AnaVi
Черная Принцесса: История Розы. Часть 1
Да… И так еще сменялось время… года и века… знаешь ли… привнося нечто новое! Привнося новшества в мир… полных лоботрясов и невозможных разгильдяев, что и мало же того, что шатаются без дела по улицам, так еще и уродуют дома, дороги… беспредельничают же буквально… на наших же с вами все глазах и… среди бела дня… в его-свой мир! Где единственной проблемой было и есть не разговор картинок, а молчание этих же самых гляделок, что набрасываются лишь на своих и только лишь за то, что те, в свою очередь и в сравнении же с ними самими, были и есть чуть посмелее, чуть понаглее и… гораздо правдивее. Вне силы же. Хоть вторая и бывает иногда, как и есть же в первой… Жаль только вот первой – никогда не бывает и нет во второй! Он ведь жил в этом… буквально! И этим же – проживал. Не существовал. Да. Жил! И да, в этих вот простых и неприглядных, на первый же все взгляд, надписях и образах… зарисовках и рисунках! Ведь и в них лишь только – был весь он: от начала и до конца. Иначе же еще сказать: там, где и была его душа – его естество и тут же еще предназначение! И нет, он не скрывался за ними… Не скрывал и того – кто он есть… на самом деле. Как и сам же не скрывался-прятался от того – кем он был и есть. Только – не в них и не за ними! Просто… не считал нужным. Ровно так же, как и показывать, выказывать и выпячивать… отсвечивать же этим всем как в принципе, так еще и чрезмерно, красуясь же уже и прямо-таки кичась тем самым! Зачем? Кому нужно же – узнает. Как и кто не понял же – все и все равно же поймет. Если уж и не всех. И не так, как надо, было задумано и придумано изначально. Ну а сам же он – никогда не будет этим давить и выдавливать, продавливать… Как и выезжать же на этом. Так и стало! Ему и его как это не прельщало, так и не прельщает же до сих пор… Да! И пусть никак и не помогало. Но и не мешало! И пусть он так же никак не пользовался этим. Но и не боролся же с этим. Ведь и заранее знал, понимал, что это бесполезно и это просто надо принять… как данность. Как и то, что… он просто чуть более талантлив. Чуть-чуть… На капельку! На самую крохотную капелюшечку… Ну и чуть более и долее – живуч. Все! Все же остальные примочки и приложения, плюшки… в дополнениях и дополнении же к основному приложению… проходили мимо него. Даже – не по касательной. Просто: мимо! Не цепляя и не цепляясь… Хоть и целясь. И будто бы специально промахиваясь. Или, как и все, не будто?
И хотелось бы сказать: «Так и проходила его жизнь». Ну, и максимум еще затем – смерть. Но приходится говорить: проходили и дни! Светлые… До наступления же и темной ночи! Шел в школу – по дороге рисовал. Шел после школы – опять же рисовал. Когда был вне школы… прогуливая и сбегая иногда… тоже рисовал! Пока же однажды… очутившись не в то время и не в том месте… «Разрисованный прилавок раз. Разрисованный прилавок… два»… и не вспомнив же в одночасье, что чистое, не смешанное ни с чем, как и никем же еще не испорченное нутро… и сама же поверх него плоть… ценилось куда больше и дороже, а и тем более когда оно и само же буквально в руки плыло… сам не очутился почти и на том же самом все прилавке! Поначалу же лишь еще думая, что попался в очередной же раз на жареном и за своим же все бесчинным занятием… И что только подумает же вновь над своим поведением до прихода за ним родителей и его отпустят! Но потом же и вдруг понимая, что все так просто для него уже самого не закончится… И что его же так же просто больше не отпустят… Да и ладно бы уже – только так! А и, чего уж хуже, попытаются сбыть… продать! И все вдруг разом и сразу же в- и стало на свои места! Но и жаль же лишь только – не вернулось и на круги же своя. Не говоря уж и о том, что и Александр-то еще и сам пророчил ему прекрасное будущее… и даже по итогу случившегося-произошедшего с ним… в написании картин! Но куда уж там и… картины? Да и тем более – не из-за несовпадения несовпадающего! Где кисти и искусство, а где баллончики и творчество? Где улица и скорость… написание фактически и на время… да и на ту же самую прыть… игра, интерес и спорт… проверка на вшивость, адреналин и азарт… эндорфины… а где тепло и уют, домашний очаг… и не только ведь минуты, а там и секунды, часы и дни… месяцы и годы, века… ваяй ж – не хочу!
Не хочу! То есть: не хотел. И бросил все и… сразу. Но и не из-за полного же несовпадения взглядов… Точно – не поэтому. Да и далеко, глубоко же… не из-за этого. Просто… в какой-то момент… а и точнее же во вполне определенный и единый, единственный момент в его-своей еще пока недолгой пережизни-недосмерти… все перевернулось с ног на голову, буквально же, и он перестал меняться, расти и… во всех же смыслах. Ну а после чего еще и запретил же это сам и самому же себе… всячески! Но и хоть по правилу же все – телесно. Взяв и за то же самое исключение ему, как и в противовес разве что и все свое же – душевное! И начал, как и продолжил же вымещать себя… уже далеко же внутреннего и так же, такого же глубоко забитого… лишь в текст своих же стихов и песен… в музыку! Да… Так бывает, когда внешнее окончательно приедается и начинает отдаваться болью даже еще и внутреннего, так уже и накладываясь затем на нее, текст и… под бит, болью воспоминаний же об и самой же прошлой жизни, которую он так и не увидел больше: ни в оттенках, ни в отзвуках… ни в настоящем, ни в будущем… Не хотел – и не ведал! Да и просто ведь изначально: не знал. Не знал – а нужен ли он теперь и… такой? Стоит ли это все того? И надо ли… хоть кому?.. И последнее же уже не крайнее свое-его собственное творение на тему – так и осталось же его собственным штампом, грифом и гербом, клеймом и… неожиданно скорее даже и для него же самого, чем и для остальных… крестом. В вечность и… бесконечность. На стене же и в его же собственной комнате, за кроватью! В виде граффити и… мелом. Белым мелом и на черной стене! Без шуток и анекдотов. Как воспоминание и… фото. А еще… переводилка. Но и даже скорее – не под копирку! Как попытка на и… лишь размытый контур. Без наполнения-заполнения его… Где лишь только – образы троих, мужчины, женщины и ребенка, матери, отца и сына: с взрослыми в обнимку и третьим же у них на руках! Без каких-либо черт тел и деталей одежд… В полном же и будто расфокусе… Где и разве что по росту, телосложениям и прическам – можно было различить: кто есть кто!
Будто! Да… Ведь и если бы он только копнул поглубже… в себя и… в принципе… он бы вспомнил… скорее всего. Да и, чего уж там, точно! Смог бы и воспроизвести так же… Не говоря уж и о том, что его ситуация была… не из самых худших. И вообще же: не худшая. Да и хоть беря, хоть нет в расчет ее последний момент! Но он нарочно, просто специально же не делал этого, как и не вспоминал, ведь и не забывал: помнил чтобы не было больнее. И чтобы… не сорваться. Окончательно и… Не броситься искать! Не потому что не найдет… Найдет! И весь же этот его напускной фасад с неважностью чужого, а там и другого… родного мнения рухнет в одночасье и ему же на голову! Ведь и может вновь только показаться поначалу, что не плевать, как и плевать, а защитная реакция – сработает по-другому: зачем ставить в неудобное положение и навязываться, когда можно обойти за километр и забыть? Насильно забыть, всегда помня… и будучи рядом хоть так: где все и вся, как и все же подлежат и надлежат его собственному контролю без подвыподверта! По итогу же – без него-себя. Так выглядело и выглядит же до сих пор его же собственное отрешение и открещение… Тот и самый же крест! Его личный и перевернутый иконостас… С тремя же именами, написанными сумбурно и чуть ниже – расположенными прямо за спинкой же его кровати, что и, не приглядевшись же, перед этим и чуть отодвинув саму же постель, без линз и очков, а там и лупы и микроскопа… и уже для всех… не разглядишь и не прочитаешь! И с его же размашистой прописью-росписью, автографом сбоку… Что и, наоборот, уже и из космоса – видно будет… и так и есть. Хотя и… надо? Ав-тоним! Автожизнь же его, псевдосмерть…
****
– Кар, как закончишь завтракать, приходи в комнату к Егору… – вбросила легкую зазывалку не менее спокойным голосом в голову подруги София. – Ты ее не пропустишь – я буду сидеть внутри, напротив нужной двери… Только постарайся не привлечь к себе особого внимания, ладно? Нужно поговорить… Сроч-но!
– Хорошо… – задумчиво и тут же будто бы и нет ответила ей она. – Но… Почему не лично – что-то случилось? Поэтому вас двоих не было с нами на завтраке и?.. Да и почему, кстати?! Еще и не предупредили… Мы же вас обыскались! Егор тоже там будет, да? А?..
– Молодец, ангелочек! – Влез довольный не только ей, но и собой лично названный же только-только ею, отстраняя вновь, но и на этот же раз ненадолго от их же уже разговора с Кариной Софию. – Подучи Никиту так врать, «хорошо»? А и еще же – так насесть и, всеми же и сразу вопросами придавив, засыпать за раз! Хотя… С последним – он и сам порой неплохо справляется… Получше же даже, чем «некоторые»!
– Не издевайся! – Осадила его Карина, сбивчиво дыша, будто бы и после же бега на расстояние и время человеком, на деле же и именно будучи в бегах без крыльев от собственной же совести и очереди из вопросов, выпущенной ею же ранее и в саму же подругу, где-то параллельно еще и скрываясь-прячась от уже ее же собственной и ответной, пусть пока и не выданной, но и отскочившей еще бы именно и обязательно же в нее рикошетом, позабыв ненадолго – с кем и как разговаривает, а и тем более что-либо предъявляет. – Я впервые же это делаю – лгу ей и… не ей. Вообще же и… В принципе! И где, с одной стороны, вроде бы и да, что тут такого-то и плохого? Она же и сама много и для многих… от многих же как утаивала, так и утаивает до сих пор. А с другой – но: не для и не от меня же. Зато и теперь – я же утаиваю. И от кого? От той, кто мне первой и чуть ли не основной, главной… и пусть не последней, но и крайней… открылась?!
– Не шуми, светлячок! – Прошипел парень, вытравляя не кислотой, так ядом, насильно и сам всякое панибратство и такую же фамильярность из их чата, помня же и зная, что София их, как и этого же всего между ними не услышит и не узнает, что и неплохо так развязывало ему руки, а и в данном же случае язык, но и тут же лишь только чуть ослабляя узлы, ведь, даже если она сама ему и не предъявит за это, на ее сторону и за нее же саму, как и за Карину же автоматически встанет его же совесть, просто заняв ненадолго место же самой девушки и внутри уже его же собственной головы, коль сердце его уже ей и под горлышко, что, конечно же, никак не пугало, а и тем более не затыкало его на начатом, но и чуть же приструняло, опять же лишь его и до кондиции, где он все еще не мог приструнить саму же шатенку и физически, но мог подавить ее бунт-сабантуй морально, дав же понять ей самой тем самым, что тон стоило бы снизить и не ему же самому во-первых и благо, а и прежде всего ей-себе, ведь и если закрывается одна дверь – всегда открывается другая и он просто разворачивался в другом направлении, но и с тем же все самым намерением-посылом: если не в дверь, а в окно – то и из него тоже. – Это же – ложь… во благо. Да и не ложь же вовсе! Мы лишь… недоговариваем. И только… до поры до времени! Или ты, что, хочешь, чтобы мы с тобой прямо здесь и сейчас рассказали ей все и она же вперед Ксандера рванула к Розе, перед этим же еще заскочив к отцу «за себя и того парня», да? Не-смей! Мы все разрулим… Вместе и… Постепенно!
– Такое чувство, что у вас у всех с ней личные счеты! Что она вам такого сделала, что вы все так оперативно сплотились и ополчились же против нее одной, «недоговаривая»? Или все же – не с ней и… не она. Это ведь, подобное, уже было раньше, да, только и… не с ней же! Но и если тут… то и при чем «там» Сергей и… Роза? Егор… – не прошло и пары минут с ее монолога, как в ее же до этого воинственном тоне, как и голосе вдруг послышался испуг и девушка оборвала сама же себя, затаив дыхание: одновременно страшась и ожидая его ответа с нетерпением.
– Скройся! – Рыкнул блондин и, убрав Карину, вернулся к Софии, дабы уже прямо-таки и излишняя пауза, как и недавно же все на кухне, не дала вновь ход ее мыслям, только уже и именно в сторону какого-либо решения и в обход же их самих, хватит же пока и того, что и они сами раз от разу перестраивают свой, собой же построенный маршрут за километр, а то и два от нее же самой: если еще и она в это сунется – они не просто разминутся в домах, улицах и городах, а в странах, планетах и мирах. – Хорошо же искали, если не нашли, правда? Или мы так «хорошо» прятались, м? Сколько вопросов и… ни одного ответа! Дюже она говорливая, знаешь… Но и до чего же умная! Ответь ей просто на последний вопрос «Нет» и что я мимо проходил… и вдруг неожиданно зашел! И я же затем сразу будто бы мимо пройду – и зайду… На огонек… В свою же комнату!
– Его-о-ор… – обиженно и почти прохныкала девушка. – Ты не помогаешь! И причем: ни мне, ни себе… Прекрати!
– Спокойно… Она не слышит! А даже если бы и слышала, то… что? – И тут же ранее серьезный и нервный, после чего же еще спокойный и непринужденный его тон вмиг сменился на легкий и игривый. – Хотела поделиться со мной чем-то ее нелицеприятным, посудачить о ней? Или же… обо мне и с ней? О чем-нибудь таком… грязном, м? Колись! О чем-то вроде и… еще одного отпечатка, только и симметрично?
– Симметрия – признак отсталости и ограниченности! – Фыркнула брюнетка, но и все равно же улыбнулась. Что и сразу же затем подметил и сам Егор, не теряя еще до, так и приобретя же еще после больше бодрости духа и запала в продвижении этой темы и с ней. – Симметрия – признак охуенности! Но и только же… если мы все еще – за муку и ее же отпечатки… на твоем теле! Точнее – за мой же отпечаток и… пока что лишь «единственный»… на тебе. Кста-а-ати… И о «единственности»! Ты же его сохранила?
– Хотела вот… бросить в стиральную машинку… – задумалась София, теряясь и на миг слезая с темы, но и скорее же именно отвлеклась ненадолго от слов, проделывая все нужные ей и на момент же все манипуляции-действия параллельно, – …но и только что справилась и отмыла же все сама… как и сами же девчонки чуть ранее меня, хоть и в разрезе уже куда большего их-своего количества и качества… руками! Иронично, однако: руки руку моют. С небольшой отсебятиной… Но и не на современный же лад!
– Бессердечная! – Наигранно возмутился и обиделся парень, выплюнув это обвинение ей и на высоких же нотах, почти что и прокричав его. – Вот так и теряют друзей. Сестер… А и в твоем же еще все конкретном случае: «девушек»! Точнее: «парня». В моем же уже принципиально лице… И такая же вот «не девушка», как ты!
– Мы расстались?! – Изумилась так же ненаигранно она, подстроившись тут же под его же вайб, пусть и не заметив этого еще даже поначалу, как и этой же самой своей скорости, но и что как раз таки не укрылось от самого же уже прямо-таки и довольного Егора и что уже он сам попытался загримировать под свой же злобный хмык, выдав по итогу лишь что-то подобное да и вовсе же не, скорее же даже и именно милое фырканье-чихание если уж и не кролика, то точно кота, отчего она почти что и посыпалась же со смеху, услышав это буквально же и в своей голове, не на ухо, тут же еще и растекаясь в какую-то свою слюняво-сопливую лужицу умиления, напрочь забывая, о чем они с ним до этого говорили и выдав же все затем, будучи еще и на этой же самой своей не волне, такое же «Ты чего чихаешь, кот?», как и она же сама в моменте, несуразное, но и благо же еще почти тут же поймала себя на этом и перестроилась с его доски на свою же лыжню, что и самому же ему уже совсем не понравилось, как и с чем же он был совершенно не согласен, в отличие же все и от ее же вопроса, адресованного ему и обращения к нему же, только и предполагая про себя – как она могла и не еще и себя же саму назвать за эту же самую ее-свою сию п-р-овинность-вольность, но и, увы и ах, с чем ему лишь пришлось смириться, ведь и их балом здесь и сейчас пока правила она. – Кхм… Да! То есть: «нет». Так быстро? Что ж… Но и зато же вполне символично и… «симметрично», ни дать ни взять, как встречались – так и расстались: «никак»! И куда же мне стоит теперь об этом написать, м? В Фейсбук? Твиттер?.. Или же… снять видео… а лучше и фото-историю в Инстаграм… подложив перед этим фоном «дождичек в четверг»… и где на переднем же плане буду я и… на подоконнике! Да… Какая же я все-таки… «непредсказуемая»! И в окружении же еще, конечно же, цветных небольших подушек… Завернутая в большой и длинный цветной плед… Флисовый или ворсистый? И если все же второй, то… С длинным или коротким ворсом? А ведь что-то же еще надо и пить, если и не есть… Чтоб не есть – надо пить: и не закусывать, а запивать! Чай? Кофе?.. Потанцуем?! Да! Или… Пиво? Водка?.. Полежим?! Нет… И не вино! Может, все же горячий шоколад? Нет, все-таки какао… В ма-а-аленькой такой, «сиротской»… и тоже ведь цветной… кружке: цвет в цвет же еще! И… Ну, знаешь… В такой, чтобы и одной рукой нельзя было удержать, а еще и обхватить, обнять и… до конца же двумя! Или все-таки без «дождичка»? Может, и как Сорт… черт, по Фрейду же прям… как Сатир, конечно же, и… ой, нет, как рак на горе свистнул?.. Повезло же! Хотя… собак же можно и без звука звать. Как Вольфыч! Ну, то есть волков и… Собакам же этого их, «телодробительного и душерасщепительного», тихого сигнала позывного явно не понять! Как и волкам – их же «просящие мордашки»… Хотя и при этом же все же, всё и вся – с чего-то же и начинали: как минимум с помета, а и как максимум – еще и с одного. И… во всех же смыслах! Где-то – оставшись на достигнутом… Где-то – не оставшись и не остановившись на нем и продолжив… А где-то – и вернувшись… или нет… к началу! Все же, как и человек, любое «домашнее существо» привыкает, адаптируется ко всему и всем, вся! Но и только – не «дикое существо»: его же уже не вернуть как в принципе, так и к «заводским настройкам». Как и любого же «хищника», хапнувшего «настоящей жизни», как и той же самой «крови» или сбросив того же самого человека с себя… Не «битьем», так… и не «ката́нием» вокруг столба – его уже не проймешь! К слову, «похожести в общем в счастье и непохожести отдельно в горе», похожи и не похожи они… почти что одинаково: по всему же и всем, со всеми же и… везде. С небольшим же лишь уточнением – по месту, времени и «выводку»: выведенные «специально» – еще же имеют шанс на возврат из дома на улицу и обратно в дом, как бы это ни звучало, «созданные» же, рожденные на и «улицей» и «умершие» дома – автоматически умирают и на улице как «прямо», так и нет!.. У животных ж, как правило, «человеческие травмы». «У человека же»? Что же… А «животные» ли? Скорее – «свои же… животные травмы». И животные «человеческими» зовут только их! Кхм-кхм… – сделала паузу она, чтоб перевести дух и вновь, но уже и именно прокашляться, дабы набрать чуть больше нового воздуха после довольно продолжительной части своего проза- и неожиданно еще поэтического монолога без выдоху и продыху. – Эта девочка умела вычислять дискриминант, не умея умножать и делать в столбик без телефона и калькулятора… Казалось бы! Такие мысли… А вывод? Так и не научилась надувать пузыри из жвачки! Наловчившись лишь надувать их с помощью палочки, вставленной одним своим концом в сам колпачок с шариком-головоломкой, а вторым, с отверстиями-кружочками – поменьше и побольше, в мыло, разведенное с водой и в тубусе-стаканчике. А после и вовсе – обычной трубочки из-под сока, «бурля» с помощью нее воздухом в просто стакане или из-под йогурта… наполненном всеми возможными гелями, шампунями, бальзамами, масками… и «мылом», конечно же… и создавая, таким образом, пену на потеху же всем: что людям, что не… что и котам! Чего и кого ж только не было… Ну, а просто «выеденные» яблоки глаз – еще же и лучше «запоминали» причину своим следствием всем, как «связь» и полное же ощущение мазохизма с приставкой садо-: ведь и сколько б ни щипало, а все равно «добавки» хотелось! Как с кисло-, по первости же, сладкими ягодами… Так и с обычными воздушными шарами: лопнут ведь, «дадут» по глазам и губам, а и ничего… страшного. Неважно! Есть и будут же – еще попытки, чтоб попробовать… Это знал и знает Женя. Это знала и знаю я! Как и то, что… это не жвачка, в конце-то концов! Сколько б шансов ни было, а все мимо… «Не умеешь же – и впрямь не берись»! Уж лучше б списывать беспалевно, «что во тьме ночной, что и при свете дня», не умела – зато б жвачку «надувала»: направо и налево, вперед и назад…
– Ты закончила? – Срезал ее уже прямо-таки и не на шутку развеселившийся тон да и почти уже захмелевший пыл блондин, про себя же просто укатываясь со смеху, не давая же ей еще тем самым и самой уже никакого повода продолжить, зайти туда же и не, к нему и тем же самым еще растянуть их общение на подальше и дольше: хоть и чего, конечно же, очень бы хотелось, по крайней мере и ему, да и вот только же она сама потом будет ему же и на него же самого гундеть, что потеряла мысль и растеклась же ею же по древку. Не говоря уж и за Совет, что вмиг приплюснет всю эту их котовасию медным тазом из его же, собственно, обязательства-обязанности молчать перед ней до поры же все до времени и как бы ни триггерила его же самого сейчас, тем более, эта же буквально и пробивающе-пробивная не ее же поэзия меж ее же собственной прозы. Да и о том, что если уж она что и потеряла сейчас, так это голову и точнее же уже дотеряла, ведь еще и изначально и с ним начала ее терять, собственно, как он же сам с и от нее. Но и только же если опять же, она и, судя же еще по ее же собственному биологическому, не биотическому внутреннему возрасту, в шкафчике детского сада ясельной группы со штанишками же на лямках, то он же и как минимум лишь дома, просто забыв принести ее в школу и в пакете из-под сменки. Кошмар! Но ведь и не больший же при этом, не больше и того, как ее развозят здесь, благо что еще и не разводят только лишь ее-свои же собственные мысли и слова о градусе и алкоголе же непосредственно. А еще же и кто-то там говорил, что нельзя потолстеть от одного же лишь вида или запаха сладкого или мучного. Казалось бы! Но можно. Если и не нужно. А уж и тем более: не осторожно. Как минимум же и от конфет с коньяком, а там и как максимум же – от ромовой бабы. Но и пора же ему было уже заканчивать это представление одной актрисы и прежде, чем он сам же вспомнит ей, не хуже, чем и песню про стюардессу, в самолете же и после того, как и весь же уже вроде именной репертуар спет-отпет на нервах и под залп же, ее же былые годы и стишок Деду Морозу на новогоднем же утреннике в том же самом все детском саду из воспоминаний же Александра, где она прочитала, а и точнее даже будет сказать, что и зачитала «Бородино». Полностью! На что же уже и сказать, что «Дед был в ауте» – ничего же не сказать: ведь и не только же он, все – и дети, и взрослые всех же полов, видов и лет. А и тем более – сам он, как только увидел это в его же прямо-таки и гордой, на тот же уже момент времени да и до сих пор же все еще, памяти. Да и вдвойне же уже здесь и сейчас – почти будучи уже и на волне же «Либо все, либо ничего»: как сказать, так и по горяче-горящим следам от сарая до хаты с ней же все пройти. Но и в крайне-последний же момент все же вновь сдержался и отпустил ситуацию, как и себя же самого снаружи и опустился же еще сам и внутри: не то время, не то место, не те и не рядом, а нужно же было всё, вся и все. – Напиши в Небесную канцелярию – так быстрее и вернее, сразу ведь и отхватишь, не отходя далеко от кассы, по первое же число и от первого же лица… не побоюсь же этого слова… «отца», сначала за то, что не сказала ему «первому» и как водится же еще и во всем же «последнему», а потом и за то, что отказала мне – и вот тут-то мы с ним будем прям солидарны: где я – заверю его «воспитательные меры по части постановки в угол и на горох», а он… Да и нужно ли мне так, собственно, его разрешение, чтобы отшлепать тебя? А и тем более: «повторно»!
– Соф?! – Будто бы и между прочим, как и через вату и не как одновременно через толщу же морской воды, вернулась в их диалог Карина, блокируя и отстраняя теперь уже и сама, взаимно и ответно самого же Егора от них же двоих с Софией и их же уже диалога.
– Раунд! – Отсекла затем уже сама и самого же разошедшегося не на шутку парня брюнетка и если бы могла – еще бы и голосом в ладоши от радости похлопала, где-то между этим еще откинув от себя и бросив же вниз, себе же под ноги микрофон, после чего еще и попрыгав на месте и вокруг него: ведь и у нее практически получилось, почти и удалось оставить последнее слово за собой и не почти вывести его из себя, не хватило же прям совсем немного, но и чуть-чуть для нее же вполне же себе считалось, как попытка и участие, а уж и тем более с ним, да ведь и еще не вечер, они не закончили, как и не заканчивали, будучи если еще и не на середине, то и точно же не в конце, не говоря уж и о том, что если бой еще более-менее был за ней, то вот война уже и вполне же себе могла перекочевать к нему и в качестве уже победы, а и перед этим же еще факта и к ее же уже стороне – без т. – Егор, мои поздравления, вы изданы! Тираж публикаций – получите на выходе… на выходе из чата! Выйди уже из моей головы и дай с Кариной договорить!
– О! Опомнилась, мать… дурак вернулся… вспомнила. И как же ж… вовремя! А я ведь еще когда-то и как-то про себя так и думал… да даже и «знал»… что рано или поздно мне все же придется делить тебя… с ней! – Буркнул он, вернув шатенку тут же и по первому же ее не зову на ее и вне их место, дивясь же одновременно ее живучести и силе в еще пока дышащем организме, как и тому, как все быстро же растворяется, буквально же, что и исчезает, не имея просто и прежнего же значения, важности, как и цены и ценности, когда в непосредственной же близости с ним оказывается София и выходит же еще на передний план, пока всё, вся и все же тут же уходят на задний и фон.
– В моей голове?! – Ахнула уже и по-настоящему удивленная София, будучи еще же ко всему и прямо-таки сбитой с толку, и ненадолго же выпала из понимания всего и вся, как и всех же. – Ну… ничего себе. Ты же и впрямь – настоящий шахматист! Нет, я, конечно, знала… А даже если и что-то не знала, то догадывалась… Но… Чтобы так и… настолько! Да даже я этой беседы не предполагала! И да… То есть: «нет». Может, конечно же, когда-нибудь. В далеком будущем… Если уж и не прошлом. Но ведь и точно же – не в настоящем и… не сейчас! Да и не при таких конкретных же еще обстоятельствах… Как и не после! Как в общем… да так и в принципе же: беря наш же все с тобой и чуть ранее же… «инцидент на кухне»! – И даже в мыслях промычала, почти что и процедив, последние же три слова сквозь зубы, будто и вправду же секретничая с ним и боясь, что Карина вдруг что и услышит, а там и поймет, ведь и теперь еще непонятно было до конца, что и с ней же уже именно страшней: с не или без.
– И вечно же этот твой удивленный тон… Стоп! А… Оу! То есть… – и вот тут-то она была прямо уже и готова ударить себя по лицу за то, что и сама же дала ему новой почвы и простора для его же извращенного кроличье-выкапывательного разума, что и сделала же в итоге, и не раз, никак не отразив это ни в мысли, ни в слове, а там же и не только в единственном числе и небранном же формате, зато же и как надо отразила все это в голосе и самим же своим голосом, перейдя на такой ультразвук в моменте с еще же и вполне себе грубого хрипа-рычания, что он и не знал в нем, за что хвататься, за свои же и уже уши, чтоб не оглохнуть окончательно или рот, чтобы уже и в голос же не заржать, в итоге выбрал первое и не прогадал: ведь и продолжить говорить как-то тоже надо было, так и смех же через раз, то есть слово еще добавляет какой-то изюминки, а уж и тем более же когда и уши-то заложены и ответную ее реакцию на все же последующее и изливающееся же из себя-него самого потоком он получит явно нескоро – и славно! – «Его-то» ты как раз и предполагала же, да? Бывает же… И какой же, оказывается, соперник скрывался внутри той, что и ни разу же не выиграла у меня! Хотя… и тут же получается тоже двояко, ведь и если ты хотела потешить мое самолюбие… эго и ЧСВ… а ты же, получается, этого и «хотела»… то тогда… да! «Да». Определе-е-енно! – Уже и рассмеялся над ней во всю силу своих легких, гланд и горла с голосом, как и в открытую же он. – Ты побеждала из разу же в раз, когда же и как раз таки «не побеждала»! Слу-у-ушай… А может, ты и про штаны соврала? Порезала же их небось и… в рамочку вставила! Да? «Да»… Молчание – в знак согласия. Покажешь потом… И я все-таки внесу немного отсебятины… Кое-какие коррективы, знаешь… Правки-добавки и… С любовью!
**
– Его-о-ор! Ну пожа-а-алуйста… – взмолилась София, уже и раз в пятый, не то и в десятый прося его все же уже закончить игру и не мучить ее этим-ей больше, качнувшись на стуле еще параллельно назад и зависнув таким образом на двух задних его ножках из четырех над полом с подогнутыми под него же уже своими ногами в утепленных черных лосинах, заправленных в махровые фиолетовые носки и со сложенными же ладонями под опущенными на них рукавами белого свитера с голубым лишь большим и высоким горлом, средними снежинками и маленькими оленями в молящем же жесте на груди. Про себя же еще одновременно и знатно же расстроившись, что смыла всю косметику с лица не прошло и получаса с гостевания, оставшись лишь со светло-бежевым лаком на своих же квадратных ногтях, ведь, и если бы нет и при ином же исходе в этом же самом обстоятельстве, она бы могла, если и не ярким лицом, совсем не ярким, а и тем же все нюдовым, но зато и с удлиненными черной тушью ресницами, делающими еще те глазки, как у олененка Бэмби или Кота из «Шрэка», выпросить хоть какой-то, пусть и совсем же мало-мальской, но и пощады, превратившись же еще где-то между и в панду ко всему, просто излишне расчувствовавшись на людях, а и не представляя где-то и внутри же себя, как сжигает всю эту адскую не богадельню и от того же лишь так, а не иначе вспотев. Но и тут же простила себя за эту досадную переоплошность и недослабость, ведь и что-то ей еще не только подсказывало, а и во всю силу же уже кричало, что и что так, что этак – исход бы был один, как и итог: она бы добилась того же самого, что и сейчас же, а и именно – издевательски изогнутых светлых бровей над хитро прищуренными светло-синими глазами, злорадной ухмылкой и скрещенными же на груди руками напротив. А ведь и вполне могла бы еще и докрутить, прямо-таки и выкрутив его самого и всего до смеха, а там и гогота с ржачем, так что в целом – еще ведь и неплохо-то отделалась, малой кровью, да и в разрезе же все только своего-ее очередного проигрыша ему же и, как лишь бонус, внешнего вида не на улице, а внутри вполне отапливаемой комнаты и квартиры: уж если и не закрытыми трубами, то и открытым камином точно!
