. Что делать-то надо?
– Тебе – ничего. Похоже, что вообще-то и мне – ничего.
– За что же тогда – такие бабки?
– Хотят снять с меня психоматрицу. Чтоб потом, похоже, встраивать её в разных искусственно созданных существ. Бойцов. Для боевых реалити-шоу. На элитном канале. Развлекательном. Хотя, может, они планируют пустить это шоу и в широкий доступ. Не знаю.
– Хм! Корпорация «Дзи-энд-Си», стало быть? А можно подумать, они раньше таких боёв не устраивали?! – в голосе напарника сквозило возмущение.
– Устраивали. Но, похоже, рейтинги упали. Дело-то в том, что чёртовы искусственные мозги, которые туда, в марионеток-бойцов, вселяли, не отличаются, как ты и сам знаешь, оригинальностью мышления. Схватки – ну, те, что мы видели в последние года два! – протекали шаблонно. Предсказуемо. А компьютерно воссозданные бои – вообще скука смертная. Интерес к такому «шоу в один угол» быстро падает.
– Ну… Хм-м. Да, согласен. Ну а что теперь? Всадят твои мозги в какого-нибудь этакого сверх-экзотического бойца-монстра? С восемью щупальцами, и клювом? Гигантскую змею? Или осу-переростка?
– Ну, это – вряд ли. Если мозг человеческий, то, по-идее, и возможности двигательного аппарата должны быть рассчитаны под нашу кинематику. Две руки. Две ноги. Голова, а не бурдюк со слизью. Никакого жала.
– Не убедил.
– Сам знаю, что не убедительно. Может, кто и захочет попробовать создать – благо, автоклавы позволяют! – что-нибудь вроде человека, скажем, паука. Или симбиоз летучей мыши с медведем. Или тигра с крабом. Но мне, собственно, плевать. Надоели зрителям бойцы с мозгами компьютера, или банальная компьютерная графика? Пусть себе чёртовы менеджеры по изучению общественного мнения в погоне за чёртовой «достоверностью» пробуют мозги – мои. Или любого другого бойца. Из трущоб, или из профессионального спорта. И вселяют – хоть в помесь бурундучка с кенгуру. Говорю же: мне – наплевать! Я просто заберу свои деньги и буду отдыхать. А то моя задница давно требует отпуска.
Томас, так и не вставший со своего лежака, откинулся снова на спину. Долго молчал, уставившись в их чёрный от масляной коптилки потолок. Мартену пришлось подойти к кухонному столу, и делать вид, что проголодался: достать батон, и отрезать ломоть комбихлеба. Откусить кусок. Только вот кусок этот упорно не желал лезть в горло.
Напарник однако – не зря же столько хлебнули вместе! – видел его насквозь, даже не глядя: по тону, нарочито спокойному, по микро-движениям мышц лица, тела, и конечностей, по нахмуренным бровям. (Как-то он объяснял Мартену технику такого «чтения эмоций по микромимике и всему такому прочему». Полезно, но хлопотно.)
– И что? Ты хочешь сказать, что тебя сейчас не волнуют мучения и смерть, которая, вероятней всего, ожидает каждую твою реинкарнацию?
– Вот уж сказанул тоже – «реинкарнацию»! Чушь. Не будут они воссоздавать полностью мою личность. Да и противозаконно это без подписания соответствующих документов. А кем бы ни были тамошние руководители – в плане юридической подкованности они наверняка на высоте. Им проблемы с Законом уж точно без надобности. Им же нужна только та часть моей памяти, где хранятся боевые навыки. Остальное они заблокируют. Или просто – не перепишут этому… бойцу.
– Бойцу?
– Ну, существу. Другому существу. И это – точно буду не я. Вернее – не тот я, каким я ощущаю себя сейчас. Так что – повторяю: мне наплевать.
Напарник молчал ещё дольше. Повернул голову, чтоб посмотреть Мартену в глаза:
– Мартен. Ты сомневаешься. И пытаешься своей глупой бравадой и напускным пофигизмом обмануть. Не знаю уж только кого – меня или себя. Свою совесть.
Ничего тебе не наплевать. Тебе не всё равно, что будет с копией твоего мозга. Пусть и урезанной.
Мартен криво усмехнулся:
– Ты прав, конечно. Не всё равно. Однако вот что я подумал.
Мы здесь – не живём. Мы – выживаем. И если когда-нибудь меня или тебя убьют, ничего и никого после нас не останется. Поскольку нормально, привычным путём, детей мы ни с кем заделать не можем. Женщины запрещены, да их и не осталось. А то, что нас кормит – называется Зона. Наши проделки, как ни кинь, рискованны и незаконны. И рано или поздно это нам аукнется. Мы сгинем, и никто про нас и не вспомнит – ну, кроме тех, кому мы должны денег. Или кому наваляли. А тут…
А тут мне представился реальный шанс. Не платя колоссальных денег – как бы размножиться. Продлить своё существование. В чужом теле. А может – и в телах!
Я же не миллионер, отсидевшийся в бункере со всеми своими миллионами. Я понимаю, что раз уж не передал до сих пор свои гены детям ни через одну женщину, как в древности, или банк спермы, как сейчас, и не оставил свой опыт и знания в виде хотя бы мемуаров, значит, должен что-то сделать для этого. То есть – для оставления после себя хоть какого-то… следа. Наследия.
Варианта-то – всего два.
Первый – сдать вот именно – сперму, и дать взятку начальнику какого-нибудь Центра по рождаемости, чтоб он воспроизвёл мой клон в виде младенца. Младенца отдать в Приют для оставленных детей – не усмехайся, сам знаю, что нереально. Потому что сталкер или стерилен, или, как в моём случае, уже импотент. (Спасибо радиации.)
Ну а второй – вот именно дать снять с себя психоматрицу, и пусть она – ну, вернее, тот, в кого её вселят – пробует. Выжить. И размножиться. Пусть не все, пусть урезанные, но мозги-то и воспоминания будут – моими.
Напарник снова долго молчал, моргая на Мартена. Сказал:
– Хм-м… Если и правда, смотреть с этой стороны… Оригинальный, конечно, подход. Но с другой стороны, моральная-то ответственность всё равно должна ощущаться! Вот скажи: а о сознании этой твоей новой «копии», которая попадёт неизвестно в кого, и ещё более неизвестно – выживет ли, или её банально зарежут, как курёнка на бойне, ты подумал?! Вдруг она, эта урезанная сущность, будет костерить тебя, свинью амбициозную, и думающую только о себе, до самого конца своей короткой жизни, и, полагаю, проклинать в случае быстрой и крайне болезненной, кончины?
– Знаешь что, Томас? Не твоё это, если уж на то пошло, дело. И не нужно читать мне морали! Когда – и если! – тебе предложат такой шанс, можешь рассусоливать сколько угодно. И свои мелодраматические и совестливые раскладки делать. Для себя.
Я за своего – или своих! – копий решил.
Пусть выживают. И дерутся.
Как и должен выживать настоящий сталкер. И мужик.
Томас ничего не сказал. Только отвернулся к стене. И больше до конца дня они не разговаривали.
Однако спокойной ночи пожелать друг другу не забыли.
Значит, всё нормально.
Подуется напарник, подуется – и успокоится.
Такое у них уже случалось.
И довольно часто.
Прямо как у классических мужа с женой, как прекрасно понимал Мартен.
Снятие мнемоматрицы предстояло утром. Впереди целая ночь, чтоб всё обдумать.
И окончательно решить.
Позавтракал Мартен в гордом одиночестве: напарник всё ещё спал. Вернее – делал вид, что спит. Уж Мартен-то знал, каким бывает его настоящий храп.
Добираться, пешком разумеется, пришлось до южной окраины того забитого черной пылью и серыми бетонными осколками с ржавыми штырями выступавшей арматуры, кратера, что когда-то был огромным мегаполисом.
Оборудование, как объяснил посредник, разместили в подвале Госпиталя святого Марка. Вернее, того, что ещё осталось от трёх зданий самого Госпиталя. Одна операционная и две палаты – в каждой по пять коек. Остальных, не поместившихся, пациентов, доктор Цебасек навещал на дому. Если тем (или их родственникам) было, чем заплатить.
Правда, и в кредит доктор тоже лечил.
И, насколько помнил Мартен, не было ни одного случая, чтоб кто-то из пациентов, ну, или вот именно – их родственников – не расплатился с Доком. Что говорило о его высочайшем авторитете и таковой же квалификации.
Однако сейчас девяносташестилетний доктор Цебасек в процедуре снятия матрицы участия не принимал. Но Мартен мельком всё же увидел его, когда заходил в соседнюю с операционной палату – доктор, склонившись над белым столом под тремя чудом сохранившимися в колпаке софитами, что-то аккуратно не то резал, не то – зашивал. Сестра Глория как всегда помогала. Вот она-то засекла Мартена, и даже поморгала на него подслеповатыми близорукими, и как всегда опухшими, глазами.
В совершенно пустой прежде, как помнил Мартен, комнате, боковая стена которой отделяла её от операционной, в углу штабелем высились уложенные друг на друга контейнеры с флэш-памятью, и системные блоки. А посередине теперь торчало странное сооружение: кресло с подголовником, подлокотниками и подножками. Огромный колпак, стоящий сзади, Мартен тоже вполне заценил, как и толстенные кабели, уходившие от него через окно куда-то наружу: всё верно. Мартен сразу обратил внимание на портативный генератор у торцевой стены здания – похоже, специалисты, что сейчас им займутся, не слишком уповают на мощности этого самого Госпиталя. А вот мощность агрегата на дизельном (Очень характерно вонявшем на всю улицу!) топливе Мартен оценил бы в восемьдесят – сто киловатт. Ничего не скажешь: солидная машина. Немного, наверное, таких осталось по стране после уничтожения всех крупных военных баз и промышленных центров… А ведь ещё нужно, чтоб кто-то толковый, и не какой-нибудь белохалатник-инженер, а реальный механик, поддерживал древнюю технику в рабочем состоянии.
– Прошу вас, – из-за кресла выступил невысокий, тощий и сутулый мужчина неопределённого возраста, с застывшим на лице, казалось, на века, выражением побитой собаки, – Садитесь.
Мартен не видел смысла сопротивляться или как-то препятствовать процедуре. Насколько он знал, съём мнемоматрицы – вполне себе банальная и достаточно обычная процедура. Правда – для «избранных».
Потому что сохранить свою личность, чтоб потом вселить её в специально выращенный клон с молодым телом может себе позволить не каждый. А точнее – сейчас лишь несколько сотен богатых тварей, что отсиделись первые пять-шесть лет в бункерах, пережидая, пока уровень радиации в атмосфере и у почвы упадёт до почти безопасного… И уже сменившие три-четыре таких тела, обретя, фактически, вечную жизнь. Ну, или жизнь до тех пор, пока не закончатся припрятанные деньги.
Те же, кто не мог оплатить за «чистые» продукты и воду, рафинированный обеззараженный воздух, и стометровый слой земли над пятиметровым бетонным потолком Убежища, и оставался снаружи, вынуждены были есть и пить то, что находилось. И пользоваться противогазами. И даже обычными марлевыми повязками. Правда, говорят, не слишком-то они помогали. Особенно – вот именно – в первый год.
Но потом всё как-то пришло в норму. Если нормой назвать то, что восемь из десяти родившихся от остававшихся женщин, а затем, когда их всех перебили, и в автоклавах, детей, получались нежизнеспособными уродами… Понятно, что поневоле пришлось перейти на клоны – чтоб хоть так сохранить что-то от так называемого Человечества.
В кресле оказалось вовсе не так удобно, как он предполагал, но маленький человечек быстро подправил ситуацию, подрегулировав длину подножек, и высоту и положение поручней.
– Вы не будете возражать, если я зафиксирую ваши руки и ноги ремнями? Это для вашей же безопасности. Потому что когда вы потеряете сознание, они могут шевелиться: подёргиваться, падать с поручней и подножек, и изменять таким образом положение черепа в полости прибора. А это было бы… Крайне нежелательно.
Мартен кивнул:
– Валяйте, доктор. Фиксируйте.
На это ушло не более минуты, да и сами ремни, как сразу увидал Мартен, не были рассчитаны на удержание его тренированного тела. А вот именно – только для фиксации. Страховки. От «подёргиваний».
Теперь доктор опустил кресло, так, что Мартен как бы лежал. На голову со стороны затылка надвинули огромный колпак. Свет, конечно, чуть пробивался по краям, но нос и рот оставались снаружи, так, что дышать можно было свободно, и неудобств Мартену колпак не создавал.
Доктор словно бы с удовлетворением вздохнул. Сказал:
– Ну, уважаемый пациент, постарайтесь просто – расслабиться. И ни о чём особенном не думать. Представьте, скажем, что вы в каком-нибудь… Приятном месте. Например, в цветущем саду!
Мартен мысленно усмехнулся: вот балбес! Неужели непонятно, что приёмчики и фразочки, актуальные или имеющие смысл для миллионера, который «переселяется» в тело клона четвёртый или пятый раз, и, конечно, помнит, что такое «цветущий сад», абсолютно не подходят для него. Сталкера. Сироты, выросшего среди серых развалин и чёрной пыли. И вместо убитых отца и матери воспитанного в голоде и ежедневных тренировках с приёмным отцом – пожилым соседом-корейцем, тоже лишившимся всей семьи.
Не видал он никогда цветущего сада!
Да и вряд ли теперь увидит. Даже на картинках – такие картинки и древние книги на бумаге – роскошь! Позволить себе могут разве что Хромой Барни, или Большой Борис.
Но раз уж получил деньги, нужно отрабатывать. Расслабиться. И ждать.
Окончания процедуры.
Снаружи замелькали какие-то тени. Раздался голос доктора:
– Запускайте. Пациент готов.
Стало слышно, как затарахтел за стеной, наверняка выпустив струю вонючего сизого дыма, пускач. Затем взревел и сразу перешёл в рабочий режим основной мотор генератора. Вокруг головы Мартена словно стал сжиматься и разжиматься воздух. Или не воздух? Да, скорее всего, это – те самые «тонкие» магнитно-электронные поля, что командуют всем парадом.
Затем звуки стали тише, а ощущения стали похожи на те, что бывают в момент, когда сознание засыпает. Мартен подумал, что оно и верно: если не вздрагивать всем телом, как пугливая лань, а просто позволить этой хрени усыпить себя, может оно и к лучшему.
Не будет мучить совесть от сознания того, что того бедолагу, в кого «вселят» его мнемоматрицу, возможно – да что там – возможно: наверняка! – будут убивать.
А возможно – и многократно…
Нет, он, конечно, решил, что хотя бы попытается стать «бессмертным», пусть и такой ценой, но… Почему так тошно-то?! Эх, это всё – та проклятая собака, что зовётся совестью!
Может, можно как-то остановить?!..
Он заорал благим матом, стал биться…
– Мартен! Да Мартен же, чтоб тебя!.. – его грубо трясли, и кричали прямо в ухо.
Мартен сел.
Ага, вот в чём дело. Это – просто очередной кошмар.
Он сейчас – в наспех оборудованной групповой спальне, а его трясёт за плечо человек-тигр, Эдуард. И он успел перебудить практически всех десятерых – один – на вахте в рубке корабля! – остальных мутантов, кто сейчас отдыхал рядом с ним на принесённых со склада матрацах, отсыпаясь после тяжелейшей двадцатичасовой вахты с перетаскиванием и размещением…
И сейчас все они, кто – с опаской, кто с сочувствием, глядели на него.
Ну он и свинья. Не дал выспаться, перепугал.
Напряжение снял человек-крот, Ротор:
– Ничего, кошмар – не реальность. Там-то не убьют. Да и всё равно пора вставать: вон, на чёртовом хронометре девять по общебортовому.
Чтобы перевезти из центральной Лаборатории бодиформации огромный автоклав, пришлось всё-таки расконсервировать двоих Стражей. Лессер, про себя посмеиваясь, сообщил удивлённому Мартену, что на самом деле они называются вовсе не Загонщиками, или Стражами, а универсальными погрузчиками: УП-45 зэт. Это просто какой-то очень сметливый и охочий до денег инженер по электронике додумался оснастить эти многофункциональные, в-принципе, устройства ещё и блоком портативного силового поля. Разумеется, инженер свои тридцать серебряников за «экономию на разработке спецоборудования для содержания опытных экземпляров» получил.
