Андрей Арсеньев
Горилла говорила, а попугай молчал
Глава 2
– На, поешь, дружище.
Задержанный почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо.
– Ммм… что? – произнёс он, открывая глаза.
– Ты, наверное, голодный, – сказал двуликий. На полу перед ним лежал поднос с едой и стаканом воды.
Задержанный обнаружил себя сидящим на коленях, на голове болели следы от прутьев.
– На, подкрепись, ты, наверное, устал за сегодня.
– Выпустите меня, – жалобно произнёс заключённый, по-детски скривив рот.
– Ну как же я тебя выпущу? А вдруг ты меня тоже убьёшь. Как этих.
Заключённый повернул голову к скелетам и вздрогнул от испуга: за время сна он успел про них забыть.
– Что ты собираешься со мной делать?
– Поддерживать в тебе силы, пока не прибудет следователь и не заключит тебя под стражу. Правда, при такой погоде… – Двуликий повернул голову к окну. Оттуда с трудом прорывался мрачный дневной свет. Буря, похоже, не собиралась останавливаться. – Я думаю, мы здесь с тобой надолго. Так что давай жить дружно. Зови меня Саймоном, – сказал двуликий, протянув вперёд руку, но, не встретив расположения, та грустно опустилась на пол.
– Выпусти меня.
– А тебя я буду звать…
– У меня есть деньги.
– Гарфунклом.
– Выпусти меня!
– Не люблю обычные имена.
Гарфункл принялся орать во весь голос и колотить руками по клетке.
– Я думаю, мы с тобой подружимся. Мне кажется, наше знакомство станет началом прекрасной дружбы.
Гарфункл перевернул поднос на ноги Саймона.
– Я убью тебя! – крикнул он и попытался ухватиться за воротник двуликого, но тот вовремя встал на ноги. – Убью! Убью!..
– Ты меня обидел, – сказал Саймон, отведя взгляд и закусив нижнюю губу. – Но я на тебя не обижаюсь, – добавил он через секунду и широко улыбнулся Гарфунклу.
Он продолжал всё также в течение нескольких секунд, улыбаясь, смотреть на Гарфункла, после чего направился в свою сторону, напевая:
…Трололололо-ооо-ооо-трололололо
Аыыыыыыыыыыыыыыы-ыыы-лалала-ла-лала
Оооооооо-папарара-ророророро
Лололо-ло-лоло…
А Гарфункл продолжал безостановочно посыпать его проклятиями.
Был уже вечер. Гарфункл, прислонившись спиной к стене, лежал на полу и прижимал руки к ушам, пытаясь заглушить непрекращавшуюся по окну барабанную дробь от дождя. Он перерыл все карманы мертвецов, но ничего в них не обнаружил, кроме паспортов и ключей. Один из них был… а, не суть, это не имеет никакого отношения к рассказу, с Гарфунклом у них нет ничего общего кроме мужского пола и наличия при себе тех же принадлежностей в карманах.{5}
Саймон появился в коридоре с подносом в руках.
– Пора ужинать, дружище, – сказал он, аккуратно ставя на пол, напротив заключённого, дымившееся жареное мясо в соусе, шоколадный торт и стакан воды.
Гарфункл продолжал лежать у стены, но когда он почувствовал запах от еды, дух Павлова восстал из-под земли и взял у него взаймы глоток слюны.{6}
– Почему ты ничего не ешь, а? Ты что, не хочешь вернуться к жене здоровым? Если ты так продолжишь, то заработаешь гастрит и язву. Я ведь переживаю за тебя, я желаю тебе только добра. Гарфункл?
Гарфункл медленно прикрыл глаза, ощущая, как работает его слюнная железа.{7}
– Ты что, боишься, что я тебе туда что-то подмешал? Хочешь, я сам попробую? Правда, я после этого завалюсь спать, потому что там снотворное. Больше ничего, честно. Ведь ты же сам понимаешь, что жить среди трупов – это не очень хорошо, поэтому я и хочу перевести тебя в удобную камеру. А вести тебя туда в сознании я, если честно, побаиваюсь: ты вон какой большой. К тому же есть в этом какая-то романтика, когда заключённый просыпается и в первый раз видит свою новую камеру.
Гарфункл распахнул глаза и посмотрел на своего врага, тот удивлённо рот раскрыл и громко крикнул:
– Я забыл!
Он из кармана что-то доставал и в воду тут же подмешал (осадок полсосуда достигал). Враг улыбнулся и сказал:
– Будешь, брат? Прости меня, ведь я всё это не со зла. Возьми вот этот напито́к, не бойся, он не кипяток. Отпей глоточек и ложись, забудь обиды, не сердись, зевни немного, улыбнись, ведь завтра ждёт тебя сюрприз: проснёшься ты один, в кровати, свежий воздух, чистота кругом. Поймёшь, что нету жизни лучше, чем на хате, дойдёт ещё, что ошибался ты в одном: будто я питаю к тебе ненависть и злобу, разлучил насильно мужа и жену. Поразмыслив умно, ты прими мою заботу, возьми стакан и ляг в углу. А я, чтоб сон твой был вкусней, расскажу сказку про утю Пункла, и ты уверишься, что нет верней друзей – Саймона и Гарфункла.
Гарфункл кинулся навстречу другу, оттолкнувшись от стены. Взглянул ему прям в глаз, ища в нём происк Сатаны. Но там светилась доброта. Себя увидел в зеркале и ах!.. Смысл познал. Отпил до дна. Снотворное скрипело на зубах. Отполз назад. Кружилась голова. Ресница к реснице на всех порах мчалась свершить объятия, а Саймон говорил:
– Спи, спи, Гарфункл. Жил да был на свете утя, и звали его все Пункл…{8}
Глава 3
Гарфункл проснулся голым на четырёх досках, лежащих на полу. Постельного белья замечено не было. У кровати, на голой кирпичной стене, имелся еле тёплый радиатор. А над ним, почти над самым потолком, находилось небольшое узкое окошко, перекрытое четырьмя толстыми железными прутьями. Под окошком росла лужа: дождь не прекращался. На полу, в углу, имелось круглое отверстие. Вначале там ничего не было, но позже Гарфункл спрятал туда удобрение (откуда он его взял – не понятно). Входом в хату служила массивная стальная дверь с так называемой кормушкой – окошком, через которое в камеру доставляют еду, – странно, но она открывалась со стороны заключённого. Также на двери была небольшая круглая железная ручка. Гарфункл взялся за неё и толкнул дверь в обе стороны – заперто. Он открыл кормушку и увидел коридор. Камера Гарфункла была крайняя с его стороны, так как, повернув голову налево, он видел в двух метрах от себя тупик. Напротив заключённого стояла такая же массивная дверь, направо коридор тянулся с ещё тремя парами, стоящих друг напротив друга тюремных дверей. Железная дверь (не такая широкая, как остальные) являлась входом в коридор. На потолке работали три длинных люминесцентных светильника с запылёнными и запаутиненными рассеивателями.
Гарфункла мучил сильнейший голод. Сколько он уже не ел? Его похитили вечером и поместили в клетку, там он провёл следующий день, а позже вечером выпил снотворное и оказался здесь. За окном – день. Из-за сплошных туч невозможно разобрать: близится утро или вечер. Сколько он проспал? По ощущениям – много. Мысль о сне вызывает у него тошноту. Вывод: как минимум второй день он находится в заточении.
Гарфунклу стало любопытно, что творится на улице. Потолки были высокие, и, чтобы добраться до окна, нужно было очень высоко подпрыгнуть. К тому же стены здания были толстые, из-за чего трудно было ухватиться за стоящие вдоль середины оконного проёма прутья. Гарфункл совершил несколько неудачных попыток и, отбив о подоконник предплечья, улёгся на кровать.
Он сидел на деревянном матрасе, когда услышал, как в коридоре захлопнулась дверь. Гарфункл заглянул в кормушку – это был Саймон. Он катил перед собой тележку, на которой стоял поднос с куполовидной крышкой для блюда и прозрачная пластиковая бутылка. Прямо перед Гарфунклом, в окошке двери, появился череп с туго натянутой на него бледной кожей и вставленными в него двумя огромными глазами, которые впивались в двуликого. Дальше по коридору, во второй справа камере, обозначился ещё один зритель. Остальные две хаты, по их стороне стены, не показывали своих жильцов.
Опустела без тебя Земля.
Как мне несколько часов прожить.
Пел Саймон и резко замолчал, заметив лицо Гарфункла. Он стремительно кинулся к нему.
– Гарфункл, ты живой? – сказал Саймон, заглядывая в кормушку заключённого, тот, испугавшись, спрятался за углом. – Фу-у, как ты меня напугал. Я уже боялся, ты умер. Ты в курсе, что ты вчера весь день проспал? А? Голодный, поди? А я вот тут завтрак принёс. Фу, чем это у тебя там воняет? Ты что, уже позавтракакал? Ну ты даёшь, дружище… Гарфункл? Ну скажи хоть что-нибудь… Есть хочешь? Да или нет?.. Ну, как хочешь. К тому же я тебе всё равно ничего не приготовил. У нас здесь особое меню. Вы заказываете, я готовлю. Сам всё увидишь… Поздравьте меня, друзья! Сегодня я по-настоящему почувствовал себя полноценным! – прокричал Саймон на весь коридор, отвернувшись от двери Гарфункла. – Ведь Саймон без Гарфункла это всё равно, что… рука без пальцев, – сказал он, шевеля перед лицом своими изуродованными костяшками, в коридоре послышался смешок, далее двуликий подошёл к тележке, снял с блюда крышку и, подойдя ко второму зрителю от Гарфункла, произнёс: – Муслим, как вы просили – паштет.
Саймон вложил поднос в протянутые из окошка тощие костлявые руки.
– Муслим, – продолжал двуликий обращаться к тому же жильцу, – вам из второй половины тоже паштет приготовить или желаете что-нибудь другое?
– Нет, спасибо, Саймон. Я люблю паштет, – послышались тихие слова жильца.
– Хорошо, как скажете. Желание клиента – закон!.. Ну разве не умно придумал, а?! – воскликнул Саймон, оглядывая публику. – Взял, позавтракал печёночкой, а через полгодика она подрастёт, и опять на стол! А! разве не умно? Вы все возьмите это на заметку! Гарфункл, ты тоже! – Гарфункл сидел на полу, сжавшись от ужаса в комок. – Ну как, Муслим, вкусно?
– Ммм… – с наслаждением промычал Муслим.
– Правда, понравилось?
– Саймон, вы сегодня на высоте.
Двуликий смущённо опустил глаз.
– Спасибо, мне очень приятно. Я, если честно, до этого ни разу паштет и не готовил.
– Быть такого не может?
– Честно!
– А знаете, Саймон, я и не удивлён. Вы нам всегда готовите такие вкусные завтраки, что шеф-повара могут только мечтать об этом!
– Да ладно вам, вы преувеличиваете.
– Нет, ни капельки. Друзья, скажите!
Гарфункл услышал за дверью три разноголосые реплики: «Я люблю вас!» (в начале коридора – женщина), «Да! Да!» (справа, за стенкой Гарфункла – мужчина) и «Ну не скромничайте» (сосед напротив).
– Если я такой хороший повар, как вы говорите, то почему тогда я получаю от вас так мало заказов? – обиженно спросил Саймон у жильцов, те не издали ни звука. – Ладно, ладно, простите, виноват. Вам ведь тоже нелегко. – Двуликий на секунду замолчал и хлопнул в ладоши. – Ну, пора принимать заказы! Муслим, не желаете ли что-нибудь добавить к завтрашнему?
– Нет, спасибо. Потом.
– Алла Борисовна, – восхищённо обратился двуликий к женщине, живущей в хате, расположенной по одной стене с камерой Гарфункла прямо у входа в коридор, – а какой вы мне сегодня преподнесёте ингредиент?
– Ах, Саймон, – проговорила та томным голосом, высунув руки в коридор, двуликий не замедлил их облобызать, – сегодня… я хочу подарить вам своё сердце. – Алла Борисовна чуть опустила голову и, смотря на Саймона, захлопала редкими ресницами.
– О ma chère![6] Ну что вы! Это невозможно! Не плачьте, милая моя. (Чмок, чмок.) Без вас я погибну.
– Я вам не верю!
– Я не смогу прожить без вас ни минуты!
– Тогда почему вы не хотите принять от меня самое дорогое, что у меня есть? То, в чём заключена моя любовь к вам!
– Но Алла! Неужели вы думаете, что я убийца? Или я, по-вашему, похож на маньяка?
– (Шмыг, шмыг.) Нет.
– Тогда зачем вы говорите такое? Если вы мне это предлагаете, значит, у вас нет сердца! Значит, вы дарите мне пустоту!
Саймон опустил руки возлюбленной и отвернул от неё лицо, представ перед ней красавцем.
– Есть! У меня есть сердце! Саймон, неужели вы не видите, как я страдаю без вас?!
– Я вам не верю.
– Простите! Простите меня, Саймон! Я никогда, никогда с вами так больше не поступлю!
Алла Борисовна замахала руками, пытаясь дотянуться до возлюбленного, тот взглянул на неё и, улыбнувшись, снова приник к её рукам.
– Я не обижаюсь на вас, дорогая, – говорил двуликий, пристально вглядываясь в глаза любимой. – Ну, так что вы надумали?
– Я? Ммм… дайте подумать… знаете, как-то давно я в ресторане пробовала говяжий язык…
– Опять вы за своё! – возмутился Саймон и отпрянул от Аллы Борисовны. – Если вы не хотите думать обо мне, то подумайте о них! – сказал он, указывая рукой по направлению коридора. – Как нам всем дальше жить без вашего сопрано?!.. Одумайтесь, дорогая. Нет, я этого не допущу!
– Неужели вам так противен мой язык? – спросила возлюбленная, надув губки.
– Ваш? О нет. Ваш язык я готов принять от вас только живым.
Саймон потянулся к лицу Аллы Борисовны и вставил ей в рот язык. После окончания долгого и пламенного поцелуя возлюбленная открыла глаза и втянула в себя губы, пробуя их на вкус.
– Ну так что ж? – спросил Саймон свою рыжую бестию.
– Простите меня, Саймон, но после этого я не могу думать о еде. Сейчас я хочу лечь на кровать и мечтать – о нас. И только о нас! – сказала Алла Борисовна, удаляясь от двери.
– Но только не затягивайте с этим, дорогая! Я не хочу, чтобы вы потеряли сознание от голода!
– Я потеряю сознание только от нашей любви!
Саймон помахал в окошко своей культявой кистью и подошёл к следующему жильцу.
– Доброе утро, Элвис. Как вы сегодня поживаете?
– Прекрасно, Саймон.
– Тогда, надеюсь, вы меня не разочаруете?
– Нет.
– Правда? Какое счастье! Ну, говорите, говорите, не томите меня.
– Я хочу, чтобы на завтра вы приготовили для меня моё самое любимое блюдо на завтрак.
– Какое-какое?
– Яичницу с сосиской.
– О-о… Вы это серьёзно?
– Абсолютно.
– Элвис, вы меня сегодня просто поразили. Уф… А знаете, я вас прекрасно понимаю. Меня самого после всех этих ресторанных блюд так и тянет к чему-нибудь простому, домашнему… Действительно, зачем вам яйца? К чему? От них нужно избавляться в первую очередь, а то протухнут. А тухлятину я готовить не буду. – Элвис понимающе кивал головой. – Элвис, поздравляю вас, вы превзошли самого Муслима! Элвис, а вам их как приготовить? Желток оставить сырым или наоборот?
Клиент, взявшись за подбородок, погрузился в раздумья.
– Пусть будет зажаренным… да, точно.
– А сосиску порезать или целиком?
– Ммм, дайте подумать… порежьте дольками, чтобы удобнее было в рот класть.
– Хорошо, принял. Обещаю: это будет самый вкусный завтрак в вашей жизни.
Саймон пожал руку Элвису и подошёл к следующему жильцу, располагавшемуся напротив Гарфункла.
– Здравствуйте, Иоганн.
– Здравствуйте, Саймон.
– Иоганн, вы уже два дня ничего не заказываете. Я беспокоюсь о вашем здоровье. Надеюсь, сейчас вы одумаетесь и прекратите голодовку?
– Саймон, но я не голодаю. У меня ещё осталась косточка.
– Вы и вчера это говорили. Ну разве можно наесться этой косточкой? – В апартаментах жильца послышался хруст. – Пока она вам поперёк горла не встала! – Иоганн что-то посасывал. – Иоганн, вы меня разочаровываете… Значит, сегодня опять ничего?
– Простите, Саймон, я не хочу вас обижать, но-о я, правда, не хочу чего-нибудь другого.
– Тогда, может, вам приготовить новую косточку? – спросил Саймон, обрадовавшись этой идее.
– Нет, спасибо за заботу, но мне и этой хватает. Она такая вкусная, что я её… смакую.
Двуликий, расстроившись, опустил голову и приблизился к двери Гарфункла. Он опёрся на неё плечом и, постучав по ней кулаком, сказал:
– Гарфункл, а что тебе приготовить? Я же знаю, ты голодный. Ты уже третий день ничего не ешь… Хочешь яичницу?.. А паштет?.. Или ты хочешь мяса? Не стесняйся, говори. – Подождав немного, двуликий оставил в покое дверь и проговорил: – Ну как хочешь. Через пару дней ты по-другому запоёшь.
Двуликий сделал три шага вдоль стены.
– Ну что, Элвис, вы готовы?
– Да, Саймон.
– Что вы желаете послушать?
– Любимую.
– Любимую, так любимую, – сказал двуликий и кивнул каждому из жильцов. Он остановился на Муслиме и произнёс: – Муслим, начинайте.
Гарфункл услышал пение Муслима, оно было таким чудным, что у него затрепетало сердце, и он забыл на время весь этот кошмар.
…Ничто на земле не проходит бесследно
И юность ушедшая всё же бессмертна
(Саймон сдвинул с нижнего яруса тележки занавеску и достал оттуда пистолет. С началом куплета в песню включились Алла Борисовна и Иоганн.)
Как молоды мы были, как молоды мы были
(Элвис в неге качал головой в стороны. Саймон, направляя на него правой рукой пистолет, левой указал ему отойти подальше от двери.)
Как искренне любили, как верили в себя…
По окончании куплета Гарфункл встрепенулся и вышел из небытия, услышав глухой, дующий выстрел. Песня продолжалась, Саймон постоял немного перед окошком Элвиса с небольшим чемоданчиком в руке, взятым перед этим с тележки, затем достал ключ, открыл дверь и вошёл к жильцу.
Песня повторяла свой уже одиннадцатый круг без перерыва (певцы исполняли её во весь голос), когда открылась дверь и в коридоре появился двуликий, неся в одной руке чемоданчик, а в другой поднос с окровавленным пакетом. Двуликий сложил всё эту на тележку и направился вместе с ней к выходу, громко подпевая друзьям. После его ухода хор допел до конца и затих.
«Бежать, бежать, бежать…» – безостановочно вертелось в голове Гарфункла. Но как? Даже если бы окно в камере было свободно от прутьев, он всё равно, скорее всего, через него бы не пролез. Гарфункл сложил перед окном друг на друга четыре доски, приходившиеся ему кроватью, и, встав на них, попробовал допрыгнуть до прутьев. В первый раз перед толчком доски съехали друг с друга, но во второй раз заключённому всё же удалось ухватиться за прутья, при этом он ударился руками за подоконник и почувствовал такую боль, что вскрикнул от неё. Совсем обессиленный, он с трудом подтянулся и взглянул на улицу. Сил хватило лишь на пять секунд, после чего Гарфункл упал на спину и глубоко задышал от усталости, боли – и нового испуга. За окном не было видно земли. Всё было покрыто водой. Деревья под порывом ветра неуклюже поднимали ветви, чтобы не замочить листву, кустарники с головой погрузились изучать морское дно, обозначив своё местонахождение кудрявыми макушками. А грязные тучи тем временем продолжали наливать себе ванну, жаждая скорее окунуться в неё целиком.{9}
Глава 4
Гарфункл проснулся от сильного грома. Пол по всей камере был покрыт водой. Гарфункл с трудом поднялся на четвереньки и, опустив голову, принялся лакать из огромной дождевой лужи. У него начали появляться странные мысли о еде. Без чего человек может жить? Аппендикс?.. У меня его вырезали. Пальцы… на ноге? А что там есть? Селезёнка! А что она из себя представляет?.. Паштет… Паште-ет… Четвёртый день без еды… Холодно… Мне было бы гораздо безопаснее и теплее, если бы я был дома… Мне было бы гораздо безопаснее и теплее, если бы я был дома…
Гарфункл всё утро провёл в объятиях с радиатором. Завести знакомство с соседями он не решался.
Снова появился официант, везя на тележке уже два подноса. Он радостно напевал:
…Где же моя темноглазая, где —
В Вологде-где-где-где в Вологде-где,
В доме, где резной палисад.
– Здравствуйте! – прокричал он на весь коридор.
– Здравствуйте, Саймон! – прозвучало в ответ хоровое приветствие жильцов.
– Доброе утро, Муслим, – сказал Саймон, подъехав к тому с тележкой. – Держите ваш завтрак. Приятного аппетита.
– Спасибо. И вам того же.{10}
Гарфункл поднялся на четвереньки и проковылял к кормушке, увидев шедшего в его сторону Саймона, он улёгся на пол.
– Доброе утро, Элвис. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, Саймон, неплохо.
– Как здоровье? Не побаливает?
– Так, слегка… дискомфорт.
– Ну, это ничего, заживёт. Зато какой из вас потом танцор получится, а!.. Может вам сменить повязку?
– Не беспокойтесь, я уже сменил.
– Бинтов хватает?
– Да, спасибо.
– Если будут заканчиваться, дайте знать, хорошо?
– Да, конечно.
– Та-да-да-ДАМ! – торжественно произнёс Саймон, снимая с блюда крышку. От еды шёл пар, и Гарфункл почувствовал его аромат. Отложив в сторону боязнь, он с вожделением заглянул в коридор, двуликий, заметив это, довольно ухмыльнулся. – Ну как? Заждались, поди? – Элвис облизывался, пожирая взглядом яичницу. – С пылу, с жару. А запах какой!
– О да! Ммм… – мычал жилец, принимая в руки поднос.
– Как вы и просили: желток приготовлен, сосиска нарезана дольками. Правда, насчёт сосиски вы это загнули, Элвис. Там вышло-то всего четыре то-оненькие дольки… Ну как?
– Ошин вкушна!
– Вы не спешите, не спешите. Вам, правда, нравится? – Элвис мгукнул, кивая головой. – А яичница как?.. Я рад, очень рад. Извините, что не уточнил у вас вчера, сколько яиц вам на сегодня приготовить. А то у вас такие яйца, что и на несколько завтраков хватит!.. А давайте, я одно в холодильник положу на зав… а, вы уже? Ну и изголодались же вы! Ладно, не буду мешать. Приятного аппетита.
Саймон оставил тележку, подошёл к Гарфунклу и наклонил к нему лицо, Гарфункл смотрел на него в упор.
– Здравствуй, друг, – сказал Саймон, подмигнув глазом и щёлкнув языком. – Как у тебя тут дела? Я уже вижу: ты начинаешь обвыкаться здесь. – Глаза Гарфункла со злостью бегали по лицу Саймона. – Ну, я слушаю… – Заключённый сипел от ненависти, если бы не дверь, он набросился бы на двуликого и сожрал бы его живьём. – Я же вижу: ты голодный. Не стесняйся, скажи, что ты хочешь? – В ответ доносилось лишь молчание, двуликий досадно опустил голову и выдохнул, после чего поднял её и, максимально приблизившись лицом к кормушке, так что Гарфунклу пришлось от неё отпрянуть, прошептал в звуках тишины: – Умереть с голоду у тебя всё равно не получится. Не позволю.
После этого Саймон с улыбкой подмигнул Гарфунклу и, не дождавшись от его бледного и испуганного выражения лица чего-либо конкретного, повернулся к Иоганну.
– Здравствуйте, Иоганн.
– Здравствуйте, Саймон.
– Я готов принять ваш заказ.
Иоганн замялся с ответом.
– Простите, Саймон, ууу… мменя косточка.
– Опять?! – гневно выкрикнул Саймон.
– Но ааа что я могу ппподе…
– Выбросите эту косточку! Она у вас, поди, уже протухла! А-а-а, угораздило мне приготовить вам ножку!
Саймон, взяв голову в тиски, приблизился к возлюбленной, она не замедлила подать ему руки.
– Ну а вы, любовь моя, – сказал Саймон, покрыв её костяшки поцелуями, – надеюсь, вы меня сегодня не разочаруете?
Алла Борисовна виновато отвела взгляд.
– Простите меня, но я пребываю в раздумьях. – Саймон, услышав это, отбросил её руки. – Саймон, мой милый Саймон, не обижайтесь, прошу вас… – злясь, Саймон медленно отдалялся от кормушки. – Завтра!.. Клянусь!.. Завтра я сообщу вам ответ!
Двуликий опёрся плечом на дверь Муслима и нагнулся к его окошку.
– Как я понимаю, завтра вы тоже собираетесь остаться без завтрака, да?
Муслим от растерянности не знал, что ответить.
– Простите, Саймон, но…
Оставшись на сегодня без работы, повар негодующе взялся за тележку. Он посмотрел на дверь Гарфункла (тот встретившись с ним взглядом, быстро закрыл кормушку), приблизился к выходу и со словами: «Ненавижу такие дни!» – с шумом закрыл за собой дверь.
У Гарфункла болел желудок. Гром раздавался в животе и в небе. Гарфункл начисто вылизал пол. Перед глазами начали маячить тёмные пятна. Гарфункл целый час лежал около удобрения (это было то же удобрение, с первого дня его не прибавилось). Если бы оно не утратило свой первоначальный вид, Гарфункл попробовал бы его. Но, в отличие от него, мухи не страдали брезгливостью, они не привыкли судить о вещах по обёртке. Если заключённому удавалось поймать мушку, она отправлялась ему в рот. Заключённый, прижавшись спиной к батарее, вслушивался в шум за окном и мечтал утонуть.
Скорчившись, он подтянул к окну доски и сложил их друг на друга. Он сидел на коленях и собирался с силами. После чего встал на пьедестал и, оттолкнувшись от него, вышел победителем. Он ухватился за прутья и от боли безмолвно скривил лицо, из глаз полились слёзы. Но боль посильнее этой ждала его впереди. Подтягиваясь, заключённый почувствовал по руке удар и с криком свалился на пол.
– Ха! Я же говорил, что ты не умрёшь с голоду! Говорил?! Ха-ха!
Гарфункл сжимал правой рукой левое запястье и, тихо вскрикивая прерывистое «а», глядел на руку. На ней не было четырёх пальцев.
– Где ещё один? – услышал он с улицы голос Саймона.
Между прутьями появилась его рука и принялась шарить по подоконнику.
– А, вот он! – сказал двуликий, осторожно забирая к себе зажатый между пальцами окровавленный мизинец. Когда рука исчезла, из окна в камеру полетели поочерёдно три мотка бинтов.
Гарфункл закричал.
