Марианна Алферова
Хрустальный лабиринт
Тут только профессор Рассольников заметил ворот синей форменной рубашки. Полицейский?!
– Мне нужен Альфред Корман! – заявил Атлантида, ощущая неприятную пустоту в желудке.
– Три дня назад господин Корман погиб.
– Погиб… Как? – Что за дурацкая шутка! Оказывается, не один Фред обожает розыгрыши. Ведь он только что отправил посылку. – Попал в катастрофу?
– Его убили.
Та-ак. Профессор Рассольников поморщился: его всегда охватывало чувство нелепости при известии о чьей-то смерти.
– Кто его убил? – спросил археолог.
– Это я и выясняю. Можете прилететь сюда?
– Куда – сюда? – Известие об убийстве приятеля так его обескуражило, что Платон не мог ориентироваться в происходящем. Ощущение чудовищной ошибки все нарастало.
– На планету Райский уголок.
Райский уголок? Планета с тропическим климатом, один из самых дорогих курортов в Галактике. Без миллиона кредитов туда нечего и соваться. Когда-то Платон мечтал там отдохнуть. И вот…
– У нас есть нуль-портал, – сообщил Вил. – Где вы сейчас находитесь?
– На Кроне-3.
Вил затряс головой, давая понять, что это название ему ничего не говорит.
– Я прибуду, – пообещал Платон. – Доберусь до Вояджера. И оттуда – сразу к вам.
– А что у вас с волосами, можно полюбопытствовать? – спросил Вил Дерпфельд. – Новая мода?
Платон поднес руку к голове. И ощутил под ладонью вместо прямых прядей что-то предательски мягкое, пушистое. Будто на голове у него примостился котенок.
– Да, новая мода! – профессор спешно отключил связь и бросился к зеркалу. На весь космопорт было одно-единственное зеркало, да и то в самом неприметном месте. Так и есть, прическа у профессора оказалась замечательная: огромная шапка пушистой дружественной паутины. Одна из шестидесятилетних девиц, заметив застывшего перед зеркалом пассажира, неспешно направилась к нему.
– За десять кредитов в нашей парикмахерской вас приведут в порядок, – проговорила она очень сочувственно.
– Десять кредитов?
– Вы предпочтете сохранить эту прическу? – Она окинула критическим взглядом прическу профессора. – Через десять часов паутина вступит в симбиоз с вашим организмом и тогда…
– Хорошо… – выдохнул Атлантида.
Десять кредитов, это, конечно, грабеж. Нетрудно предположить некий симбиоз между работниками парикмахерской и дружественной паутиной. Особенно, когда Платон увидел, что вторая девица залезает в парикмахерский комбинезон. За три секунды мощный насос слизнул с его волос серые хлопья, потом профессора с ног до головы облили вонючим дезсоставом. Все тело стало немилосердно чесаться, а волосы теперь напоминали проволоку. Девица не слишком уверенно предложила вымыть клиенту голову, и даже что-то стала искать в шкафчике, выбрасывая на пол пустые флаконы.
Платон поспешил от мытья головы отказаться.
– Вы говорили с копом? – поинтересовалась парикмахерша, странно ухмыляясь и оглядывая Атлантиду. – Они во время любого разговора непременно пользуются детектором лжи.
– Я знаю, – буркнул Платон. Знать-то он знал, но почему-то во время беседы с Дерпфельдом об этом факте не вспомнил.
– Если хотите избежать неприятностей, то купите таблетки «антиправды». Одна штука под язык – и сорок восемь часов ни один детектор вас не возьмет за яйца.
– Я только свидетель, – сказал профессор не очень уверенно.
– Ха-ха… – последовал ответ.
Платон оценил всю многозначительность интонации этого краткого, но емкого восклицания, и купил в киоске блок таблеток «антиправды». Наверняка переплатил вдвое. Немного подумал и положил таблетку под язык.
Челнок на Вояджер прибудет через три часа. Три часа, вычеркнутые из жизни. Ожидание… Платон достал из кейса электронный жетон, снятый с посылки. Коробка с осколком была отправлена Фредом Корманом четыре дня назад. То есть за день до смерти. И в самом деле, с планеты Райский уголок. Почему-то Платон не обратил на этот факт внимания. Дорогущая планета. Говорят, проживание на ней дороже, чем на Старой Земле. На то и Рай.
ГЛАВА 2
РАЙСКИЙ УГОЛОК
Документ 2.
Островитянин 7 – центру.
(Совершенно секретно)
Новые данные отсутствуют. Объект ничего не предпринимает. Просмотр старых материалов не дает результатов. Почему не обеспечили охрану Корману? Почему так медлили? Теперь след потерян. Придется все начинать сначала. Прошу сообщить результаты расследования, как только они появятся.
Да, нуль-портал на планете Райский уголок был. Но это не облегчало жизнь путешественникам. Когда Платон шагнул из нуль-портала на зеркальный пол просторного зала, три охранника в сине-белой форме направили на него три «магнума» и хором взревели:
– Стоять!
Платон замер с поднятыми руками. Чип на багажном контейнере пропищал:
– Взрывчатки нет. Разрешение на ношение оружия имеется. Оружие опечатано и находится в багаже.
– У вас есть пропуск на планету? – спросил один из полицейских, но бластер не опустил.
– Нет никакого пропуска. Лицензия Межгалактического Археологического Общества есть, а вот пропуск…
– При чем здесь МГАО? На нашей планете нечего раскапывать. Вы будете отправлены назад за собственный счет, – сообщил полицейский, суровея с каждым словом. Его коллеги строили совершенно зверские рожи.
– Меня сюда вызвали! – повысил голос профессор Рассольников, и не менее гневно нахмурил брови в ответ. – Сержант Вил Дерпфельд хотел поговорить со мной как со свидетелем.
– А, Вил… – На физиономии старшего отразилось глубокое разочарование. И он, наконец, опустил свой «магнум». Его коллеги сделали то же самое. – Поль, свяжись-ка с сержантом Дерпфельдом и сообщи, что его свидетель явился. И пусть оформит пропуск по всем правилам хоть раз! А пока извольте пройти в силовую кабину и ждать там прибытия сержанта Дерпфельда.
Платона довольно бесцеремонно затолкали в прозрачный параллелепипед вместе с багажом. Вот дерьмо! Похоже на собачью будку… Не слишком ли часто эти будки стали попадаться на пути?
«Я – человек несуеверный», – поспешил напомнить себе профессор Рассольников.
Но еще он был человеком с чувством собственного достоинства. Облаченный в белый костюм с бледно-лиловым цветком «mamillaria blossfeldiana» в петлице, в белой шляпе, с тросточкой в руке, он уже представлял себя на набережной Райского уголка под испепеляющими взорами местных красавиц. А вместо этого пленение в тесной «собачьей будке». И парочка пожилых туристов пялится на него во все глаза, как будто он достопримечательность этой райской планеты. Иконы перешучиваются, поглядывают в сторону «будки» и заключают пари. Держать себя непринужденно, насколько это возможно в его положении, – вот все, что можно пока сделать. Но попробуйте изобразить чувство собственного достоинства в силовой кабине!
Вил Дерпфельд не торопился прибыть в зал ожидания. Платон промаялся целый час, глядя сквозь прочнейший стеклопласт на роскошные стеклянные пирамиды Райского уголка в обрамлении буйной, какой-то почти ненастоящей зелени. Деревья росли ярусами – пышные кроны сменялись переплетением лиан, чтобы внизу разостлаться цветущим кустарником. В яркой листве мелькали сочные оранжевые плоды, почему-то похожие не на фрукты, а на елочные игрушки. По мощеным разноцветным камнем аллеям прогуливались полуобнаженные парочки. И меж ними – полицейские в форме. Обилие полицейских… По штуке на каждого туриста. Платон всегда считал, что охрана должна быть незаметной. Если охрану выставляют напоказ, то либо не все ладно с самой системой охраны, либо у хозяина не все в порядке с психикой, и ему пора посетить психотерапевта. Или это какой-то особый шик – кичиться охраной?
Наконец Вил Дерпфельд явился. Этот начинающий полнеть белокурый гигант вовсе не торопился познакомиться со своим свидетелем. Однако пропуск принес. И профессор Рассольников был освобожден из временного плена. Пропуск был необычного вида – внешне полная иллюзия желтого лимона средних размеров с остреньким носиком. Его полагалось носить на шее, подвешенным на цепочке. Причем все время и так, чтобы было видно.
– На вашей планете все носят на шее такие «лимоны»? – не поверил Платон и глянул на пожилую пару в зале ожидания. Никаких «лимонов» на них не было.
– Это временный пропуск. Если вы – член клуба, то «песня» вам ни к чему. Мы называем эту штуку песней. В случае нарушения правил она начинает мурлыкать какую-нибудь песенку-дешевку. И вас тут же хватают под белы ручки и ведут. – О работе «лимона» сержант рассказывал с видимым удовольствием.
– Что-то вроде желтой звезды, – уяснил Платон.
– А что такое желтая звезда? – не понял полицейский.
– Это не относится к делу.
– Объясните, что такое желтая звезда, – Вил посуровел. – Я требую.
Профессор объяснил. Причем не очень кратко. Говорил минут пятнадцать. Вил Дерпфельд слушал внимательно. Потом удовлетворенно кивнул:
– Теперь я это знаю. – Будто галочку поставил против «желтой звезды». – Едем в «Эдем». Это наш самый лучший отель. Знаете, что такое Эдем?
– Разумеется.
– Я тоже теперь это знаю. Выяснил в Интернете, – поведал сержант с гордостью. – Дорогая штучка.
– Дорогая?
– Ну да, плата высока: всю жизнь не ругайся, баб не трогай, по морде никому не смей врезать, всяким неудачникам и лентяям помогай. И в награду номер с песнями и прочей дребеденью. Я предпочитаю номер с девочками.
«Тупица», – подумал Платон.
Полицейский глайдер ждал их на спецплощадке. У входа дежурил полицейский. На Платона коп посмотрел неприязненно, как на любой другой планете смотрят на арестованных. Нет, на арестованных, пожалуй, смотрят более дружелюбно. Обычно так на других планетах смотрят на осужденных. Причем на большие сроки и за что-нибудь мерзкое. Например, за кражу денег со счета пенсионного фонда служителей закона. Нетрудно догадаться, что причина тому – желтый лимон, висящий гирей на шее археолога.
– Я буду жить в «Эдеме»? – спросил Платон, усаживаясь на сиденье глайдера рядом с Дерпфельдом.
– Как же, разогнался! Полицейское управление оплачивает твое пребывание на планете, – сержант почему-то перешел «на ты». – «Эдем» нам не по карману. Так что мне ведено приютить тебя в моей норе. А в «Эдем» мы летим потому, что именно там был убит Корман.
Выходит, погибшему по карману было проживание в «Эдеме». А ведь еще два года назад Фред не мог выложить на шахтерской планетке Адонис за комнатушку несколько кредитов. Но этими сведениями Платон не стал делиться с полицейским.
– Давно знаешь Кормана? – Тот уже начал допрос.
– Около трех лет. Он спас мне жизнь. – Теперь, когда Корман мертв, можно в этом и признаться без ущерба для самолюбия.
– У него были враги?
– Куча. Но обычно этим людям нечем было заплатить за выпивку в дешевой забегаловке, так что приобрести пропуск в здешний рай…
– Пропуска на нашу планету не продаются, – прервал профессора Вил Дерпфельд. – Сюда можно попасть только по приглашению, вступив в клуб друзей Рая. Теперь ты это знаешь.
– Тем более, глупо спрашивать о врагах, – пожал плечами Атлантида. И пожалел, что не остался на Кроне-3. Симбиоз с паутиной уже не казался таким ужасным. Паутина хотя бы не выказывает каждую секунду свое превосходство.
– Они могли попасть сюда по приглашению, – настаивал полицейский. – Я… – он сделал заметное ударение на этом «я», –допускаю, что такое приглашение можно подделать.
Выходило, что начальство Дерпфельда таких допущений не делало.
– Хочешь сказать, что Корман был членом клуба? – удар по самолюбию был весьма ощутим. А профессор Рассольников никогда не скрывал ни от себя, ни от других, что он человек честолюбивый.
– Разумеется, и он, и его жена.
– Фред женился? – Платон был удивлен. В который раз.
– Ну да. Забронировал номер в «Эдеме» на весь период медового месяца. Бедняга потрахал женушку две недели, и его кокнули.
Может, Альфред женился на какой-нибудь очень богатой пожилой дамочке, которой лет двести. Биокоррекция ныне творит чудеса. Столетние красотки выглядят как сорокалетние. А ради того, чтобы числиться в первой сотне галактических миллиардеров, можно забыть про год рождения своей жены. Впрочем, строить теории – это по части полиции, хотя вряд ли этот тип мог придумать какую-то версию, если судить по высоте его лба. Платон с сомнением окинул взглядом голову полицейского. Лоб, впрочем, был не таким уж и низким. Если не сравнивать его размеры с размерами челюсти.
Глайдер опустился прямо на огромный пруд. Внизу скользили рыбки, колебались седые водоросли. Сама поверхность была, как стекло, – антигравитационная пленка накрывала пруд невидимой крышкой.
– И где номер Кормана? – спросил археолог, оглядывая белоснежную колоннаду, окружавшую пруд.
– Все ЭТО его номер. – Вил сделал широкий жест. – Там бассейн. Вон там прогулочный парк. В конце галереи столовая…
– Мы будем обедать?
– Нет. – Казалось, Дерпфельд не понимал шуток. Интересно, как он общался с Корманом? Вероятно, они не были знакомы. К взаимному удовольствию. – Конгресс «АнтиФоменко» хотел снять этот номер для своей конференции, но устроителям он оказался не по карману. Им пришлось довольствоваться более скромными помещениями. А вот «фоменковцы» проживали здесь целых две недели. Как раз незадолго до прибытия вашего друга.
– Они тоже члены планетарного клуба?
– Устроитель конференции. Остальные получают песни.
– Песни? Ах, да! Временные пропуска.
– Кстати, мне понравилась их последняя теория: никакой цивилизации на Старой Земле никогда не было. Ее выдумали отшельники с Тау Кита. По-моему, в этом что-то есть.
– А цивилизацию Тау Кита выдумали на Старой Земле. Круг замкнулся, получился парадокс первичности, и теперь никто не знает, какая цивилизация ложная, а какая истинная. Может быть, вернемся к делу Фреда?
– Я знаю, что за день до смерти Корман отправил тебе посылку. Что в ней было?
– Обломок неизвестно чего. И никаких разъяснений. – Профессор Рассольников решил не сообщать о странной записке, а то придется рассказывать этому типу, кто такая Елена Прекрасная, Парис, Менелай и другие. Еще заставит читать «Илиаду» наизусть.
– Это «неизвестно что» при вас?
– В моем багаже.
– Нужен анализ. Не волнуйся, сперму и кровь не требую – только твой багаж.
– Сделать анализ можно. Если обещаешь сообщить мне результаты.
Дерпфельд стал думать. Причем думал довольно долго.
– Хорошо, если в данных не будет ничего секретного, так и быть, я наплюю на инструкции и намекну…
– В каком смысле – секретного?
– В секретном. А теперь глянь по сторонам и скажи, нет ли здесь чего-нибудь странного. Какой-нибудь заковыристой вещицы.
Они медленно шли по аллее, уставленной статуями из золотистого мрамора. Да, статуи золотистые, как лучи солнца на Старой Земле, а базы статуй из полированного черно-красного гранита. Поначалу Платон решил, что это голограммы. Но, коснувшись одной из мраморных красоток, убедился, что камень настоящий.
Аллея вела к одноэтажной вилле. Стеклянные двери раскрылись, и галерея вывела в просторный холл с мелким бассейном посередине. Пол был оригинален – прозрачное покрытие, а под ним – будто вмерзшие в лед человеческие тела – юноши и девушки, причем, совершенно обнаженные. Разумеется, голограммы. Но производило впечатление. Все двери холла находились в режиме невидимости. Платон открыл ближайшую. Оказалось – столовая. Круглая беседка с круглым столом посередине, и вкруг стола двенадцать стульев с золочеными подлокотниками. Вьюнки, усыпанные голубыми и белыми цветками, обвивали ажурные колонки.
– Можно узнать, что здесь, собственно, принадлежит Корману и что – гостинице?
– Он купил мебель для этого номера.
Платон опустился на стул. Просто потому, что почувствовал настоятельную потребность в поддержке. Дорогущий стул оказался не особенно удобным. Платон предпочитал сенсорные кресла, что приспосабливаются к своим седокам. Эти статуи и золоченая мебель так потрясли воображение профессора, что признание прозвучало как бы само собою:
– Я знаю, что два года назад господин Корман имел на счету двенадцать кредитов. Ровно столько, чтобы можно было не закрывать счет. А теперь… вот… эта мебель. Сколько же денег у него сейчас на счету? Разумеется, это тайна…
– Не тайна. Все те же двенадцать кредитов. Но продавцы мебели, как и прочего барахла – драгоценностей, одежды, антигравитационного оборудования и косметики, – считали твоего приятеля платежеспособным.
– Я хочу его видеть… То есть его тело.
– Не советую.
– Может быть, убит вовсе не он.
– Господина Кормана опознали, – веско заявил сержант.
– Не можешь предъявить его тело?
– Могу. Идем, раз тебе охота. Морг здесь. И хорошо, что с утра не ел.
– Где здесь?
– В номере. Этот номер «Эдема» предусматривает все, что может понадобиться современному человеку. Включая многоконфессиональную церковь, родильную палату, искусственную матку для взращивания зародыша и морг.
Блестящий ящик выкатился из холодильника и раскрылся сам собою, ибо он был создан лишь для того, чтобы хранить и чтобы раскрываться, равнодушно демонстрируя содержимое. Голова Кормана в ореоле густых черных волос казалась почти живой. Запрокинутое лицо. Острый подбородок. Нос с горбинкой – горбинка у мертвеца сделалась чуть заметнее. Шея с острым кадыком. Широкие плечи, опять же худые, и руки очень длинные, покрытые густыми темными волосами. Но от ключиц до самого лобка тело имело вид освежеванной туши из мясной лавки начала двадцатого века – тонкие пленки красного на белых ребрах, ямина, прежде вмещавшая внутренности, и сероватая белизна позвонков под слоем запекшейся крови.
Платон отвернулся, пытаясь справиться с конвульсивными спазмами желудка. И кинулся вон из морга. Да, хорошо, что он не ел – желудочный бунт прекратился после нескольких глубоких вдохов.
– Зачем? – прошептал Платон, когда из морга неспешной походочкой вышел Дерпфельд. – Зачем его вскрывали? Неужто нет больше сканеров и…
– Тело нашли в таком виде.
– Где? В морге?
– Нет. В спальне. И никаких намеков на внутренности. Как будто их кто-то сожрал. И даже крови почти не было. Чистые простыни – лишь несколько капель вокруг…
– Его убили в другом месте, а тело перенесли, – Платон иногда почитывал детективы, все больше классику, про те времена, когда не было молекулярных анализаторов и детекторов правды в каждом полицейском участке. Ныне все загадки разрешаются сразу или не разрешаются никогда. Слишком тороплива жизнь: вчерашнее преступление становится фактом прошлого, разгадано оно или нет. Статистика говорит – раскрываемость семьдесят процентов. И значит, тридцать не раскроют никогда. Тридцать безнаказанных преступлений из ста – запланированы. Статистика неопровержима. Странно даже, что Дерпфельд копается с этим делом. Видимо, процент семьдесят еще не достигнут на Райском уголке – и это объясняет все.
– Может быть, и так. Но это «другое место» пока не найдено.
– Что нужно от меня? – Платон чувствовал себя совершенно раздавленным. Если бы Вил Дерпфельд попросил его сейчас признаться в убийстве Кормана, он бы это сделал.
– Думал, ты что-то можешь прояснить. Зачем же я тебя притащил на Рай? Чтобы ты только ахал и блевал?
– Я не блевал.
– Но собирался. Честно говоря, я сильно разочарован.
– Я тоже. Мне надо зайти в бар и выпить.
– Пей, – милостиво разрешил полицейский. – Ты же не арестованный. Но выпивка за твой счет. И еще вопрос… – Дерпфельд чувствовал, что свидетель сейчас мягче воска и не торопился выпускать добычу. – Как у Кормана было со здоровьем? Какие-нибудь хронические заболевания?
– Никаких… Насколько я знаю, конечно. Были травмы… В экспедициях всегда что-то случается… Но он тут же о них забывал. Впрочем, у него не было ничего серьезного. – Археолог напряг свою генетически уплотненную память. – Если не считать случая в замке Семи башен. Кормана завалило в подземелье и раздробило ногу. Доктор Ежевикин его заштопал. Симпатичный такой старикан. У него был один недостаток: он все время поучал нас по всем вопросам.
– Вы брали с собой доктора? В экспедицию – доктора?.. Это же безумные бабки!
– Доктор Ежевикин – искатель приключений. Как я, как Корман. Ездил, так сказать, из любви к старине.
В первые дни знакомства профессор Рассольников считал Кормана чистым служителем чистой науки – точной копией образа сумасшедшего ученого. Образа, который уже более десяти веков не сползает с экранов компов, годографов и с электронных страниц упрямо не желающих умирать книг. У Кормана никогда не было дома ни на одной из самых захудалых планет, он таскал свой старенький научный комп в кейсе, ел что попало, и даже к женщинам был равнодушен. В том смысле, что Фред не делал различия между живыми женщинами и андроидами для сексуальных услуг. Но однажды Корман признался Платону – кажется, они выпили тогда изрядно после провала очередной экспедиции – так вот, дилетант Корман признался своему другу профессору Рассольникову, что мечтает стать богачом. Да, да, очень-очень богатым. Галактическим миллиардером. И когда-нибудь на какой-нибудь планете он отыщет такое…
Что именно он должен отыскать, Фред не сообщил, многозначительно замолчав на полуслове. Но, видимо, знал, что искать, если в свадебное путешествие отправился на Райский уголок. Тогда к словам приятеля Платон отнесся, как к очередной шутке. Но, видимо, это был тот единственный случай, когда Фред говорил серьезно.
Все это обдумывал Атлантида, заказав порцию «Черной собаки» в баре. Великолепная золотая текила, кока-кола без химического привкуса, кубики льда и настоящая вишенка. О цене лучше не спрашивать. Профессор пил в одиночестве – Дерпфельд отправился в полицейский участок. В баре царил полумрак, лишь столик светился. Постояв несколько минут, пока играла тихая музыка и кружились под потолком разноцветные светильники, столик медленно поднялся в воздух и поплыл на улицу, как будто ему надоели отделанные темными панелями стены, зеркальный пол и низкий потолок. Стул с Платоном последовал за столиком. Их что-то связывало – программа чипа или дружественная паутина. Биосистемы обычно надежнее, но профессор предпочитал добрую старую электронику. И стол, и стул выплыли в синее небо так плавно, что из бокала не пролилось ни капли. Столик со стулом скользнули меж пышных макушек местных пальм и опустились возле бассейна с изумрудной водой. Полупрозрачная раковина шезлонга парила в полуметре над песочным напылением дорожки.
Сидящая в шезлонге женщина улыбнулась Платону.
Как описать ее красоту? Своеобразная? Необыкновенная? Поразительная? Роскошная? Ни один эпитет не подходил. Все вместе слишком перегружали образ. Нарисовать, изваять – вот первое, что приходило в голову при виде этого тела. А потом – приступ отчаяния – не суметь. И никто не сумеет. Тут нужен Фидий или Лисипп. Все лини, все формы безупречны. В каждом изгибе плавность. Веки не просто прикрывали глаза, они их обводили, прочерчивая контур – никогда профессор прежде не видел таких глаз. Тонкие лепестки ноздрей были созданы резцом скульптора – иначе не скажешь. Такой овал лица бывает лишь у очень юных особ. А губам не нужен контурный карандаш, сама природа обвела контур этого рта. Брови не требовали ни коррекции, ни подкрашивания – линия была идеальной – волосок к волоску. Серебристая чешуя напыленного купальника прикрывала тело незнакомки до колен. Но сквозь прозрачную чешую можно было разглядеть и розоватые холмики сосков, и темный треугольник внизу живота. Линии ее тела были так же идеальны, как и лицо. И никакой искусственности. Ноги длинные, но длина соразмерна с телом; талия тонкая, но не кажется перетянутой невидимым шнурком; груди упруги, но не напоминают втиснутые под кожу теннисные мячи.
Красавица меланхолически отколупывала чешуинки купальника и бросала их в воду. При этом время от времени она проводила рукой между ног, но этот жест не выглядел вульгарным – при ее красоте позволительно было делать все.
– Платон Атлантида, – представился археолог и слегка приподнял шляпу. При этом он не мог оторвать взгляда от роскошных золотых волос незнакомки – после купанья они немного спутались, их кольца завились в беспорядке. Невольно хотелось запустить пальцы в эти пряди…
Несколько секунд она его внимательного разглядывала. Разумеется, она заметила все, и то, что костюм слегка помят, и цветок кактуса в петлице, и дурацкий лимон на шее.
– Я слышала о тебе, и слышала что-то очень хорошее. Но что – не помню… – она разыгрывала дурочку, и ей это шло. – Или я слышала о каком-то другом Платоне?.. Впрочем, неважно! Как ты относишься к платонической любви, Платон?
– Равнодушен…
– Разве ее нет.
– Под платонической любовью философ Платон имел в виду любовь мужчины к мужчине, которая не заканчивается физической близостью. Так что я отношусь к подобным эмоциям равнодушно.
– Елена, – представилась она. И замолкла многозначительно, ожидая, что он воскликнет: «Елена Прекрасная!» Но он промолчал. И этим немного разочаровал ее и озадачил. – Елена Корман, – добавила она. – Молодая вдова. – И при этом ни на секунду не омрачилась. – Мы недавно поженились с Альфредом.
Она? Дерпфельд сказал, что Корман женился… Но… эта красавица… Невероятно… Такая красотка подошла бы для молодого галактического миллиардера. Ясно, что она знала себе цену – тут уж сомнений никаких. И вдруг эта Елена рядом с худым угловатым Корманом, страдающим хроническим безденежьем – самым страшным заболеванием нашего мира.
– Поздравляю… – проговорил Платон хриплым голосом… И не отрываясь, смотрел на серебристый купальник. Все меньше и меньше оставалось на нем чешуинок. Тут только сообразил, что с венчанием поздно поздравлять.
– С чем поздравляешь? С вдовством? – усмехнулась Елена. Зубы ее были белым-белы. Казалось, они светятся.
– Поздравляю себя с тем, что увидел вас, – вывернулся профессор Рассольников.
– А-а… – она одобрительно махнула ресницами. Улыбка дрогнула в уголках губ. Еще одна чешуинка купальника полетела в изумрудную воду.
Платон решил не задавать лишних вопросов. Не испытывал желания. Пусть Дерпфельд допрашивает Елену Прекрасную. А он…
– Не хочешь искупаться? – предложила она. – Вода чудесная. Ласковая. Улыбчивая вода.
Повинуясь ее приказу, шезлонг медленно поплыл над водой. Елена соскользнула в бассейн без плеска – ее идеальное тело вонзилось в изумрудную воду стрелой. Платон последовал за ней – прямо в костюме. Под водой он попытался обнять ее восхитительное тело, но она ускользнула. Пока Платон всплывал на поверхность, успел потерять шляпу и сбросить пиджак.
– Только пиджак не теряй! – крикнула она и взмыла из воды прямо в раковину шезлонга – золотой поясок вокруг талии оказался антигравитационным шнуром дискретного действия.
– Богиня! – крикнул археолог, рассекая воду и устремляясь за неспешно плывущим шезлонгом.
– Я жду вас в холле, – небрежно бросила она через плечо, и раковина шезлонга помчалась быстрее.
Платон проснулся посреди ночи. Кровать была необъятна. Вся – пена. И в пене обнаженное тело Елены Прекрасной. Свет падал полотнищами, чередуя тьму со светом изумрудного оттенка. Не Луна – ибо у планеты Райский уголок нет спутников – искусственное освещение. Но светильник, парящий в высоте, казался самой настоящей Луною. Только эта Луна никогда не убывала – На Райском уголке всегда полнолуние. Ночи оборотней и влюбленных.
Платон поднялся. Ночь с вдовушкой была… как бы это выразиться… Ошеломительной. Платон прикинул, куда направиться первым делом: в туалет или в столовую. Решил, в туалет. Туалет в номере огромный, как кабинет ученого. Напротив унитаза – полка с электронными книгами в пластиковых обложках. Платон оглядел коллекцию: наверняка, она заказана Корманом. Хотя, кто знает, может быть, и Еленой Прекрасной. За тысячу лет непрерывной эмансипации женщины с трудом выучились читать в туалете. Профессор выбрал единственную книгу по археологии «Находки Эгейского моря» и опустился на унитаз, который любезно принял форму его тела.
«Эгейское море… Планета с множеством архипелагов, раскиданных по огромному Океану. Теплый Океан богат фауной и флорой, разумные местные существа – эгейцы – проводят большую часть жизни в воде. Дышат воздухом. Считается, что когда-то на Эгеиде было восемь материков, и разумная раса обитала на суше. Но после изменения климата жители Эгеиды ушли в море. (См. Теорию о жителях Атлантиды)».
– Бред! – сказал Платон вслух. – Ушли в море и вырастили себе плавники?.. Я слышал эти байки раз сто. Обычная направленная мутация…
Археолог не успел больше ничего прочесть, ибо унитаз любезным тоном сообщил: «Вы беременны». Платон вскочил. Так и есть – под ним «разумный» толчок. Их давным-давно извели почти всюду. А вот на Райском уголке оставили. Этот бирюзовый шпион спешно анализировал любые выделения организма и автоматически сообщал по электронной почте эскулапу, чем вы больны или можете заболеть. По почте же несчастный пользователь туалета получал рекомендации, рецепты на лекарства и внушительный счет. Мода на подобные туалеты держалась несколько сотен лет. Кризис разумных туалетов случился после того, как одна зловредная дама посетила двенадцать своих подруг, и у каждой опорожнила мочевой пузырь не в унитаз для гостей, а в «разумный» унитаз хозяйки. Все двенадцать подруг тут же получили сообщение о том, что у них – «венерины зубки» – мерзкое венерическое заболевание, пришедшее неведомо с какой планеты – ни одна не претендовала на честь считаться родиной болезни. Дело в том, что промежность за две-три недели зарастала острыми полипами, похожими на зубы, и сношение с больной дамой оказывалось, так сказать, чревато… Ходили легенды, что эта болезнь свирепствовала на Старой Земле в древние времена, но эпидемия прекратилась естественным путем, так как половые партнеры-мужчины уже не могли никому ничего передать. А следы о той эпидемии сохранились в мифах о красавицах, имеющих зубы в промежности, и в обычае многих первобытных народов укладывать в первую ночь в постель с невестой друга жениха. С вполне понятной целью обезопасить альфа-самца от потери достоинства. Согласно монгольским легендам, Чингисхан умер после ночи с такой зубастой красавицей. Хотя историки твердят, что престарелый завоеватель упал с лошади, но миф о роковой роли «венериных зубок» находит своих сторонников.
В современном мире любовные утехи обычно не заканчиваются столь плачевно – вживленные презервативы служат надежной защитой. Так вот, те несчастные дамы, узнав о страшном диагнозе, были в шоке. Особенно, когда получили счет на лечение и предложение внести первый взнос – двенадцать тысяч кредитов. Одна слабонервная старая дева выпрыгнула из окна.
