Андрей Арсланович Мансуров
Другое Существо
Глаза напарника всегда напоминал ему пепел: такие же серые, потухшие и не имеющие выражения. Глаза отличного исполнителя.
А вот инициатива обычно исходила от Мартена.
Тем не менее, в том, что напарник предложил сегодня, имелся смысл. Мартен молча кивнул, соглашаясь, и принялся бесшумно грести. Нарушать предрассветную, настолько густую, что, казалось, её можно резать ножом, тишину банальными словами казалось словно… Непристойным. Да и неуместно шуметь на Работе.
Здесь, в заброшенной, и давно превратившейся в стоячее мёртвое болото, заполненное мусором и нечистотами, части акватории опустевшего порта, даже вода казалась словно умершей: маслянистые радужные пятна на поверхности, почти никогда не колышимой никаким ветерком, и полусгнившие деревянные сваи, застывшие словно мертвецы, никак не реагировали на присутствие людей. Они даже не «наблюдали» за «противоправными» действиями явных нарушителей Закона, как казалось Мартену в их ранних вылазках, а равнодушно почили. Словно их агония окончилась ещё восемьдесят лет назад.
Не-ет, обстановочка тут – не для слабонервных! Недаром же даже завзятые сталкеры и профессиональные Собиратели не суются в этот район: научены горьким опытом!
Плавать тут – всё равно, что соваться в саргассово море в пресловутом Бермудском треугольнике, как высказался однажды Лаки-красавчик. Что такое Бермудский треугольник Мартен не знал, но представить мерно колыхавшуюся поверхность, сплошь затянутую коричневым ковром дохлых разлагающихся водорослей – мог запросто.
К воротам склада прибыли точно с восходом: солнце только-только нарисовало свой тонкий ржаво-кирпичный сегмент в дальнем конце бухты. Напарник прошептал, указав для верности рукой:
– Попробуем причалить здесь. Ворон рассказывал, что ворота должны быть уже отперты. Нужно будет просто нажать.
У Мартена имелись, конечно, сомнения в том, что ворота столь вожделенной добычи «уже отперты», но он промолчал. Если спутник говорит, что замки и прочие запирающие приспособления кем-то из предшественников уже удалены – значит, озаботился найти нужную информацию. Мартен ткнул лодку носом в один из бетонных столбов, поддерживающих полусгнивший деревянный настил у ворот, и привязал её причальным канатом. Привязал покрепче: не хватало только остаться без их единственного надёжного средства передвижения. Поскольку по суше вернуться уж точно не удастся. Живыми.
Они бесшумно, и пригибаясь, чтоб не рисовать своих силуэтов на фоне морской глади, высадились на причал, и пробрались к приземистому серому каземату, имевшему по-крайней мере несколько десятков шагов в ширину, и добрую сотню – в длину. И уж сам склад стоял не на сваях, а покоился на отличном бетонном фундаменте, не потрескавшемся даже за те восемьдесят с лишним лет, что прошли с момента Катастрофы…
Замка на огромных стальных скобах, украшающих обе створки, действительно не оказалось. Зато сами створки оказались сделаны из железобетона: тяжеленные хреновины и не подумали податься даже под их объединёнными усилиями. Напарник хмыкнул:
– Ах вот вы как с нами… Ну и ладно: мы уже учёные! Подсади-ка меня!
После чего достал из заднего кармана плоскую алюминиевую склянку без этикеток и надписей. Мартен уже знал, что это: и действительно, напарник начал с дверных петель одной из створок, с самого верха, куда Мартен действительно подсадил его, сложив руки перед животом в замок. Копался напарник долго: обрабатывал, как знал Мартен, педантично и аккуратно. Добросовестно. Закончил обработку уже полом, щедро полив и бетонную поверхность прямо под створкой и перед ней.
Универсальная смазочно-растворительная эмульсия часто шла у них в ход: против неё мало что из заржавевших или удерживаемых собственным весом, или на трении, агрегатов, ручек, и дверей могло устоять. Не прошло и минуты, как напарник хмыкнул:
– Уже должно было пропитаться. Ну-ка, шевели своим тощим задом!
Мартен пошевелил, упёрся как следует в бетон пола, и теперь они смогли наконец сдвинуть и вытянуть на себя огромную трёхметровую в высоту створку – то, что она весила наверняка не меньше нескольких тонн, сказала им толщина чёртовой створки: целых тридцать сантиметров – один фут! Швеллер, которым была окантована сама створка по периметру, прочертил в бетоне пола ряд канавок и размазал лужицы раствора. Но позволил получить отверстие между створками как раз в фут: только-только протиснуться!
Что они и поспешили сделать, опасаясь локаторов биоизлучения – мало ли что придёт в голову федералам и охранникам развалин того, что когда-то было вторым по величине грузооборота портом Западного побережья!..
– Вау!.. – напарник не сдерживался, а явно торжествовал. Впрочем, это слово пришло в первую очередь в голову и самому Мартену, когда глаза привыкли к тускло-серому рассветному сумраку, царившему внутри. Свет проникал сквозь открытую ими щель и через узкие и тонкие – даже кошке не пролезть! – окна-бойницы у самого потолка склада, обрисовывая стальные балки перекрытия крыши и беспорядочные груды чего-то наваленного на полу в глубине, – Неужели? Я глазам своим не верю! Не разграблено!
Мартен поспешил схватить за локоть храбро двинувшегося вперёд партнёра:
– Ну-ка постой. Уж больно подозрительно всё это. Лабаз стоит здесь почти век. Восемьдесят из них – здесь никто не был, если верить россказням Ворона. Дверь не заперта. Внутри – ничего не тронуто… Подозрительно всё это! Что-то тут – явно не так!
– Да ладно тебе, напарник! – на задании они друг друга по именам не называли, потому что мало ли: вдруг какой козёл установил где-нибудь прослушку! – Не разграблено потому, что никто сюда уже минимум пять десятков лет не ходит и не плавает. Сам знаешь – Гидра! Да и мы бы не подумали, если б не карта, и не Мария маленькая! Она же – телепатка. И Гидру чует. Вот и сказала, что та впала в осеннюю спячку.
– Вроде, правильно, конечно… Но всё равно – как-то уж слишком легко.
– Думаешь, кто-то заморочился? Сочинил специально для нас, дурачков жадных и наивных, красивую легенду, да ещё и старинную бумагу закорючками изрисовал? Использовав столетние чернила? И всё – только для того, чтоб разыграть нас? Или убить?
– Да нет… Карта-то, конечно, настоящая… Да и убить нас можно куда проще. Только не верю я, что никто сюда до нас не совал свой любопытный и жадный до нехило дорогих раритетов, нос.
– Да и ладно. Хочешь – стой себе, где стоишь, а лично я пошёл. Посмотрю, чего тут и как. Надо же знать, сколько будет весить то, что мы сможем загрузить в нашу посудину!
Мартен подумал, что оно и верно вроде бы: в их посудину за раз всё равно особо много не загрузить: не больше двухсот килограмм. Да и посмотреть, конечно, хочется.
Он отошёл от ворот, двинувшись за напарником. Вот и глаза почти привыкли…
В первой куче, наваленной почти в рост человека у одной из внутренних опор крыши, оказались вентили. Да-да, самые настоящие железные вентили с ручными колёсами и винтовыми приводящими механизмами – для трубопроводов большого диаметра.
Напарник восхищённо почти шептал, оглаживая и похлопывая по округлым, и чуть проржавевшим там, где с них слезла серая шаровая краска, бокам:
– Эти – под трубы двенадцать дюймов, а эти – под пятнадцать! Надо же! Да муниципалитет будет нам руки целовать! Потому что старинных, с ручным управлением, уже лет сорок как нигде даже за спасение души не сыщешь! Слышь, кореш: берись-ка! Попробуем, сможем ли мы такой приподнять!
Мартен вынужден был признать, что тяжеленный, из настоящего железа, и со стенками толщиной миллиметров в десять, вентиль, тащить тяжело, но вполне возможно.
– Ладно, положим пока здесь. – они, скорее, уронили, чем положили здоровенную конструкцию размером метр на полметра у ворот, – Всё равно придётся створку ещё приоткрыть. А пока давай-ка пошарим ещё. Вдруг что-то не столь тяжёлое отыщется.
Но кроме ещё пяти куч с беспорядочно наваленными вентилями разных сортаментов, и фланцев под них, ничего полезного не обнаружилось.
– Чёрт. Всё равно нельзя везти сразу много. А то какой-нибудь умник догадается, что мы напали на настоящую жилу, и цена сразу упадёт. Ну-ка, давай, полезли вон туда, – напарник указал на как бы перегородку с дверью, делящую склад на две неравных части, – Там, кажется, есть что-то вроде чердака!
Чердак действительно имелся: над пустым и тёмным помещением в десять шагов в длину и двадцать – в ширину, имелся глухой как бы внутрискладской навес, на котором, при взгляде снизу, лежали ещё вентили – уже меньших размеров, и не только из старого доброго железа, но и более современные: пластиковые.
– Теперь ты подсади-ка. – Мартен поставил ступню на руки напарника, и, подтянувшись, заскочил наверх, на высоту чуть больше своего роста. Осмотрелся.
Вентили, ящики. Что это в них? Крышка открылась легко: даже не была заперта!
– Слышь, напарник. Здесь есть и железные болты и гайки. Шайбы. И гроверные шайбы. И инструменты даже есть. Газовые ключи, разводной, труборезы… Неплохо, мать его… – Мартен переползал от ящика к ящику, так как выпрямиться в полный рост мешали балки перекрытия. – И даже газовые горелки.
– Хм! Вот если б ты сказал, что тут есть неразложившийся карбид… А так – эти горелки бесполезны. Продать их можно только коллекционерам. А их сейчас нет. Ну, чего там ещё? Почему замолчал?
Мартен и правда замолчал.
Потому что в одном из углов увидел их.
Тряпки, которые имели странную расцветку и рисунок. Что-то другое, не связанное с их работой расхитителей могильников и брошенных построек, они ему напомнили…
Точно! Именно такую расцветку и имел халат его матери! На полувыцветшем фото, что показывал ему наставник.
У него была мать!!!
И сейчас он увидел её словно внутренним взором: стройное тело в халатике, в ванной комнате! И он, малыш трёх лет, неуклюже семенит, пытаясь подбежать! Но…
Но ещё он смутно, где-то совсем уж на краю сознания, видит: в дом врываются какие-то люди в чёрных костюмах, с автоматами, вспышки пламени из этих автоматов, отец падает, уложив только двоих из своего старенького ружья, мать бежит, бежит куда-то вглубь квартиры, но тоже падает на пол – словно от толчка в спину!.. Обрывки звуков: грохот выстрелов, плачь, крики и стоны пытающейся встать матери и раненного отца…
Отца добивают выстрелом в голову – кровь брызжет на серые стены… К матери подбегают трое, бьют сапогами, стреляют в спину и затылок, когда она падает на пол. Кровь снова и снова брызжет и течёт на стены и пол, он, маленький и беспомощный, может только плакать, и кричать: «Нет! Нет!»
Картинка меркнет, темнеет – то ли это выключилось от шока его младенческое сознание, то ли его треснули по голове…
Он отлично помнит, что очнулся тогда на самом деле на руках соседа – старого корейца, и больше в свою квартиру никогда не…
А сейчас он – в своей камере-клетке. Сидит, задыхаясь, на жёстком лежаке, одеяло валяется на полу. Тело до сих пор трясёт, и в камере остро воняет звериным – его! – потом. Откуда, из каких потаённых глубин, всплыло это муторное зрелище, которое он всю жизнь старался забыть?!
Господи! (Прости, что помянул всуе.)
Что это с ним? Почему он, совершенно на человека не похожий – ни внешне, ни внутренне! – монстр с кровожадными или расчётливыми мыслями циничного бойца-убийцы, в которого его превратили здесь, каждый раз видит сны, словно раньше он и правда был – человеком?!
Ведь он видит их там, в снах: свои руки. С тонкими и слабенькими – сравнительно с теперешними! – плечами и предплечьями, и плоскими ногтями. Длинные ноги. Ступни сорок третьего размера. В обуви. Где явно никак не смогли бы разместиться его теперешние «лыжи-ласты» с почти пятидюймовыми лезвиями-когтями. Плоскую, но широкую грудь. Круглую, а не вытянутую вперёд, голову…
Неужели раньше он, он сам, был-таки человеком, и сейчас во сне к нему приходят заблокированные кем-то воспоминания об этом?!
Или…
Или это – всё-таки не его воспоминания?
А того неизвестного ему существа, донора его памяти, который помнит и именует за него все предметы, явления и те события, что он встречает, и что с ним случаются?
Откуда-то же он знает, что стена – это стена. Меч – меч. Песок – песок.
А ведь никто ему этого не говорил, и ничему его не обучал!
Он словно уже явился на этот свет с необходимым набором знаний об этом мире!
Но как и почему это произошло?..
Проклятье.
Можно лежать часами, пялясь в серый стальной потолок, и предаваться размышлениям. Потому что делать-то кроме этого до тех пор, пока не откроется снова дверь, и его не проконвоируют в очередной раз до Арены, на встречу с новым врагом, абсолютно нечего.
Второй сегодняшний противник «стандартного» гладиатора тоже не порадовал: Химера из змеи и скорпиона с карикатурным, словно детским, личиком на передней стороне чудовищного тела уж слишком легко откусила голову противника гипертрофированными бронированными клешнями. Зато у этой схватки имелось хотя бы два несомненных плюса: быстрота и динамичность. Поскольку продлилась она не дольше двух минут.
– Снова – мимо. – профессор дёрнул щекой, даже не потрудившись скрыть своё растущее раздражение от оператора-напарника, – Хорошо только, что быстро.
– Согласен. – Сэвидж старался сохранять нейтрально-деловой тон. Знал, что звуковые анализаторы мгновенно выловят малейшие признаки зачатков «нелояльности» к работодателю вообще и коллеге по работе в частности, и вовсе не хотел никаких новых штрафных санкций. – Стало быть, в журнале наблюдений нужно отметить необходимость уменьшить как размер, так и силу сдавливания клешней – чтоб их мышцы могли только повредить шею, но не перерубать полностью и сразу.
– Ага. Вот и будьте добры, коллега, отметьте. Я пока вызову Стража-уборщика. – теперь профессор Хиггинс защёлкал тумблерами перед собой, хотя «выключать» бойца-человека необходимости уже не было: это произошло автоматически, с отделением от тела головы.
Сэвидж проверил, на должном ли расстоянии от уголка рта находится штанга крохотного микрофончика, и вполголоса, но отчётливо, сказал:
– Тест восемнадцать Ка, дробь три дробь два. Гибрид скорпиона с гадюкой. На базе носителя памяти Зэт – восемьдесят три. Необходимы существенные доработки, для чего нужно новое, уже модифицированное, тело. Исправления следующие. Первое. Нужно уменьшить размер клешней. Далее: ослабить сами мышцы клешней. Второе. Необходимо усилить хитиновые сегменты хвоста: стандартная катана слишком легко перерубила его. Третье… – пока Сэвидж неторопливо и обстоятельно диктовал указания и замечания для отдела Разработки, Уборщик загнал скорпионозмею, человеческое личико которой искажали гримасы боли и ненависти – гладиатор успел отрубить ей добрую четверть трёхметрового хвоста – в отверстие выхода, и убрался и сам. Люк за ними захлопнулся.
Змея не попадёт ни в свою камеру, ни даже в реанимационный блок, раз они посчитали это её тело – непригодным. Вместо этого её ждёт Конвертер.
– Ну что, следующего, коллега?
– Давайте, коллега.
Третьей сегодня оказалась странная и нелепая на вид смесь человеко-крокодила с омаром. Это создание оказалось настолько неуклюжим, и реагировало так медленно, что на пятой минуте позволило раскроить себе череп шипастой булавой, которой на этот раз был вооружён стандартный гладиатор. Не помогли ни огромные когти-клешни, ни зубастая вытянутая морда-пасть.
Но пять минут – всё-таки – не две.
Относительная «удача»!
К автоклаву в комнате релаксации доктор Сэвидж подходил с неопределённой улыбкой на лице. Нельзя давать аналитическим программам чёртовых камер наблюдения поводов пристебаться. Положена ему одна «релаксация» в неделю – надо, стало быть, её использовать. Потому что здоровый и половозрелый мужчина двадцати восьми лет обязан вести и «здоровый» образ жизни.
То есть – сбрасывать семя хотя бы один раз за этот срок. Иначе «состояние фрустрации» и «сексуальной неудовлетворённости» помешает ему «продуктивно работать».
Ну, во-всяком случае именно так сказано в пункте восемь-дробь два Инструкции, регламентирующей физическую форму и личную жизнь сотрудников Станции. И в Правилах внутреннего распорядка.
Огромный, в половину его роста, и добрых пять шагов в длину, округлый пластмассово-стальной короб, выкрашенный в приятный глазу нейтрально-белый цвет, при его приближении автоматически выдвинул встроенный пульт управления. Заботятся о них чёртовы хозяева, Корпорация «Дзи-энд-Си», ничего не скажешь: аппаратура настроена на тепло приближающегося тела, и на запах, исходящий от доктора: вон, и его имя появилось в верхней части экрана. И даже номер счёта. И баланс на этом самом счету. Почти закрывший потери от недавних денежных репрессий в виде штрафа за «некоммуникабельность в столовой».
А что особенно «приятно» – так это то, что его заказ даже не потребует каких-либо трат из его кармана: «всё это входит в базовый пакет бесплатных услуг, предоставляемых нашей Корпорацией нашим лучшим специалистам!»
Лицемеры чёртовы.
Набрать на миниатюрной выносной клавиатуре виртуальные кнопочки нетрудно.
Сегодня он тоже решил своим традициям не изменять. Может, кого-то из коллег и интересуют особи своего же пола, но он – консерватор. Традиционалист. Поэтому в графе «пол» он набрал «женщина». В графе «возраст» – двадцать пять лет. Так, теперь вес – пятьдесят. Фигура. Вот: с соотношением восемьдесят девять – пятьдесят – девяносто два. Да, он любил женщин с тонкой, «осиной», талией, и крутыми бёдрами. Невысоких – метр шестьдесят один. Грудь должна помещаться в ладонь, а не пучиться вокруг неё безобразными валиками. Стало быть – второй размер.
Теперь – сознание. Нечего тут мудрить: полное подчинение, словарный запас – основной, характер – мягкий, уступчивый. Он знал, конечно – звукоизолировать личные каюты учёных наверное, никогда не удастся! – что коллега, живущий справа, профессор Лайон Саммерс, предпочитает молоденьких, буквально девочек, и обременён, если можно так выразиться, садистскими замашками. Недаром из-за стены раз в неделю доносятся крики боли, и звук от ударов хлыста. Однако в последний раз кричал явно сам профессор.
Сорокапятилетний мужчина, стало быть, пресытился режимом «подчинения» предметов для релаксации, или просто устал срывать на беспомощных и безответных биокуклах своё раздражение и бессилие что-то изменить, и теперь ему подай дам с «доминированием над партнёром»!..
Сам Сэвидж ещё не настолько наскучил покорными и послушными девами в самом, так сказать, «соку», чтоб предаваться мазохистским вывертам, и позволять им «доминировать» над собой. И срывать раздражение на безропотных и безмозглых биосамках всё ещё считал непорядочным.
Стыдно. Даже перед самим собой.
Впрочем, молодыми и здоровыми самцами, каковых предпочитает другой его сосед, доктор Питер Гузик, Сэвидж тоже обзаводиться не собирался – пока что он всё-таки предпочитал «релаксировать» с особями женского пола. И – быть «сверху».
Поэтому решительно плюнул в выехавший приёмник почему-то вязкой слюной, и не без облегчения проследил, как тот въехал обратно в своё гнездо, а на приёмной панели жёлтая лампочка светодиода сменилась зелёной: загружен, стало быть, его заказ.
Можно идти ужинать. К моменту отхода ко сну описанная в Заказе дама на основе его генома окажется в его комнате.
За его столиком сегодня одиноко возвышался лишь доктор Эрик Лессер: уж его-то нескладную почти двухметровую фигуру очень трудно было перепутать с чьей-нибудь ещё. Доктор задумчиво пережёвывал котлету, как всегда несколько отстранённо глядя куда-то в угол столовой – огромной комнаты с оклеенными свежими плакатами с праздничными пожеланиями, стенами. Сэвидж пробормотал, садясь на своё место:
– Приятного аппетита, доктор.
Сэвиджу немного полегчало от того, что нигде не видно объекта его «некоммуникабельности» – доктора Кроуэлла. Похоже, обиженный «в лучших чувствах» доктор перешёл в другую временную смену.
На своё пожелание Элайджа услышал не менее традиционный ответ:
– И вам того же, доктор.
Сэвидж ткнул пальцем в голографический экранчик, особо не заморачиваясь – его вполне устраивало стандартное меню номер два: «украинский» борщ на первое, мясной стейк с тушёными овощами на второе, салат из свежей капусты с морковью и варёным зелёным горошком, под майонезом. И компот из сухофруктов.
К тому времени, как он постелил себе на колени салфетку со спинки стула, и придвинулся к столу, робот-официант уже привёз поднос с несколькими тарелками. Над «вторым» клубился ароматный пар. Борщ же Сэвидж любил негорячий, о чём автоповар отлично помнил: температура кушанья никогда не превышала пятидесяти градусов. Но и ниже сорока никогда не была.
Робот, оставив тарелки на столе, бесшумно удалился на своих мягких пневматиках, Сэвидж, вздохнув, и тщательно размешав стоящий почти столбиком в центре тарелки «монумент» из густой сметаны, принялся за борщ. К тому времени, как он прикончил и стейк, доктор Лессер уже допил компот – он тоже предпочитал его всяческим экзотическим напиткам и муссам. Но уходить коллега почему-то не спешил.
Сэвидж уже догадался по некоторым признакам: доктор хочет его о чём-то спросить. Собственно, почему бы и нет, если речь пойдёт не о чём-то личном.
– Доктор Сэвидж. Позвольте задать вам вопрос.
– Да, доктор. Я вас внимательно слушаю.
– Вам в последние дни не приходилось проверять… э-э… Ромэна?
Сэвидж, собственно, так и предполагал, что вопрос будет как-то связан с одной из недавних разработок лаборатории Лессера. Ромэном.
– Приходилось, доктор. Не далее, как сегодня.
– Ну и… Как он?
– Прекрасно, если мне будет позволено так выразиться. Ваш питомец укладывает на песок уже восьмого претендента. Своего рода рекорд. Так долго у нас ещё никто не «работал».
– Но ведь вы… Простите, что спрашиваю – действуете по стандартной Программе?
– Совершенно верно, доктор. Стравливаем с ним, – Сэвидж не мог не отметить, как лицо доктора исказила чуть заметная гримаса, когда он намеренно употребил это грубое слово, – всё более тяжёлых и всё лучше вооружённых гладиаторов. Последний весил уже почти в полтора раза больше ромэна, и был на голову выше. И всё равно потерпел поражение.
– Как думаете, доктор, с чем связано столь… Э-э… Успешное выживание? Ромэн… учится?
– И это тоже. То, что он от битвы к битве учится – без сомнения. И совершенствует навыки и приёмы, и развивает, так сказать, «стратегическое мышление». Ему, разумеется, помогает и то, что ваша лаборатория наградила его и отличными пропорциональными конечностями: в меру длинными, в меру сильными. А также ромэн обладает отличной выносливостью. И высокой проходимостью на сыпучих покрытиях – то есть, для него хорошо, что его ступня широкая. Но вы ведь планировали, что он сможет и плавать?
– Да. – Лессер кивнул. Но по сосредоточенно нахмуренным бровям Сэвидж видел, что доктор ждёт продолжения.
Интересно.
Что же конкретно он хочет узнать?
– Конструкция несомненно удачная. И носитель мнемоматрицы подобран верно – с учётом антропо – пардон! – био-метрии. Способность к самообучению – выше всяких похвал. Навыки рукопашной – превосходны. За все восемь схваток лишь дважды ромэн получал серьёзные повреждения. Несмертельные. Мы нашли возможным подлатать его. Так что теперь у нас есть опытный и закалённый боец. Осталось только…
– Да-да?
– Выпустить против него совсем уж гиганта. Но такое наши работодатели вряд ли поприветствуют. Потому что такой бой покажется гротескно ненатуральным. Недостоверным. Ведь согласно Инструкции бойцы должны иметь примерно равный размер и вес – иначе такой поединок не смотрится. Или смотрится фальшиво. Да и применять гладиаторы должны против наших питомцев лишь самое простое оружие – без всяких этих новомодных лазерных пушек, квакеров, или парализаторов.
– Да, я помню, доктор. Собственно, я не поэтому вас о ромэне спрашивал.
– Слушаю вас, доктор. – Сэвидж старался выглядеть равнодушно-спокойным, хотя на душе скребли кошки. Он уже догадался, что именно коллега имеет в виду.
– Я хотел узнать ваше мнение о том, стоит ли нам снова попытаться создать кого-то подобного. Может быть, схватка между как раз ромэном и его аналогом, то есть – антропометрически схожим противником, оснащённым примерно такими же возможностями в плане техники и навыков боя, и лишь с когтями и зубами, смотрелась бы… выигрышней?
Сэвидж мысленно трижды сплюнул: они ушли от скользкой темы. Вроде бы. Потому что прослушка в столовой тоже наверняка имелась.
– Вы спрашиваете как специалист или как заинтересованное лицо? То есть, как его создатель.
– Как специалист, разумеется.
– Ну тогда и я вам отвечу как специалисту. Нет. Поединки между человекообразными монстрами не являются приоритетами нашей работы. (Возможно, конечно, что где-то есть ещё Станции, где как раз ими и занимаются, но я о таких ничего не слышал.) И создавать ещё кого-либо с такими возможностями, данными, и когтями, не нужно.
Потому что буквально за два-три боя такие как ромэн становятся слишком опытными и расчетливыми. Рационалистичными, если можно так выразиться. И не столько бьются, сколько стараются вот именно – убить противника. Максимально безопасно для себя. И максимально простыми и эффективными способами. А такие способы практически всегда абсолютно незрелищны. Возможно, конечно, что это как-то связано с носителями памяти. И если вложить в нового ромэна другого носителя, что-нибудь другое и получится… Но тут уж мы вступаем в область догадок и предположений. Проверить которые можно лишь после смерти вашего подопечного. А пока остаётся только ждать. (Впрочем, думаю, удачно найденную кинематическую схему данного… э-э… экземпляра мы, вернее – вы, можете смело сохранить.) Ведь нам платят за конкретные, расчётные, выходные данные наших созданий. Правда, пока невозможно учесть в таких расчётах боевой, так сказать, опыт, полученный вот таким… «Ветераном».
– Вот-вот, доктор, и я об этом же. – Сэвидж понял, что они-таки не ушли от скользкой темы, – Не кажется ли вам, что столь долго проживший и так наловчившийся грамотно и расчетливо убивать врагов монстр может… Вспомнить – ну, то есть, эти воспоминания как бы сами всплывут из дебрей, так сказать, подсознания! – куда больше, чем это было бы желательно? И воспользоваться этими воспоминаниями… Для претворения в жизнь… э-э… собственных планов?
Сэвидж рассмеялся. Но он отлично понимал, что его деланный смех не обманет доктора, и уж тем более – работников СВБ. И их программы-анализаторы.
Но доктору что-то нужно ответить. И ответить умно.
– Думаю, доктор, ответ вы и сами знаете. Да, это может быть опасно. Вернее, могло бы, если б не наша всесезонно и ежесекундно, денно и нощно, бдящая СВБ. Охрана питомника – куда там тюрьмам и исправительным заведениям. Даже преступников-людей не охраняют так, как наших с вами питомцев. С другой стороны, что бы там за эти почти два месяца, пока он сохраняет жизнь, наш (Правильней всё же – ваш!) ромэн не вспомнил из памяти Носителя, это не будет иметь решительно никакого значения, пока он надёжно охраняем и заперт.
В своей клетке.
Я ответил на ваш вопрос? – Сэвидж позволил своему веку чуть дрогнуть.
Доктор Лессер, буквально впившийся глазами в его лицо, намёк несомненно понял: откинулся назад на спинку стула, и пожевал губы. Сказал:
– Да, доктор. Вы ответили. Именно это я и хотел услышать.
Когда робот-посыльный привёз пластиковую капсулу с его заказом, доктор Сэвидж уже успел прочесть половину книги. Книги на Станции имелись и на флэшках, и на матрицах, и даже в виде старинных раритетов на бумаге с оттисками типографской краски – для таких любителей старины и экзотики, как Сэвидж, или профессор Мэтт Самуэльссон, ветеран космоса и генной инженерии, который сейчас возглавлял их Отделение, и проработал на Корпорацию целых тридцать восемь лет. Про себя Сэвидж думал, что правильное слово всё-таки будет – прослужил. Как «служат» собачки, когда им показывают косточку с мясом…
Впрочем, критиковать кого-либо за то, что они поступают и думают вот так, а не иначе – не его собачье дело. Сам-то он – что? Не в точно таком же положении?!
Элайджа ткнул в кнопку на центральной панели въехавшего в каюту доставщика. Робот опустил двухметровый цилиндрический контейнер, похожий на старинную оральную упаковку для микрогранул с лекарством, или игрушек-киндерсюрпризов, прямо на пол. Глухо щёлкнул переключатель реле в пульте управления, упрятанного где-то в глубине стального ящикоподобного корпуса доставщика. Капсула, состоявшая из двух половинок – верхняя прозрачная, нижняя – коричневая – раскрылась.
Ни бережно, ни грубо робот взялся за лямки, проходящие под коленями, под талией, и под мышками девушки, лежавшей внутри, и переложил «даму» прямо на пол. После чего взял захватами пустой кокон, лямки, и удалился, тихо шлёпая по пластиковому полу каюты и коридора гусеницами на резиновом ходу.
Сэвидж закрыл дверь за доставщиком. Вздохнул, невольно кинув косой взор исподлобья в угол, где в точке схождения стен и потолка виднелась неприметная чёрная бусинка – объектив видеокамеры.
А куда денешься?! Всё здесь, на борту Станции, делается для вящей «безопасности и удобства» служащих! СВБ всегда стоит на страже интересов сотрудников «Самого Важного Подразделения Корпорации» – секретного блока лабораторий бодиформинга! Вон: доктора Хасиму откачали буквально за три минуты. Он в своей самодельной петле из разорванной на полосы простыни не успел даже задохнуться как следует!..
Ладно, остаётся только сидеть и ждать.
Когда сформированный по его заказу объект для «удовлетворения естественных потребностей организма» очухается, и сможет выполнять положенную ему функцию.
То есть – «включение сознания» куклы произойдёт через примерно пять минут после доставки. А происходит оно автоматически, в результате открытия колпака кокона.
Как раз можно не торопясь, если кто не успел – раздеться.
Мартен так и не смог уснуть.
Но думал он больше не о том, кем был до пробуждения здесь, в Лабиринте-тюрьме. А о том, как побывал два раза в ремонтной мастерской.
Возможно, правильней было бы назвать её больницей, или госпиталем, но больницей, насколько он помнил из своей базовой, с момента «рождения» имевшейся у него, и сейчас ставшей куда обширней, памяти, называлось место, где лечили людей.
А он – не человек.
Поэтому когда он прикончил очередного противника, перерезав, а вернее – вспоров тому глотку тогда ещё трёхдюймовыми когтями, а сам получил проникающее ранение в живот, да так, что наружу вывалилась часть сизо-серых кишок, его на странной тележке с гусеницами и доставили в комнату на «надземном», верхнем, Уровне Лабиринта: «Ремонтный блок», как значилось на табличке на двери – как оказалось, Мартен мог и читать.
