Андрей Арсеньев
Горилла говорила, а попугай молчал
Глава 5
Гарфункл очнулся, обнимая спиной батарею. Он свернулся в позу эмбриона и, убаюкивая спелёнатую руку, непрерывно ощущал в ней пульсирующую боль. За ночь он несколько раз вздрагивал ото сна.
Гарфункл осторожно снял окровавленную повязку и вложил себе в рот. Он чувствовал себя вампиром-импотентом. (Видели бы вы, с какой страстью он вначале, только опомнившись от шока, вбирал в себя извергающуюся из жерл и стекающую по руке горячую лаву.) Когда вкус у жвачки пропал, Гарфункл накинулся на её производителя.{11} Раненый производитель был абсолютно чист, за исключением области, прилегающей близко к травме. Больной и врач из-за отсутствия обезболивающего отказались от дальнейшего мытья – обоим было больно. Врач профессионально, не задев ни одной чувствительной эрогенной зоны, зачехлил обрезанные хуёчки.{12} Когда запелёнатый младенец снова прижался к груди матери, та улеглась на спину и принялась жевать старую жвачку, и, как это ни странно, но у ней снова появился вкус.
В коридоре послышалось радостное пение повара-официанта:
Ты сегодня мне принёс
Не букет из пышных роз,
Не тюльпаны и не лилии,
Протянул мне робко ты
Очень скромные цветы,
Но они такие милые,
Ландыши, ландыши,
Светлого мая привет.
Ландыши, ландыши,
Белый букет.
– Всем доброго утра! – выкрикнул Саймон, пританцовывая твист.
– Доброе утро, Саймон!!!!
Саймон, улыбаясь и слегка отдышавшись, подкатил тележку к Гарфунклу.
– Гарфункл, ты там? Открывай, я завтрак принёс. Он только что из холодильника, не дай ему остыть. – Гарфункл, изнывая, лежал на кровати, он твёрдо решил сдохнуть с голоду. – Прекращай дуться, смотри, что я тебе принёс. – Саймон снял крышку с кастрюльки и с наслаждением протянул: – Тирамису! – Услышав это, Гарфункл едва не захлебнулся от притока слюны. Как это подло со стороны Саймона! Если бы он приготовил какие-нибудь там: торт, пирожное, конфеты или мороженое, то Гарфункл назло просто бы открыл кормушку и плюнул в тарелку. Но тирамису! Это был самый, самый-самый любимый десерт Гарфункла. Самый. – Ммм, какой божественный запах! – продолжал говорить двуликий, заключенный, несмотря на закрытое окошко, сумел воссоздать в голове этот аромат. – А погляди, сколько здесь крэ-эма! Целая кастрюлька!.. Дружище, давай открывай, я не позволю такому роскошному десерту испортиться. Если ты не откроешь, тогда я его сам съем… Нет, я придумал лучше! Я угощу им своих друзей! Тем более нас как раз четверо и каждому достанется по печеньке. Друзья, хотите попробовать тирамису?
Как только со всех сторон послышалось жадное согласие, кормушка заключённого отворилась. Двуликий победно улыбнулся. Он заглянул в камеру: Гарфункл, прижавшись к полу, прятался под кормушкой.
– Ты прям как ребёнок, – сказал Саймон и взял с тележки поднос. – Ладно, протягивай ручки, ты же не хочешь с пола есть?
Лёжа на спине, Гарфункл протянул под идущий к нему поднос дрожащие ладони. Он не мог не налюбоваться этим подношением. Он лежал на полу, с благоговением разглядывая большую кастрюльку, наполненную до краёв белоснежно-ароматным крэмом, рядом с кастрюлькой находились бутылка воды и пять мотков бинтов. Когда Саймон снова принялся открывать рот, Гарфункл опомнился и быстро закрыл кормушку.
– Вы помните, друзья, – обращался Саймон к примкнувшим к экранам лицам своих друзей, – каким расстроенным я покинул вас вчера?
– Простите нас, Саймон, – сказал Элвис, вслед за ним повторили и остальные.
– Ничего, ничего, не надо. Я хочу вам сказать спасибо за вчерашнее, ведь благодаря этому я познал всю доброту и благородство Гарфункла. Да! Да! Не удивляйтесь! Вчера мне было так больно, что, покинув вас, я сразу же пошёл к себе и кинулся реветь в подушку. Но он! – воскликнул Саймон, указывая рукой на дверь Гарфункла, – услышав мои рыдания… вы ведь их тоже слышали?
– Нет, – спеша ответили жильцы, а Алла Борисовна добавила, что если бы она их услышала, то покончила бы с собой.
– Разве?.. Ну хотя да, ведь я рыдал в подушку… Но какой тогда чуткий слух у моего друга, если он смог уловить мои грустные нотки!.. Ну так вот, плачу я вчера и вдруг слышу с улицы: «Са-а-аймон!.. Са-а-аймон!» – я не поверил своим ушам! Но потом опять послышалось это тянучее: «Са-а-аймон!.. Са-а-аймон!» – как будто мать зовёт своё дитя. Я подошёл к окну и тут же узнал голос – это был мой друг Гарфункл. – Двуликий повернулся к двери друга и погладил по ней рукой. – А вы слышали, как он меня звал?.. Нет?! И это не слышали?! Странно, наверное, вы спали… а! может быть, всему причина дождь и гром?!.. Да? Ну я так и подумал. И вот после этого я запрыгнул на свою гондолу и поплыл к окну Гарфункла. Вы же сами видите: дождь всё идёт и идёт, поэтому на улице без гондолы сейчас никак. К тому же я не хотел беспокоить вас понапрасну своим визитом. Ну так вот, стою я, гребу одним веслом и пою: «Santa Lucia!» – а Гарфункл в это время тянет мне навстречу руки. Когда я подплыл к нему, он сказал мне: «Саймон, не плачь!» – а я ему: «И ты не плачь, Гарфункл!» – и тогда он мне опять: «Ох, Саймон! Вырви у меня глаза и приготовь из них себе дивное мороженое! Забери их у меня, поскольку я недостоин плакать по тебе и созерцать твоё величие!» Да, да, так и сказал! Слово в слово! Но я ему ответил: «Гарфункл, ты с ума сошёл?! Из-за твоих слёз мороженое получится солёным! Разве подобает мороженому быть солёным?» После этого я увидел, как мой друг опустил глаза, и его взгляд остановился вот на этой руке. И он сказал… Гарфункл, может, ты расскажешь, как всё было?.. Тогда мой друг сказал: «Саймон, прими в дар от меня эти пальцы! Дабы они служили тебе верой и правдой!» – сказав это, двуликий заплакал. – Скрипя сердце я принял его предложение… Но вы не поверите, какое чудо произошло дальше! Дело в том, что когда я плыл к нему, то забыл захватить с собой чемоданчик. Но он мне не понадобился! Я своим глазом видел, как Гарфункл рукой просто отделил четыре пальца от кисти, при этом не пролилось ни кровинки, и вложил их в мою ладонь!.. Клянусь!.. Так всё и было! После этого он опустил свою осиротевшую руку и, с улыбкой махая другой, медленно удалялся спиной назад, пока не скрылся от меня в тумане.
В коридоре лился свой, человеческий дождь, в придачу с такими стенаниями, какие редко услышишь на похоронах. В то время, когда пять туч изливали из себя воду, Гарфункл с большим удовольствием слизывал со дна кастрюльки крэм. Момент, в который он впервые увидел печеньки, слегка подпортил ему аппетит, но только слегка, так как крэм был просто пальчики оближешь. Да, он их облизал и аккуратно положил на бинты. От них пахло коньяком.
– Ну всё, хватит. Разревелся как девчонка, – сказал Саймон, утирая слёзы. – И вы тоже прекратите плакать. Слышите? Прекратите! – крикнул он на жильцов, те сразу же затихли. – И вот сижу я вчера у себя, разглядываю подарок и думаю: «Почему я? Почему он выбрал именно меня? Разве я заслужил? Разве я отличаюсь каким-нибудь благородством, добротой?» Да это всё не то! Вы меня совсем не знаете! – отвечал Саймон на похвалу жильцов. – Я злодей… Да, это так. За свою жизнь я совершил много зла. Наверное, поэтому я стараюсь искупить свою вину, принося вам добро… Но этого не достаточно! Это не сможет искупить все мои грехи!.. И тогда я подумал: «А что если мне поднести ему дар?» Он упомянул мороженое, но разве можно сделать из пальцев мороженое? Тогда я придумал тирамису… Да, я вернул ему подарок назад. Конечно, говорят: возвращать подарки не хорошо, – но я его не просто вернул! Я залил его коньяком и сливочным крэмом!.. Мне кажется, он проверял меня… и я думаю: я эту проверку прошёл успешно. – Двуликий опустил голову и уставился на свою обезображенную руку, потом он поднял её и прокричал: – А ведь мне ничего не стоило взять эти пальцы и поставить их сюда!
Небеса разверзлись с такой силой, что Гарфункл и жильцы пригнулись на пол и закрыли головы руками. Один двуликий продолжал стоять на месте, вперив взгляд на свои стигматы.
– Ну так что ж, – проговорил Саймон, словно опомнившись ото сна, – пора принимать заказы. Гарфункл, что тебе приготовить на завтра? Гарфункл? – Саймон постучал в дверь. – Если ты не откроешь, значит, ты завтра останешься без завтрака… Ладно, как хочешь… Иоганн! А что вы желаете покушать? Не томите, я слушаю.
– Простите меня, Саймон, но… у меня ещё остала…
– О боже мой! – прокричал Саймон, подняв лицо к потолку. – Слышать больше не могу! Скажите спасибо, что на меня снизошла благодать, а то бы!..
Саймон выдохнул и подошёл к Элвису.
– Ну а вы, Элвис, чем вы меня сегодня обрадуете?
Элвис замялся с ответом.
– Простите, Саймон, но я сыт. – Двуликий глубоко задышал. – Но вы же сами видели, какие огромные были яйца! Вы даже хотели оставить мне одно на сегодня!
– Ах, да, простите, я забыл, – сказал Саймон, отпустив гнев. – Они, и правда, были… огромные… Да, да, вы правы, переедать тоже вредно. Хорошо. Муслим! Когда вы в последний раз кушали?
– Вчера.
– А, паштет… значит, вам тоже нечего мне сказать?
– Нет, почему же? – сказал Муслим, заставив двуликое лицо просиять от радости. – Я хочу рискнуть и попробовать приготовленное вами блюдо из мозгов.
– Вы это серьёзно? – радостно воскликнул Саймон, жилец кивнул. – Уф, у меня даже сердце застучало. Да-а, это очень смело с вашей стороны, но не беспокойтесь, Муслим, я всё сделаю по высшему разряду. – Официант протянул клиенту руку и, совершая рукопожатие, добавил: – Спасибо, Муслим, вы настоящий друг и эстет в кулинарии.
Далее двуликий приблизился к возлюбленной и зацеловал её ручки.
– Дорогая, вы, кажется, вчера обещали сообщить мне ответ?
– Да.
– Надеюсь, это будет: да?
– Да.
Саймон смахнул со щеки слезу и заявил:
– Я самый счастливый человек на Земле. – Возлюбленная тоже не сдержала слёз. – Какое приданое вы мне предоставите?
– Я хочу подарить вам свою самую пикантную часть – филейную.
– О.
Жених и невеста, касались друг друга лбами и плакали, опустив взгляд на свои сплетённые руки. Поцеловавшись с невестой, Саймон сказал:
– Сегодня самый счастливый день в моей жизни.
– Мой тоже.
– Как давно я это ждал.
– Я тоже.
– Обещаю, что я буду обращаться с вашей попой, так как никто с ней ещё не обращался. – Саймон ещё раз облобызал руки и лицо возлюбленной. – Ну что, любовь моя, я думаю можно начинать? Какую музыку вы закажете?
– Для такого дня я уже давно приготовила ответ. Я хочу услышать «Свадьбу».
– Прекрасно… Муслим… ваш выход.
Муслим засиял от счастья.
…А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,
И крылья эту свадьбу вдаль несли.
Широкой этой свадьбе было места мало.
И неба было мало и земли…
Муслим пел до тех пор, пока Саймон, слегка уставший от исполнения супружеских обязанностей, не вышел от Аллы Борисовны. Жених положил поднос и пакет с филе на тележку и, дослушав песню до конца, подошёл к её исполнителю.
– Ну а теперь, маэстро, ваш черёд. Зная ваши наклонности, я предположу, что вы снова выберете классику?{13}
– Знаете, Саймон, до того как вы меня спросили, я был уверен в том же, но сейчас, меня почему-то тянет послушать… «Белые розы».
– «Белые розы»?!.. Ох уж эта молодёжь, молодёжь! – сказал Саймон, после чего, посмотрев в сторону остальных зрителей и по-дирижёрски взмахнув рукой, проговорил: – Элвис, Иоганн, Гарфункл, на счёт три… один, два… поехали!
Из хаты Иоганна послышалась фортепианная музыка, Саймон два раза нажал на переключатель на стене, отчего выключился свет и включилась светомузыка. Саймон достал из-за пояса микрофон и, медленно переставляя перед собой одну ногу за другой, запел:
Немного теплее за стеклом, но злые морозы.
Вхожу в эти двери, словно в сад июльских цветов.
Я их так хочу согреть теплом, но белые розы
У всех на глазах я целовать и гладить готов…
Все, за исключением Муслима, были вовлечены в процесс: Саймон пел, Иоганн играл, Элвис подпевал, а Гарфункл, ритмично кивая головой, отвечал за подтанцовку. К концу песни певец тем же неторопливым шагом возвращался к Муслиму и, допев последнюю фразу, он вытащил из-под ремня пистолет и выстрелил спящей пулей в окошко жильца. Во время операции роль первой скрипки взял на себя Элвис. Но поскольку операция была не из простых, то спустя час певец охрип и не смог продолжить пение. Несколько минут солировала лишь одна мелодия. Гарфункл чувствовал на себе долг перед жильцами, он хотел подхватить брошенное знамя. И когда «Белые розы» начали свой круг по новой, заключённый открыл рот и запел, но из-за длительного пребывания в молчании его голос был не готов к таким нагрузкам, в результате чего из его горла вышла одна какофония. Но, к счастью, никто этого не заметил. Скрип открывающейся двери операционной заглушил этот позорный дебют.
Уставший Саймон вышел из апартаментов жильца и тяжело закрыл за собой дверь. Он положил на тележку поднос с мозгами и покатил к себе. Гений Иоганна почувствовал что-то неладное – по завершении песни он не замолк, а начал играть мелодию с начала. Ответ нашёлся скоро. Спустя минуту вернулся Саймон. Он выключил светомузыку, включил свет и окончательно скрылся за дверью. Фортепиано доиграло до конца и умолкло.
Глава 6
Ночью радиатор разбудил Гарфункла, ударив его током. После Гарфункл почувствовал землетрясение – это был гром. Вода через окно поступала в камеру, словно из душа. Снова сверкнула гроза, громогласно прокричав на прощание. Гарфункл вскочил на ноги. Надвигался Апокалипсис. Гарфункл не ожидал, что на этот раз он заявится сюда без песни. Он почувствовал только, как в коридоре открылась дверь и зашумела вода.
Саймон по колено был в ней. Она поднималась всё выше и выше. Возлюбленная открыла кормушку и ласково улыбнулась двуликому, тот направил на неё пистолет и выстрелил. По воде, словно брошенный блинчик, пронёсся резкий, оглушительный хлопок. Двуликий, тяжело передвигая ногами, подошёл к Муслиму, тот пустыми глазами уставился в дуло. Выстрел. Когда Элвис проговорил: «Я люблю тебя, Брат» – пуля вышибла ему мозги. Иоганн зажался в дальнем углу хаты и, прижимая к себе кусок бедренной кости, промямлил: «Ууу меня еее…» Двуликий нажал на спусковой крючок.
Гарфункл услышал громкий стук в дверь.
– Гарфункл, открывай! – дверь снова загрохотала. – Открывай! Ты, неблагодарный!
Затем он услышал звон ключей. Заключённый подскочил к двери и принялся удерживать её за ручку. Саймон пытался открыть дверь, тяня её на себя, к сожалению для него, вода в этой борьбе играла не за его команду. Его кулак со злости опять застучал в дверь. В окне сверкнула молния. Бог продемонстрировал свой удар.
За дверью наступила тишина. Через замочную скважину и закрытую кормушку пульсировала вода.{14} Гарфункл открыл кормушку. Вода хлынула в камеру, стремительно заполняя её своим плотным потоком. Гарфункл в панике налёг на дверь.{15} Она подалась вперёд. Вода обрушилась на заключённого волной.{16} Гарфункл инстинктивно вдохнул полный рот воздуха. Он был по шею в воде.{17} По уши. По самую макушку.{18} Гарфункл оттолкнулся от пола и вынырнул головой из воды. Он касался её подбородком, а макушкой драил потолок.{19} Он задержал дыхание. Он поплыл. Он зачерпнул одной рукой. Второй. Третьей.{20} Он вдохнул. Поплыл. Сделал один мах. Второй. Третий. Ещё мах. Ещё. Ещё. Мах Трах Бах Нах Е О У Ы И А О У.{21} Он касался её подбородком, а макушкой драил потолок. Он сказал: «Поехали!» – и взмахнул рукой. Одной. Второй. Третьий мах. Четвёртый. Пятый. Шестой. Он уже у двери. Вдо-о-о-ох. Один. Два. Впереди ещё один коридор. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Он у двери. Вдо-о-о-ох. Мах. Ещё мах. Ещё. Ещё. Ещё. Он выбрался наружу.{22} {{23}} [7]
Вода доставала почти до крыши цеха. Его окна уже превратились в истоки. Гарфункл голышом в страхе барахтался по воде. Дождь ещё яростней налёг на приклады орудий. Вдали ударила гроза. Если она нанесёт свой удар вблизи – освобождённому несдобровать. Яростно двигая руками и ногами, он направился к крыше цеха. То, первое здание с мертвецами, полностью скрылось под водой. Подплывая к краю крыши, Гарфункл заметил появлявшуюся с противоположного ската и двигающуюся к нему навстречу фигуру двуликого. Освобождённый кинулся прочь. Саймон был раздет по пояс. Он, выпрямившись, стоял на коньке крыши и глядел Гарфунклу в лицо, впервые являя ему своё обезображенное плечо. Он отвёл в стороны полусогнутые руки. Оружия в них не было. Блеск молнии озарил всё пространство, словно днём. Гарфункл не знал, куда ему деваться. Кругом была сплошная вода. Саймон одной рукой призывал Гарфункла вступить на ковчег. Он спустился с краю и протянул ему искалеченную кисть, второй, чтобы не упасть, он держался за крышу. Прогремел гром. Гарфункл закричал. Он испуганно подплыл к двуликому. Он находился в метре от его помощи, не находя смелости принять её. Саймон с немигающим глазом и немым выражением лица смотрел на Гарфункла, тот отвернул от него голову, вглядываясь вдаль. Там виднелись попеременно освещаемые молниями облака – богу никак не удавалось зажечь зажигалку. У Гарфункла не было выхода. Он протянул двуликому свою обезображенную руку (почему?), с которой вода смыла все бинты.
Их ладони спасительно тянут друг к другу свои линии жизни, чтобы соединить их и стать одним целым. Их укороченные фаланги пальцев нацелены друг на друга. Они соприкасаются.
Гроза взорвалась где-то рядом.
Глава 7
Кто-то светил ему фонариком в глаз. Он и она переговаривались. В голове стоял шум.
– Как вы себя чувствуете?
– Что со мной произошло?
– Вы полтора месяца пролежали в коме. Вы попали в аварию… Вы вылетели через лобовое стекло и… пронеслись несколько метров головой по асфальту.
– А рука? – спросил он, подняв левую руку с прибинтованной к ней гранатой (большой палец служил чекой).
– Вы, к сожалению, лишились четырёх пальцев.
– А… насколько серьёзно с головой?
Доктор посмотрел на скрытую под повязкой часть головы, бинты с которой переходили на плечо, и, выдохнув, произнёс:
– Жить будете.
– К вам посетитель, – сообщила медсестра, открыв дверь в палату.
Вошла девушка. Его жена. Она прикрыла рукой рот и испуганно зашагала в его сторону.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, до этого несколько минут молча, со страхом поглядывая на его лицо. Она сидела с его здоровой стороны и сжимала его ладонь.
– Нормально, – сказал он, слегка кивнув головой и тяжело опустив веки.
– А что ты делал там?
– Где?
– На дороге. Ты не помнишь: куда ты ехал в тот день? – Он смотрел на неё, напрягши единственную бровь. – Ты за кем-то гнался? Или что? Просто я узнавала у тебя на работе, и мне сказали, что вы на той дороге не работаете и они тебя туда не посылали… Ты не помнишь: куда ты ехал?
– Нет.
Ложь.
– А ты хоть что-то помнишь?
Он пожал здоровым плечом.
– Не знаю… дождь… и дождь.
– А-а когда ты был в коме?
– Ничего… Единственное, я не очень-то удивился, когда узнал, что со мной… рука… лицо.
– Вы готовы? – спросил доктор, оглядывая супружескую пару.
– Может, тебе лучше уйти?
– Нет, я останусь.
Доктор осторожно слой за слоем снимал с головы бинты. Под ними скрывалась красная кожа с впадиной в глазнице, бордовая дыра на носу, полузакрытый из-за отсутствия губ рот, за которым виднелись несколько обломанных зубов, лысый череп с огромными швами вокруг вмятины…
Жена вскрикнула и, зажав рукой рот, выбежала из палаты.
* * *
Он стоял перед зеркалом в служебной форме, вглядываясь в своё новое отражение. Когда он по поводу своего будущего в первый раз явился на работу, то услышал от начальства намёк, что они не желают иметь в своём строю сотрудника с такой внешностью. Он шёл напролом. Они обязали его пройти тщательное медобследование и тесты по профподготовке. У них ничего не вышло. С тех пор он всегда старается глядеть на них пустым глазом.
Он подошёл к дверному проёму кухни и приложил половину лица к косяку, скрыв за ним своё уродство. Жена мыла посуду, оставшуюся после завтрака. Она повернулась к нему. Это был он. Он улыбнулся ей. Она ответила тем же.
– Нам надо развестись. – Услышав это, она отвела от него взгляд и уставилась в раковину. – Не порть себе жизнь. За то, что ты будешь постоянно плакать и дрожать при виде меня, тебя в раю по головке не погладят.
Он ушёл.
Вечером начался сильный ливень.
Он сидел в стоящей на обочине машине. В зеркале он увидел свет фар. Он вышел из машины. Он встал с краю дороги и замахал жезлом. Водитель его, кажется, не замечал. Несмотря на вечер и непогоду, тот ехал довольно быстро. Перед гаишником взвизгнули тормоза. Машина пролетела пятьдесят метров от того места, где он стоял, чудом не свалившись в кювет.
Гаишник крепко сжимал в руке жезл, наблюдая, как тот рассекает одну каплю за другой. В этот момент с гаишником что-то произошло. Внезапно он стал наполовину не тем, кем был раньше.
Он не спеша шёл к водителю и, держась рукой за козырёк фуражки, кланялся дождю.
Он постучал в стекло. Дождь барабанил громче. Он постучал сильнее.
– Открывайте!
Рука яростно забила по стеклу. Оно опустилось.
В глазах гаишника появился испуг, когда он увидел ужаснувшееся лицо водителя. Но спустя секунду он опомнился и улыбнулся своему старому отражению…{{24}}
