Анатолий Антонович Казьмин
Целую, Кощей
– Мы, батюшка, под шумок можем избавиться от Настасьи, – довольно улыбаясь, сказала девушка, – а заодно и свалить на неё все преступления.
– Да? И что же ты придумала?
– Я накину шапку свою невидимку, да проберусь на двор милицейский, да шум там подниму сильный мол, вот он ваш долгожданный убийца пришел, ловите! – Олёна засмеялась. – Поддамся им немного, чтобы шевелились порезвее, да тикать от них брошусь и прямо сюда их приведу!
– Гениально! Тут-то они и корабль увидят да и повяжут всех нас. Олён, ты на кого работаешь, а?
– Да нет, Федор Васильевич, – снова вмешался Калымдай. – На самом деле план вовсе неплохой. И Настасью подставим, а заодно избавимся от неё и всю вину опять же на неё свалим. А за всех нас вы не беспокойтесь. Операция во дворе проходить будет, а мы спокойно в сарае да в доме отсидимся.
– Ну-у-у… А вдруг стрельцы надумают дом обыскать?
– Да с чего бы им это делать, батюшка? – искренне удивилась Олёна. – Я тут живу и дядюшка мой, кожевенник, вне подозрений. А что беглянка Настасья сюда заскочила, от погони укрываясь, так это не повод дом обыскивать. Зачем? Вот она беглянка, вот я, едва жизни от халатности ротозеев милицейских не лишившаяся, какой уж тут обыск?
– Рискованно как-то… – всё никак не мог я решиться на эту авантюру.
– Всё будет хорошо, Федор Васильевич, и не переживайте, – заверил Калымдай.
– Без базара, босс, – поддержал Аристофан, скромно молчавший до этого у дверей.
– Ладно, черти полосатые, действуйте.
– А почему полосатые? – удивились они хором.
* * *
Через пару часов прямо перед началом операции «Невидимка», ко мне снова заглянул Калымдай:
– Федор Васильевич, не заняты? Там мастера наши, Боров и Свин вас просят зайти в сарай. Похоже, закончили работу молодцы.
В ангаре было теперь тихо, бесы уже исчезли. Боров и Свин с достоинством поклонились мне и замерли. Посреди ангара стоял ну просто красавец корабль! Действительно небольшой, пузатый, с высокими бортами, весь как игрушечка, да еще и украшен резьбой, да выкрашен в белые и красные тона. И мачта и парус! Да еще и маленькие крылья, свисавшие по краям. Загляденье!
– Ух ты, – протянул я, обходя кораблик кругом. – Ну, ребята… Молодцы!
– Как заказывал, хозяин, – степенно произнёс Боров. – Как договаривались…
– Премиальные вы себе честно заслужили. Давайте тогда сейчас к Михалычу – расчет произведём. И, наверное, мужики, стоит вам затаиться на пару дней на всякий случай. А лучше вообще уезжайте из города на недельку.
– Не без понятиев, хозяин, схоронимся.
Я велел Калымдаю закрыть ангар на замок, а сам тем временем рассчитался с умельцами и, как дед ни ворчал, заставил его выдать мастерам вполне приличные по местным меркам премиальные. По крайней мере, прощались они со мной очень довольные.
– Вовремя-то как, – сказал я вернувшемуся Калымдаю. – Теперь и стрельцов сюда вести не так опасно. А то бесы эти работнички…
– Весьма неспокойный и шумный народ, – согласился Калымдай. – Ну, начинаем?
Как они там начали, я, разумеется, не видел. Аристофан затаился где-то среди дворовых построек, а Калымдай, взявшийся подстраховать Олёну, отправился с ней к бабкиному терему. Мы же с Михалычем устроились у открытого окошка.
– Всё равно не нравится мне эта затея, деда, – проворчал я, имея в виду устранение Настасьи. – Избавились бы от неё по-тихому и всё.
– Так-то оно так, внучек, – не согласился дед, – да только пущай ребятки порезвятся. А то сидят тут без дела, с ума сходить начинают или вон, как Аристофан сами себе занятие находят. Да и полезно нам енто будет.
– Всё равно рисково, – заупрямился я.
– Так риск ить – блаародное дело, слыхал небось?
– Я, дед за разумный риск, а не ради адреналина.
– И где ты, Федька, слов-то таких бесовских нахваталси? Аж завидно.
Я только отмахнулся.
– Ага, начинается, – сказал вдруг дед. – Схоронись, внучек, голову-то из окна не высовывай.
Обзор из окошка, что на улицу, что на двор, был хороший, только я ничего не видел. Тишина полная. А нет – откуда-то издалека послышались крики, похоже, это погоня за нашей невидимкой.
– Смотри, внучек, – дед указал куда-то во двор.
Аристофан на пару с другим бесом, тащили ту крепкую рыжую деваху, связанную сейчас по рукам и ногам, да еще и рот был затянут тряпкой так, что та могла только злобно мычать. Бесы ничего не предпринимали, а просто держали Настасью, вглядываясь куда-то в другом конце двора. Я перевел туда взгляд и увидел еще одного беса, выглядывавшего из-за забора, похоже, работавшего сейчас наблюдателем.
На площадь выскочили взмыленные стрельцы во главе с участковым и Митькой. Бес-наблюдатель махнул Аристофану и, спрыгнув с забора, тут же растворился среди дворового хлама.
Вдруг посреди двора буквально из ниоткуда появилась Олёна. Она быстро спрятала колдовскую тюбетейку за пазуху, улыбнулась нашему с дедом окошку, махнула Аристофану и вдруг завопила на всё Лукошкино:
– Ой, что это?! Ой, спасите, убивают! А-а-а!!! Помогите! – и спокойно двинулась в сторону Настасьи.
Аристофан тем временем рассек ножом путы, держащие Настасью, а та сама сорвала тряпку со рта и зло ощерилась на Олёну, будто и не замечая двух бесов рядом с собой. Аристофан сунул ей в руку нож и они с напарником тут же исчезли, оставив девушек с глазу на глаз.
Стрельцы тем временем добрались до ворот и яростно заколотили в них.
– Ломай! – закричал Никита, – Да живее же чёрт!
Олёна еще раз испуганно вскрикнула и поманила к себе Настасью, приглашая её к бою. Настасья совершенно озверевшая, зарычала и кинулась на Олёну.
– Дед да рыжая эта совсем чокнутая! – зашептал я, но тут же умолк, получив вполне заслуженный подзатыльник.
Девушки сплелись в яростной схватке. Настасья, похоже, была сильнее Олёны, но Олёна оказалась очень быстрой и увёртливой.
Пока стрельцы выламывали калитку, смертный бой переместился к одному из больших чанов с водой уж и не знаю, зачем стоявших во дворе. В тот момент когда стрельцы с участковым ворвались во двор, девушки рухнули в чан, подняв фонтан воды. А спустя пару секунд, из чана вылезла уже одна Олёна.
– Была Настасья, а осталась от неё только грешная душа, – прокомментировал дед, ловко перехватывая мою руку.
Так не честно! Почему за нарушение режима тишины мне положено наказание, а деду нет?!
Ну а дальше было уже не так интересно. Массовую убийцу и охотницу за свидетелями, случайно напоровшуюся на собственный нож, выловили из чана, завернули в мешковину и унесли со двора. Перепуганную Олёну, мокрую и несчастную успокаивал участковый, а она, очень натурально захлёбываясь слезами, рассказала ему, как во двор запрыгнула Настасья (ага через трёхметровый забор и без шеста) и сразу же кинулась на неё, размахивая огромным ножом. Долго успокаивать себя Олёна не позволила и истерично всхлипнув, забежала в дом, не забыв захлопнуть за собой дверь. Никита же еще немного постоял посреди двора, а потом отозвал стрельцов, рыскающих вокруг, и покинул нашу секретную базу, даже не поздоровавшись со мной.
– Вот и всё, батюшка, – раздался из дверей весёлый голос Олёны. – Никто нам мешать теперь не будет, да и оглядываться по сторонам всё время не надо.
– По этому поводу не грех бы и отужинать, – подытожил конец операции дед.
На ужин собралась вся Канцелярия даже Маша припорхала на своих крыльях из натуральной вапирьей кожи.
– Дед, мне много не накладывай, – попросил я Михалыча. – Мне скоро к участковому идти.
– Вот и растрясешь пузо по дороге, – не сдавался дед, выуживая из стопки жареных ломтей мяса кусочек пожирнее.
– Это… босс. Давай я под столом сяду, а ты мне втихаря от Михалыча, реально будешь жратву сбрасывать?
– Я сейчас тебя сброшу из окошка, – пригрозил Аристофану дед, но сжалившись, ляпнул и ему на тарелку приличный такой кус.
– Может быть, – начал Калымдай уже по третьему кругу, – мне все же с вами пойти, Федор Васильевич?
– Ну, договорились же, Калымдай, – отмахнулся я, нацеливаясь вилкой на солёный груздь. – Проводите меня да подождёте рядом, а высовываться там не надо.
– Не, босс, – подключился к майору Аристофан, – в натуре поставим за тобой двадцатку бесов, типа для солидности – никакой участковый тебя реально тронуть не посмеет.
– Да не будет он меня трогать, Аристофан. Всё нормально будет.
– Если что, мсье Теодор, я на соседней крыше буду, – пообещала Маша.
– Ой, ну всё хватит вам. Дайте уже спокойно поесть, да деда?
– А чаво, сразу «деда»? Волнуются ить за тебя друзья твои, внучек. Да и то подумать, там сто стрельцов, да участковый, да бугай ентот Митька, да бабка бешеная от рождения, да ишо и кот блохастый. А мы с тобой вдвоём на другой стороне стоим, нате, берите нас голыми руками. Нет, мы конечно им наваляем…
– И ты туда же, Михалыч, – перебил я его. – Один я там буду, один!
– Это холестерин на ваш мозг так негативно действует, мсье Теодор, – категорически заявила Маша. – А холестерин…
– Знаю-знаю. В мясе. Не завидуй, Маш, съешь лучше котлету.
* * *
Когда окончательно стемнело, я отправился на встречу с милицией.
Сопровождали меня скрытно, да так ловко, что я никого ни заметить, ни услышать не мог, хотя двадцать пять моих телохранителей хоть какой-то шум да должны были создавать. Даже когда меня попытались остановить, конечно же, для интеллектуальной беседы три подвыпивших местных гопника, то после «О, мужик, а пошли ты нас водкой угостишь?», кроме короткого шороха не было больше слышно ничего. Я даже оглянулся ради интереса – вообще никого будто привиделись мне те мужики.
Весь город уже беззастенчиво спал, и на пяточке возле ворот бабкиного терема не было ни одного человека, как впрочем, и по всей округе.
Я негромко постучал в ворота:
– Кто-кто в теремочке живет? Ау служивые? Есть кто живой?
– Чаво надоть? – раздался с той стороны сонный голос. – Кого там бес принёс в такую пору?
– Ну не совсем принёс, но в целом, верно мыслишь, – согласился я. – Позови сыскного воеводу да скажи, что посланец от Кощея ждёт его тут.
– Чаво?
– Блин. Есть не глухой кто? Участкового, говорю, зови!
– Я вот щаз тебе шутнику… – калитка заскрипела, открываясь, и ко мне выскочил стрелец с бердышом в руках. – А ну пшёл прочь… Ой!
Две тёмные фигуры перекинули стрельца через ворота обратно во двор и тут же исчезли.
– ..мать! – раздалось из-за забора и всё затихло.
К сожалению ненадолго. Судя по топоту и глухим голосам, около ворот собиралась вся стрелецкая сотня. Не ну я что драться сюда пришёл? Это бесам в удовольствие, а я – человек мирный.
– Еремеев! – заорал я, вспомнив фамилию более-менее адекватного сотника. – Зови участкового, скажи от Кощея посланник пришел!
Шушуканье, а потом удаляющийся топот. Действительно совсем не дурак этот Еремеев, соображает быстро.
Минуты через три калитка вновь заскрипела и, сначала из неё выскочило с десяток стрельцов с саблями наголо, а за ними вышел и Никита.
– Здорово, сыскной воевода! – махнул я рукой. – Поговорить надо… Э-э-э… То есть… К тебе, дурачок милицейский, прислал меня Великий и Ужасный, самый злодеистый злодей в нашем государстве. Ужас, летящий на крыльях ночи…
– Да понял я, понял, – перебил меня Никита. – Ну и чего Кощею от меня надобно?
– Пошли, отойдём, – предложил я, покосившись на стрельцов.
Участковый шепнул что-то Еремееву, а когда тот попытался возразить, строго прикрикнул на него и, кивнув мне, зашагал в сторону. Мы остановились метрах в пятнадцати от стрельцов. Нормально не услышат. Правда участковому пришлось пару раз шугануть Митьку, который никак не хотел уходить и «оставлять батюшку сыскного воеводу на поругание ворогам». Какое поругание? Это он о чем извращенец?
Наконец Митька поплелся к стрельцам, всё время оглядываясь и чуть ли не скуля, как собака, которую хозяин прогнал с пикника.
– Ты что вообще?! – зашипел на меня Никита. – Уже в открытую прямо в отделение заявился!
– Спокойствие, только спокойствие. Я по официальному делу. Пусть видят нам оно только на руку.
– Кому это «нам»?
– И мне и тебе. Хочешь Кощея арестовать?
– Что?!
– Арестовать говорю Кощея.
– С ума сойти, – протянул Никита. – Ты серьёзно?
– А то. Сам на его место сяду и буду всей мафией командовать… Э! Э! Шучу я!
– Шутник… – проворчал участковый. – Давай подробно и по порядку.
– Ладно… Помнишь я тебе как-то про одного гада рассказывал, с которым у Кощея конфликт?
– Ну.
– Ну, этот гад собрался войной на Кощея. Причем уже на этой неделе.
– Вот и отлично, – хмыкнул Никита. – Может, перебьют друг друга, спокойнее всем будет.
– Не перебьют и не будет, даже и не мечтай. Замочит тот гад Кощея на раз-два, а потом ринется Лысую гору под корень сносить. А потом и твоё Лукошкино на ноль умножит. Я же рассказывал тебе уже.
– Да помню я, помню… И чего Кощею от меня надо? Чтобы на его стороне Горох с войсками выступил?
– Да толку с того, – я вздохнул. – Гаду этому что войско, что Горох, так, на один зуб… Понимаешь нет сейчас сил у Кощея для борьбы. Очень не вовремя этот гад объявился, вот и задумал Кощей паузу сделать, затаиться на время.
– У Гороха в тюрьме затаиться?
– Ага. Да еще в самой дальней и крепкой. Тогда тот гад ни на кого нападать не будет. Не интересны ему ни Лукошкино, ни Горох, ни вся Русь целиком. Ну что, обстряпаем это дельце?
– Ну… – протянул Никита. – Заманчиво конечно. Вроде бы только одна польза с этого… А как ты предлагаешь этот арест устроить?
– Громко и публично. Чтобы весть о пленении Кощея моментально по всей Руси разнеслась.
– Это я понял, а если в деталях?
– Слушай, – я отвлёкся от основной темы разговора. – А что это там твои стрельцы с фитилями балуются? Стрелять надумали?
– Еремеев! – развернулся к ним участковый. – А ну отставить! Я скоро!.. Ну, так что с арестом? – он снова повернулся ко мне.
– С арестом потрудиться придётся – все же не воришку на базаре ловить будешь. Завтра взлетит Кощей из центра города на летающем корабле…
– А ну я так и знал, что похищенные чертежи – это твоих рук дело! – обрадовался Никита. – А ты мне еще говорил, что ни при чем. Эх ты…
– А я и ни при чем. Я тебе говорил, что и пальцем их не касался, – ухмыльнулся я. – А я и правда, к ним не притрагивался. Ладно, неважно это сейчас. Так вот. Взлетит Кощей, но судя по чертежам брак там какой-то в корабле, поэтому взлетит, но не улетит. Не знаю грохнется или на кусочки рассыплется, но это будет удобный момент для атаки.
– Угу, атака…– пробурчал Никита. – Хватать Кощея и не пущать? Он же здоровый, всех стрельцов моих положит на месте.
– Вот потому как знак доверия к тебе в этом деле, велел Кощей открыть секрет, как его забороть можно.
– Ну?
– Соль. Обсыпь его сверху до низу и бери тёпленьким.
– А да верно, – задумался Никита. – Мне и баба Яга что-то такое говорила.
– Ну, вот и действуй. Телеги две-три соли я думаю, извести придётся.
– Ладно. А откуда взлёт намечается?
– С Колокольной площади из дома кожевника, – четко проговорил я.
– Кожевника… Так там же!.. – Никита осёкся.
– Ага, – кивнул я. – Олёна. Хорошая девушка, между прочим.
– А я ведь догадывался, – горько протянул он, – что она на тебя работает.
– На Кощея вообще-то. Да и то не по своей воле… Давай, Никит о ней потом поговорим?
– Не о чем там говорить.
– Ну как знаешь. Тогда возвращаюсь к аресту. Давай так сделаем: я сейчас баиньки пойду, а ты ночку посидишь, и план захвата разработаешь. А завтра встретимся и перепроверим всё хорошенько.
– Это всё? – после неожиданной новости об Олёне, участковый явно был подавлен и торопился закончить разговор. Ну, я его вполне понимал.
– Да вроде бы всё. А если что забудем, то завтра придешь ко мне на Колокольную площадь и обговорим. До обеда где-то нормально?
– Нормально. Расходимся?
И я с чистой совестью отправился спать. Милиции вся слава за поимку Кощея вот пускай и работают. А я посплю. Только перед сном я связался с Кощеем.
– Ну? – из зеркала на меня глянула усталая и осунувшаяся рожа царя-батюшки.
– Ваше Величество, завтра ближе к вечеру вам предстоит арест. Корабль построен, с участковым я переговорил. Всё готово ждём вас.
– Охохошеньки… Не вовремя-то как, Федь… Дел столько, забот… эх… Ладно, ждите, завтра после обеда буду у вас.
Вот теперь, точно спать.
* * *
Проснулся я назло всем сам.
В Лукошкино я уже засветился по полной поэтому, плюнув на конспирацию, с удовольствием натянул любимые джинсы и майку и побежал, подгоняемый дедом, на утренние водные процедуры. Ну и завтрак, конечно. Наших никого не было и я спокойно и без спешки побаловался и яичницей на сале и булочками с повидлом и отличным чаем под пирожки. Нет надо всё-таки поговорить с Иван Палычем о сгущенке. Очень, знаете ли, не хватает для счастливой полноценной жизни. Сгущенку-то в домашних условиях сделать – плёвое дело было бы молоко хорошее да море терпения. Вернусь во дворец, сразу же побегу на кухню.
Тут мои гастрономические планы нарушил стук в калитку. Ага, вот и Никита заявился. Хорошо не всю стрелецкую сотню с собой взял, а только одного Еремеева.
Еремеев остался во дворе, а участкового Михалыч проводил прямо в горницу.
– Здорово, Никита! – я поднялся, протягивая ему руку. – Чай будешь? С пирожками.
– Доброе утро, – ответил вежливый участковый, обмениваясь со мной рукопожатием. Потом взглянул на пирожки и передёрнулся: – Спасибо, бабушка Яга уже покормили-с.
– Ну как гениальный план разработал? – я отодвинул в сторону тарелки и кружку, расчищая место.
– Ну, в общих чертах, – участковый открыл планшетку и присел за стол.
План в целом был неплохой. Всё было продуманно, стрельцы и телеги с солью расставлены в подходящих местах. Если ничего неожиданного не случится, то всё должно пройти как по маслу.
Мы немного поспорили, тыкая пальцами в грубо нарисованную схему Колокольной площади, стоит ли привлекать к операции горожан, но, в конце концов, Никита меня убедил, что толпа всё равно набежит, так пусть хоть не стоят без дела. Ну, логично.
Вроде всё мы обговорили и Никита поднялся, запихивая листочки в планшетку.
– Ребятки, а давайте оладиков? – дождался наконец-то паузы в нашей беседе Михалыч. – Сидите, мозги свои морщите, а оладики стынут.
– Деда, ну завтракали только что…
– Да когда енто было?!
Никита хихикнул. И зря. Дед тут же повернулся к нему:
– Садись, сыскной воевода, отведай не побрезгуй. Худющий-то какой… Не кормит тебя бабка твоя совсем. Садись-садись! Попробуешь настоящего кушанья, а не поганок под маринадом из лягушек!
– Спасибо, гражданин… дедушка Михалыч… – начал отнекиваться Никита, но был категорически усажен за стол и безжалостно накормлен оладиками.
Дед умильно смотрел на нас с Никитой, уплетающих за обе щёки и изредка вздыхал:
– От служба у вас какая… Ни поесть, ни поспать… Скоро в скелетов превратитесь от неправильного питания… Я вот Никит, своему оболтусу кажное утро говорю мол, надо хорошо кушать, внучек, особливо утром, а он похватает на скорую руку фунт-другой ветчины, заест миской каши и так и ходит голодный до самого обеда! Когда-никогда впихну в него пирожков тарелочку, чтобы в голодный обморок не упал, вот и вся еда… Да ты вареньеца ляпай побольше, сыскной воевода! Не стесняйси! Давай я тебе еще чайку плесну… Во-во! Вот и мой тоже «некуда, некуда», а ить поищем да найдём местечко и для медку и для сметанки!
После третьей кружки чая, Никита не выдержал и, тяжело поднявшись из-за стола, поплёлся, переваливаясь как утка с боку на бок к двери и, только открыв её, вспомнил и повернулся ко мне:
– А да чертежи. Мне же их предоставить надо, а ты обещал вернуть.
– Запросто. Нам они уже не нужны, – и я кивнул деду: – Михалыч, позови там кого-нибудь пожалуйста, пусть чертежи принесут… Садись, Никит, сейчас притащат.
– Да уже и страшно-то садиться… Михалыч как опять кинется кормить… – он доверительно нагнулся ко мне и зашептал: – У них старческий бзик такой что ли – кормить? Бабка моя как пристанет фиг отмажешься пока по самое горло еды не напихает… Одно спасение – на нервах всё время, все калории в момент сжигаются… А оладики у твоего деда классные!
– А то! – гордо икнул я.
Мы немного поболтали на нейтральные темы, поругали местные громоздкие пищали, похвалили натуральную еду, а потом я сразил напрочь Никиту описанием бытовых удобств под Лысой горой.
– Прикинь, – я с гордостью распахнул руки, – вот такенная натуральная ванная, два крана, всё как у нас, горячая, холодная, только вода в краны просто из воздуха подаётся!
– Вот же… – он с завистью вздохнул. – Волшебство?
– Колдунство! – я поднял палец вверх. – А, пардон, сортир какой… Сказка! Удобное такое кресло с дыркой в сидении, а внизу под полом ручеёк журчит.
– Пора воевать вас, злодеев, – протянул Никита, – и срочно экспроприировать нажитое нечестным трудом.
– А ты бабку свою запряги, пусть и тебе цивилизованную ванную с туалетом отгрохает.
– Ага допросишься её… А зато у меня баня есть, вот!
– Баня это да… – протянул я. – У Кощея такое про такое и не слыхивали.
Дверь скрипнула и в горницу вошла Олёна.
– Батюшка Секретарь, – поклонилась мне. – Сыскной воевода, – поклон участковому. И замерла, опустив взгляд.
Никита вскочил, открыл рот, закрыл, сел и уставился в окошко.
– Олён, – я с удивлением посмотрел на её пустые руки, – я просил чертежи принести…
Она очень заинтересованно стала рассматривать что-то на дощатом полу:
– А я их дьяку Фильке отдала… Я же не знала, что они еще понадобятся…
– Зачем?!
– Ну, – она покосилась на Никиту, – милиции навредить, показать какие они нерадивые.
Никита вздохнул, а я заорал:
– В батоги! На конюшню и плетей! Запор-р-рю!
Никита вскочил, Олёна хихикнула, а я развел руками и тихо пожаловался участковому:
– Видишь, какие у меня сотруднички? Инициативные когда не надо. Извини, сыскной воевода, подвёл я тебя… Олён, а давно-то отдала чертежи?
– Да с час уже будет, батюшка Секретарь.
– Не успеем отобрать?
– Да дьяк уже в Думе, небось, – ответил за девушку Никита, – подвигами своими хвалится. Ох, что сейчас будет…
– Могу предоставить политическое убежище, – невесело пошутил я и кивнул Олёне: – Ладно, Олён, иди продолжай работать… Только в следующий раз советуйся всё-таки со мной, хорошо?
Девушка кивнула и вышла.
Никита молчал и смотрел в окно, а я вдруг забормотал:
– Знаешь, Олёна когда у нас появилась я к ней как-то не очень… А потом оказалось, что очень хорошая девушка… И работница хорошая… И вообще…
– Что «вообще»? – покосился на меня Никита.
– Ну, хорошая она. А Кощею служит не по своей воле и только и мечтает, как бы уйти от него.
– Захотела бы так и ушла бы.
– Ага, прям сразу, – хмыкнул я. – Я в этих делах плохо разбираюсь, но там договоры какие-то магические, заклятия что ли… Короче не всё так просто.
– Плохо.
– Плохо, – я помолчал и хихикнул: – Зато очень ей форма милицейская нравится! Прямо румянцем заливается, когда о милиции говорит.
– Да?
– Век оладиков не видать! – поклялся я.
– Слушай, Федь… – нерешительно начал участковый. – А можно мне сейчас с ней поговорить? Обсудить надо кое-что для протокола ну, свидетельские показания снять, сам понимаешь.
– Для протокола – нельзя, – категорически помотал я головой. – Мы ж в натуре, не сявки какие, с ментами на сотрудничество не идем конкретно. Ну кроме исключительных случаев… Давай Никит как закончим с Кощеем, я ей скажу чтобы она вечером к отделению твоему подошла? Мол, поговорить ты с ней хочешь. Только без протокола, не официально. Лады? А то сейчас дел и у тебя и у меня…
– Лады. Спасибо, – Никита поднялся. – А кстати как у тебя с той девушкой? Ну, Варей?
Я ничего не ответил, только показал большой палец.
Он кивнул, вздохнул и ушёл.
* * *
Кощей объявился в Лукошкино сразу после полудня.
Царь-батюшка, решив порезвиться напоследок, постучался в наши ворота не в облике того белокурого эльфа, а в классическом одеянии католического монаха. Ну, знаете – потертый коричневый плащ с большим капюшоном, скрывающим лицо, веревка вместо пояса, чётки в руках. Только вместо креста на шее висела небольшая медная ложка. Очень колоритно, знаете ли…
Ложку, кстати он сразу вручил мне, как только я распахнул перед ним калитку:
– Держи, Секретарь. Это – для вызова Горыныча. Носи не снимай. Понял ли? Не снимай!
– А как она работает? Здравствуйте Ваше Величество.
– А по лбу себя ложкой три раза стукнешь… – и Кощей залился скрипучим хохотом, глядя на моё вытянувшееся лицо. – Стукни ей обо что-нибудь и приказывай.
В горнице Кощей сразу же смахнул личину, представ пред нами в своём обычном облике. Отмахнувшись от наших приветствий, он сразу же оккупировал мою спальню, использовав как кабинет и заперся там, вызывая по очереди всех моих сотрудников.
Михалыч, Маша, Калымдай, Олёна… А меня так и не вызвал. Даже Аристофана позвал и долго орал на него, а меня, нет. Ну и ладно. Мне же спокойней будет. Хотя и обидно немного.
Пока царь-батюшка проводил свои собеседования, к нам с докладами начали прибегать бесы:
– Телеги с солью привезли, поставили вокруг забора.
– Стрельцы с крюками на веревках по соседним крышам затаились.
– Полсотни стрельцов забили пищали солью и за забором сидят.
– Зеваки начинают на площади собираться, привлеченные суетой.
Ну и так далее по плану участкового.
Когда прибежал бес и доложил, что объявился и сам участковый со своей стрелецкой сотней, а с ним еще зачем-то приперся и Горох, я постучался к Кощею:
– Ваше Величество, пора. Все на позициях, ждут только вашего выхода.
Кощей вышел в горницу, строгий, суровый и сосредоточенный. Обвёл нас всех тяжёлым взглядом и кивнул:
– Пошли.
Все разбежались по своим местам только мы с дедом пошли за Кощеем к ангару.
Кощей вдруг остановился посреди двора и ткнул меня пальцем:
– Запомни, Федька. У нас так заведено, если хочешь выжить – тебя должны бояться. Страх и жестокость, понял? Повтори!
– Страх и жестокость, Ваше Величество. Чего уж тут не понять?
– Еще раз!
– Хм-м… Ну страх и жестокость.
– И еще раз без всяких «ну»!
– Страх и жестокость! – чуть ли не заорал я. Чего он ко мне привязался со своими нравоучениями, да еще в самое неподходящее время?
А царь-батюшка, вдруг притянул меня к себе обнял, впечатав в костлявую грудную клетку и почти сразу отпустив, вдруг улыбнулся:
– До скорого, Федька, не горюй!
«Айл би бек!», мне кажется, круче бы прозвучало.
Я ошарашено смотрел, как Кощей резко развернулся и широким твёрдым шагом, зашёл в ангар и захлопнул за собой дверь. Чего это он такой добренький вдруг?
– Федька, очнись! – дернул меня за рукав Михалыч. – Бежим быстро сейчас начнётси!
Едва мы с дедом выскочили на улицу через заднюю калитку, как крыша ангара со скрипом поднялась в воздух, а потом медленно рухнула во двор, свалив часть забора, выходившего на площадь. Стрельцы, прятавшиеся за забором, едва успели отскочить и стояли, чихая от поднявшегося облака пыли. Вслед за крышей заскрипели стены ангара и тоже медленно рухнули во все стороны, открыв для всеобщего обозрения летучий корабль, посреди которого, держась за мачту, стоял Великий и Ужасный. И это – совсем не красивый оборот речи. Кощей действительно выглядел крайне зловеще. А когда корабль стал медленно подыматься в воздух, Кощей громко захохотал:
– А вот хрен тебе дурачина участковый! И твоему пьянчужке Гороху такой же хрен, только в квадрате! Недоглядели разини?! А теперь… (дальше матерно, но очень колоритно) …вашему Лукошкино! Всех … разнесу, всех … сверху бомбами закидаю на фиг!
– На крышах! – заорал Никита опешившим стрельцам. – Крюки бросай, мать вашу юриспруденцию!
Стрельцы спохватились и, раскрутив веревки, попытались удержать корабль, но до него долетело всего два-три крюка, да и те Кощей тут же обрубил, невесть откуда взявшимся длинным чёрным мечом.
– Аха-ха-ха! – продолжал выступление царь-батюшка. – Шпана криворукая! Вы кого захватить вздумали, собачьи дети?! – корабль тем временем подымался всё выше и выше. – Молитесь придурки! Жить вам осталось три минуточки!
Корабль, поднявшись метров на тридцать над землёй, замер.
– Вы еще из пищалей в меня пульнуть попробуйте! Ха-ха-ха! – Кощей перегнулся через борт, выставляя себя на всеобщее обозрение, огляделся и вдруг рявкнул: – Огонь! Пли!
Стрельцы машинально спустили курки, тлеющие фитили ткнулись в затравочные отверстия и грохот пятидесяти выстрелов едва не оглушил меня. Площадь моментально окуталась пороховым дымом, а когда он немного рассеялся, все увидели, как летучий корабль, с яростно чешущимся и изрыгающим проклятия Кощеем, сделав небольшой круг, плавно пошел на посадку, причем как раз на место бывшего ангара.
Завороженные этим зрелищем все, и горожане, и стрельцы, тупо пялились на корабль, открыв рты. Когда корабль приземлился, покачался из стороны в сторону и снова начал взлетать, видя общегородской ступор, я заорал:
– Соль! А ну православные! Засыпем гада солью! Кидай по Кощею, не жалей силушки!
И первым схватив со стоящей рядом телеги кусок соли, размером с полкирпича, я запустил его прямо в царя-батюшку. Не, не переживайте не попал и даже не докинул, но мой крик вывел всех из оцепенения. Стрельцы, а за ними и горожане, радостные, что можно поразвлечься на халяву, кинулись к телегам и на бедный кораблик, а вместе с ним и на Кощея, посыпался град соли.
Царь-батюшка взвыл от первых же угодивших в него кусков, заметался по палубе, толпа радостно взревела, но тут же охнула. Корабль медленно натужно, но всё же начал подыматься в небо.
– Стрельцы, – заорал Никита, – огонь!
Снова рявкнули пищали, вырывая зарядами соли, куски плаща, да и куски самого Кощея и мне откровенно стало жалко его. Никак бы не хотел оказаться на его месте.
– Смотри, Федька! – окликнул меня Михалыч, показывая на милицейского Митьку шагах в тридцати от нас закинувшего на спину большой мешок. – Енто Горох с крыши сверзилси, а ентот бугай его зачем-то в мешок запихнул! А ну-ка… – Михалыч подхватил с земли булыжник и ловко запустил им в мешок. Мешок подпрыгнул на плечах Митьки и взвыл. – От и ладно, – кивнул дед и подмигнул мне.
Маленькие радости. Ничего против них не имею. Я тоже оглянулся в поисках подходящего снаряда, но меня отвлёк многоголосый радостный крик.
Корабль снова шёл на посадку и снова точно на место ангара. А понятно теперь, что там за глюк был в чертежах.
– Никита! – заорал я, призывно махая руками над головой, а когда он обернулся на мой крик, снова заорал, указывая на крыши: – Крюки готовьте! А то снова улетит!
Он кивнул и в свою очередь заорал на стрельцов.
Корабль, опустившись, сделал перекур, повздыхал, покряхтел и снова с усилием начал взлетать. Горожане вновь начали прицельное метание соли, а стрельцы, дождавшись, когда корабль подымится вровень с крышами, метнули в него крюки и резко потянули его вниз, крепко вцепившись в веревки. Славный кораблик замер, но сдаваться не собирался. Он покачивался в воздухе, не имея сил взлететь, но и упрямо не желая опускаться и сдаваться в плен. Кощей, почерневший и обугленный от соли, прожигающей на нём дыры, нашел в себе силы перегнуться через борт и славно так обложить трёхэтажным и участкового и Гороха и горожан и стрельцов, а потом досталось почему-то и мне с Михалычем, да и Калымдая с Машей царь-батюшка не забыл. Толпа не поняла, конечно, кого это так Кощей полоскает, но встречала радостными воплями каждый его перл. А я даже не обиделся. Ну, стресс, критическая ситуация, что я не понимаю что ли?
