Андрей Арсеньев
Горилла говорила, а попугай молчал
IV
После проведённой бурной ночи мне совсем не хотелось вставать утром и идти на работу. Но к полудню я всё-таки там появился.
– О, глядите, Серлок Волкс пришёл! – крикнул один из наших бородатых полицейских при моём входе в участок. Со всех сторон послышался смех:
– Беее!
– Беее!
– Беее!
Штаб наш небольшой: волк да семеро козлят, ну а также их мамаша в своём кабинете. Всё это если не считать патрульных. Как я уже упоминал, мне нелегко было начинать работать в этом коллективе после той книжной истории. Но я свыкся, к тому же, когда я только поступил сюда, здесь было больше сотрудников, а начальником являлся козёл. Но когда его сменила наша нынешняя, Ебена Козлодоева, и сократила штаб до семи, то тут-то меня и начали мучить кошмары: я поздно прихожу на работу, и тогда мамаша раздаёт каждому козлёнку по самурайскому мечу, и они начинают крошить меня на мелкие кусочки, или вдруг я оказываюсь на последнем месяце беременности, начинаются схватки, меня привозят в роддом, и врач-гинеколог говорит, что придётся делать кесарево сечение, в палату входит начальница, делает когтём разрез на моём животе, вынимает оттуда маленьких козлят, а затем набивает своим говном мой живот и зашивает его, после чего твари, видя, как из меня сыплется козье дерьмо, обращаются к батюшке, и тот сжигает меня за сатанизм. Не знаю, случайно так вышло, что на семи сокращение остановилось, или всему причиной было то, что Козлодоева просто любит читать запрещённую литературу и хочет выкурить меня отсюда, подсознательно давя этим на мою психику, и это у неё, скорее всего, получилось бы, если бы я не сдружился с Бородькой, который, посмеявшись сейчас со всеми, стоял, ожидая меня, за нашим общим столом. Все мы работаем в одном большом помещении с семью рабочими местами, оборудованными пишущими машинками. Мне, видимо, начальница не доверяет, поэтому и приставила ко мне Козлова, который забрал себе половину стола и сидит всегда напротив меня, из-за чего со стороны может показаться, что он мой клиент. Ну, или я его.
– Начальница нас ждёт, – сказал Бородька, когда я подошёл к нему.
– А ты у неё уже был?
– Нет, тебяяя ждал.
– Ладно, пошли.
Мы постучались и зашли к Козлодоевой. Это был не очень большой и не очень уютный кабинет, пол здесь был уложен паркетом в виде узора из чёрно-белых зигзагов, а по центру стоял стол в форме буквы Т, во главе которого восседала толстая, рогатая коза, чья борода раскинула свои пальцы на клавиатуре компьютера. Позади начальницы находилось закрытое бордовыми шторами окно, по причине чего здесь часто царила интимная обстановка.
Мы сели за стол. Я слева от начальницы, Козлов со своими бумагами справа от неё.
– Начинайте, – сказала Козлодоева, пристально смотря на нас.
– С чего? – спросил я.
– С начала, дебеел! – крикнула она на меня и обратилась к Козлову. – Как ты с ним работаешь? У тебя самый тупой помощник, которого я когда-либо видела.
– Вообще-то это он мой помощник.
– Заткнись! – скомандовала мне Козлодоева и снова повернулась к Козлову. – Начинай.
– С чего? – неуверенно спросил он.
– С начала, глупенький.
Бородька, выдохнув и взяв в руки лист, принялся читать вслух:
– Вчера, предположительно бееез пяти час дня, было совершено убееейство судьи Мееехайло Мееедведева. Смееерть возникла в результате удара тупым предмееетом по затылочной части головы. Орудием убееейства эксперты считают страусиное яйцо, остатки которого были найдены на голове убееетого…
– А разве можно проломить яйцом череп? – перебила Бородьку Козлодоева. – Я как вчера это услышала, всё время об этом думаю. Даже если это и страусиное яйцо. Ведь судья был огромным меедведем, и череп, думаю, у него должен был быть крепче остальных.
– Да, мне тоже приходило это в голову, и поэтому я решил подробнее узнать об этом у патологоанатома, и он подтвердил, что это возможно, так как убееетый всю жизнь был лысым и ультрафиолет за это времяяя разрушил прочность его черепа. Но он добавил, что всё равно, чтобы его проломеееть, должен был произойти очень сильный удар.
– Подозреваемые есть?
– Да, трое. Первый – это телохранитель судьи, Филлини, если опираться на его сведения, то это он последним видел судью в живых, он же и обнаружил труп. Убееейство, по его словам, случилось во времяяя его отсутствия с 12:53 до 12:56, когда он был в туалете. Это подтверждает второй подозреваемый, повар судьи Волчонков. – В этот момент на харе Козлодоевой появилась воодушевлённая улыбка. – Он незадолго до этого принёс Мееедведеву на обееед яйцо, которым и было совершено убееейство. – Когда Бородька сообщил это, Козлодоева закатила от удовольствия глаза. – В 12:52 Волчонков покинул кабееенет, после чего по каким-то обстоятельствам задержался в коридоре, по его словам для того, чтобы подслушать, о чём будут говорить судья и Филлини. – Начальница издала лёгкий стон и, не открывая глаз, попросила Козлова продолжать. – Третий подозреваемый это…
– Нет, про Волчонкова! – сердито вскрикнула Козлодоева.
– Насчёт Волчонкова… – нерешительно произнёс Бородька, переведя взгляд с начальницы на меня и обратно, – ну… я всю ночь и утро изучал дела подозреваемых и выяснил, что брат Волчонкова повесился пять лет назад, не сумееев оправиться после вынесенного ему приговора судьи.
Услышав это, Козлодоева испытала такой оргазм, что вырубилась за столом, и нам пришлось вызвать доктора.
Мы сидели за нашим рабочим местом, когда из кабинета вышел врач и сообщил, что начальница готова нас принять. Она томным голосом пригласила нас присаживаться и, улыбаясь, попросила Козлова продолжить рассказ.
– О чём имееенно? – уточнил Козлов.
– О поварёнке и его брате.
Козлов деловито пересмотрел свои листки, извлёк нужный и начал:
– Пять лет назад его брата приговорили за воровство к повешению… за ноги. После этого он впал в глубокую депрессию и через два мееесяца повесился. Их семья росла бееез отца, а мать после этого хватил удар, из-за которого она и сейчас не может встать с постели. В пятнадцать лет Волчонкову пришлось одному заботиться о матери. Он бросил школу и отучился на повара. После чего работал в ресторане, из которого Мееедведев и пригласил его к себеее на работу – судье понравилось приготовленное им блюдо. На деньги, которые Волчонков зарабатывал у судьи, он содержал сиделку для матери, когда сам не мог быть рядом с нею. Ну и вроде бы всё, – заявил Бородька, оторвав голову от бумаг.
– А насчёт того, что он подслушивал?
– Волчонков сказал, что сделал это в первый раз за всё времяяя на работе и просто из-за того, что судья и телохранитель всегда молчали при нём. А когда Волчонков услышал за дверью, что Филлини попросился в туалет, то попытался убееежать, но не успел, потому что Филлини его увидел.
– Если судить по времеени, то у убийцы было около двух минут, может даже чуть больше, чтобы убить судью и скрыться, так? – задумчиво спросила Козлодоева.
Я всё это время молча наблюдал, к чему она клонит.
– Да, – подтвердил Козлов.
– Значит, у поварёнка было время, чтобы успеть забеежать в кабинет, убить судью, а потом убеежать до того, как телохранитель выйдет из туалета?
– Думаю, да, – снова согласился Козлов.
– Ну, тут всё понятно, – сказала начальница, направив на меня презрительный взгляд.
– Что тут понятно?
– Что? – удивлённо спросила Козлодоева.
– А то, – говорил я, напрочь забыв про субординацию. – А как насчёт его жены? А телохранителя?
– А что насчёт жены? – спросила немного шокированная моей выходкой начальница.
– А то, что у неё был мотив убить своего мужа, ведь всё наследство перейдёт к ней. И к тому же спальня, где она якобы «болела», – произнёс я это слово, изображая пальцами кавычки, – находится за стеной кабинета, и туда есть дверь напрямую, через которую Умка спокойно могла зайти и убить судью, пока Филлини отсутствовал.
Козлодоева, выслушав это, повернулась к Бородьке.
– Наследство действительно всё перейдёт к Умке?
– Да, я узнал это у нотариуса.
– А что насчёт «болезни»? – поинтересовалась она у него, изобразив кавычки.
– Я сегодня рано утром посетил их семееейного доктора, и он подтвердил, что два дня назад Умка обратилась к нему за помощью по поводу её болезни, которая часто встречается у бееелых мееедведей из-за длительного пребывания в слишком тёплом для них климате. Она не в первый раз обращалась с этим к доктору. Он сказал, что на полное выздоровление обычно уходит неделя. И что самое важное, врач подтвердил, что основным симптомом болезни является сильная слабость. И даже если представить, что Умка убееейца, она физически не могла проломеееть судье череп.
– И что ты на это скажешь? – бросила в мою сторону Козлодоева.
– На то он и семейный доктор, чтобы её выгораживать. Может, он вообще её любовник и она с ним заодно, об этом вы не подумали?
– Их доктор – мышь, – уточнил Бородька.
– Перестань нести эту чушь! – закричала начальница. – И неужели ты думаешь, что Умка, которая помогает детям и нищим, способна кого-то убить? – Я хотел было возразить, но Козлодоева продолжила: – Значит так, надо немеедленно арестовать…
– А телохранитель? – выкрикнул я.
– Что телохранитель?
– Он ведь тоже мог убить. Вы не находите странным, что убийство произошло именно в тот момент, когда Филлини якобы «был в туалете», а? – вновь сказал я, прибегнув к помощи пальцев.
– А мотив какой?
– Ммместь за поедание яиц! – неожиданно для самого себя вырвалось из моего рта.
– Ты что, забыл? – обратился ко мне Бородька. – Он же сам посоветовал судье яйца.
– А может, это обводящий манёвр, чтобы отвести от себя подозрения?
– Не понял.
– Что?
– Про обводящий манёвр.
– Что не понял?
– Всё… – Все молчали. – В чём смысл обводящего манёвра?
– Вввв…
– Не, я просто, правда, не понял. Объясни. Как мы знаем, имееенно благодаря Филлини судья подсел на яйца, так?
– Так, – произнёс я неуверенно.
– И по твоим словам получается, что Филлини отомстил судье за то, что тот ел яйца?.. – Я уже слегка открыл рот. – Которые, если бы не сам Филлини, судья никогда, может быть, и не попробовал, так?
Я несколько секунд подумал, после чего закрыл рот.
– Вот же дебеел, – покачивая головой, выговорила начальница.
– К тому же судья ему очень хорошо платил, – продолжал Бородька, – и он мог уйти, когда захочет, так что я не понимаю, зачем Филлини было его убееевать. Да и Волчонков видел, как он заходил в туалет.
– Вот именно, что заходил! А когда он оттуда вышел, никто не видел. Если, как он говорит, разбудил Умку в час, то у него была уйма времени для убийства.
– Ладно, допустим, а мотив тогда какой? – спросила начальница.
– Никакой. Он просто так убил судью. Без мотива. Может, он маньяк!
– То есть он беез причины умышленно пошёл на убийство, я так поняла?
– Да.
– И много ты видел умышленных убийств без мотива?
Я задумался.
– А может, он был с Умкой заодно! Может, он её любовник! – Козлодоева засмеялась и хотела сказать что-то Козлову, но я не дал ей этого сделать: – А почему никто из вас не задаётся вопросом: откуда судья брал яйца, а? Может, существует яичная мафия, и она с ним расправилась, не поделив что-то.
– Вот и разбирайся сам с этой мафией, – сказала Козлодоева и повернулась к Бородьке, – а мы тем времеенем арестуем этого поварёнка. Вот кто действительно маньяк! Знаешь, Бородька, а я и не удивлена: любая здравомыслящая тварь, только увидев подозреваемых, сразу же верно определила бы, кто из них убийца, – договорив это, Козлодоева с отвращением посмотрела на меня, и, выдохнув, добавила: – Значит так, Бородька, сейчас я выпишу ордер на арест этого пова…
На столе зазвонил телефон. Начальница подняла трубку и, проговорив меньше минуты, с озадаченным видом повесила её обратно.
– Кто это? – спросил я у Козлодоевой, нарушив этим возникшую тишину.
– Новый свидетель, – заявила она, смотря на нас со слегка округлившимися зрачками.
– Кто? – спросил Козлов.
– Глухарь.
Снова возникла тишина.
– Не к добру это, – сказал Козлов.
– А что он сказал? – спросил я.
– Он сказал, что его квартира находится напротив кабинета судьи. И что в момеент убийства окно кабинета было открыто, и он всё видел.
– А что он видел? – спросил Козлов.
– Он сказал, что расскажет всё лично, не по телефону, и ещё он сказал, что его показания станут для нас полной неожиданностью. – Начальница взяла листок, написала на нём что-то и передала его Бородьке. – Это его адрес, а точнее, номеер квартиры. Сходите и узнайте, что этот глухарь там видел… – Козлодоева по-серьёзному задумалась. – Но я думаю, что что-то новое вы вряд ли от него услышите… А! – с досадой выкрикнула Козлодоева и швырнула ручку о стену. – С арестом, похоже, придётся подождать! Это убийство прогремело на все края! – говорила она, тыча двумя руками на меня и Бородьку. – И если мы раскроем его, то… – в этот момент она замолчала, мечтательно уставясь в потолок с дурацкой улыбкой на роже.
Мы с помощником не захотели мешать Козлодоевой летать в облаках и молча покинули кабинет.
– На чьём поедем? – спросил я Бородьку при нашем выходе из полицейского участка.
– В смысле?
– На Конько или на Коневском к глухарю поедем? Или каждый на своём?
– У них сегодня техосмотр, – сказал Козлов, кивая головой в сторону гаража, возле которого, построившись в ряд, стояли мустанги, державшие в руках перед машинистом подковы.
Конько и Коневский увидели нас и приятельски нам помахали.
V
Мы решили пройтись пешком, так как путь был долгим, а такси недешёвым.
– Да, не повезло ему, что глухарь всё видел, – произнёс Бородька по дороге.
– Кому?
– Волчонкову.
– В смысле?
– Да ладно тебеее, он же не родственник твой, чтобы ты его защищал. Ты что, не хочешь повышения?
– Ты слышал о презумпции невиновности? Может, глухарь видел Умку или Филлини? Или ещё кого.
– Ладно, ладно молчу, – сказал Козлов и через несколько секунд снова заговорил: – Слушай! Если ты Серлок Волкс, то я тогда кто?
– Доктор Козлятсон, кто же ещё.
– Да-а, – с улыбкой протянул Козлов, – это что получается, мнеее нужно наши приключения описывать?
– Почему и нет.
– Да-а… но давай договоримся, если я напишу книгу, то только от твоего лица, как будто это ты её написал, а то от себяяя я как-то стесняюсь.
– Ладно. Но если вдруг я тоже решу написать книгу, то это будет от твоего лица, договорились?
– Договорились.
– Ты только смотри этот диалог в книгу не включи, а то сразу проколешься.
– Ладно, – улыбнувшись, сказал Бородька, – но и ты тогда тоже его не включай, а то сразу проколешься.
В тот день у нас не очень шла беседа между собой. Об убийстве говорить мне не хотелось, а из остального ничего не шло в голову.
– Что это за здание? – спросил Бородька. – Раньше его здесь не было.
– Где?
– Да вон, – сказал Бородька, указывая рукой на небольшой, странный, в форме буквы Т, белый двухэтажный дом с примыкающей к нему сбоку витой лестницей. – Пойдём поглядим.
Поскольку здание это располагалось к нам задом, мы принялись обходить его, чтобы увидеть фасад. Бородька шёл впереди меня и, зайдя за угол, внезапно остановился.
– А! – испуганно вскрикнул он и, косясь ртом в мою сторону, прошептал: – Что это?
Я медленно, потрушивая, подошёл к помощнику и осторожно выглянул из-за угла.
– Где? – тихо спросил я.
– Там, рядом с крокодилом.
– Ну на хер! – произнёс я, спасительно ухватившись за Бородькину руку.
На пороге лицом к двери стояло что-то! Заметив нас, оно резко повернуло к нам голову и произнесло:
– Мы строили, строили и, наконец, построили! Ура-а-а-а!
Мы с Бородькой кинулись прочь оттуда. Больше километра пробежали мы, боясь оглянуться назад. Когда в ушах перестало раздаваться это зловещее «Ура-а-а-а!», я остановился. Бородька, пробежав ещё сотню метров и почуяв своё одиночество, тоже прекратил движение. Он остановился, ожидая меня.
– Что это было? – с отдышкой спросил он, упираясь руками в колени.
– Не знаю, – ответил я, тяжело вдыхая и выдыхая воздух.
– У-у! Как бы нас не заставили с этим разбираться.
Периодически оглядываясь назад, мы молча преодолели половину предназначенного до дома глухаря расстояния, когда впереди возникла знакомая тварь.
– Смотри, Лосита идёт, – шёпотом сказал Бородька, обращая моё внимание на идущую нам навстречу молодую пару, лосиху и лося.
– Здравствуйте, – сказала Лосита, остановившись перед нами.
– Здравствуйте, – единогласно произнесли я и помощник.
– Как поживаете? – спросил Бородька.
– Хорошо, – ответила Лосита, – вот в парк идём.
– А-а, – с улыбкой произнёс Бородька, – это ваш кавалер, да?
– Да, – сказала лосиха и обратилась к кавалеру: – Дорогой, познакомься, это вот Сынитар Волков – следователь полиции, а это его помощник, Бородька Козлов, ой, простите, Бородий, – исправилась Лосита и смущённо засмеялась.
Лось пожал протянутую ему Бородькой руку и произнёс:
– Приятно познакомиться, Лось.
– Лось… – улыбаясь и потрясывая рукой, проговорил Бородька, – а имяяя?
– Лось! – всё так же не выпуская руки, с улыбкой ответил кавалер.
– Э-э, – озадаченно протянул Козлов. Он опустил руку и посмотрел на меня. – Лось Лось?
– Да! – воскликнул Лось и со счастливым выражением лица оглядел всех нас.
Мы все молча смотрели друг на друга. Лось и Лосита улыбались во все свои 32, а мы, напротив, чувствовали неловкость и не знали, куда себя деть.
– Ладно, вы нас извините, но нам надо торопиться, – проговорил я заклинание, помогшее нам выбраться из этой сложившейся неловкой ситуации. Мы попрощались и пожелали друг другу удачи.
– Да, ну и имееечко – Лось Лось! – сказал Бородька и засмеялся, после чего, примерив на себя серьёзную маску, продолжил: – Вот надо было этому Мееедверту писать мееемуары перед казнью, а? Как Лосита после этого осталась здесь жить, я до сих пор удивляюсь.
– Нечего было надзирателю их публиковать, – возразил я, – выбросил бы и всё. А он нет, опубликовал, деньги заработал, а то, что жизнь девчонке испортил, его не волновало.
Здесь я сделаю небольшое отступление насчёт Медверта и его нимфетки. Медверта арестовали вовсе не за связь с Лоситой, а за убийство. А узнали о нём и Лосите только из его мемуаров, после публикации которых Медверта, уже мёртвого, ещё сильнее стали ненавидеть. Дело в том, что у нас запрещены смешанные, разновидовые отношения, так как дети в основном в таких союзах не рождаются, а если и рождаются, то на свет выходят тяжелобольные, недолго живущие существа. К тому же Лосита была несовершеннолетней на тот период. Обратите внимание, что все изнасилования у нас, если они случаются, совершаются только тварями, отличающимися видом от жертвы. За всё время моей работы ко мне не поступило ни одного такого заявления от потерпевшей стороны в отношении твари своего вида. Как любит говорить Псивенс: «Сучка не захочет – кобель не вскочит».
– Даже своего судья не пожалел, – сказал Козлов.
– Ага, не пожалел! Значит, Медверт случайно умер во время казни? Никто никогда не умирал, а он единственный умер. Случайно, да?
– Ну да, – немного поразмыслив над этим, произнёс Козлов, – странно это. То палач всегда мучил всех, пока не кончит, а тут взял всунул ему и не вынимал, пока не задохнулся.
– Даже не кончил, – добавил Козлов после паузы.
– Прикончил его, не кончив, – подытожил он и засмеялся.
– Давай на такси поедем, пока ещё кого-нибудь не встретили, – сказал я Козлову, – к тому же неохота связываться с кабелём.
– С каким кабееелём?
– Да вон видишь табличка: «ОСТОРОЖНО, КАБЕЛЬ! КОПАТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ».
– Ну ты же ведь не собираешься копать?
– Не знаю… как прочту про какой-либо запрет, так и тянет это сделать.
– Копать всё равно нечем.
– Да вон к будке лопаты прислонены, – сказал я, показывая на небольшой сарай, через окно которого с дьявольской улыбкой, приставив ко лбу козырьком ладонь, смотрел на нас кабель.
– А-а! – протянул я с досадой, почёсывая руки. – Нет, давай на такси поедем, всё равно осталось уже не так много, так что денег хватит. Вон как раз такси едет! Иди останови.
Бородька радостно побежал исполнять моё поручение, не подозревая о том, что платить придётся ему, поскольку денег у меня с собой не было.
– Эй, спроси, как у меееня дела! – быстро сказал мне Бородька, стоя на краю обочины.
– Зачем?
– Давай быстрее, пока такси не проехало!
– Как у тебя дела?
– ТАК СИбеее! – прокричал на всю улицу Бородька, махая водителю рукой.
Мы удачно прибыли к месту назначения. К счастью, деньги у Бородьки были с собой. Не очень-то хорошо было бы появиться перед новым свидетелем, испачканными в зелёнке.
Глухарь жил в неприглядном двухэтажном многоквартирном доме, на верхнем этаже. Мы поднялись и позвонили в дверь.
– Открыто! – послышалось из квартиры.
Мы переглянулись и вошли внутрь.
– Идите сюда, – прозвучал тот же голос в конце коридора.
Местом, откуда доносились эти реплики, оказалась небольшая гостиная со старыми мебелью и обоями. В углу, на тумбочке, стоял выключенный старый телевизор, на стене над ним висел портрет Месси Львова в рамке, а напротив телевизора, на старом полинявшем диване, сидел такой же старый полинявший глухарь.
– Присаживайтесь, – обратился он к нам.
Так как сидеть в гостиной кроме дивана было негде, мы решили постоять.
– Это вы звонили в полицию по поводу…
– Это отсюда вы видели убийство? – оборвал я Бородьку, направляясь к окну.
На улице под окном стояли две пустующие скамейки, впереди находилась детская площадка: качели, горка и песочница. В стороне от неё располагалось небольшое футбольное поле. Но никому до всего этого не было дела: на глаза мне не попалось ни одной твари. А позади детской площадки, прямо напротив меня, стоял двухэтажный особняк Медведева, а если быть ещё точнее, окно его кабинета. Окно было открыто, и так как расстояние до него было приблизительно тридцать метров, мне хорошо виднелись судейские стол и стул.
– Да, отсюда, – подтвердил свидетель, когда я отвернулся от окна.
– А можно узнать ваши имяяя и фамееелию? – спросил его Козлов. – Это для протокола.
– Сергей Глухарёв.
– И что же вы, Глухарёв, видели в момент убийства судьи? – спросил я, упёршись жопой на подоконник.
– Убийство судьи, – ответил Глухарёв.
– И кто его убил?
– Страус.
– Страус? – удивлённо переспросил Бородька, опередив этим меня.
– А если точнее, страусиха, – всё так же спокойно продолжал отвечать на вопросы Глухарёв.
Не зная, шутит над нами свидетель или нет, мы с Бородькой, шокированные его заявлением, минуту стояли, не проронив ни слова.
– И что же именно вы видели? – собравшись с мыслями, спросил я Глухарёва. – Можно узнать поподробнее?
Глухарёв посмотрел на каждого из нас, уставился в стену, где висел портрет, и начал свой, наверное, не раз готовившийся рассказ:
– Я старый. Лифт у нас не работает, так что на улицу я выхожу редко. В основном я целые дни сижу здесь и читаю книги. Вчера было так же, я сидел на диване и читал. Окно было открыто. Во дворе у нас шуметь некому, так что мне никто никогда не мешает. Но вчера я услышал на улице какой-то звук, как будто кто-то бегал и голосил. Я отложил книгу и пошёл посмотреть. И увидел, как по детской площадке бегала голая страусиха. С огромным пузом. Всё это время она громко всхлипывала. Какое-то время она носилась так взад-вперёд и глядела по сторонам. А потом она неожиданно посмотрела на дом судьи и уставилась на окно его кабинета. Я тоже туда посмотрел и увидел судью, который сидел у себя за столом. Окно у него всегда было открыто. Страусиха увидела его и сразу замолчала. Потом поглядела на песочницу, подошла к ней, повернулась на судью, потом на песочницу, потом опять на судью. Потом она шагнула чуть в сторону и стала лицом прямо напротив его окна. Потом повернулась ко мне и засунула голову в песок. Страусиха стояла в такой позе секунд тридцать, я даже уже хотел отойти от окна, но потом раздался выстрел, и я увидел, как яйцо из страусихи прилетело прямо в голову судьи, и он рухнул ею на стол. Потом страусиха вынула голову из песка, поглядела на окно и убежала.
Мы с Бородькой, охуевшие от услышанного, стояли, раскрыв рты. Я повернулся к окну и взглянул на песочницу. Она располагалась прямо напротив двух окон и где-то в десяти метрах от кабинета судьи. Я обернулся и обратился к Глухарёву:
– Вы что, смеётесь?
– Нет, не смеюсь, – спокойным голосом ответил свидетель. Единственное, чем он шевелил за всё время нашего присутствия, были шея, глаза и клюв.
Я посмотрел на Бородьку, на портрет и снова на глухаря.
– Вы ведь в курсе, что врать – это грех?
– Ну да.
– А зачем тогда вы нам врёте?
– Я не вру, и вообще, какое мне дело до того, что это грех?
– Как! Вы же верующий!
– С чего вы взяли?
– С того, что у вас на стене висит фотография Месси Львова!
– Где?
– Да вот же! – сказал я, указывая на портрет.
– Это Лазарус Серый, вообще-то, – недоумённо произнёс свидетель.
Я подошёл к портрету и принялся подробно его рассматривать.
– А, ну да, – проговорил я, отворачиваясь от него.
– Волка ото льва отличить не может, – удивлённо и спокойно сказал Глухарёв.
– Ну, просто мне показалось, что он здесь без гривы и… – оправдывался я, возвращаясь к окну.
– У вас все такие полицейские в участке? – спросил Глухарёв Козлова.
– Нет, он один такой.
– Ну ладно, ладно! Всё, забыли! Нам что, говорить больше не о чем? – выпалил я и обратился к диванному сидельцу: – То есть вы говорите, что не врёте нам?
– Нет.
– И вы действительно видели на детской площадке страусиху?
– Да.
– И то, как она выстрелила в судью?
– Да.
– Яйцом?
– Да.
– И как яйцо это убило судью?
– Да.
– Скажите, у вас хорошее зрение?
– Ну уж лучше вашего.
Да, не скрою, я прекрасно понимал, что Глухарёв обыгрывает меня со счётом 1:0, но я не собирался отступать, по причине чего и выточил из своих извилин одну особую деталь, с помощью которой вознамерился разрушить все его показания и забить тем самым гол на чужом поле.[1]
– Тут что-то не сходится, – начал я свою контратаку, – вы сказали нам, что, когда страусиха засунула голову в песок, вы хотели уже уйти, но потом «раздался выстрел», – сказал я, внимательно следя за реакцией свидетеля, но, ничего не обнаружив, обратился к Бородьке: – А ведь никто из свидетелей не слышал никакого выстрела, да, Козлов?
– Да, – подтвердил он.
– А значит…
– Я бы не сказал, что «раздался выстрел», – перебил меня Глухарёв, – это так, метафора. На самом деле звук был похож на… чпок! – спокойно произнёс он, чпокнув клювом.
2:0.
– Скажите, а зачем страусихе нужно было убивать судью? – не сдавался я.
– Может, за то, что он жрал их детей? – прозвучали слова свидетеля как гром среди ясного неба.
– А вы откуда знаете об этом?
– Уже давно стоило мне только около часа дня выглянуть в окно и я видел, как он их ест.
– А почему вы никому не сообщили об этом?
– Кому?
– Ммм… нам.
– И что бы вы сделали?
У нас с Бородькой не нашлось ответа.
– К тому же, – продолжал Глухарёв, – я не один живу в этом доме, может, ещё кто-то кроме меня знал об этом. И судя по тому, что судья жрал перед открытым окном, это его не сильно заботило. Он мог к вам в участок спокойно зайти с яйцом и сожрать его при вас, и вы ему ничего бы не сделали… Я бы лучше на вашем месте задался вопросом: откуда вообще взялась эта страусиха возле дома судьи?
– Вы что, полицейский, чтобы учить нас работать? – сердито сказал я ему.
– Вообще-то я был полицейским, а точнее, следователем у себя в краях.
– Да? И много дел вы раскрыли?
– Ни одного, – уверенно и совсем не стесняясь этого ответил Глухарёв. – Больше пятидесяти заведённых дел, и ни одного не раскрыл. Поэтому меня и уволили.
Я с трудом сдерживал смех.
– А может, у вас ничего не получилось, потому что вы дела ЗАВОДИЛИ? Ведь у нас, например, говорят так: заводят блох, а дела ВОЗБУЖДАЮТ, – сказал я Глухарёву и засмеялся, Бородька тоже.
– Возбуждается Машка, когда её за ляжку, а дела заводят. У нас так говорили, – парировал свидетель.
– Ладно, – произнёс я, утирая слёзы, – скажите, а может, вы просто срываете на нас злобу за свои неудачи и поэтому мешаете нам раскрыть дело?
Глухарёв промолчал.
– Ну и что же вы нам посоветуете со своим большим опытом в расследованиях? Как нам действовать?
– Ищите страусиху, – решительно заявил свидетель.
– Ладно, спасибо вам за показания, мы всё проверим, но сейчас нам пора, – сказал Козлов и повернулся к выходу.
Я тоже уже хотел было попрощаться, но не успел, поскольку заметил насмешливое выражение лица Козлова, после чего мне вдруг вспомнился Волчонков.
– А вы не знаете, как нам её найти? – со всей серьёзностью спросил я Глухарёва. Он и Козлов пристально всматривались в меня, но, не услышав в моем голосе насмешки, помощник вернулся в гостиную, а свидетель приготовился отвечать.
– По моим данным, страусиха находится в ***, – заявил Глухарёв.
– В ***? – переспросил я. – Это же не наш край! Как мы её там будем разыскивать? У нас нет там полномочий… А откуда вы взяли эти данные?
– Я работал в том крае. И у меня остались там кое-какие знакомые.
– А зачем вы узнавали, где находится страусиха?
– Потому что хочу её найти.
– Зачем?
– За тем же, зачем и вы.
Мы по-следовательски оценивали друг друга взглядом.
– А, понимаю, вы покинули полицию, а она вас нет, угадал? – Глухарёв не стал отвечать, я обратился к Бородьке: – А ведь если начальница объявит страусиху в розыск, то… – я не договорил, потому что Бородька в эту секунду смотрел на меня как на сумасшедшего.
– А как она выглядит, эта страусиха? – спросил я Глухарёва, наблюдая краем глаза за ещё более недоумевающим выражением лица помощника.
– Мне сказали, что она всюду бегает голая и постоянно несёт какую-то чушь.
– Спасибо вам за помощь, но нам действительно надо торопиться, – сказал я, спеша к выходу и радуя этим Козлова, – пока её в психушку не припрятали. Не хотелось бы с помощником её оттуда похищать.
Мы закрыли дверь и молча спустились на улицу, где Козлов сразу накинулся на меня.
– Ты что, это серьёзно? – спросил он на ходу.
– Насчёт чего?
– Что собееераешься её искать?
– Да.
– Ты что, с ума сошёл? Да погляди на него, он же псих! Такое только больному в голову могло прийти! Выстрелить яйцом! Кто в это поверит! И всё это из-за того, что он волк?!
Я остановился.
– Ты погляди на нас! Мы живём, как люди! У всех на уме только деньги, а на других насрать! Начальница нас обкрадывает, ждёт не дождётся, чтобы посадить его и ещё больше воровать. А сам! Тоже надеешься после этого подняться. И ради этого вы готовы посадить его, а то, что он, может, не убивал, вас не волнует! И всё это из-за того, что он волк?!
Козлов молча уставился на меня.
– И когда ты собееераешься её искать?
– Сейчас… Ты со мной?
– Нет.
Мы замолчали.
– А что я Козлодоевой скажу?
– Скажи, что я разыскиваю подозреваемого. Но про страусиху не говори! Скажи, что… не знаю, что Глухарёв видел, как аист залетел в окно и убил судью. Придумай что-то, а я постараюсь найти её как можно скорее. А ты, самое главное, не дай начальнице арестовать Волчонкова. Пудри ей мозги. Сделаешь?
