Анатолий Антонович Казьмин
Целую, Кощей
– Ну что там, Маш? Как на новом месте? Всё в порядке? А Варя как? Не обижают её? Смотрите у меня! Довольная? Не сердится на меня, что я до города не проводил? Её там хоть покормили? А Мюллер эта, фрау, уже начала работать? Не злющая там старуха вроде Яги попалась? А обо мне Варя говорила что-нибудь? Давай уже, докладывай о ходе проведения операции, что ты молчишь-то?! Маша! Положи бублик и докладывай!
– Вы бы хоть маленькую паузу сделали, мсье Теодор, – Маша икнула, ойкнула и стыдливо прикрыла ротик ладошкой. – Всё у нас в порядке, не беспокойтесь. Когда я уходила, девушки были веселы и счастливы и готовились отойти…
– Куда?!
…ко сну. Да что же вы так прыгаете, Теодор? Это у вас от ежедневного пожирания мяса такой карамболь приключается. Подайте мне еще вон тот пирожок. А с чем он? А вон тот? А этот? Да двигайте уже весь поднос, Теодор, что вы мне поштучно, как скряга какой, пирожки подсовываете?
– Девушки? Маш, ты и Марьяну вместе с Варей поселила?
– Ну а куда я её дену на ночь глядя, мсье Теодор? – сквозь пирожок с яблочным повидлом, проговорила Маша. – Переночует, а завтра… а там что, кизиловое варенье? Давайте… завтра передам её… и малиновое тоже, Теодор, не ленитесь… фон Паулюсусу, а тот уже… нет, у барона де Нурвиля повар нежнее варенье делал… отвезёт Марьяну к Кощею.
Обжора. Вот как есть, обжора! Ох уж мне эти вегетарианцы… И не толстеет же. А тут стоит съесть миску борща с салом и хлебом и в животе сразу тяжесть чувствуется…
* * *
Утром я подскочил сам, наверное, еще и десяти не было. Это у меня от нервов и ожидания скорейшей встречи с Варей сон такой не стабильный.
Дед сразу заохал, запричитал и побежал на кухню готовить поскорее завтрак изголодавшемуся Феденьке, а мне пришлось минут пятнадцать дожидаться его во дворе, пока он не соизволил наконец-то плеснуть мне водички для умывания.
– Вампирша наша, – докладывал дед, подперев голову рукой и умильно наблюдая, как я корочкой хлеба мученически соскребаю прямо со сковороды остатки яичницы с салом, – девку эту неспокойную, Марьяну, уже сдала с рук на руки лыцарю тому фон… как его там? …прибалтийскому, и они, небось, уже на полпути к царю нашему, батюшке.
– А вот, кстати, деда, всё никак не пойму ваших расстояний. Если от Лысой горы до Лукошкино пешком три месяца топать, на Горыныче часа два-три лететь, а конным путем, как фон Паулюсус сейчас двигается, так часов пять получается? Это как?
– А никак, – дед налил мне большую кружку ароматнейшего чая. – Колдунство енто великое и знать его тебе не надобно. Ты вона лучше на мёд налегай, в ём знаешь сила какая!
– Ой да ладно, «колдунство»… Сам не знаешь, а мне втираешь тут.
– А если бы я тебе, внучек сказал, что енто обыкновенный прорыв пространства со смещением в пятое измерение, тебе от того легче бы стало?
– Офигеть… Ты, деда, где таких слов нахватался?
– Дык, – засмущался Михалыч, не забывая подложить мне на тарелку еще пяток блинчиков, – сериял на железке твоей бесовской смотрел. Интересный… А правда, Федь, что клингоны воины такие отважные? А ежели, к примеру, сойдетси клингон с джедаем, кто кого заборет?
– Джедай, думаю, дед. У него же вон меч какой световой. А еще и силу он использовать может.
– Сила-то силой, а вот саблюка у него знатная, – покивал головой дед.
Надо запаролить компьютер, а то скоро Тишка да Гришка по дворцу будут бегать в одеждах Супермена какого-нибудь. Только массового помешательства на фантастике Кощею и не хватало для полноценной и разнообразной жизни.
– Ну, вот как я, дед, теперь к Варе пойду, а? – обвиняюще спросил я, с трудом вылезая из-за стола. – Давай, деда завязывать с обжорством. Вредно это.
– Вредная у нас Маша, – дед протянул мне петушка на палочке, – а ты у нас худенький, Феденька, прям наскрозь скоро просвечиваться будешь.
Бесполезно его убеждать, легче согласиться, чтобы не расстраивать пожилого человека.
– Михалыч, надоело мне в этой рванине ходить, – поднял я давно меня волнующий вопрос. – Ну, если в джинсах и майке нельзя, может, другой какой нормальный костюмчик купим? А то в этих обносках в приличном обществе и показаться нельзя.
– Варька да, она у тебя вроде приличная, – закивал дед, махая трактирщику мол, убирай, родимый, откушали ужо Федор Васильевич.
– Да я и не про неё вовсе, – засмущался я. – Я вообще.
– А вообще, давно пора, милай. Ходить рядом с тобой стыдно, как на помойке нашел себе вот такого внучка…
– Да ты же сам меня заставляешь вот так одеваться!
– А ну не ори на деда! От молодежь пошла… Я от в твои годы, Феденька…
– Да знаю я, знаю, – перебил я ностальгирующего деда, – Сейфы по всей Европе играючи вскрывал.
– Тьфу, на тебя… – проворчал дед.
– Давай Михалыч, все-таки вопрос с одеждой решать, – вернулся я к теме.
– Решай, внучек, решай, – еще обижено покивал головой дед.
– Ну деда… А у меня, кстати, и продолжение про джедаев есть.
– Хороший ты у меня, Федь, – едва не прослезился Михалыч. – Учтивый, про дедушку своего старенького не забываешь… А одёжу… На-ко от примерь, еще по утру Машка прислала мол, негоже кавалеру при барышне оборвышем ходить.
Дед вытянул из кошеля большой сверток и развернул его по столу.
Вот же… конспираторы! И деду лишь бы поиздеваться вдоволь. Но вообще-то, хороший он у меня, вы не думайте.
Костюм был европейского стиля. Ну, то есть не а-ля, Иван-царевич в широких бархатных штанах, в красных сапогах с загнутыми вверх носами, да шапке-колпаке, оббитой мехом. Может быть, я утрирую и образ такого доброго молодца у меня сложился по иллюстрациям к сказкам, прочитанным в детстве, но даже ничего похожего я бы носить не стал. А тут – белая рубашка с пышными кружевами на груди, пиджак старинного покроя, сюртук, не знаю, как правильно называть, а самое главное – вполне обычные брюки! Я похожие костюмы видел на рисунках Александра Сергеевича и его современников. Только к костюму прилагались не туфли, а все-таки сапоги, но вполне легкие, больше всего похожие на жокейские. Вы уж простите, что я так подробно описываю сей наряд, просто обрадовался я очень, что нашлась и для меня вполне приличная и, надеюсь, удобная одежда. А она, одежда эта, действительно оказалась вполне удобной. Не мои любимые джинсы с майкой, но тоже вполне.
Переодевшись, я поприседал, понаклонялся, побегал на месте. Отлично!
И дед категорически одобрил:
– Эх, Гюнтер тебя не видит!
Добрый он у меня.
А вот Маша у меня – умничка. Надо и правда, купить ей тот мешок яблок, который я ей еще с заварушки с Вельзевулом обещаю.
Я хотел сразу побежать в Немецкую слободу, но со мной увязался и дед. И пришлось ждать, пока он соберется, перероет весь свой безразмерный кошель сверху донизу, даст указания хозяину гостиницы сколько раз и кем именно кормить Машу, потом ждать пока дед обливает хозяина водой, приводя его в чувство, но все-таки он, наконец, успокоился и повел меня на первое моё свидание. Ну, я очень надеялся, что эта встреча с Варей будет именно свиданием.
А по дороге я еще раз порадовался Машиному вкусу, проверив свой новый облик на придирчивых горожанах. На меня бросали заинтересованные взгляды, но не более того. Идет очередной немец по своим делам так и что? Мало ли их тут в Лукошкино шляется? Ха! Да у нас даже ефиопы есть! А костюм… Да в Африках, говорят, мужики вообще в юбочках из листьев бегают и ничего, бабы ихние вроде и не жалуются.
У ворот Немецкой слободы я стал жутко нервничать, а тут еще и лишился моральной поддержки – дед отстал еще за углом – «иди, Федька, да не подведи деда!». Это он о чем?
Я вызвал по булавочной связи Машу, и она тут же откликнувшись, заверила меня, что через пять минут они с Варей будут у ворот. Разумеется, я не поверил в пять минут. Разумеется, я оказался прав. Хотя, справедливости ради надо сказать, что прошло всего минут пятнадцать, а не стандартные полчасика-час.
Ворота заскрипели, я резко вздохнул, и ко мне на улицу выпорхнула Маша. Я резко выдохнул и зря. Потому что вздохнуть я уже забыл при виде Вари, появившейся вслед за Машей.
Это… это было нечто. То самое мимолетное виденье, очей очарованье, рябь лунного света на серебре озера, нежный ветерок на лепестках роз… Короче, Офелия и Лаура и рядом не стояли.
Варя выглядела так, будто только что вернулась с бала какого-нибудь там Луи номер четырнадцатого. Белоснежное платье с декольте, вполне приличным, но достаточным для полета фантазии, было затянуто пояском на тоненькой талии, а ниже талии, платье так соблазнительно расширялось, что полет, казалось, сейчас начнется у меня и безо всякой фантазии. А еще эти распущенные слегка вьющиеся волосы, прикрытые небольшим кружевным чепчиком…
Я с радостью отметил, что еще там, в монастыре, под бесформенным монашеским балахоном мне и правда, вовсе не привиделась очаровательная фигура моей древнерусской богини. Варя оказалась девушкой именно тех форм, которые волновали меня, наверное, еще с пятого класса среднеобразовательной школы. Мой взгляд всегда скользил не останавливаясь по девушкам модельно-изможденной внешности, но Варя просто очаровывала своей женственностью и ласкала взор соблазнительными выпуклостями в нужных местах и пропорциях так, что я смело мог назвать ее своим идеалом. И назвал. Мысленно. А потом вспомнил, что дышать всё-таки нужно и со всхлипом втянул воздух в лёгкие.
– Ах, какой шарман! – всхлипнула вместе со мной Маша, смахнула несуществующую слезинку и исчезла за воротами, которые тут же захлопнулись и этим совершенно не романтическим звуком немного привели меня в чувство и мы с Варей отправились на романтическую прогулку.
Верите? Ну и правильно делаете, что нет. С романтикой я пролетел.
Мы молча, неторопливо шагали бок о бок и я никак не мог начать разговор.
Я же даже не поздоровался! Сейчас поздороваться? За тормоза точно примет – и двух кварталов не прошли, как я вспомнил о приличиях. Спросить, как она устроилась? А вдруг она это воспримет как намек, что я сам себя хвалю, обеспечив её жильём и вытащив из монастыря? Или все-таки поздороваться сначала? А может ей мороженое предложить? Хотя какое тут мороженое? Ну, петушка на палочке, они тут вкусные… Идиот! Да что же происходит?! Ну не первое же у меня свидание?! Раньше-то я с девушками без стеснений болтал! Вот и сейчас возьму и скажу… Что? Думай, думай! Что можно сказать?
Но все слова словно пылесосом вытянуло из головы, а те, которым удалось зацепиться за нервные окончания и всё же остаться в голове, были такими, что и пылесос на них не позарился бы.
Но тут моё солнышко-Варя сама прервала затянувшееся молчание. Она вдруг остановилась, повернулась ко мне, задрала очаровательный носик и очень серьёзно спросила:
– Значит Кощей?
Блин… Блин-блин-блин!!! Маша все-таки проболталась.
Ну что я мог сказать на это? Гордо расправив плечи, выпрямив спину и втянув живот, я собрал всю смелость в кулак и решительно произнёс:
– Здравствуй, Варюш…
Как она на меня посмотрела? Ну не как на идиота, точно. На идиотов обычно смотрят с жалостью, с пониманием, а я сейчас и на идиота-то не тянул.
– И тебе здравствовать, господин Захаров, – все-таки ответила она. – Или правильно – господин Статс-секретарь?
– Правильно – Федя, – буркнул я.
– Федя там был, в монастыре, – вздохнула девушка, – когда я еще не знала, кто хозяин твой.
– Ну, ты чего, Варь? Ну, какая разница на кого я работаю?
– И Варя в том монастыре осталась, – горько произнесла она. – А здесь уже боярская дочь, Варвара Никифоровна Зубова, верная слуга царю нашему, Гороху. А ты, господин Статс-секретарь – слуга Кощею.
– Да фиг с ними, с Горохами и Кощеями! Я так спешил к тебе, Варь… Так увидеть хотел…
– Не следует нам больше видеться, – Варя отвела взгляд. – Спасибо тебе господин Захаров, что позаботился обо мне, милосердие проявил. А деньги, что на меня потратил, я тебе как есть верну, не переживай.
– Варь…
Она вдруг всхлипнула, резко развернулась и быстрым шагам стала удаляться от меня, а потом и вовсе побежала. А я остался стоять, как тонкая березка во поле чистом. Ладно-ладно… Как дуб. Только не могучий, а тупой.
– Вот так оно ить в жисти-то бывает, внучек… – раздалось за спиной.
– Михалыч? – я даже не обернулся, продолжая смотреть туда, куда убежала Варя.
– Пошли, милай, – потянул меня за рукав сюртука дед. – Пошли, Федя…
– В кабак, – я резко развернулся и зашагал в сторону гостиницы. Напьюсь. Вот возьму и напьюсь.
– В кабак… – повторил дед, поспешая за мной. – Не поможет тебе водка-то сейчас, внучек.
– А что поможет?
– А время, внучек.
– Угу… Вот скажи, деда, ну чего ей надо, а? В монастыре я хороший был, а как узнала на кого я работаю, так сразу плохой стал. Вот нормально это?
– И не говори, внучек.
– Да не всё ли равно на кого я работаю? Ну, может и не всё, но хотя бы выслушать она меня пыталась? Нет!
– Верно, внучек.
– Сразу давай свои претензии выдвигать!
– Бабы, они такие, внучек.
– Во-во! Я же не доброй волей пошёл на службу к Кощею!
– Истинно, внучек.
– Да и не убиваю я, не граблю! Сижу с бумажками копаюсь или тут за делами присматриваю, а она сразу – «Кощей-Кощей»! – Я остановился и повернулся к деду. – И чего ты мне всё время поддакиваешь, а?!
– Могу и по заднице врезать, внучек, если понадобится.
– Мне? За что?! Я-то тебе, чем не угодил?
– А нытьём своим, внучек, – Михалыч ткнул меня пальцем в грудь. – Что ты сопли распустил, как дитя малое? Девка тебя оттолкнула? А ты борись за неё! Нужна она тебе? Добивайся!
– Легко тебе говорить…
– Легко, внучек, ох как легко. Дедушка-то у тебя никогда не любил, по девкам не страдал, серенады им под балконами не пел, так черствым сухарём и прожил жизнь.
– Ну чего ты, дед?..
– А того! – вдруг во всю глотку заорал дед. – Рыдать мне тут надумал?! Слезами обливаться?! От я дурь-то слезливую из тебя сейчас выбью! Страдает тут он! Плохо ему!
Дед стоял гневный, красный, ощетинившийся, как ёж и вдруг сник, сдулся, как воздушный шарик и тихо спросил:
– Любишь её?
– Люблю, деда.
– Ну и всё, – дед заулыбался, да так заразительно, что и у меня рот растянулся до ушей. – Значит, наша будет Варька, это я тебе внучек конкретно заявляю в натуре блин!
Я засмеялся:
– Не, деда, у Аристофана лучше получается!
– Ну, да и фиг с ним, – ухмыльнулся Михалыч.
Я уже довольно бодро зашагал в гостиницу, а дед семенил рядом и всё приговаривал:
– А ты, Федька, не дёргайся сейчас, дай Варьке-то нарыдатьси всласть. Пусть поревёт, им это полезно, а наплачется да задумается. И ты, внучек руки-то не опускай, но и сам не шибко страданиями-то увлекайся… У нас вона хлопот – непочатый край, вот и принимайся за работу, исполняй службу Кощееву.
Голос Михалыча чудесным способом успокаивал и настраивал на позитивный лад, и я всего через пару кварталов полностью пришел в себя и смог вполне трезво и ясно взглянуть на ситуацию. Ну а что, собственно говоря, такого ужасного случилось? Поругались? А кто не ругается? Как поругались, так и помиримся, а Варя, всё равно моя будет. Никому ее не отдам и ей не позволю наше счастье разрушить. И дед правильно говорит – за работу надо браться вот и отвлекусь от переживаний, а там и Варюша успокоится и я снова попробую с ней поговорить, объяснить всё.
А дед у меня молодец. Вот поженимся с Варей, я первого сына Михалычем назову.
* * *
А в гостинице меня поджидал сюрприз от Кощея. Нет не премиальные в виде мешка золота и даже не ящик коньяка, а просто вызов по колдовскому зеркальцу. Ну, на самом деле не такой уж и простой вызов оказался…
Кощея таким я еще не видел. Глаза его пылали красным адским огнём, с зубцов короны соскакивали маленькие молнии, но сам он говорил ровно, хотя и было видно, что он едва сдерживается:
– Бери Михалыча, бесовку эту, Олёну и живо ко мне. Горыныч уже ждет вас.
Вот так вот. Ни «здравствуй, Феденька», ни «По добру ли, по здорову, не обижает ли кто, кормят-то хорошо?», а сразу хватай Михалыча и на коня. На Змея то есть.
– Ваше Величество, случилось что?
– Случилось. Давай быстро, Федька.
– Да вы толком-то расскажите, Ваше Величество!
– Я тебе расскажу! – вдруг сорвался на крик царь-батюшка. – Я и тебе и всей твоей Канцелярии так расскажу, что будете у меня лететь до Уральских гор, а то и подалее! И бесам твоим рога посрубаю! Упыриху Машку твою, шаху иранскому в гарем продам! Лысую гору до основания срою! А тебя, паршивец ты эдакий, на фарш велю перемолоть и Дизелю твоему поганому скормлю!
– Да что у вас там происходит?! – тоже заорал я, испуганный не столько угрозами, сколько состоянием Кощея.
Кощей вдруг выдохнул, обмяк и тихо произнёс:
– Мент поганый, дружок твой участковый, зеркало волшебное мне расколотил…
Тьфу ты! Я думал там Лысую гору вражины какие-нибудь приступом взяли, а Кощея в кабинете обложили и он из последних сил оборону держит, горько переживая, что славной Канцелярии нет под рукой и спасти его уже некому…
– Когда это он успел? – пробормотал я удивленно.
Но Кощей услышал и снова завёлся:
– А вот это я у тебя хотел узнать, почему ты не уследил, что он ко мне намылился?! Почему не предупредил моё Величество? Разгоню я твою Канцелярию, Федька, как есть разгоню! Бесам рога пообломаю, а Машку…
– Это вы уже говорили, Ваше Величество. А Михалыч с Олёной зачем вам так срочно понадобились?
– Вези их сюда, Федька! Пущай снова яблочек наделают и участкового, мерзавца такого, напрочь со свету изведут! – Кощей вдруг утих, отвел взгляд и тихо пробурчал: – Еще и дура эта Марьянка Гороховская…
А ну понятно. Нервишки шалят у царя-батюшки. Но лететь все же придется. Как бы он там и правда, в приступе гнева дел не натворил.
– Вылетаем, Ваше Величество. Немедленно вылетаем. Только вы там того…
– Чего, того? – он настороженно глянул на меня.
– Не переживайте, Ваше Величество, нельзя вам волноваться. Вы запритесь в кабинете своём, от всех закройтесь, коньячку от нервов примите, а там уже и я прибуду.
– Заботливый какой, – буркнул Кощей и отключился.
Ну и заботливый, а что? Я и правда, переживал за Кощея. Да, злодей, да, мафиози, да, рассказывают про него всякие страсти-мордасти, но лично я ничего такого ужасного за ним не замечал. На словах-то он грозен, а на деле… Зеркальце ему разбили, обидели батюшку, а он чуть ли не с сердечным приступом уже лежит. Хотя не уверен, есть ли у него вообще сердце. Ой, да не важно! На самом деле Кощей – нормальный мужик! Я, например, ничего плохого от него не видел. Один раз только пришиб он моего Дизеля ну так и починил же!
– Слышал, Михалыч? – повернулся я к деду, сидящему на своей кровати и сосредоточенно чесавшему затылок.
Национальный местный жест, кстати. Никакое дело без него не обходится. Я тоже так уже умею.
– Слышал, внучек, – Михалыч стал запихивать в кошель разбросанные по кровати вещи. – Возвернутьси домой надоть, как бы царь-батюшка не натворил чаво сгоряча.
– Ага, – я вздохнул. – Наших только предупрежу. А Олёну, думаю, брать с собой не будем, да деда?
– Конечно, внучек. Неча ей там делать.
Я связался со своими по конференц-связи. Чудо-булавки Михалыча позволяли сделать такое.
– Мы с Михалычем срочно отбываем домой, – объявил я. – У царя-батюшки проблемы возникли, надо решать.
– Что за проблемы, мсье Теодор?
– Во, блин, в натуре…
– Я могу помочь, Федор Васильевич?
– А проблемы… – я сделал паузу и заорал: – А проблемы из-за вас, слуг моих нерадивых! Почему никто мне не доложил, что участковый к Кощею отправился?!
– Я в натуре хотел…
– Молчать! Прозевали участкового?! Совсем оборзели?! Вы что должны делать?! А что на самом деле делали?! Молчать я сказал!
Начальник я или где? Мне по долгу службы положено нагоняи подчиненным устраивать! Чего это только дед так подозрительно в кулак хихикает?
– Федор Васильевич, – раздался в голове спокойный голос Калымдая, – я с вами полечу. Сейчас подойду к вам на постоялый двор.
– Это… босс… – виновато протянул Аристофан. – Мои бойцы видели в натуре, как участковый с бабкой в ступу садились… Только типа решили мне не говорить. Реально так решили, что менты покататься поехали или там, в деревню за самогоном… Облажались мы, босс в натуре…
– Облажались, Аристофан, – подтвердил я. – Помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что-то тебе эти разговоры…
– Я понял-понял, босс! – перебил меня Аристофан. – В натуре, босс, последний раз, отвечаю!
– Ладно… Следи тут хорошенько и докладывай сразу если что, понял?
– Понял, босс без базара!
– Машуль, ты за старшую остаешься.
– Не беспокойтесь, мсье Теодор, всё будет в порядке.
– Это… – я немного помялся. – Как там дела, Маш?
– Всё хорошо, мсье Теодор, рыдает, – поняла, о чем я моя умница-вампирша.
Я бы тоже сейчас порыдал, да некогда.
* * *
Когда я, дед и Калымдай добрались до полянки, надо бы, кстати, переименовать её в «Аэропорт Лукошкино», Горыныч уже нетерпеливо дожидался нас, переминаясь с лапы на лапу.
– Давайте быстрее, – прорычала правая голова, едва увидев нас. – Кощей там рвёт и мечет. Чуть голову нам не откусил. Левую.
– Ага, – подтвердила тонким голоском левая голова. – Злой, как в тот раз, когда индийскому радже Будапудрамхабхе ларец с алмазами в шахматы продул.
– Грубый ты, Горыныч, – посетовал я, карабкаясь ему на спину. – Даже не поздоровался.
– Ну и здравствуй, Статс-секретарь. Что теперь тебе легче стало? Полетели!
Нервные все какие-то сегодня…
До Лысой горы мы добрались быстро. По пути Горыныч сказал нам, что он совсем не в курсе, что происходит, но во дворце суета, шум, все носятся как угорелые.
Мы опустились на дорогу, упирающуюся в большие ворота, перекрывавшие путь вниз во дворец и только когда я сполз с Горыныча, заметил, что поляна перед дворцом кардинальным образом изменилась. С обеих сторон дороги земля была разделена на ровные участки и на участках этих, сосредоточенно копошилось несколько десятков скелетов, усердно копая грядки. Грядки?! Кощей, что, в наркобизнес решил податься, под коноплю пространство расчищает?
В самом дворце дела обстояли еще хуже. Скелеты, бесы и прочая нечисть носились по коридорам и залам, как Кощеем укушенные. Четверо рыцарей-зомби, личных гвардейцев царя-батюшки, вешали на стену громадный гобелен, на котором прекрасная дева надевала на голову стоящего перед ней на одном колене рыцаря, венок из цветочков. И где это они откопали такой кошмар?
Три полные поварихи Иван Палыча сидели в ворохе разноцветных рулонов ткани и что-то там увлеченно шили, оживленно щебеча.
– Занавесочки, – поклонились они в ответ на мой ошарашенный взгляд.
Какие занавесочки?! Да тут и окон-то отродясь не было!
Логики в происходящем я не видел и это сильно пугало. Например, вдоль одного из коридоров бежала вереница скелетов, тащащих резные стулья. А параллельно им, только в обратную сторону, неслись бесы и тоже со стульями, только немного другой формы.
Открыв от изумления рты и вертя головами во все стороны, мы наконец-то добрались до нашей Канцелярии.
Дизель встречал нас у дверей, радостно подпрыгивая на месте. Я похлопал его по плечу, вручил варежки, специально припасённые для него в Лукошкино и шагнул в кабинет. Бес-пенсионер Долиросентабилус ждал нас посреди кабинета, держа за лапки Тишку да Гришку. Те, завидев Михалыча, вырвались и тут же вскарабкавшись деду на плечи, что-то жалобно заверещали.
– Что тут происходит, Долби? – устало спросил я у ветерана бесовского движения.
– Не ведаю, начальник, – прохрипел бес. – Все как дурмана обожрались, да носятся туды-сюды, туды-сюды, туды-сюды…
Пенсионера, похоже, заело. Не успел я остановить эту старую граммофонную пластинку, как дверь заскрипела, отворившись, может на полметра и в Канцелярию заглянула настороженно озирающаяся голова Кощея.
…туды-сюды, – в последний раз пробормотал Долби и шмыгнул между ног Кощея в коридор.
– Марьянки нет? – шепотом спросила голова.
Мы переглянулись, а царь-батюшка убедившись, что мы тут одни, резво заскочил в Канцелярию, захлопнул дверь, задвинул засов, подпёр дверь стулом и тяжело пыхтя и отдуваясь, поволок к двери наш большой стол.
– Ваше Величество!
Мы кинулись к Кощею и пока я, ухватив его за костлявую руку, оттаскивал от двери, Михалыч с Калымдаем вернули стол на место.
Кощей как в тумане машинально опустился на лавку, взял большой бокал коньяка, предусмотрительно выставленный Михалычем перед ним, покрутил его в пальцах и, вздохнув, медленно опрокинул коньяк в себя. Взгляд из затравленного потихоньку становился просто настороженным, а когда из настороженного он преобразился в откровенно усталый, мы облегченно вздохнули.
– Ваше Величество, – осторожно спросил я. – Что у вас тут происходит? Вы что, из-за зеркала так расстроились?
– Да пёс с ним, зеркалом, Федь, – Кощей пощелкал пальцами и Михалыч снова набулькал ему в бокал. – У меня этих зеркал еще пять штук в кладовке пылятся.
– Царевна?
– Она, – кивнул Кощей и вдруг взревел: – Дура!!!
Но тут же, спохватившись, захлопнул рот костлявой ладонью, а потом, оглядевшись по сторонам, продолжил полушепотом:
– Как есть дура, Федь. И я – дурак. Вот за каким мне потребовалось её сюда тащить, а?
– Не знаю, Ваше Величество, – пожал я плечами. – Наверное, какие-то грандиозные злодейские планы у вас были.
– Она, Федь, совсем чокнутая, – продолжал жаловаться Кощей. – Я, говорит, чувствую в тебе душу светлую, нежную и ранимую. Просто мол, оболочка у тебя тёмная не даёт душе проявить себя, доброту показать. Прикинь, Федь!
– Да уж…
– Я, говорит, всё для нашего счастья сделаю, суженный ты мой, – Кощей судорожно глотнул из бокала. – Окружу, говорит, тебя заботой и лаской, а дворец мы, мол перекрасим в светлые тона, всю обстановку поменяем и она, обстановка эта, будет очень благотворно влиять на тебя, рыцарь ты мой.
Кощея передернуло.
– И до конюшни даже моей добралась, Федь. Всех твоих жеребцов вороных, говорит, выгоним, а заместо их беленькую лошадку заведем. И должен я буду на этой лошадке, каждый день на подвиги выезжать, а к ужину домой возвращаться в её нежные объятия и непременно с головой дракона подмышкой.
– Ужас, – посочувствовал я.
А вот такой у нас Кощей. Я же говорил, зря из него злодея делают. Ему царевну эту удавить, что муху с короны смахнуть, а он вот, сидит у меня от царевны прячется да коньяком с горя наливается.
– Ты как хочешь, Федор Васильевич, – заявил вдруг Кощей подымаясь и допивая коньяк, – А Марьянку эту из дворца мне напрочь убери. До завтра тебе срок.
И Кощей покинул нас, предварительно повторив свои действия, только в обратном порядке: отодвинул стул, осторожно оттянул засов, без скрипа приоткрыл дверь, высунул в коридор голову, покрутил ею во все стороны и исчез.
– Вот же шаромыжник старый! – хихикнул вдруг дед. – И бутылку с собой упёр!
* * *
Я до вечера просидел у себя в Канцелярии, не рискуя выходить и совершенно не желая видеть того кошмара, что устроила во дворце эта Марьяна.
Калымдай же, ускользнул сразу за Кощеем, но вскоре вернулся, улыбаясь и мотая головой:
– Я лучше с вами побуду, Федор Васильевич. Ох и с размахом же действует царевна! Упаси боги такую жену себе получить.
– Что еще она там натворила?
– Я далеко не стал ходить, но бухгалтерия, к примеру, сидит счета составляет, расходы на балы и приёмы подсчитывает. Агриппина Падловна злая до изнеможения, зубами скрипит, но ослушаться будущую царицу не решается.
– Да ну, не будет у нас царицы, Калымдай. По крайней мере, уж точно не Марьяна.
– Я знаю, Федор Васильевич, – улыбнулся Калымдай. – А вот Агриппина Падловна не знает.
Вскоре и дед решился на вылазку. Дело шло к ужину, а морить же голодом Феденьку никак нельзя, вот и рванул Михалыч перебежками на кухню, прикрываемый с боков своими бесенятами.
– Иван Палыч расстроены до невозможности, – делал доклад дед, расставляя с помощью бесенят тарелки и подносы с едой по столу. – Марьянка ента и до кухни добралась. Велела всё сало изничтожить, мясо – волкам в лесу скормить, да собственноручно меню всем расписала. Бесов, говорит, капустой кормить квашенной, а Кощея для просветления духа – морковкой. Кощея – морковкой! Представь только, внучек!
Я только покачал головой, разламывая ложкой вторую котлету.
– А сама, между прочим, – дед подвинул мне под руку, толсто нарезанную копченую грудинку, – Иван Палыч сказали, что уходя, стащила с кухни круг колбасы да каравай хлеба.
– Да ну её, дед… А что там в миске закрытой? Бульон с сухариками? А чего ты его от меня отодвигаешь? После пирога с ливером? Вместе с пирогом? Ну ладно, давай.
– Ну что, Федька, – вдруг ехидно хмыкнул дед. – Не передумал ишо ремонт свой в Канцелярии устраивать?
– Передумал, деда, – засмеялся и я. – Как я посмотрел сегодня, что во дворце творится, как представил, что такое и тут будет…
– Вот и молодец-огурец! Вот, кстати и огурчики-то соленые к ветчине твоей ох и хороши будут!
А после ужина оказалось, что исчез Кощей. Хорошо не до ужина, а то бы аппетит точно испортил. Ну да, вот так просто взял и удрал и от царевны и от проблем. Хорошо царям, а мне теперь за него отдуваться.
Уселись мы чинно за столом и стали втроём думать, как наказ Кощеев выполнить, царевну из дворца прогнать. Уселись, задумались и точно бы нашли решение, если бы наши раздумья не перебила Маша, вызвав меня через булавку:
– Мсье Теодор, как у вас дела? Как монсеньор Кощей? Мы волнуемся…
– Да всё в порядке, Маш. Царевна лютует, свои порядки наводит, а царь-батюшка, в глубокой депрессии свалил на нас весь дворец, да и сам куда-то свалил.
– И у нас веселье, мсье Теодор.
– Ну а как же без этого? И что теперь в Лукошкино творится?
– Меч нашелся, мсье Теодор.
– Да ты что! И где же он был?
– У дьяка Филимона Груздева. Помните такой мерзкий, сухой, как ваша рыбка вобла, совершенно отвратительный тип с писклявым таким…
– Я помню его, Маш, помню. И где же он его обнаружил, интересно знать?
– Неизвестно, мсье Теодор, но участковый уже забрал и меч и дьяка к себе в отделение…
– Как так? Участковый же мертвым считается?
– Вы долго меня перебивать будете, Теодор? Я вам так ничего и до утра рассказать не успею.
– Молчу, Маш, извини. Рассказывай.
– Участковый, мсье Теодор, представился…
– Ишь, ты… Помер всё-таки? – влез дед, подключившись к нашему разговору.
– Теперь вы, дедушка Михалыч? – возмутилась Маша. – Вот ничего вам больше не скажу!
– Всё-всё, Машуль, мы больше не будем.
Маша обиженно посопела немного, а потом протянула:
– Хорошо. Только вы оба должны мне будете! И, кстати, мсье Теодор, а где там мой мешок яблок?
– Ох, Машуль, не до яблок нам сейчас, но куплю я тебе их, не переживай. Ты же меня знаешь.
– Вот в том-то и дело, что знаю… Хорошо, слушайте. Участковый представился народу, мсье Теодор, компрене ву? Представился народу в виде ангела. Нацепил крылья самодельные и на бабкиной ступе прямо в толпу горожан и спустился, будто бы с небес.
