Алина Сурменева
Повесть безвременных лет
По лицу Мари скользнула болезненная ухмылка, будто она и правда в это поверила:
– Ага, и вырастет у нас алкашка-визажистка или борец за права ЛГБТ24.
– После школы он сдаст ЕГЭ, если его к тому времени не упразднят. Хорошо сдаст – поступит в нашу шарагу, плохо – на металлургический завод пахать пойдёт, – Варя всё раскачивала тему, чтоб её соседке было не так тревожно, и та тоже цеплялась за любую возможность не думать о будущем:
– Вот ты жестокая. Не дам тебе ребёнка, буду его сама гадостям учить!
Немного посмеялись и дальше шли молча. Тяжело было думать о том, что на самом деле вероятность беременности всё-таки есть. На минуту Варя невольно поддалась настроениям подруги и представила себе: да, вот Мари родила. И что дальше? Варя задумалась о том, что правда было бы хорошо взять ребёнка себе. Перейти на заочное, подыскать нормальную работу, строить новую маленькую личность в скромных условиях, на доброте и доверии. Но ребёнок тосковал бы, пока она будет на сменах, у него развился бы комплекс дефицита внимания… «Фр-р! Что за мысли такие?» – мотнула головой Варя и, поборов стеснение, спросила вслух:
– Как вообще так получилось, что у тебя был незащищённый секс?
Молчит.
– Даже если бы это был близкий для тебя человек, ты всё равно не знала бы наверняка, чем он может болеть. Что лучше – родить ребёнка или заболеть СПИДом?
Всё ещё молчит. С таким угрюмым видом, будто хочется возразить, а нечего: соседка права. Тут Варе стало неловко от такого накала, и она смягчилась:
– Обещай больше так не делать, ладно?
– Ладно, – буркнула Мари в ответ.
Наконец они дошли до аптеки. Нажали на кнопку звонка и нервно считали секунды.
– Попроси четыре теста, – шепнула Мари, и Варя не сдержала смешок:
– Ты серьёзно? Это на всю нашу квартиру или на роту овуляшек25?
И тут их прервала круглоглазое уставшее лицо, появившееся в обрамлении белого окошка:
– Чем могу помочь?
– Четыре теста на беременность, пожалуйста, – живо проговорила Варя.
– Желательно, разных, – до смеху волнительно добавила Мари.
—–
Домой они шли с ещё большей тревогой. Соседка то и дело порывалась побежать, но обе были слишком уставшие.
«Чего только не сделаешь ради дорогой подруги», – думала Варя, поглядывая на часы.
Когда последний из четырёх тестов показал только одну полоску, до Вариного зачёта оставалось четыре с половиной часа. Мари плакала от счастья, выбрасывая в мусорную корзину всё то, за чем они полночи ходили по городу, а Варя еле успевала давать ей чистые салфетки.
– Ты знаешь, что у меня лучшая соседка? – всхлипнула Мари.
Та улыбнулась и склонила голову набок:
– Лучшая соседка завтра уснёт на зачёте. Пора ложиться, мать.
– Боже правый, не называй меня матерью никогда больше! – засмеялась в салфетку Мари.
—–
Июнь
Незаметно подкралась летняя сессия. Солнца стало больше. Учить – легче. В светлых душных лекционных даже в футболке теперь было жарко, а Варя покрылась веснушками.
Было гораздо легче, чем на первой сессии, все уже достаточно хорошо познакомились с системой и заранее позаботились о том, чтобы не осталось долгов. У Вари получилось, у Власа – почти.
Они вышли за территорию универа, и Влас закурил. Непривычно было видеть свою родную шарагу такой безлюдной солнечной. Комендант ненавязчиво намекнул на то, что пора съезжать. Сначала Влас думал просто послать его и сказать, что денег на дорогу домой по-прежнему нет, но потом решил, что проблемы с этим типом ему точно не пригодятся, оставил половину своих вещей в своей комнате, а остальную часть перевёз к Варе.
Середина июня. И куда теперь деть столько свободного времени? Полтора месяца, чёрт.
Немногочисленные тёплые летние дни выгнали на улицу велосипедистов и скейтеров, а Власу они подарили два похода на речку, четыре тусовки на крыше и один – на даче какой-то подружки Мари. Кстати, сама Мари снова не закрыла сессию вовремя, на этот раз из-за какого-то профильного предмета, но уже не ругалась, не расстраивалась, как раньше.
А вот и сама Мари. Бежит, спотыкается навстречу Власу и Варе в коротком голубом платьишке. Она после последнего экзамена ушла отмечать и уже второй день ночевала не дома, но выглядела на удивление свежо для человека, который пьёт не первый день подряд. Мари как всегда попросила угостить сигаретой, выкурила её, после чего они втроём понесли зачётки в деканат. Предстоящие два месяца свободы казались чем-то невероятным. В полупустом коридоре административного здания они бурно обсуждали, можно ли вообще человеку отдыхать столько. Оглядываясь вокруг, Влас попутно думал о том, что на такой ремонт, наверное, ушла половина годового бюджета университета: двери с деревянной резьбой, гладенький паркет, стены без единой неровности, на лестнице – стеклянные перила с символикой вуза. «Какое приятное освещение», подумал Влас и, подняв голову наверх, увидел замысловатые узоры крохотных неярких лампочек.
– Пройду практику и поеду на море! – вещала своим громким голосом Мари.
– У нас разве после первого курса есть практика? – удивилась Варя.
– А ты как думала? Уже надо начинать с детишками взаимодействовать.
– И в каком же формате?
– Летние лагеря. Говорят, со второго курса можно попасть вожатым даже в языковой…
Дальнейшее участие Власа в беседе было прервано тем, что он услышал, как в кабинете напротив кто-то громко ругается. Варя заметила это пару секунд погодя:
– Ничего себе разборки в деканате у экономистов.
Из-за красивой резной двери с наполированной табличкой доносились обрывки какой-то семейной драмы: «Да ты хоть понимаешь, как пятнаешь мою репутацию?…», «Почему у всех дети как у людей, а у меня такой чучело…», «Скажи спасибо за то, что тебя мать ещё на улицу не вы…»
Короткие ответы раздавались еле слышно. Их не получалось разобрать.
– Вот же неслабо досталось кому-то, – заметила Мари, и вслед за её словами из того самого кабинета стрелой вылетела, хлопнув дверью, Ряшева. Да, та самая, которая драться любит. Её до крайности встревоженный взгляд лишь на секунду остановился на Власе, Варе и Мари, после чего она резко отвернулась и поникшим шагом направилась в сторону выхода. Варя, ни слова не произнеся, встала и быстрым шагом пошла за ней. Влас никогда не понимал её меньше, чем теперь. Они с Мари были так удивлены, что не сразу сообразили, что какие бы ангельские намерения ни были у Вари, Ряшева могла проявить агрессию как всегда – без особой причины. Оба поспешили к выходу. Сбежали по лестнице, Мари чуть ли не упала. Попав на первый этаж, Влас через стеклянную дверь на крыльце увидел то, что его мозг ещё секунд пятнадцать воспринимал как зрительную ошибку и отказывался анализировать. «Да ну нахер!» – воскликнула Мари, поймав при этом недовольный взгляд вахтёрши. Никому не верилось, что девка, ещё недавно выжидавшая Варю под домом, чтоб поколотить, теперь подкуривала у неё сигарету.
Мари замерла в двух метрах от двери, не решаясь прервать их преспокойную беседу. Влас остановился там же. Поверхность стекла пропускала негромкие, но искренние жалобы Ряшевой на то, что отец-декан – это глаза и уши повсюду, вечная необходимость соответствовать, быть не собой, а шаблоном дочери декана, прилежным приложением в платьишке из «Зары»26…
Заметив Власа и Мари, Ряшева сделала недовольное лицо: «Ну вот, и эти подслушивают». Варя прикоснулась ладошкой к её руке чуть выше локтя. Осторожно, но с таким желанием приободрить, понять и посочувствовать, что, казалось, часть боли через это прикосновение куда-то улетучилась, и Ряшева даже изменилась в лице. Черты её немного упростились, потеряли воинственность, и сквозь готовность сопротивляться стала проглядывать запуганная собственными родителями Вика Ряшева.
Не девка, просто девочка.
– Если хочешь, присоединяйся к нам в выходные, – предложила Варя, – мы с ребятами купаться на природу поедем.
– Спишемся, – улыбнулась Ряшева. Честно говоря, Влас раньше даже с усилием воображения не мог представить её такой доброй и грустной.
—–
Позже подоспели более точные сведения о летней практике. Влас курил на балконе, когда Варя принесла новость о том, что тем, кто успеет записаться в самом начале, возможно, даже будет предоставлен выбор, в каком регионе её проходить. Влас не совсем представлял себе, как он будет работать с детьми, а Варя, конечно, хотела путешествовать, и когда она заметила в списке лагерей, с которым сотрудничает университет, слово «Анапа», чуть ли не прыгала от восторга.
Влас помнил, что она никогда не видела море. И пусть это был не самый ближний край, после десятого «ну Влас, ну пожалуйста-а» он согласился. Для осуществления этой идеи всего-то пришлось с целомудренным выражением лица попросить начальника отдела практики закинуть нас в один лагерь и пообещать не показывать личные отношения детям, что по мнению Власа, было само собой разумеющимся.
Итак, дата выезда была назначена: девятое июля. Варя пошутила на тему того, что мы прибудем туда в пятницу тринадцатого, и нам обязательно попадутся какие-нибудь адовые дети.
—–
Ряшева, всё-таки присоединившаяся к поездке на природу, ошеломила всю компанию. Ей, кажется, нравилось быть в центре внимания. Забавно было узнать, что с маминой стороны корни её ведут на Дальний Восток и, кроме того, что Вика любит драться чуть ли не больше, чем Влас, она ещё амбидекстр27 и учит испанский. Власу она даже начала немного импонировать, когда он узнал, что Ряшева, даже несмотря на то, что она из состоятельной семьи, пошла работать параллельно с учёбой, чтобы не просить деньги у родителей.
– Они всего добились, они пусть и тратят то, что заработали.
В тот день друзья славно провели время: Валера притащил с собой гитару и играл боем все песни, которые в других условиях Влас слушать не стал бы, а тут Мари подбила компанию на то, что большинство даже подпевали. Гул разных тембров складывался в неровную, но почти синхронную мелодию, которую возглавлял негромкий, но хорошо поставленный и очень приятный на слух голос Димы Христофорова.
«Наверняка учился где-то», – подумал Влас и освежил пересохшее от пения горло глотком прохладного пива.
А вечером того дня не обошлось без приключений: Хрис решил впервые попробовать портвейн, немного не расчитал возможности своего организма и пошёл падать лицом в песок и тонуть в речной тине на глубине в полметра. Вылавливали всей компанией. Он, конечно, сопротивлялся, орал, убегал и по-новой начинал тонуть где-то в стороне, но позже сдался и даже позволил обмотать себя полотенцем, согреть у костра и уложить спать в палатку под тихий свист просыпающихся на бледной заре птиц.
Ряшева впоследствии отказывалась от приглашений, а ребята начали пристальнее следить за тем, сколько Христофоров пьёт.
Лепс, Крас, Егор и Валя разъехались по домам после того, как отметили закрытую сессию. Христофоров остался, Мари тоже. Рита, сдав последний экзамен – биологию, побежала делать маникюр. Говорит, весь семестр запрещали. Через неделю и она уехала. Варя тоже ходила счастливая. Радовалась, что курс древнеславянской литературы закончился, и она больше не столкнётся с противными женщинами с той кафедры. Тем бабкам и правда не нужен был повод, чтобы невзлюбить: всего лишь глаза или хорошие волосы. В честь прощения с этими старыми кошёлками Варя даже перекрасилась в зелёный. Пришла на встречу недовольная.
– Не нравится?
– Не-а.
– Да ну, ты же теперь настоящая русалка, – Влас пытался приободрить её как мог.
– Ага, скорее алтайское горное чудовище.
– Варь, ну ты чего расклеилась так из-за какой-то фигни?
– Ничего. Пошли домой. Не хочу никуда идти.
Но ему нравились Варины новые волосы. Конечно, не больше, чем старые, но выглядели они тоже прикольно. Влас мял их в руках, пушил, заправлял за уши и расчёсывал пальцами. Её понурое выражение лица не изменилось. «Чёрт знает, что этим девкам в себе не нравится», – думал Влас.
– Только волосы попортила, – ответила Варя и отвернулась от зеркала.
Пока она ходила по кухне и причитала о том, как трудно будет закрасить этот цвет щавелевого борща, в голове Власа созрел гениальный в своём безумии план. Только она отошла, я пошёл в комнату Мари. Она сидела на диване, закинув ногу на подоконник, и красила ногти.
– Привет, Мари.
– О, ты здесь? Привет.
– У тебя ещё осталась краска для волос?
—–
На следующий день, воспользовавшись моментом, когда Варя пошла сдавать учебники в библиотеку, Влас попросил Лепса помочь ей, а сам сказал, что идёт увольняться с работы, а сам осуществил задуманное. Когда она вернулась, он попытался максимально эффектно появиться на свет из тьмы коридора.
– Вла-а-с! – Варя закрыла руками лицо и засмеялась. – Ты что, витрину с зелёнкой разбил?
– Нет, это просто закос под лучшую девчонку в нашем универе.
Она, не переставая хохотать, распушила руками его волосы от ушей до затылка.
– Где ты откопал такой же отвратительный цвет? – спросила она, улыбаясь.
– Отгадай с трёх раз.
– Мне убить кого-то из моих соседей за то, что слили информацию?
– И не только информацию.
Варя нажала ему большим пальцем на кончик носа:
– Так, где тут включаются мозги?
– Да перестань, тебе разве не приятно, что я проявил солидарность к твоей проблеме?
– Ага, создал себе такую же.
– Ну не бубни, пойдём погуляем, – предложил Влас.
– А пошли!
––
Они шагали по зелёной набережной, сами зелёные и очень радостные. Власу вовсе не нравились яркие волосы на нём самом, и от субкультур он был совсем далёк, но сейчас они оба кайфовали от того, какими гармоничными отщепенцами стали. На их головах мелькали пятна летнего света и теней от листьев.
Город был похож на засвеченное плёночное фото. Запредельно много солнца и сильный ветер, потоками кружащий первые пушинки тополя. Власа не оставляло ощущение того, что этот день кто-то спланировал за него. Причём спланировал идеально. Они купили по стаканчику мороженого и полезли на нашу любимую крышу. В разговоре Варя, видимо, хотела меня стукнуть в шутку, как всегда, но забыла, что в руке пломбир.
– Ох, прости, не хотела испачкать… Чёрт!
Влас мазнул её в ответ по щеке.
– Ну война так война!
Через минуту Чернуха была уже вся в белых следах, а у него закончилось мороженое. Влас бросился убегать от неё на двадцати квадратных метрах крыши.
В итоге у Вари порвался один из сандалей, пока она гонялась за Власом, и тот воспользовался моментом, повалил её и начал щекотать.
– Ай-й, не надо! Возьми деньги, возьми мороженое, что хочешь, только отпусти-и!
Он послушно выхватил из её рук остатки стаканчика с обгрызанной вафелькой по бокам и мазнул белой подтаявшей верхушкой прямо по пятке, после чего под громкое Варино «фу-у!» откусил половину.
– Она же грязная.
– А я не брезгливый.
Чернуха, лёжа на прогревшейся крыше на спине, сделала попытку вытереть пятку о футболку Власа, но тот успел отскочить. Она засмеялась:
– У тебя все волосы в морожке!
– У тебя тоже.
– И лицо.
– В следующий раз облизывать будешь.
Влас высунул язык и потянулся им к Вариной щеке. Она увернулась со словами:
– Вот ты мерзкий!
И снова засмеялась.
Когда они возвращались домой отмываться, пошёл слепой дождь. Капли, ветер, безграничный океан солнца, прилипший к мокрому асфальту тополиный пух и они измазанные, счастливые и зелёные идут.
—–
Июль
С юга начали привозить клубнику, позже и малину. А тут и ежевика пошла, и Варина любимая голубика. Лиза подбивала остальных трёх соседок, чтоб скидываться на свежие ягоды. Маленькое лукошко каждый раз становилось святыней кухни. Его ели медленно, собирая со дна рыхлую, раздавленную мякоть, облизывая пальцы. Влас, проживший много лет в стране, богатой таким добром, с удивлением смотрел на то, как Варя смакует остатки ягод, каждым движением благодаря жизнь за ещё один тёплый день.
На маленький отрезок лета пришёлся большой урожай гороха. Влас его обожал.
Как-то раз он помогал Лизе и Варе тащить домой сумки с рынка. Девки всю дорогу болтали. Речь зашла о призвании.
– До сих пор поражаюсь, – сказывала Варя, – как это я попала пальцем в небо, и поступила на специальность, которая мне идеально подошла, хотя изначально я о ней ничего не знала.
– А я думаю, нет безупречной профессии ни для кого, – отвечала Лиза. – Нет дела, созданного для меня. Тут только стремление и любовь к труду решают всё. Вообще, если так смотреть, через пару лет у меня будет диплом психолога. А изначально я не хотела учиться ни на этом направлении, ни вообще в Тюмени. Первые месяцы учёбы даже страдала.
– А потом что? Смирилась?
– Не то чтобы. Скорее поняла, что мне всё равно, где и кем быть. Кто хочет, тот в любом месте проявит себя. И в любом деле: будь то хозяин огромной сети кофеен или обычный бариста. Просто своё дело любить нужно.
В тот момент Влас отвлёкся и не услышал, что ответила Варя: навстречу им шла Катенька-коса-до-пояса.
– Малышка! – воскликнула Лиза. Она, как и все обитатели девчачьей квартиры, Катеньку обожала.
Остановились, заболтались. Варя позвала Катеньку в гости варить компот. Так Влас освободился от одного из пакетов, и они вместе пошли домой.
– Что гуглишь?
– Как выглядит метро в Стокгольме.
Её ответ заставил Власа улыбнуться, который раз убеждаясь в непредсказуемости Вариных мыслей.
– И чем же оно так примечательно?
– Смотри.
И она показала пёструю подборку фото из поисковика. На некоторых было что-то похожее на пещеры с наскальными рисунками, на других – на галереи современных искусств, на третьих – стены с огромными детскими рисунками, блестящие гладкие полы, но одно было общим – поезда заехали туда будто случайно.
– Ну-у в жизни я, работая по специальности, вряд ли туда попаду, зато ничто не мешает моим мыслям гулять по всем этим классным местам. С воображением-то у меня всё хорошо.
– А как же любимый девичий вариант – удачно выйти замуж? – усмехнулся Влас.
– Господи, придумал ещё. За кого? За физрука? – Варя рассыпалась в смехе.
– Ладно, Стокгольм Стокгольмом, а мы с тобой через четыре дня едем на море.
Варя склонила голову к плечу Власа, а он сквозь майку почувствовал её тонкие пальцы, поднимающиеся вверх по спине.
– Только надо волосы в порядок привести.
– Да оставь. Детям понравится. Представь: у всех вожатые как вожатые, а у них – настоящая русалка.
Варя посмеялась:
– Да уж, будут два чудака по лагерю ходить. Никто ни разу не догадается, что мы вместе.
– А я как раз налысо собирался забриться.
– Боже правый, зачем тебе это?
– Да давно хотел.
– Кепочку себе купи, а то лысина обгорит.
– Ага. С надписью «Чёрное море».
– Или лучше «чёрный юмор».
– Да, супер. Желательно розового цвета.
Они смеялись на пол-улицы, извлекая какой-то забавно искажённый смысл из привычных слов. Оба уже предвкушали большое путешестие.
—–
Вот и подошло время. Варя закрасила волосы тёмным, Влас сбрил остатки зелени на голове. Они собрали свои немногочисленные вещи и поехали. На третьи сутки в поезде послышались жалобы попутчиков на утомительную долгую дорогу. Но Варе и Власу нравилось. Нравилось выходить на станциях в незнакомых городах и гулять хоть и всего лишь по часу. Нравилось выбегать на маленьких остановках и стремглав лететь в душ. Варе ещё нравилась сушёная рыба, которую начали заносить прямо в вагоны где-то под Волгоградом.
Они глазели в окно на огромную страну, на одну шестую мира, которая успела почти до неузнаваемости измениться за те несколько дней, что Влас с Варей провели в поезде. Оттуда на нас смотрели грустные города Урала своими горящими окошками панелек и одинокими полотенцами, болтающимися на бельевых верёвках. На нас смотрели огромные дымные трубы заводов и мрачные деревушки, над которыми разливались лучшие закаты, какие только можно было представить себе. Как-то раз Варя, лёжа на своей боковушке, сказала:
– Не хочу возвращаться в те времена, когда за учёбой и работой было некогда смотреть на то, как солнце садится за горизонт и забирает с собой ещё один день нашего бесценного студенчества.
Влас ничего не ответил. Он был слишком занят разглядывая Варю в немеркнущем отсвете заката. На лице, покрытом полупрозрачным рыжим налётом, блестела каждая волосинка редких бровей и радужка глаза казалась совсем светлой. Левую руку отсекал в тень конур окна, отчего она казалась ещё бледнее. Даже кое-где отливала синим.
Варя поймала скользящий по её телу взгляд Власа и сама принялась разглядывать тощие белые предплечья:
– Вот уж Белоснежка в Нигерии.
– Успокойся ты, – сказал Влас, протянул руку с соседней койки, легонько ткнул её большим пальцем в плечо. И тут же осёкся с непривычки.
«Чёрт. Это же Варин жест», – подумал он.
Забавно. Девчонка в подсознании Власа. И когда они успели столько перенять друг у друга?
––
Сработал третий будильник, оповестивший о том, что конечная остановка через полчаса. Вставать не хотелось. Под прессом такой жары лежать бы и чувствовать дальше, как скатываются по горячей коже капельки пота.
Еле-еле выползли они с Варей из-под горячего валуна южного солнца в тень вокзала. Оттуда – в автобус. И вот через какой-то час они уже стоят перед крашенным зелёным забором, из-за которого виднеются деревянные цветные домики, деревья и крыша большого бетонного здания с остатками советской мозаики.
– Кажется, нам сюда.
––
Влас сам несколько раз ездил в летние лагеря ребёнком, но это место отличалось от тех, где он был. Позже Варя объяснила ему: есть лагеря от предприятий, а есть государственные. В первые дают путёвки детям, чьи родители работают, например в РЖД28 или на каком-нибудь крупном заводе, а в последние – социально необеспеченным. Сиротам, приёмным, состоящим на учёте в полиции или вообще умственно отсталым. Для Вари тоже стало сюрпризом то, что они с Власом будут отвечать головой за трудных детей. В университете их никто об этом не предупредил.
– Вот и приехали на юг, блин.
Но это была не последняя неожиданность на сегодня.
Власа взяли работать не вожатым, а физруком. Начальник смены объяснил это нехваткой молодых людей в педагогическом составе. Сам Влас в принципе был не против, только как-то немного жаль было взлелеянную в поезде мечту – быть напарником Вари и вести вместе один отряд.
—–
Планёрки проводила Арина Олеговна – старшая вожатая, которую издали можно было спутать с дитём из-за роста, хотя на самом делей не только. Лицо её было из тех, что, минуя стадию зрелости, остаются почти детскими, до последнего не взрослея – и только мелкие морщинки, не очень заметные, выдавали то, что ей уже за тридцать.
Вообще с первого взгляда казалось, что у неё в году не триста шестьдесят четыре дня, а триста шестьдесят шесть, и в сутках больше двадцати четырёх часов, и все их она проводит в лагере. Кожа у неё была золотисто-коричневая, а волосы – почти добела выгоревшие. По бодрой речи Арины сразу было видно, что ей нравится то, чем она занимается.
—–
Вчера в последний пустовавший корпус заселили детей из Астрахани, и Власу дали поручение: провести первую общелагерную зарядку.
«Ёб твою мать, что за акселераты сюда приехали?!» – думал он, глядя на то, как парни крупнее его с унылыми лицами вращают кистями рук. До того момента он видел не всех отдыхающих в лагере, а тут, оказывается, получился интересный набор кадров: шкафы под два метра ростом, но с совсем детскими лицами. Девчонки, которые красятся хлеще, чем Варина соседка Лиза. У одной из-под коротких шорт торчал кусок задницы, у другой – портак, у ещё одной майка очень опасно обтягивала лифчик с пятьюдесятью слоями пуш-апа. Да уж, деточки.
Были и красивые дети (до приезда в лагерь Влас не думал о том, что они могут быть реально красивыми, и вообще мало думал о детях). А может они просто казались ему такими, потому что ни в Киеве, ни в Тюмени, ни в Питере он не видел такого количества светловолосых мальчиков и девочек, с еле видными бровями и ресницами, белоснежными руками и ногами, покрасневшими от солнца щеками и носами. Тут таких было целых два отряда. Все они были с севера и очень походили на братьев и сестёр. Было много ребят с Поволжья и Кавказа, больше всего приехало из Пермского края и Норильска. От последних разило табаком, и Влас удивился: когда они успели покурить, если последние несколько суток были в пути под надзором сопровождающих?
Сам он мог позволить себе курить только после отбоя за территорией лагеря, спрятав подальше бейджик и лагерную жилетку, а эти ребята, казалось, даже не пытались скрыть своих привычек.
Так в этот милый мир детства с голубыми домиками и светлячками по вечерам побросали свои сумки девки вида «от тринадцати до тридцати» и широкоплечие ребята с девственным пушком над губой. Некоторые – худые, прыщавые и агрессивные, другие – крупные, увесистые, но непременно тоже резконастроенные. «Гормоны, что тут поделать? – думал Влас. – Ничего, зато будет интересно смотреть, как они в футбол месятся».
Так и получилось. Даже нет, получилось – не то слово. В первые же дни собралось не только несколько команд по футболу, баскетболу и волейболу, но и несколько желающих поиграть в женский гандбол. И играли эти дети с такой отдачей, так неистово и отчаянно, что даже на тренировочные матчи собиралась небольшая группка болельщиков, срывавших детские нежные голоса выкриками вроде: «Завацкий, тащи!», но приходивших на трибуны снова и снова.
И всё бы было хорошо, весело и вообще безоблачно, если бы эти ребята не принимали промахи в спорте близко к сердцу. Иной раз Власу приходилось разнимать драки после матчей. Пришлось с этими детинами разговаривать о том, что азарт азартом, но бить друг друга из-за игры у лагере не принято. Не то чтобы это сильно помогало, но Влас искал другие способы. А вожатым приходилось ещё сложнее: они проводили сутки напролёт с этими оболтусами.
Вообще у этих детей не почиталось за честь подчиняться элементарным правилам: за курением и распитием спиртного их застукивали, за соитием в туалете – тоже. Один раз даже инспектора пришлось вызвать: спустя неделю после начала смены один из работников столовой застал детей из старшего отряда таскающими среди ночи металлолом с хоздвора. Позже выяснилось, что ребята с его помощью хотели расправиться с физруком за то, что тот якобы подсудил в баскетбольном матче. Когда эта новость дошла до самого Власа, он не на шутку разозлился. Нет, не переживал он за себя, скорее был рассержен на то, что ребята так легкомысленно выбрали реально жестокий способ отомстить, за который они просто-напросто могли потом поплатиться своей свободой. А всё из-за чего? Из-за какой-то фигни. Из-за матча!
Перманентное желание Власа драться и вообще как-либо колыхать воздух своей чрезмерной энергией преобразовалось в желание воздействовать на людей кратким, но сильным словом. Поэтому в тот же день он собрал на футбольном поле всех, кто считал себя хоть немного причастным к спортивной жизни лагеря, и объявил:
– Ближайшие три дня матчей не будет. Ни тренировочных, никаких. Ни дай Бог хоть кого-нибудь до четверга на спортплощадке увижу – ещё неделю играть не будете, – вещал Влас с трибуны. – А если вы ещё впредь вздумаете насилием проблемы решать – до конца смены без спорта останетесь. Чтобы впредь думали о последствиях, прежде чем что-то делать.
Удивительно, но слова его подействовали.
––
«Хорошо хоть Варе с малышами повезло», – думал Влас. Даже будучи занятой детьми с подъёма до отбоя она уличала минутки, в которых они с Власом могли общаться, а иногда даже остаться наедине.
Средний возраст её отряда был девять-одиннадцать лет. И самым главным плюсом было то, что они ещё не научились курить и трахаться.
Они всё время норовили рассыпаться по территории лагеря, как бусинки с порванной нитки, поэтому их нужно было чем-то занимать: то играми, то рисованием декораций, то репетициями сценок, то песнями под гитару… Варя с ними рядом выглядела как мама-утка с двадцатью четырьмя утятами. Из-за недобора вожатых в этой смене ей не дали напарника, но пообещали дополнительный выходной. Правда, она и одна неплохо справлялась: даже когда приходилось разнимать драки по мелочам, снимать детей с деревьев и балконов и искать сбежавших за территорию. В разговорах с Власом Варя убеждала себя, что такие проблемы есть в каждом отряде, ведь это особенные дети. Многие из них бывали в сложных жизненных ситуациях, которые не всем взрослым под силу перенести. Так, например, десятилетний Сева получил ожог четверти тела в пожаре. Иногда по ночам его мучили фантомные боли, и Варя часами убаюкивала его. Ещё в их отряде была девочка с особой формой эпилепсии, и во время припадков её нужно было держать за руки и ноги, чтобы она себе не навредила.
Детдомовские, приёмные, дети с приступами агрессии или просто тормозящие, примороженные суровым климатом Норильска, требующие повторения одной и той же фразы по десять раз – Варя всё равно любила их всех.
––
Педагогический состав оказался хороший: все как на подбор простые, приятные и очень лёгкие на подъём, если дело касалось вылазок за территорию после конца рабочего дня. Режим вожатого позволял спать максимум шесть часов в сутки. Большинство спало ещё меньше из-за дежурств или (а чаще «и») ночных посиделок на пляже. Как у этих людей оставались силы на такой отчаянный образ жизни и главное – почему они шли на всё это добровольно? Из-за общения, конечно. Не обо всём можно было рассказать на планёрке.
– У меня в отряде есть ребёнок, – рассказывала вожатая Вероника, – у которого в начале смены украли розовый кошелёчек из биссера с божьей коровкой. Это был подарок её мамы, так что девочка очень расстроилась. Искали, спрашивали других детей – всё без толку. Так бедная девочка теперь ходит каждое утро по тем местам, где могла потерять кошелёчек. По одному и тому же маршруту, представляете? Ребёнок с паранойей. Ни мои беседы, ни психологи не помогают. Чуть ли не за руку приходится водить везде, иначе – сразу уходит искать.
– Да ладно, она хотя бы ничего плохого не делает. У нас вот есть одно недолюбленное чудо 2007 года рождения, которое драться будет, если его ничем не занять, – заговорила Варя. – Вот сажаю его в морской бой играть с детьми, но он теперь иногда и из-за неудачного хода чуть ли не убить готов.
Влас в свою очередь пошутил, что всяк ребёнок хорош, если он не лезет на дерево. Кстати, снимать детей с балконов и крыш тоже было его обязанностью. У Власа хорошо получалось делать грозное лицо, чтобы другие не пытались это повторить…
—–
Постепенно организм привык к сну по четыре-пять часов в день, и справляться с привычными вожатскими задачами сквозь пелену недосыпа стало легче, а компания, с которой Влас и Варя пили по ночам на пляже, стала относительно постоянной.
Ребята были в основном с юга: кто из Краснодара, кто из Ростова, кто из Новороссийска… Все они тоже впервые работали вожатыми, а одной девчонке при том всём ещё и старший отряд достался, чем она невероятно гордилась. Рассказывая о забавных выходках своих детей, Алёна приковывала всеобщее внимание, и Варя, как и все, охотно поддавалась обаянию смуглой ухоженной девушки с хорошо покрашенными гладкими волосами. Большим плюсом к презентабельной внешности Алёны были её вкусы в музыке. Они совпадали с Вариными почти один в один:
