Анатолий Антонович Казьмин
Целую, Кощей
Наконец и шлем был водружен на мою голову и, натянув на руки вполне такие гибкие рукавицы, я оказался готов к подвигам.
– Где этот дракон?! – взревел я, имитируя благородного рыцаря, у которого только что свистнули даму сердца, но дед с Калымдаем не ужаснулись, а покатились со смеху.
– Ох и голосок у тебя, Федька! – радовался дед.
– Как сигарой в бочке подавились! – согласился с ним Калымдай.
– Ну чего вы ржёте, как Максимилиан над новой книгой? – обиделся я. – А шлем никак не открывается?
– Терпи внучек. Хочешь еще пирожок? Вку-у-усный…
– Михалыч! Хорош издеваться! – пирожка вдруг захотелось невыносимо.
– Ну как хочешь, я тогда майору отдам.
– Пойдемте, Федор Васильевич, – прервал наш гастрономический спор Калымдай, – пора.
– Уже?
– Дык внучек, солнышко уже на закат повернуло, а тебе еще ехать и ехать.
– Откуда здесь, под землей, солнышко, дед?
– А старые люди его сердцем чуют, – важно заметил дед и снова захекал: – Ох и смешно же ты внучек разговариваешь! А ну-ка спой чего-нить!
Максимилиана подвели прямо к кабинету и я сам безо всякой помощи, вполне успешно, хотя, судя по смешкам деда, довольно неуклюже, вскарабкался на него.
– Ведите царевну! – грозно приказал я и сам засмеялся от своего гулкого, будто из пустой цистерны, голоса.
Перед воротами меня уже дожидались фон Паулюсус и царевна.
Прибалт уже сидел на коне, а Марьяна стояла рядом, оплетенная веревками, как муха зашедшая в гости к пауку, да еще и ротик ей заткнули кляпом.
– Фаше Феличестфффо, – скрипя доспехом, поклонился мне фон Паулюсус.
– Оно самое, – проворчал я, радуясь, что в этом шлеме все голоса кажутся одинаковыми. – Поехали, пора.
Калымдай отсалютовал, дед помахал платочком и вытер слезинку, а Гюнтер, выглядывающий из ворот, томно вздохнул.
Дорога оказалась совершенно не утомительной, я зря переживал. На Максимилиане было удобно, шёл он ровной слегка покачивающейся рысью, тщательно огибая пни, изредка встречающиеся на лесной тропе. Ветки меня не били, наверное – боялись, комары при виде волчьей морды, падали в обморок, солнышко уже не пекло, да еще и конь развлекал меня разговорами, специально опередив метров на тридцать неутомимого фон Паулюсуса, который наслаждался обществом царевны Марьяны.
В итоге, когда мы подъехали к Смородине, через которую был перекинут крепкий на вид деревянный мост хотя и совершенно без перил или каких еще ограждений, я находился в весьма благодушном настроении и был преисполнен оптимизма.
На той стороне нас уже ждали. Остановившись на краю леса, почти доходившего до моста, я пытался рассмотреть, кто же явился на торжественную встречу Добра и Зла.
Никита стоял около моста, позади него в нескольких шагах торчали Митька и бабка, а судя по непрестанно качающимся кустам, там сидело в засаде половина Лукошкино.
– Паулюсус, труби в свою дудку, – приказал я, кивая на рог, прицепленный к его поясу.
Прибалт что-то пробурчал, но послушно ссадив Марьяну и вручив мне конец веревки, связывающей царевну, выехал на середину моста и поднес к губам свой музыкальный инструмент.
Слышали, как поют пионерские или армейские горны? Ну так они не имели ничего общего с тем визгом, хрипом и завываниями, которые врывались из рога фон Паулюсуса. Сразу заломили зубы, птицы стаями взлетели с деревьев по обеим сторонам реки, а любопытные горожане, высунувшиеся из кустов по ту сторону моста, с искаженными от ужаса лицами схватились за уши.
– Хватит! – заорал я, не в силах больше терпеть эту пытку. – Завязывай, Армстронг недоделанный!
Фон Паулюсус недовольно прекратил своё выступление и я уже хотел проорать ему, чтобы он возвращался и уступил мне место на мосту, как, вдруг с той стороны, из кустов выскочили два всадника и с визгом и завываниями помчались на прибалта, размахивая в воздухе саблями. А это еще кто такие?
– Мая Марьяна будэт!
– Дэлиться нада, вах!
«Наверное, это те женихи, с которыми фон Паулюсус проворачивал свои делишки в Лукошкино», – догадался я, но вмешиваться не стал. Оно мне надо? Да и оружия никакого нет, да и если бы было… Пока я так размышлял мост был уже очищен и подготовлен к моему выходу: три лошадки неспешной рысью удалялись в сторону Лукошкино, а из-под моста доносилось жизнерадостное бульканье.
Отмотав метров пять веревки, чтобы царевна не подслушивала нас с Никитой, я шепнул Максимилиану «Давай, на середину», а сам гордо выпрямился и подбоченился, старательно копируя царя-батюшку. Царевна плелась за нами и что-то гневно мычала сквозь кляп, но после погрома во дворце, мне её не было жалко ну ни капельки.
Максимилиан остановился ровно на середине моста, а Никита что-то медлил, не решаясь подойти к нам.
Я набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал, работая на публику:
– Враг мой дотошливый Никитка-участковый, а ну иди сюда пред очи мои… кха-кха! Блин! …грозные… твою ж дивизию! Кха-кха! – от громкого голоса и вибрации вся скопившаяся внутри шлема пыль устремилась мне в горло. – А ну… кха-кха! … немедля, блин… кха-кха!
Никита тем временем всё же подошел ко мне и неуверенно спросил:
– Фёдор? Ты?
– Нет, блин! Кха-кха! Призрак отца Гамлета, кха! Чёртов шлем, кха-кха!
– Да открой ты забрало! – не выдержал участковый.
– Не могу, кха! Не открывается оно, кха. О вроде улеглась… кха… пыль.
– А где Кощей?
– Да фиг его знает, – отмахнулся я, раздираемый желанием сплюнуть, но в шлеме этого делать, явно не стоило. – Забирай свою царевну. И стерегите её хорошенько, а то снова сбежит, а оно нам надо?
Никита принял у меня веревку и потащил Марьяну на берег как козу на веревочке. Сдав Марьяну бабке, он вернулся ко мне:
– А почему Кощей не пришел?
– Да удрал он от Марьянки вашей. Просто взял и слинял, а я теперь за ним разгребаю да хвосты подчищаю.
– Знакомо, – кивнул Никита. – Работа у нас такая.
– Во-во, – согласился я. – Меч притащил?
– Допустим, – насторожился участковый. – А что ты там затеваешь?
– Да не бойся, не отберу, – засмеялся я. – Кажется, я знаю, как меч активировать. Давай попробуем?
– Прямо здесь? – удивился Никита.
– А почему бы и нет? Это нам еще встретиться как-то надо будет, а так мы уже здесь. Да давай интересно же!
– А что для этого делать надо?
– Фиг его знает, – признался я. – Я слово волшебное узнал, от которого меч заработать должен, а ты, наверное, просто держи его в руках и всё.
– Ага, и всё… – опасливо протянул Никита, доставая из-за спины завернутый в мешковину меч. – А он как шваркнет молнией или еще чем-нибудь!
Меч кстати, оказался так себе. Самый простой, а я уж тут на них насмотрелся уж, поверьте, да еще и в ржавых пятнах.
– Да не в тебя же шваркнет, – успокоил я участкового. – Это же я на стороне зла и вечного ужаса.
– Ну не знаю… – тем не менее, Никита взялся за рукоять меча двумя руками и выставил остриём вверх впереди себя. – Тяжелый зараза… Ну давай своё волшебное слово.
Опаньки, а бумажка-то со словом у меня в кармане джинсов. Так, так… я же наизусть заучивал… Как там было?.. Что-то на «гематоген» похожее? Пурген?
– Ну чего? – нетерпеливо спросил Никита, видя моё замешательство.
– Погоди-погоди, сейчас.
Горгулья, Гингема, гегемон… А! Вспомнил!
– Геонегоне! – отчётливо произнёс я и на всякий случай пригнулся и зажмурил глаза.
Ничего не громыхнуло, молнией не ударило, даже матом не обложило.
Я открыл один глаз – тишина. Открыл другой, посмотрел на присевшего, но уже выпрямляющегося участкового.
– Не сработало, похоже, – пробормотал Никита.
– А может меч не тот или сломался?
– Может, – пожал плечами Никита и вдруг вскрикнул: – Стой! Стой, зараза!
– Что такое?!
– Он растёт! Увеличивается! – Никита, также держа меч перед собой, пятился назад к берегу.
А меч в его руках действительно разрастался в размерах. Сначала еле заметно, а потом быстрее и быстрее.
– Тяжёлый, не удержу! – закричал Никита, когда меч вымахал метров до трёх в высоту, но тут к нему подскочил их бугай Митька и тоже вцепился в меч.
А я замер, разинув рот и не сводил глаз с колдовства, происходившего рядом со мной.
– Федор Васильевич, – тихо произнес Максимилиан, – возможно, следует отойти.
– Что? А да…
– Беги, Фёдор! – заорал вдруг Никита.
Меч вырос, наверное, метров до десяти когда участковый с Митькой не смогли уже удерживать его и, разжав руки, отскочили в сторону. Меч гулко стукнулся рукоятью о плотно утрамбованную землю у моста, замер на секунду, а потом стал медленно валиться прямо на мост. И на меня с Максимилианом!
– Федор Васильевич! Прыгаем! – заржал конь и, развернувшись, взбрыкнул и прыгнул с моста в реку.
Я закачался, маша руками, выпал из седла и падая, ухватился за край моста. Максимилиан уже рухнул в воду, подняв фонтан брызг, а у меня соскользнули руки, но я успел схватиться за толстую опору и теперь медленно сползал по ней, обхватив её руками и ногами.
И тут меч упал на мост. Раздался грохот потом скрежет, скрип и треск ломающихся бревен и мост рухнул в воду, оставив после себя только опоры, на одной из которой и висел я, медленно, но уверено соскальзывая в реку.
– Федор! Живой?! – закричал Никита с берега.
– Живой! – закричал я в ответ и махнул ему рукой.
И совершенно напрасно – не удержавшись на скользкой поросшей мокрым мхом опоре, я мягко скользнул вниз и ушёл под воду с головой. Сильное течение подхватило меня и потащило за собой. И вот тут я возблагодарил мастеров, сделавших такой отличный доспех Кощею. Нет, я не опустился на дно коленями и даже «спасибо!» не проорал, но очень порадовался, что доспех был почти герметичным и скопившийся в нём воздух плавно поднял меня на поверхность. Испытывать на себе ощущения псов-рыцарей, попавших в схожую ситуацию на Чудском озере, мне совершенно не хотелось. Вот только в этой герметичности было все-таки маленькое «почти» и его вполне хватило, чтобы довольно холодная вода начала просачиваться в доспех сквозь щели в сочленениях и дыры в забрале.
Река сделала плавный поворот, а я завертел головой стараясь разглядеть хоть какую-нибудь лодку или на крайний случай – пень. Разумеется, ничего подобного в поле зрения не было, как не было и отмели и даже захудалой подводной лодки, всплывшей чтобы пополнить запасы спиртного в ближайшей деревеньке. Я увидел только далеко впереди Максимилиана, выбравшегося на берег и высматривающего меня.
Пытался я плыть к берегу уж поверьте, пытался только ничего у меня не получилось. Доспех, сковывающий движения, к тому же постепенно наполнялся водой, да и течение было очень сильное. И что мне оставалось? Только плыть по этому чертовому течению, ощущая как я неумолимо погружаюсь в воду, да вспоминать детство своё золотое, Варю, Михалыча…
Вру если честно. Хлебнув пару раз пахнущей тиной воды, я вдруг задумался – а вот интересно, в раю для компьютерщиков, там у них на компах Виндовс или Линукс стоит? Понятно, что Интернет там бесплатный и высокоскоростной, а как же иначе? А вот вирусы, существуют? Или может их специально заводят для тех, кто с ними повозиться любит?.. Жаль я на своем канцелярском компе давно дефрагментацию проводил. Кто теперь за ним ухаживать будет? Ну ладно, теперь уже без меня, а мне дорога вверх, в компьютерный рай.
Я действительно стал медленно подыматься вверх еще и удивился и даже обиделся немного – могли бы и подождать, когда окончательно помру, перед тем как забирать на тот свет. Кстати, а крылья у меня не выросли? Я задергался, стараясь заглянуть себе за спину, но тут сверху раздался голос. Причем, совсем не божественный, а подозрительно напоминающий голос Кощея.
– Не дёргайся Федька! – с натугой прохрипел он. – И так держать тебя тяжело.
Я с усилием поднял голову и увидел нависшее надо мной чешуйчатое брюхо Горыныча, Кощея, свешивающегося с его спины и взволнованные лица Михалыча и Калымдая, держащих царя-батюшку за ноги.
– Здрасте, Ваше Величество, – сказал я и потерял сознание.
* * *
Я провалялся в постели с инфекцией целую неделю.
Я понимаю, что в постели можно найти и лучший вариант с кем поваляться, но я тут не выбирал, а меня самого выбрали и хорошенько так приложили.
Где я эту гадость подцепил – понятия не имею, но срубила эта зараза меня мощно и быстро. Думаю, дело было в последствиях разрушительной деятельности царевны Марьяны. Пыль знаете, какая стояла во время затеянного ей ремонта?! У-у-у… Жуть просто. Вот вам и бытовая аллергия, возьмите, распишитесь, пользуйтесь. А все эти вирусы с микробами мирно дремавшие в своих мусорных кучах? Не трогали их и не было проблем, а стоило взяться за уборку, нарушить их покой, как они моментально озверели и кинулись мстить. Хотя вполне возможно, что эти самые вирусы атаковали меня, когда я наглотался пыли в Кощеевом шлеме от доспеха. Кто их знает, сколько веков они там плодились и размножались? Кощею-то ничего, он вон, какой здоровый, а у меня организм слабый, подорванный постоянным стрессом, недоеданием и недосыпанием. Да еще и холодная водичка, в которую мне пришлось окунуться тоже, знаете ли, не бальзам для моего несчастного иммунитета.
Когда Кощей с Михалычем и Калымдаем, прилетели на Горыныче спасать меня, мой организм, похоже, как раз в тот момент и решал, что ему будет приятнее – наглотаться водички и прилечь отдохнуть на дно или же сдаться в плен вирусам и махнуть на всё рукой мол, ну вас на фиг, делайте, что хотите, только дайте поспать. Как вы догадываетесь, был выбран второй вариант и как я летел домой на Горыныче, я уже не осознавал, отключившись еще на фазе транспортировки меня по маршруту: «Река Смородина – Спина Горыныча».
Что происходило до, во время и после моего заплыва, уже потом рассказал Михалыч.
– Мы же внучек, думали, что царь-батюшка просто слинял от забот-хлопот, – поведал историю моего спасения дед, взбивая мне подушку, – а на самом-то деле он просто затаилси с бутылью коньяка в каком-то своём схроне и посмеиваясь, ожидал, когда ты Марьянку из дворца турнёшь. На от еще бульончика глотни… От и молодец, от и умничка… Нет шашлык тебе пока нельзя только кашку да бульон. Хочешь кашку? А чай? С малиной? А еще бульона? Не выздоровеешь ты, Федька, если хорошо кушать не будешь. Живо открыл рот! Вот так от… Кощей? Что Кощей? А Кощей… А Кощей, внучек, дождалси пока ты на коне ентом чокнутом в лес не въедешь, свистнул Горыныча, подхватил меня с майором и махнули мы прямым путём на речку Смородину…
Я не буду вам пересказывать двухчасовой рассказ о подвигах Михалыча по дороге к мосту. О том, как он бил по ушам каждую голову Горыныча, причем, неоднократно, заставляя «ентого лодыря шибче крыльями махать». Как пятнадцать раз ловил Калымдая и восемь – Кощея, уже практически упавших со Змея от рассеянности и по неопытности. Как на вторые сутки в полном тумане при нулевой видимости, когда уже заканчивалось горючее, дед своим зорким глазом разглядел-таки подходящее место для посадки на крохотной льдине посреди Смородины. Ну и прочие подвиги, узнав о которых Геракл просто бы разрыдался и ушел из этого жестокого мира в какой-нибудь древнегреческий монастырь.
Что дальше было понятно, да? Группа прикрытия, соответственно своему названию, прикрылась ветками и листвой от любопытных глаз горожан и с удовольствием понаблюдала за моим выступлением нахихикавшись вволю, но потом, уже с тревогой глазела, как мы с Максимилианом (в основном я, конечно) бьем олимпийские рекорды по речным видам спорта. Когда я, увлекаемый течением, скрылся за поворотом реки и глазеть было уже не на кого, Кощей провел короткое производственное совещание, по итогам которого, группа прикрытия была переименована в группу спасения, а в приложении к протоколу совещания было отмечено, что пора-таки «спасать Федьку, а то потонет ить». Затем эстафета подвигов перешла к Горынычу. Наплевав на конспирацию, он выдал такой вертикальный взлёт, что белочек и зайчиков в радиусе трех вёрст хватил легкий инфаркт. Не думаю, что Кощей и Калымдай «вцепилися друг в друга и визжали, как Марьянка на кучу мусора в тронном зале», но Змей и на самом деле очень быстро рванул за мной в погоню. Мастер-класс он показал когда, зависнув надо мной, удерживал позицию, одновременно корректируя своё положение относительно быстрого течения, да еще и переругиваясь с испереживавшимся дедом, который «а я ж ентому гаду чешуйчатому и ору мол, левее забирай, левее, бестолочь пузатая!». Ну а после, Кощей, свесившись со спины Горыныча и удерживаемый дедом и Калымдаем, «ты-то, внучек у меня худенький, а ентот царь-батюшка только прикидывается скелетом, а сам, ить, тяжё-о-олый…», ухватил меня за плечи и втащил на Змея.
Как бы то ни было, но я был спасён и торжественно переправлен во дворец, где меня, после короткого диспута, «прибить, чтоб не мучился» или «а может ишо оклемаетси», водрузили на кровать в моей комнате и принялись за лечение.
Этого к счастью я тоже не помню. А то бы точно умер из-за переживаний за свой организм.
Вначале, как и положено во всем цивилизованном мире, был проведен консилиум. К сожалению, не врачебный, но предложения вносили все. Я по дедовому рассказу, потом набросал себе для памяти.
Кощей (озабоченно, но не забывая об имидже): – Врезать ему хорошенько по почкам, чтоб не притворялся, а принимался за работу.
Калымдай: – Раздеть его догола, натереть солью и на горячем скакуне погнать по степи верст с полста, чтобы вся зараза потом в соль впиталась, а потом окунуть в колодец, чтобы и соль смыть.
Гюнтер: – А давайте я его раздену?
Аристофан: – Самогонки боссу в натуре с перцем, реально литр влить и обложить двумя толстыми бесовками, типа для обогреву.
Гюнтер: – А давайте я ему согревающий массаж сделаю и натру розовым маслом?
Маша: – А я читала в романе Шарля де Бугалон, что некоего рыцаря, вернувшегося в родные края из крестового похода с контузией в крайне тяжелой форме, такой, что он даже не узнавал свою возлюбленную, мадмуазель де… Молчу-молчу… Ох уж мне эти мужчины…
Михалыч: – А я от сейчас оладиками Федьке под носом повожу, он и не вытерпит, вскочит.
Лиховид Ростиславович: – А так и надо охальнику, чтоб над старыми людьми не издевалси!
Варя (через Машу и по большому секрету): – Поцеловать Федю надо… Нежно…
Гюнтер: – Давайте я поцелую?
Кощей: – Я в детстве постоянно гриппом болел. И ничего, работал же.
Баба Яга (в записке, переданной с вороном): – Клистир ему, паршивцу, из скипидара с хреном сделайти.
Гюнтер: – А давайте я с клистиром помогу?
Как я жив остался, не представляю…
Лечил меня дед, выгнав, слава богам, всех советчиков. Да и лечил-то мокрой тряпкой на лоб да чаем с малиной. И ведь помогло. Через пару дней я уже почти и не опирался на Дизеля, ковыляя в ванную. А когда во дворце стало известно, что я пошел на поправку, в Канцелярию посыпались со всех сторон поздравления и пожелания скорейшего выздоровления. Вот честно скажу: я тронут был. Даже тортик от нашей глабвух-кикиморы принял с глубокой благодарностью, пусть и сделан он был из болотного ила и украшен гнилушками вперемешку с дохлыми комарами, но ведь, от души же! Тортик, кстати, потом с удовольствием сожрал Аристофан.
А к концу недели я уже стал требовать нормальной еды. Достали меня эти каши с бульонами!
– Иван Палыч сказали, – строго заявлял дед, – что тебе, внучек мяса ну никак нельзя кушать. На от, каши гречневой с грибами. Я в её тебе сальца покрошил заместо мяса.
Зато выспался я… На неделю вперед!
Но всё хорошее, к сожалению, заканчивается и, когда Кощей опять переключил Дизеля на стандартный режим, будящий меня в шесть утра, а Михалыч подал к завтраку ветчину и стейки из осетрины, я понял, что мир действительно жесток и мне придётся опять впрягаться в работу. Одни садисты и изверги вокруг…
– Ну что дед в мире-то творится? – спросил я, без всякой жалости отодвигая пустую тарелку, на которой еще недавно лежала горкой молодая картошка, посыпанная зеленью и умеренно политая маслом.
– Охо-хо, внучек… – завздыхал дед. – Ты пока тут больным притворялся, делов-то накопилося для нашей Канцелярии и лопатой не разгрести.
– Чего это притворялся?! – возмутился я. – А там что в миске закрытой?
– А откудова я знаю, чего ты притворялси? – парировал дед. – А в миске – холодец. Только его без горчицы и хлеба никак нельзя есть. Да и то огурцом соленым закусывать надо. Будешь?
– Ты дед кого угодно уломаешь… Давай. И компотику плесни, пожалуйста. И вон тот бутерброд с грудинкой тоже подай, а? Жирная очень? Лучше сало? Не дед, давай сало потом, после холодца… Так что там за дела такие, что без меня никак с ними не справиться?
– Чёй-та не справитьси? Да легко, внучек. Только, ежели что не так пойдёт, на кого вину валить? От то-то же… Не трожь грудинку кому я сказал?! Не капризничай, Федька! Сначала холодец доешь.
– Сатрап ты, Михалыч. Деспот и тиран. Ну, дай бутерброд, а?.. И ты мне скажешь, наконец, какие дела накопились или мне у Маши узнавать?
– От она знает прям! Её от посла за уши не оттянуть до делов ли ей?.. Да на-на грудинку! Все нервы себе вымотаешь пока тебя покормишь… Только не говори потом, что сало уже пихать некуда!
– Дела, Михалыч. Какие дела?
– Никаких дел, внучек пока не доешь!
– Да Кощей с тобой дед, накладывай… Только давай одновременно. Я ем, а ты рассказываешь.
– А дела у нас, внучек, – наконец-то созрел дед, – всё те же – летательные. Никак наша Олёнка чертежи у Гороха упереть не может, но божится, что уже вот-вот.
– И всё?
– А тебе мало? Задание от царя-батюшки – это тебе не дело?
– Дело, конечно, только я думал уже сейчас куда-то бежать придётся, что-то решать…
– И придётси, внучек, если только ты еще не передумал своей Варьке помочь.
– Ну-ка, ну-ка, что там про Варю? – я заволновался и даже забыл на холодец горчицы ляпнуть.
– А ты про олухов ентих, её братцев, забыл что ли? – дед с удивлением глянул на меня.
– А про них что-нибудь выведали? Я же Аристофану задание давал…
– А как же! Всё как есть разузнали, – дед гордо выпятил вперёд бороду, будто сам шпионил за ними. – Только пока холодец не съешь, ничего не скажу!
– Ну, дед…
– От добрый я у тебя, Федька, даже сам удивляюсь… Ладно слушай.
Оказалось, что поместье боярина Зубова, ныне покойного, включало в себя не только три деревеньки для прокорму, но и приличную усадьбу, в которой и устроились эти братцы. Быстро спустив все наличные, они принялись за грабеж крестьян, выжимая из них последние крохи и совершенно не заботясь о будущем, да мало того, еще повадились и девок местных обижать. А потом и вовсе, как по большому секрету раскололись крестьяне, стали выходить на большую дорогу – поживиться за счет проезжих. На купеческие караваны у них силёнок и смелости не хватало, а вот купцов пониже рангом, да и просто любых путников, они грабили подчистую.
– Аристофановы оболтусы говорили, – продолжал дед, подпихивая ко мне сало, – что крестьяне шибко злы на этих разбойничков. А еще вызнали, будто грабежи енти пару раз без смертоубийства не обошлись.
– Да ты что?! Во поганцы какие…
– Поганцы, не поганцы, а от прибылей своих, они Кощеюшке долю не отдают. А значит, наказать их надобно.
– Ну, меня эта доля как-то мало волнует, дед.
– А должна волновать, внучек. Ить ты на Кощеевой службе состоишь, и интересы его блюсти должен. А акромя того, можно Аристофана заслать, чтобы он ентих братцев и порешил другим для устрашения. Чтобы знали – делиться надоть!
– Не, Михалыч, – с сожалением протянул я. – Я Варе обещал, что пальцем их не трону.
– А тебе и не надо, – захекал дед. – Хотя зря ты такими обещаниями разбрасываешься.
– Ну, вот так, – развел я руками, чем и воспользовались Тишка да Гришка, стащив у меня миску с остатками холодца. Под столом раздалось дружное чавканье. – А где все наши сейчас, дедуль?
– А в Лукошкино все. Тебя дожидаютси. Даже майор наш бравый как приметил, что ты на поправку пошёл, так тоже в город намылилси.
– Ну и нам надо в Лукошкино как думаешь, дед?
Михалыч не ответил – к нам стремительным шагом вошел Кощей, огляделся по сторонам, взглянул и на меня и удовлетворенно хмыкнул:
– Очухался, Статс-секретарь?
– Да вроде, Ваше Величество, здравствуйте. Вот хорошо, что вы к нам зашли, как чувствовали. Интуиция у вас неимоверно великолепно развита, любой обзавидуется! А всё это – от мудрости великой и невероятного жизненного опыта!
– Да ну? – царь-батюшка подозрительно посмотрел на меня. – Опять денег просить будешь?
– Ну что вы, Ваше Величество! – запротестовал я. – Хотя не помешало бы… Но я вас о другом попросить хотел: а можно нам Горыныча организовать? В Лукошкино пора. Работа не ждёт.
– Да ну? – повторил Кощей, только уже с удивлением.
– Ну а как же, Ваше Величество?! Сроки подгоняют, работа стоит, а чертежи никак без моего чуткого руководства экспроприировать не могут. Пора, пора мне дело в свои руки брать, а то уже туристический сезон заканчивается, а мы так ни одной авиалинии и не запустили.
– Болтун ты, Федька, – покачал головой Кощей. – Собирайтесь, сейчас Горыныча пришлю.
Собрались в путь мы быстро. Бесенят опять сдали Долби для присмотра, Дизеля похлопали кто до чего достал: дед – по плечу, а я – по черепу, огляделись вокруг, ничего ли не забыли, вздохнули и присели на дорожку.
– Деда, а деньги мои, что Аристофан в Лукошкино перетащил, где они?
– У меня, внучек, – дед похлопал по безразмерному кошелю на поясе. – Не беспокойси.
– А там хоть что-то еще осталось?
Я еще плохо разбирался в здешних ценах, да и совершенно был не в курсе, сколько потратили на хлопоты, связанные с Варей.
– Что-то осталось, – подтвердил дед. – Если надумаешь терем в три-четыре поверха строить, то запросто хватит, а если решишь в кабаке с Канцелярией гульнуть, то и на ночь не наберетси.
Особнячок в три этажа?! Неплохо я денежек поднакопил за пару-тройку месяцев!
– Ну, пошли, внучек. Небось, чешуйчатый ужо прилетел.
Чешуйчатый ужо прилетел.
– Здорово, Горыныч! – поприветствовал я дракона, выходя из ворот на полянку, на которой грядки уже были аккуратно затоптаны, а десяток скелетов, бережно укладывал поверх пласты дёрна с травой, лопухами и чертополохом.
– О, Федор, живой! – обрадовалась правая голова. – Здорово, Михалыч.
– Здоровей видали, – махнул ему дед в ответ. – Давай нагибайси. Откормили тебя змеюку и не запрыгнуть даже с разгону.
– Федь, – пискляво поинтересовалась левая голова, – а у кого нам денежку назад получить можно?
– Какую денежку?
– Ну, те два червонца золотом, что мы твоим бесам под роспись на венки сдавал.
Вот паразиты, а? На горе своего же начальника бизнес делают! Бесы…
– У них и требуй, Горыныч. Я вообще про это первый раз слышу.
– Хана двум червонцам, – пробурчала средняя голова. – Пойди, поймай этих бесов теперь.
– Эт точно, – вмешалась правая голова. – Увёртливые они у тебя, Федь, караул просто. Давеча с твоим Аристофаном поспорил на ведро самогона, что попадём в него шаром огненным с трёх раз. И что ты думаешь? Ни разу не попали! Двух скелетов сжёг, пол лужайки перепахал и мимо! Теперь самогон ему… – голова вдруг замолчала, на секунду задумалась, а потом радостно взревела: – А вот фиг ему, а не самогон! Пущай сперва наши два червонца вернёт!
Другие две головы довольно закивали и заугукали.
– Это вы уж сами разбирайтесь, – отмахнулся я. – Полетели?
* * *
Лукошкино радовал своим постоянством. То же солнышко на синем небе, те же жизнерадостные жители, те же шум и крики на базаре, те же ароматизаторы вдоль улиц в виде куч навоза. Только стрельцы, суетливо бегающие по улицам, да тщательно обыскивающие всех выезжающих из города, вносили лёгкую дисгармонию.
Я вздохнул. А где-то там была и моя Варя… Только соваться к ней сейчас я никак не рисковал. Вот совершу подвигов безмерно, одолею супостатов, на землю русскую посягнувших, не дам в обиду жён да детишек малых, стариков почетом и уважением окружу, град великий на берегу Смородины заложу, да славу и честь обрету, вот тогда-то приеду я к своей голубушке на коне вороном, да и…
Вот же нахватался местного колорита… Прилипчивый, как Аристофан на следующий день после получки, прибежавший на опохмел выклянчивать. Короче к Варе мне сейчас соваться не следует. Потерплю.
В штаб-квартире на Колокольной улице меня встретили радостными криками, а мужская часть Канцелярии в лице Калымдая и Аристофана, еще и побили меня немного под видом счастливого похлопывания по плечам. Спасибо, и вам счастья такого же.
Когда все немного успокоились, в горнице на большой стол был выставлен, опять же большой самовар и все чинно расселись вокруг него. Маша традиционно утащила к себе тарелку с пирожками, Калымдай настрогал колбасу, Аристофан потянул из кармана штанов бутылку самогона, но увидев мой строгий взгляд, запихнул её обратно. Олёна довольно улыбалась и чуть ли не подпрыгивала на месте, похоже, торопясь порадовать меня очередными успехами на чертёжно-гороховском фронте. А Михалыч просто тихо сидел и умиленно обводил взглядом всех нас.
– Уважаемые товарищи! – начал я, наливая себе чай. – Начинаем производственное совещание. По первому пункту повестки выступит…
– Можно? – вклинилась Олёна. – Можно я, батюшка Секретарь?
– Слово предоставляется Олёне.
– А я чертежи добыла!
Ух, как все заорали и кинулись поздравлять девушку! Мне даже немного завидно стало.
Олёна же метнулась в угол и вернулась к нам с охапкой скрученных в рулон листов бумаги.
– Вот! Вот они! – радостно провозгласила она и положила чертежи на часть стола, быстро очищенную от тарелок.
Все сгрудились около бумаг и стали рассматривать их, тыкая пальцами в листы. Я тоже подошел и через головы своих соратников попытался разглядеть, что же там за чертежи такие за которыми мы так долго охотились. Схемы и рисунки оказались вполне понятными, хотя и слегка приукрашенными. Сам корабль больше всего походил… ну на корабль. Типичная древнерусская ладья, на которой Вещий Олег ходил тиранить Царьград. Я знаю, я в книжках такие видел. Разглядев небольшие крылышки по бокам ладьи, я хмыкнул и снисходительно произнес:
– Не полетит.
– Чавой-та, внучек?
– Да фантазии это на тему полетов, не более того. Крылья, чтобы поднять ладью, должны быть очень большими, да и мускульную силу надо приложить очень приличную. На таких лодка даже планировать не сможет. Это если бы двигатель присобачить и, лучше – реактивный… – я осёкся. Все улыбались, кивали и ласково смотрели на меня как на мальца, объясняющего взрослым дядям и тётям, как им жить правильно надо. – Ну чего? Чего не так-то?
– Внучек, – мягко сказал дед, отводя глаза, – корабль ить он волшебный-то…
– Ну и? О… Э-э-э… Волшебный?
Все закивали. Ну да, еще раз опростоволосился перед лицом всей Канцелярии. Не могу я никак привыкнуть, что здесь законы физики густо замешаны с волшебством в одном стакане эдаким коктейлем. Да еще и колдовство в виде декоративного зонтика торчит из этого стакана.
